Я не хочу ее любить! Отстаньте!

Эпиграф:
«Никогда не пытайтесь отнять у тигрицы тигренка,
а у женщины ее заблуждения»
Индийская поговорка.

Должна сделать ряд признаний, прежде, чем писать далее.

Хочу сразу заметить, что я не являюсь апологетом ни Э. Асадова, ни В. Никольской. Статья не о них. Хотя их имена будут упоминаться.

Признаюсь, что с основной массой слов, определяющих конфликт этих авторов с господином Глейзером, я не знакома. Но из того, что мне удалось увидеть, картина вырисовывается неприглядная для, безусловно, незаурядного человека, каковым и является И. Глейзер.

Надо сказать, что я с особым пристрастием слежу за деятельностью людей, наносящих тяжелые увечья окружающим. К таким увечьям я отношу первое письмо-обращение упомянутого критика в высокомерной манере небожителя, направленное порталу. Я не буду цитировать даже его название. Не хочется. Гадко. Недостойно. Думаю, его и так все прочитали.

Вы уже, видимо, поняли, что статья обо мне в преломлении взглядов и способов воздействия на читателей и авторов господина Имануила Глейзера.

Ненавижу фрейдизм. Наглое, мещанское, узколобое, ограничивающее человека рамками либидо, лживое своей односторонностью учение о якобы внутреннем мире человека. Что бы человек ни сделал, что бы ни написал, куда бы ни ступил, как бы ни сел – кругом либидо виновато. Либидо – альфа и омега сути человеческой. Чем больше я в это вникала, тем больше меня отвращало от этого «знания» – очень уж не хотелось менять название «человек» на название «либидо». Слово уж больно омерзительное. До рвоты.

Но иногда, когда я вдруг, при обсуждении, есть ли поэзия в каком-либо произведении или ее там нет, читаю:

 «C моей памятью всё в порядке, Вера (В.Никольская). Мне показалось, что Вы способны понять и доброту, и справедливость, и Гамбургский счёт... Увы, ошибся... Неадекватность ваших притязаний и пристрастие к склокам и разборкам не замедлили сказаться... Я сделал свой выбор в пользу ПОЭЗИИ, а не вашего ущербно- больного самолюбия. В ответ полились ушаты грязи и на меня, и на моих ближайших друзей.... Вас окончательно испортила графоманская толпа стихирных асадовцев, вы стали козырять числом читателей и рецензий.... На этом уровне и застряли...
 Так что не удивляйтесь и не спешите с диагнозами по части моей памяти....»**

то думаю, а может старик Фрейд прав? И под нашим «поэтическим глянцем» действует всего лишь либидо?

Вы что же, господин Глейзер, на голубом глазу, рассчитывали, что чей-то талант будет плясать под Вашу дудку?
Что Вы сможете управлять стихией поэзии?
Неужели Вы совершенно серьезно полагали, что поэт, обладающий даром, мощным характером, послушно, как заводная игрушка, будет исполнять все капризы Ваших иллюзий?
Для чего бы это, спрашивается, понадобилось бы поэту?
Чтобы Вам понравиться?
А если не покориться, не захочет подстраиваться под Ваши вкусы и пристрастия, а посмеет иметь свои?
Что, сорвете с головы поэта, как это образно сказал господин Дрозд, лавровый венок? Какой капризный барин!

И ведь открыто говорит, что не хочу любить ту, которую уже отлюбил, а значит отказываю ей в возможности создавать стихи, наполненные эфиром поэзии. Вот. Не хочу - и баста! Она меня, мол, разочаровала: и вкус не тот, и понять мою дивную козырную натуру не может, и смеет защищаться, когда ее, любя, по сусалам, а кого стесняться? Надежда, отстань, не уговаривай меня, не буду слушать. Нет, не так, - не буду слышать.

А ведь это предвзятость. Предвзятость критика – большой грех перед поэзией.

Зато, как приятно чувствовать себя спасителем мировой культуры:

«Полностью разделяю позицию имярек - позицию боли, тревоги, неприятия бездуховности.
 Постараюсь ответить подробней.
 С уважением ко всем -
 Имануил Глейзер»**

Люблю я древних, в отличие от некоторых представителей команды экспертов (двусмысленность оставлена сознательно). Древние придумали и сделали так много, что, как корни Мирового древа кормили, кормят и будут кормить культуру.
Да, так о чем там сказали древние?
 А они, в лице господина Конфуция, как-то так грубо сказали, что и противно повторять. Противно, но надо. А вдруг поможет.

