На яффском Рифе - из цикла Чрево Тель-Авива

...Яффский пляж "Риф", ограниченный с одной стороны причудливой стеной в восточном стиле, с другой старым арабским кладбищем, где из осыпавшихся могил выглядывают выбеленные солнцем кости, пожалуй, самый колоритный на всем израильском побережье.

В начале 1990-х на территории кладбища обосновались местные сатанисты, справлявшие на древних плитах свои черные мессы. До человеческих жертвоприношений дело, правда, не дошло (вмешалась полиция), однако слуги сатаны успели-таки замучить пару-тройку ни в чем ни повинных бродячих кошек.

Однажды в лунную ночь, совершая пробежку по побережью из Бат-Яма до Яффо, мы с приятелем наткнулись на двух арабских парней, которые иступленно любили друг друга прямо на песке - под нависающими над ними прародительскими гробами.

С правой стороны пляжа, где каменная гряда образует небольшую тихую заводь, куда не доходят грозные валы, и где даже в штормовую погоду плещутся женщины и дети, скрывается бездна. Ее отчетливо видно в ясный безветренный день, когда хорошо просматривается морское дно: если устремить свой взор чуть правее, за границы гавани, ему непременно откроется этот темный провал, скрывающийся под водой. Какая там глубина, и что таится на дне - мысли об этом дают простор воображению. И вот уже чудится растяпа пловец, утянутый в бездну неведомой силой и вынырнувший в потустороннем мире, или растерзанный морским чудовищем.

...Десять лет назад к яффскому пляжу приходилось добираться пустырями. Потом к нему стали прокладывать дорогу и завезли упакованный в кубы специальный камень, которым в Израиле мостят тротуары. На каждом из кубов крепилась фирменная желтая наклейка завода-производителя. "Драгушински", - прочитала я однажды и ахнула: я же прекрасно знаю эту израильскую семью, владеющую небольшим заводом в Ришон ле-Ционе и живущую в Рамат-Гане! Основатель завода Авраам Драгушински, выходец из Польши, бывший узник Освенцима и Биркенау (на его руке на всю жизнь остался синий номер из нескольких цифр). Спасенный русскими воинами-освободителями из фашистского лагеря, он вскоре угодил, благодаря энкавэдешникам, в другой лагерь уже советский, а оттуда - на шахты в Караганду. И только спустя несколько лет, в начале 1950-х, Аврааму удалось добраться до Израиля. Начинал простым рабочим, трудился тяжело, невзирая на поврежденный фашисткими капо позвоночник, и постепенно - буквально по кирпичику - выстроил свой завод, где нашлось место не только всем членам его разросшейся семьи, но и нескольким десяткам русских репатриантов, прибывшим в страну в начале 1990-х.

...На фоне разноязыкой речи (иврит, арабский, русский, румынский, болгарский), пенсионерских широкополых панам, усиленных мегафоном криков спасателей (на иврите, арабском, ломаном русском), по самой кромке прибоя проносятся всадники на поджарых скакунах. Одних зрелище возмущает ("Куда смотрит полиция? Тут же люди купаются!"), у вторых вызывает эстетические чувства (всадники держатся в седле так непринужденно и грациозно, что просятся в картину), у третьих вызывает одобрительные гортанные восклицания на труднопереводимом арабском сленге.

Не знаю, как насчет краж, случающихся на тель-авивских пляжах, где полно профессиональных воришек, а вот хулиганье на Рифе водится. Десять лет назад моей дочери пришлось спасаться от четверых арабских подростков морем, вплавь - прямо в одежде. Мокрая и злая, она два часа просидела под дверью квартиры, дожидаясь прихода кого-либо из членов семьи, так как ее собственный ключ во время вынужденного заплыва выпал из кармана джинсов и покоился на морском дне.

Моего сына, почти не владевшего ивритом, однажды окружила толпа улюлюкающих арабских парней, и неизвестно, чем бы все это кончилось, если бы за него не вступился парень, недавно мобилизовавшийся из ЦАХАЛа. Впрочем, до драки дело не дошло. Солдату достаточно было произнести несколько крепких выражений на местном сленге и добавить к ним пару недвусмысленных угроз, чтобы компания расступилась и отправилась восвояси.

Как-то и нам с приятелем пришлось вмешаться, когда на наших глазах арабские подростки начали швырять мелкие камешки в сторону молодой женщины-репатриантки, загоравшей на пляже с ребенком. Реакция на заступничество была весьма своеобразной - один из подростков показал нам лезвие ножа, прикопанного им в песке. Однако, и камнепад прекратился.

