Сражение

( отрывок из исторического романа - время действия - начало 17 века)

 У Дмитрия Шуйского не было плана военных действий против самозванца. Во всех сражениях, в которых участвовал до этого дня, он всегда действовал на "авось", отчего не выиграл ни одной битвы. Поэтому его назначение вызвало, по меньшей мере, удивление. Сам воевода считал, что войско Митьки-самозванца представляет собой шайку разбойников, которые при виде царской рати разбегутся с визгом, тем более возглавляет ее не кто иной, как сам Дмитрий Шуйский. Вот таким было его самомнение. А, как известно, самонадеянность не приводит к добру. Пользуясь данными разведки недельной данности, он не удосужился выслать новый дозор. Хотя такие опытные в разных делах, как Куракин и Лыков, не раз предлагали ему сделать это. Но тот постоянно отмахивался.
- Да в Орле он сидит, в Орле. Ожидаюче, щи хлебает, -
вот был его ответ.
 Куракин с Лыковым сильно не настаивали. Конфликтовать с царским братом им не хотелось. И все же, едва царское войско снялось с лагеря, Куракин как воевода сторожевого полка, решил самовольно выслать разведку. 30 апреля у деревни Каменка в 10 верстах от Болхова, двое дозорных, получив наказ от своего воеводы, отъехали от полка. Но не прошло и нескольких минут, как оба спешно вернулись обратно. С раскрытыми от ужаса глазами они показывали на ближайший лес.
- Воевода! Неприятель в лесе, готов к атаке на нас!
 Куракин приказал своим набатчикам бить готовность к бою, дозорных послал к Шуйскому - предупредить об опасности. Привстав на стременах, стал оглядывать местность. Для сражения она была не из лучших: фланги открытые, нет естественной преграды против неприятеля, позади овраг. Но делать нечего - надо было здесь, на месте, перестраиваться, пока противник не начал атаку. Но было уже поздно - в лесу заиграли трубы. С воем и гиканьем из лесу выскочила кавалерия. Удар конницы пришелся на передовой полк, отрезав таким образом сторожевой полк от основных сил. Чтобы не быть смятым и опрокинутым в овраг, Куракину пришлось отойти и занять позицию поближе к лесу, откуда вновь и вновь вылетали конные отряды.
 Куракин разглядел их вооружение. Всадники одетые в панцири, шлемы с перьями и крылья за спинами. Несомненно, это была польская панцирная кавалерия, которая мощным ударом по центру рассекала войско противника на две части. Это была сила, против которой легкой дворянской коннице трудно будет устоять. Но Куракин не растерялся. Пока его всадники сдерживали атаки польской конницы на правом фланге, сцепившись с ними на саблях, пешие ратники сторожевого полка успели перестроиться, выставив впереди себя длинные копья, и тем самым построили нечто похожее на острожек. Как только Куракин увидел, что пехота построилась, он тут же скомандовал отход под защиту копейщиков.
 Труднее пришлось большому полку. Застигнутый врасплох, Шуйский как не старался наладить действия всех отрядов, у него ничего не получалось. Быстро возникла паника. Татарская конница пыталась как-то спасти положение, но ее смяли и опрокинули назад. В этой толчее пушкарей оттеснили от пушек, и теперь орудия стояли без дела. Шуйский схватился за голову. Лыков сражался на левом фланге и сам просил подмоги. Поражение казалось неминуем, но тут в тыл польской конницы ворвался Куракин со своими всадниками. Отбив атаку на своем фланге, он получил сообщение, что большой воевода нуждается в помощи, и стремительной атакой с тыла налетел на польскую кавалерию, которая уже предвкушала победу. Не ожидав такого расклада, поляки повернули вспять, но путь им уже был отрезан. Остаткам польской кавалерии удалось все-таки прорваться сквозь куракинских всадников и скрыться в лесу. От полного разгрома Шуйского спас лихой наскок Куракина и его конницы.