Мудрец предупреждал, что если адепт встретит на своем пути человека (будь- то военачальник или философ), который желает вылечить весь мир, то он, адепт, должен бежать от него куда глаза глядят, ибо сам этот человек нуждается в больничной койке.

Господа, не надо тревожиться, не надо болеть, не надо производить столько волн. От этих волн усиливается только одно волнение, да простят мне неуклюжий каламбур.

Не надо лечить мир. Не стоит страдать болезнью Голливуда - суперглобализмом: там же не могут написать ни одного сценария, где спасали бы двухлетнюю приемную русскую девочку от зверей-усыновителей, там на такие мелочи не размениваются, спасать – так весь мир и только силами американцев.

Поверьте, мир не хочет, чтобы его спасали. Ни американцы, ни критики. А причина этого нежелания в том, что мир не гибнет. Он живехонек, и хочет жить так, как ему хочется. С пепси, с Эразмом Роттердамским, со жвачкой, с поэзией Асадова, с коммунизмом, с салом, с сериалами, с Рублевыми, с армией, с правдой и хитростью, с ложью и правдоискательством и пр. и др. И Поэзия не гибнет!

«Вот только не надо меня лечить! Я не болен!».

И Вы, господа, ничего не сможете сделать с тем, что мир не будет жить по Вашим рецептам. Даже мир поэзии. Даже на одном отдельно взятом портале. Даже не пытайтесь это изменить.

Хочется сказать словами, затертыми и затасканными еще героями Чехова и Горького: «Дело надо делать, господа, дело, а не болтать», я добавлю - не переживать и не волноваться. А спокойно работать для того, чтобы улучшить положение. Если оно действительно нуждается в улучшении.

Господин Глейзер, Ваше, конечно, дело, клеймить Асадова и асадощину или не клеймить ее. С ней, и с ним на моем веку, если не ошибаюсь, борются года эдак с 58--ого прошлого века, но она и он живы. И будут живы.

Для справки: Э. Асадов (07.09.23 - 24.04.04). Поэт.
Солдат-ракетчик, наводчик «Катюш».
В битве за освобождение Севастополя в ночь с 3 на 4 мая 1944 года был тяжело ранен.
В 1946 году поступил в Литературный институт (это к вопросу о профессионализме).
Завещал похоронить свое тело на Сапун-горе в Севастополе.
Не знаю, выполнили ли это завещание, или просто о нем поговорили.

Во-первых, слепой поэт не может не вызывать уважения своей нравственной позицией. Его простые, незамысловатые стихи полны архетипического дидактизма. Одно это делает эту сентиментальную поэзию ценной. Вам она не нравится – так не читайте. Эта поэзия не для Вас, у нее есть свой читатель. «Не нравится, как пахнет от меня чесноком – отойдите. Все очень просто – не нравится – отойди!» (М.Жванецкий)

И совершенно безнравственно поэта-инвалида преследовать столько десятилетий. Нашли бы уж кого себе по плечу, кто Вам мог бы ответить. Близкие Асадову люди ведь никогда не читали ему ни одной критической статьи – они его берегли. Вот уж, не было бы счастья – так несчастье помогло: слепой поэт не читал всей той грязи, которую на него вылили за всю его творческую жизнь. Ни одной статьи. Никогда. Ни разу! Ура! Хоть это хорошо.

«В чём боль? Не только пишет, но издаёт, собирает публику, которая выбирает для себя... суррогат».**

А вот тут шалишь, тут я могу Вам «запятую поставить»! «Собирает публику»? Заблуждаетесь, наша тертая публика на дешевку не кидается, сколь бы Вы об этом ни говорили. И американское голливудское хлебово хавает уже без фанатизма. Наелись.

А на счет публикаций… Так ведь, если денежки есть, почему бы себя ни побаловать печатанием своих замечательных нетленок, а потом их в библиотеки обязательным экземпляром.

За что боролись, господин Глейзер! Раньше нашим кругом чтения руководила партия. Теперь – капитал. На то и напоролись! Вы же этого хотели, когда дружно, в хорошо проплаченном спецслужбами диссидентском пароксизме, раскачивали лодку!

