пока не кончится лист...

Хорошо бы жить, как читать. Если нравится – задержать страничку, помусолить, посмаковать. Там, где горе, беда – просмотрев, перелистнуть. И все же живешь, думаешь, что кто-то станет хвалить. А оглянувшись, осознаешь, что ты уже в том возрасте, когда, прочитав книгу, не бежишь к маме с криком: «Мама! Я прочитал то, что задавала учительница!» – а где-то глубоко в себе с удовлетворением замечаешь апатично: «Прочитал...»
И чем выше смотришь на небо, тем больше глаза, не могущие уместить это небо в себе, переполняются слезами.
Допью самодельное вино вместе с терпким осадком, и на трясущемся столе допишу последние строки. Почему-то все с приставкой «до». Допишу, допью, доделаю. Доживу.
Сейчас весна, и с каждым годом я все восторженнее смотрю на это новое перерождение природы, на распускающиеся почки. И старые знакомые – птицы – выглядят как-то по-новому. Новые перья, чернеющие новым лукавством бусины глаз, мигающая поволока.
Весеннее небо с низким, казалось бы, осенним небом. Словно добрый и мудрый старик запамятовал, что за месяц – ноябрь или начало апреля. И вдруг он вспомнил! Сегодня должно светить солнце, и не так должна хлюпать слякоть под ногами. Но ты, добрый старый приятель, застелил землю мягким сухим снегом... Спасибо тебе…
Вот так хожу и разговариваю. Как в забытьи. Отдаленно слышу голоса своих собратьев. Они гудят внизу, живут приторной жизнью, но проходят мимо.Это пение птиц слышно издалека; выхожу на улицу сжигать, обращать в пепел старые тапочки и рубахи. Старые письма и старые мысли. И рука моя горит как факел; как жалко, что то, что я сжигаю - не мои грехи, укрывшиеся глубоко внутри. Как хотелось бы опустить язык пламени на грудь, уничтожить всё накопившееся, заполнить появившуюся стерильную пустоту талой водой, чтобы так не болело...
Но бесполезны все слова любви моей к тебе. Адресат переехал, или я ошибся адресом.Но как бы не злились мои враги - я могу еще говорить, до тех пор, - пока не кончится лист.