До интифады на "Риф" любили ездить арабы из Восточного Иерусалима. Они прибывали на пляж обычно в пятницу, поздно вечером, после захода солнца. Приезжали целыми микроавтобусами. Ночевали, очевидно, у своих родственников в Яффо. А открылось мне это явление благодаря знакомому друзу, дослужившемуся в израильской армии до офицерского звания и жившему в Тель-Авиве. Я не поверила его рассказу и потребовала доказательств. "Нет ничего проще", - ответил он, и в ближайшую пятницу, поздно вечером мы отправились на яффский пляж. Его и впрямь было не узнать. Море кишело от множества плещущегося в нем народа - ребятишек и женщин, которые целомудренно входили в набегавшие волны прямо в длинных темных платьях и с платками на головах. Что же касается отцов семейств - те воседали на каменных бордюрах, задумчиво устремив взгляд в неведомые дали и посасывая мундштуки наргил. Такого количества наргил в действии (а не в витрине сувенирной лавки старого города в Иерусалиме), я еще пожалуй в Израиле не встречала. По самым скромным подсчетам здесь было не менее сотни человек. И все, кроме женщин, дымили. Над пляжем плыл запах ароматного яблочного табака, к которому местами примешивался сладковатый дух марихуаны. Мой спутник заговорил с одним из мужчин по-арабски. Мужчина тут же вынырнул из нирванны и с улыбкой протянул друзскому офицеру мундштук наргиллы: тот поблагодарил и с удовольствием затянулся. В тот вечер нам довелось попробовать все - начиная от пит, начиненных хумусом до восточных сладостей. "Откажешься - обидишь, - шепнул мне друз, - они же от чистого сердца угощают".

Еще до интифады я любила приходить на "Риф" в шесть утра, чтобы поплавать часик перед началом работы. В эти часы пляж пустынен, море прозрачно, а солнце милосердно. Так было и в тот день. За исключением одного: на пляже нас было двое. В отдалении, на каменном бордюрчике сидел средних лет араб, разложив вокруг себя листы с бумагой и что-то писал. Я плавала, он занимался своим делом, кроме того, нас отделяла добрая сотня метров - в общем, причин для беспокойства у меня не было.

Выйдя из моря и прикрыв голову широкополой соломенной шляпой, я раскрыла книжку и углубилась в чтение. И вдруг передо мной образовалась тень и мужской голос произнес на иврите:

- Ну, как море сегодня?

Подосадовав, что на сей раз придется покинуть пляж на четверть часа раньше, я встала и стала собирать вещи.

- Извините, я не хотел вас тревожить, - виновато произнес тот же голос, и тут я впервые посмотрела на его обладателя и с удивлением обнаружила, что взгляд у мужчины нормальный, не из тех, что бросают на женщин пляжные ловеласы. И выражение лица вполне интеллигентное.

- Я здесь иногда работаю по утрам. Тихо, никого нет, хорошо пишется, - между тем продолжал мужчина, - почти закончил статью.

- На какую тему? - машинально спросила я.

- Насилие в семье, - ответил он. К сожалению, у нас это встречается нередко.

- Да, мне тоже приходилось писать на эту тему.

- Так вы тоже журналист? - воскликнул он. - Вот это сюрприз. Встретить коллегу в такой ранний час на пляже в Яффо...

Мой случайный знакомец - Амед Абу Зара - оказался выпускником Сорбонны, редактором и журналистом известного еженедельника, выходящего в Палестинской Автономии. В Яффо он гостил у своих родственников. Один из номеров еженедельника Амед тут же продемонстрировал. Красивая глянцевая обложка, довольно много страниц отведено рекламе...

Говорили мы недолго - минут 10, мне уже надо было возвращаться домой, завтракать, принимать душ и отправляться на работу.

- Вы знаете, у меня есть предложение, возможно, оно вас заинтересует. Если группа русских журналистов пожелает приехать к нам в Дженин, то я могу организовать с нашей стороны встречу на высшем уровне вплоть до приема у Ясера Арафата. Кстати, у нас в Дженине есть много интересного. Например, моя матушка специалист в области искусства, открыла галерею-магазин под названием "В старые времена", где выставлены рукоделие наших бабушек, уникальные вышивки и тканые вручную вещи, - Ахмед протянул мне свою визитку.

Главному редактору идея понравилась:

- Почему бы и нет? - сказал он. - Может получиться интересный экслюзивный материал.

А потом началась интифада. Амеда я больше не встречала. Да и случись такая встреча, что я скажу ему? Что он может мне ответить? Идет война. И мы пишем свое, а палестинские коллеги - свое. И о дружественном визите русских журналистов в Палестинскую автономию говорить уже не приходится.

...Ближайшие выходные мы с приятелем решаем провести на "Рифе". За последние два года здесь мало что изменилось. Разве что старое арабское кладбище теперь отгорожено от моря невысокой стенкой из крупных камней, а на подступах к пляжу снесен остов недостроенного дома, который годами щерился пустыми провалами оконных глазниц, и на его месте разбита небольшая рощица. По утрам здесь звучит теперь преимущественно руская речь вперемежку с ивритской, по вечерам - арабская. Спасатели по-прежнему делают свои объявления на трех языках. А на каменной стене, тянущейся вдоль пляжа появилось цветное граффити с изображением мечети с минаретом; христианского храма с крестом на куполе; строения, напоминающего синагогу, на котором не хватает знакомой шестиконечной звезды Давида; всадник на лошади и рядом - маленький жеребенок; а надо всей этой идилией - голубь с оливковой веткой в клюве, и вьющаяся внизу надпись по-арабски.