 Или Вы думали, что не будет одного тирана – партии - и на свято место не придет другой – с бритой головой! А вот и пришел. Нежданный, негаданный. Замечательный спонсор пришел. Это он теперь и в библиотеки доставляет по полторы тонны макулатуры в ламинированных обложках, с тем, чтобы на 17 странице обязательно было бы напечатано, что «Старобрюховское пиво» – лучшее в нашем микрорайоне. Он, как Вы очень правильно заметили, заказывает и прочую музыку.

Как это обычно и бывает – кто платит, тот и заказывает. Неужели в Сан-Франциско иначе? Или Вам не видно оттуда, из американского, полу русского города, как у нас здесь и сейчас? Ай-ай-ай! Так трудно было проэкстраполировать это ранее? Да, такая вот беда случилась. Как всегда – зима приходит неожиданно. В наших широтах.

Оказывается, или партийное руководство чтением или пивное. И другого не будет никогда. Сегодня просто стыдно не понимать такой очевидности. И может, стоит, глянуть в зеркало, не пеняя на него, что рожа крива, а внимательно посмотреть, чтобы наконец-то разглядеть пушок на своем собственном рыльце?

Если же Вы так истово печетесь о здоровье своей ненаглядной Поэзии, что безжалостно режете живую ткань души русского поэта, то почему бы Вам ни пригласить какого-нибудь актера, дать ему свои стихи и пусть он их по всем правилам актерского мастерства прочтет, запишет на диск или еще на какой-либо носитель, и Вы перед сном послушайте свои стихи в хорошем актерском, профессиональном исполнении.

Поверьте, это очень действенный метод. Метод, позволяющий понять, есть ли поэзия в собственном создании или же нет ее, родимой. Я пробовала. Эффект потрясающий. Если поэзии нет, то это, почему-то именно в хорошем исполнении, особенно заметно. Как бы ни пыхтел актер, как бы ни старался вникнуть и передать авторский замысел, такая у него злая сатира на все мои поэтически потуги получается, что плакать хочется злыми - презлыми слезами!

Возможно и Вам, как и мне, придется после такого эксперимента во имя Поэзии отказаться писать то, что Вы называете стихами. Потому, что уж очень все это дурно пахнет и напоминает то, о чем сказал наш портальный алкоголик, ох, простите, ради Бога, не алкоголик, а Ух-какой-пиит… да, что ты будешь делать, опять промашка – Пиитух: «Представление о знании того, как надо, и озабоченность, я бы сказал, глобальными категориями в ущерб живой реальности.»*

Я бы еще добавила сакраментальное бревно в своем глазу и песчинку в чужом.

О синдроме швейцара упомянул М. Этельзон: «Самые яркие авторы, которые за эти годы не потеряли моего уважения именно как поэты, не опускаются до жёсткой, унижающей критики. Они выше этого.»***

«Как ни изощрён технически В. Брюсов, его стихи холодны как сердце мальчика Кая в царстве Снежной Королевы».* Я бы приняла это на свой счет. Если бы писала такие поэтические опусы, как Вы, господин Глейзер.

А ведь очень и очень многие считают, что появление Герды – большая трагедия для Кая, для поэзии и для человечества вообще. Я своими ушами слышала от одного очень авторитетного, уважаемого небожителя-поэта досадливо брошенное: «Наконец человеку, мужчине, мальчику Каю, открылась Истина, и он уже начал процесс ее постижения, но на сцене появилась девочка. Почему они всегда находят этих девочек и подсовывают их мальчикам! Обязательна должна появиться девочка и все испортить!» К Вашим услугам.

Из контекста не очень понятно, кто эти «они». Наверное инопланетяне, не иначе. Но совершенно очевидно, что живую плоть поэзии довольно многие хотели бы заменить «постижимыми инструментами версификации (ритм, рифма, ассонансы, аллитерации и т.д.)».*

У Ольги Урванцевай недаром возникла ассоциация с Барбарой Лекс, с ее "Нейробиологией ритуального транса".