 День клонился к закату, и на новую атаку противник вряд ли решился бы. Сейчас обе стороны разошлись, но все прекрасно знали, что это только начало. Поздно вечером, когда командиры отрядов сумели собрать своих воинов и занять более удобную позицию, в шатре у большого воеводы состоялся военный совет. Дмитрий Шуйский сидел подавленный. Неспособность руководить сегодня боем подействовала на него удручающе. Дух пораженчества витал в воздухе. В шатре находились Куракин, Лыков, капитан наемников Ламсдорф, легкий воевода, отвечающий за разведку и командир татарской конницы. Видя, что Шуйский молчит, Куракин начал вести совет, спрашивая мнения по поводу сегодняшнего и предстоящего завтра сражения. Последним высказался Ламсдорф. Не владея русским языком, он говорил по-немецки. Писарь, сидевший в углу, кое-как переводил. Это окончательно вывело из себя Шуйского и весь свой страх, всю обиду за свою неспособность принимать решения, он выместил на Ламсдорфе.
 - А ты здесь какого песа делаешь?! Ты и твои наймиты стояли вкопаны, точно буйволы на орати. И за это мой брат тебе златом платит!
 Когда писарь перевел сказанное Лансдорфу, у того побагровело лицо от негодования и, он, щелкнув каблуками, вышел прочь из шатра. Накануне младшие командиры наемников предлагали своему капитану перейти в польский лагерь самозванца, с которым у них, рядовых наемников, уже была отлажена связь. Решающее слово было за Ламсдорфом. До этой минуты капитан колебался. Теперь, после инцидента с Шуйским, он сделал выбор.
 А в шатре у большого воеводы продолжали разгораться страсти. После Ламдорфа Шуйский напал на легкого воеводу.
 - Пошто ты не ведал, что неприятель нежданно атаку учнет?
Тот пытался оправдаться.
 - Так ведь наказа не было от тебя, князь Дмитрий. А своевольно мне не мочно учинять разведу. На прошлую недели с твоего наказу учнили ее. Неприятель ожидаюче сидел в Орле.
 - Да за энту неделю до богдыхана монгольского можно вскачь дойтить. Пушкари разбегались, словно мыши по сусекам. Наряд* ни един выстрел не изверг.
 Тут выступил князь Куракин.
- Ты остынь, князь Дмитрий. Что сталось, то сталось. Надобно обмыслить как в завтрем
бою полки расположить. И наряд не след далече ставить. Да пушкарям наказать, чтоб пальбу открыли по неприятелю, как токмо тот пойдет в атаку. Ежели неприятель смешается с нашим войском, то и надобность в наряде не будет, потому как своей пальбой они вкупе с неприятелем и своих ратников побьют до смерти. Да еще я дал наказ, чтоб даточные** мужики ставили огороды округ, сколь поспеют супротив их конницы.
 Шуйский одобрил сказанное воеводой сторожевого полка. На том и разошлись.
Всю ночь по лагерю ходили священники, утешая раненых, причащая умирающих, отпевая умерших и благословляя живых. А под утро Шуйскому сообщили неприятную весть - даточные мужики не стали возводить огороды и под покровом ночи самовольно покинули войско. Пешим ратникам пришлось самим кое-как строить препятствия.
Утром первого мая 1608 года первая шеренга польской конницы вновь атаковала русское войско, стремясь вклиниться в него и разделить пополам, но была сметена огнем из пушек. То же самое случилось со второй и третьей атакой. И если центр страховался огнем орудия, то на флангах, куда огонь пушек не доставал, весь напор казацкой конницы, воевавшей на стороне самозванца, приняли пешие воины. После третьего залпа стали охлаждать пушки уксусом. Вонь от испарений стояла ужасная. Большой воевода сидел поодаль, зажимая тряпкой рот и нос, когда ему сообщили, что Ламсдорф со своим отрядом уходит к противнику. Шуйский отбросил тряпку, схватил подзорную трубу и стал внимательно рассматривать левый фланг. Капитан Ламсдорф и его отряд, не ударившие палец о палец за эти два дня, чтобы обнажить свое оружие, с развернутыми знаменами чинно переходили на ту сторону. В это время польская конница пошла в четвертую атаку по центру. Но Шуйский так увлекся наемниками, что этого не заметил. Прискакал второй воевода передового полка. Весь в копоти, лицо в порезах.
- Князь Дмитрий! - закричал он, - Пошто наряд молчит?
- Остужают его, - ответил невозмутимо большой воевода, наконец оторвавшись от трубы.
- Да сколь можно? Ты глянь, поляки вновь бросились и неровен час сольются с нашим войском.