Господин Глейзер, постоянно цитируя стихи, чужие стихи, хорошие стихи, нас этим простым, но испытанным приемом, вводит в транс. И читатель его текстов, завороженный музыкой, ритмом и дыханием Великой госпожи поэзии, уже не вполне адекватно может реагировать на смысл, заложенный в этот самый текст (а есть ли он там вообще этот пресловутый смысл?). Читатель, как стая бандерлогов перед удавом лишь покачивается в заданном им ритме и твердит бесцветными голосами: «Мы слышим тебя, Каа, мы идем к тебе в пасть, Каа».

Родную речь, журчащую, как ручей, сопровождает назойливая, обременительная ученость. И цель этой учености одна – заставить читателя поверить, что лишь слово критика И. Глейзера – аксиома, не дать увидеть его давней диссидентской ангажированности, которая постоянно прорывается в таких определениях, как «асадовщина». Подобные обороты-клейма всегда были в ходу у поносимой Глейзером советской власти, когда ей надо было разделаться с неугодными литераторами. И он туда же. Пнуть мертвого льва – что может быть слаще для того, кто боялся пнуть живого.

Где в речах Глейзера возможность допусков? Свобода трактовок? Их нет.


Повторюсь: когда каждое слово неугодного автора извращается до неузнаваемости, когда хотят не видеть очевидной поэзии, то это не критика, а расправа. С применением современных трансовых технологий.

Должна отдать должное критику – он не только пристрастен, но и страстен. Возможно, его страстность играет с ним злую шутку – может, он на самом деле принимает собственные порождения фантазии, жара и предвзятости за истину в последней инстанции? Видит себя последним защитником цитадели, на которую никто не покушается. Все враги – из «Мортал комбата».

Вы, господин Глейзер, любите пространные цитаты? Позвольте и мне процитировать:

1. «Последний приют -- филология. Казалось бы: любовь к слову. И вообще, любовь. Вольный воздух. Ничего принудительного. Множество затей и фантазий. Так и тут наука. Понаставили цифры (0,1; 0,2; 0,3 и т. д.), понатыкали сноски, снабдили, ради научности, аппаратом непонятных абстракций, сквозь который не продраться ("вермекулит", "груббер", "локсодрома", "парабиоз", "ультрарапид"), переписали все это заведомо неудобоваримым языком,-- и вот вам, вместо поэзии, очередная пилорама по изготовлению бесчисленных книг». Андрей Синявский. ВЕСЕЛОЕ РЕМЕСЛО.

2. «Считается, что стихи интернетовского поэта Имануила Глейзера незаурядны и написаны очень профессионально. При всем том они будто нарочно созданы для того, чтобы сочинять на них пародии. А я так вообще не мог читать их без смеха. Никого еще не изгоняли с литературных сайтов с такими скандалами как Имануила Глейзера. Повсюду поэта Глейзера окружают интернетовские поэтессы, которым льстит общество журналиста и поэта из Сан-Франциско. Он иногда раздает им комплименты и пишет снисходительные рецензии, но не прощает им малейшего неповиновения».
«Поэт Глейзер очень часто пишет рецензии. Но все его рецензии крайне нахальны по форме и негативны по содержанию. Даже хвалебные. Люди, получая их, обычно слегка цепенели, а многие плакали. Его критика, его рецензии еще никому не помогли, и имели своей целью унизить людей как можно больнее».
В. Владимиров. «Финансовый гений Серж Рубинштейн и гениальный поэт Имануил Глейзер (исторические параллели)», Литературный журнал «Романтическая коллекция» 29.10.04.


Пускай наши критики в изящной словесности собаку съели и выдают на каждом шагу вполне оригинальные повелительные решения.
Наше дело не повиноваться, а любую идею подхватывать на лету и продолжать, иногда, быть может, в другую сторону.


Зачем это я здесь все пишу?
Вставить и свои пять копеек?
Наверное, да, вставить.
Ненаказуемо.

Но больше всего для того, чтобы самой осознать, чему я служу, кому я служу:
себе,
собственным представлениям о себе,
Поэзии, или
демонам, которых я лишь называю Поэзией, пряча за красивыми словами нелицеприятную для самой себя правду.

Говорят, что лучшие наши учителя – это наши враги.

Спасибо, что Вы есть, господин Глейзер. Без Вас мне было бы особенно трудно разобраться в некоторых собственных, сумеречных движениях души. Души аборигена.

А Вы уже с собой разобрались? Пора бы.


Подключение к авторам портала «Что хочет автор»:
 *Пиитух
**И.Глейзер
***М.Этельзон.