 Шуйский посмотрел в центр и побледнел. Конница неприятеля прошла линию поражения огнем из пушек и теперь беспрепятственно приближалась к пешему строю русского войска. До этого стрельба из пушек существенно облегчала положение в центре, что позволило воеводе передового полка Лыкову перебросить часть своей пехоты на правый фланг Куракину. Теперь без поддержки пушек он сам оказался в угрожающей ситуации. Оголенный центр передового полка был смят налетевшей польской конницей. Уцелевшие ратники беспорядочно отошли назад, усилив тем самым хаос. Пехота большого полка дрогнула, но выдержала. Положение несколько улучшила смелая вылазки татарской конницы, которая зашла в тыл полякам и отчаянно дралась на саблях, не смотря на то, что по численности она явно уступала противнику. Тем временем пошла пятая волна атаки польской кавалерии. Вот тут бы дать залп из пушек. Но нет, самообладание полностью покинуло Шуйского, и он велел чехлить орудия.
 Куракин, увидев издали эти действия большого воеводы, бросился вскачь к нему.
 - Ты что творишь, князь Дмитрий? - заорал он на Шуйского.
Глаза Куракина пылали огнем.
 - Наряд спасать надобно, князь. Ежели попадут к неприятелю - не миновать беды.
 - Да беда пред тобой! Иль ты не зришь? Там воины животы свои кладут, а ты об наряде заботу являешь. А ну сыми чехлы и пали по ляхам!
 Куракин, сидя на коне, угрожающе приблизился к Шуйскому. Большого воеводу тут же окружила охрана. Куракин от бессилия и злобы зарычал, стеганул коня плетью и помчался к своему полку, вернее к тому, что от него осталось. Шуйский невозмутимо обернулся к пушкарям.
- А ну ребята, запрягайте меринов и везите наряд и обозы с провиантом вкупе подале отсель.
 Не получив отпора огнем из пушек, поляки окрыленные в буквальном смысле, обрушились в тыл казанцам, которые не смогли противопоставить ничего этой лавине. Окруженные со всех сторон татары дрались до последнего и погибли под ударами польских сабель. После этого поляки вновь предприняли атаку на центр русского войска. Правда, войском все это количество пеших и конных воинов уже трудно было назвать. Единого командования не было. Каждый полк, каждая сотня, каждый отряд дрались сами по себе, полагаясь на личное мужество и веру. Но сила человека не беспредельна. Дворянская конница Куракина и Лыкова безуспешно сражалась на флангах и редела на глазах. Пехота передового и сторожевого полков держалась сколько могла и пала, не выдержав натиска. Оставшись одни, ратники большого полка упорно продолжали стоять на своих позициях. Но и они дрогнули, когда увидели, что главный воевода покинул свое войско, да еще и прихватил с собой наряд. Моральный дух русских воинов был сломлен. Пехотинцы под давление неприятеля стали отходить. В какой-то миг в строе образовалась брешь, и туда хлынула польская кавалерия, с ожесточением рубя всех подряд налево и направо. Началась паника. В считанные мгновения все развалилось. Началось беспорядочное отступление. Пушки, о которых так пекся Шуйский, все же попали к неприятелю. Горе-воевода издали наблюдал, как казаки нагнали увозимый наряд, перебили охрану и овладели им. Таким образом, они захватили и обоз с провиантом.
 Через несколько дней, на рассвете, Дмитрий Шуйский с остатками своего войска въехал в Москву. Редкие прохожие растерянно смотрели на то, что еще недавно было армией. И, провожая взглядом, крестились вслед. По столице быстро распространился слух о полном разгроме царской рати. Город затаился и в этой зловещей тишине никто не знал, чего ждать далее. Неизвестность поселила в душах людей смятение и еще больший страх.
 Дмитрий Шуйский поспешил в Кремль и пал перед братом на колени.
- Прости меня, Васенька, что сгубил невинно столь людей.
Царь был в ярости.
- Я тебе не Васенька, а государь твой и самодержец. Кабы не был ты мне братом, выдал бы тебя на суд боярский, душегубец!
Дмитрий на коленях приблизился к брату.
- Поди прочь от меня! - заорал на него царь. Дмитрий встал с колен и, совершенно раздавленный немилостью брата, вышел из царских покоев.



*пушки
** "даточные люди" набирались из крестьянского и посадского населения. Они обслуживали во время походов обозы, лагеря, строили укрепления.