Муж разлюбил

- Мать моя! Что же случилось?! - Ольга лежала на полу и ошарашено глядела вверх, на карниз, покосившийся и вот-вот собирающийся сверзнуться ей на голову. Надо же так оступиться и слететь со стремянки, задеть головой батарею (как там – голова?). Она подняла руку пощупать затылок, и острая боль в ноге заставила вскрикнуть. Она в квартире одна. Что же делать? Она ведь и встать не может, явно что-то в ноге случилось. Перелом? И затылок болит. И в это время зазвонил в прихожей телефон. От злости из глаз брызнули слёзы – да что же это такое! – ни раньше, ни позже!
Под телефонный звон Ольга на спине, стараясь поменьше шевелить ногой, поползла в прихожую. Стоная и кряхтя, дотянулась до телефона, надрывающегося на тумбочке, и со слезами в голосе, отчаянно крикнула:
- Алё!
На другом конце тут же испуганно бросили трубку.
- Пропади всё пропадом! - ругалась Ольга, стаскивая на пол аппарат.
Набрала номер мужненной работы и, плача, пожаловалась, что лежит на спине с переломанной ногой и даже "скорую" вызвать не в состоянии:
- Приезжай быстрее, мне даже дверь самой не открыть!
Досада повисла в трубке.
- Ладно, еду!

Эту досаду Ольга ощущала уже несколько лет. Причина? Да какая причина… Ушла любовь, ушла…
А было, ведь было все – встреча в драмкружке городского Дома пионеров, ей нет и шестнадцати, ему – семнадцать. Он – «пэтэушник», в форменной гимнастерке, она – восьмиклассница.
Они сразу выделили друг друга. Начались свидания. Настороженная Олина мама держала дочь под неусыпным контролем: не дай Бог – запустит учебу или чего похлеще.
- Парням одно надо – обмануть девушку. Береги себя! - наставляла она дочь, а та краснела:
- Ну, мам, ну, о чем ты?!

Закончив ПТУ, Виктор год отработал на заводе, в свой срок ушел служить. Оля после окончания школы стала студенткой. Друзей хватало, ухажеров – тоже, но Витька оставался первым и единственным. Письма от него приходили по два-три в неделю.
Когда Виктор в письмах заговорил о свадьбе, Ольга было охолонилась. Дружба-дружбой, ну целовались, ну, не могли друг без друга несколько дней прожить… Но…но… Жить все время… Кажется, он выпить не прочь, несколько раз из-за этого свидания срывались…
Она попыталась остудить парня, отшутиться, мол, рано об этом говорить, надо выучиться, у него только ПТУ за спиной… И Виктор прислал длинное обстоятельное письмо со своими планами на будущее – он после армии заканчивает вечернюю школу, поступает в институт… Оля задумалась всерьез – а тот ли это человек? За годы его службы тоска поутихла, хотя, признаться, Ольга ни с кем больше серьезно отношения не завязывала. Не к спеху было, а потом – переписка с Витькой держала. Надо было или с ним рвать и освобождаться от обязанности «верной девушки», или уж нести этот крест до конца, до возвращения Витьки.

И вот он вернулся. Чужой, покрупневший и явно изголодавшийся. До армии ни о чём «таком» и речи не могло быть, а тут – всё куда-то в темноту норовит затащить, всё к груди тянется. Ольга отбивалась, чуралась – новый Витя ей не нравился. Где тот нежный преданный мальчик, терпеливо сносящий все ее капризы?
Студенческие каникулы заканчивались. В августе они решили съездить к Витьке на родину. Ольга про себя решила – "посмотрю, как они меня примут, тогда уж видно будет".
В вагоне проводница разнесла постельное белье. Ольга сидела у окна на свободном боковом сидении и с интересом и необычным ощущением наблюдала, как Виктор застилал её полку: разложил матрац, аккуратно разровнял простынь, надел наволочку… Закончив, повернулся к Ольге: «Ну, вот! Можно и ложиться. Прошу вас, госпожа!» - и улыбнулся прежней беззаботной и счастливой улыбкой.
Вот эта минута всё и решила…

А потом была студенческая свадьба, распределение, жизнь на квартирах, в общежитиях, в завалюшке без каких-либо удобств, наконец – небольшая квартира. Ни Викторовы, ни Ольгины родители не были в состоянии материально помочь детям, поэтому свое благосостояние семья обеспечивала самостоятельно. Виктор тоже закончил технический вуз, и Ольга ему усиленно помогала. Несмотря на трудолюбие и усердие в работе, в большие начальник они не выбились. Но даже и сравнительно небольшие инженерные заработки дали возможность приобрести машину, построить гараж и крохотную дачку на шестисотковом садовом участке. И выросли две дочери – красавицы и умницы.
А вот любовь из дому ушла.
 
А была ведь…
Виктор в молодости был очень красив, но не смазливой красотой ангела, а мужественной статью, правильными рубленными чертами лица. И был он удивительно добр. Эту доброту Ольга ощущала на каждом шагу. Предупредительность, забота, ласковость. Бывало, и на руках до дому нес… А как обнимал! Как сжимал предплечья! Ольге с мамой приходилось объясняться, от чего синие пятна на руках.
Ох, да что сейчас вспоминать!

После свадьбы он стал меняться. Особенно Ольгу раздражали его задержки после работы.
- Ты где это?.. - спрашивала она, уже измаявшись выглядывать из окна.
- Да, знаешь, в шахматы с Василь Василичем. Не заметил, как два часа прошло.
Телефонов в тех "углах", что они снимали, не наблюдалось, проверить... – да Ольге и проверять-то не хотелось.
Иногда Ольга взрывалась. Сама себя не переносила в эти минуты, но как сдержаться! Договаривались после работы сходить посмотреть диван, а он – у Василь Василича.
- Ну, забыл, завтра сходим.
– Завтра! А ты спросил, могу я завтра?
Иногда скандал затягивался, в доме повисала густая, тягучая тишина и недовольство, и Виктор уже не спешил домой с работы на законных основаниях.

Потом пошли выпивки. Пить Виктор не умел – напивался. Иногда его домой доставляли друзья, иногда он доходил сам и рушился на постель, едва сняв брюки и рубашку. Всю ночь рядом с Ольгой «работал трактор». Она ненавидела мужа в такие минуты. Лежала и зло сухими глазами глядела в потолок, иногда толкая его на особенно сильном всхрапе. Когда утром она пыталась выяснить – кто же его поит-то и где он был, то получала хмурое:
– Где был, там меня нет. И почему я должен перед тобой отчитываться?
- Жена, потому что!
- Ну, и что, что жена?
И Ольга, выложив по полной программе всё, что она думает по поводу него самого и его поведения, снова замолкала.
 
Появление детей ничего не исправило. Да Ольга и не надеялась, что на Виктора повлияет звание отцовства, просто детей она хотела страстно. И очень сокрушалась, когда, прожив с Виктором два года, вынуждена была обратиться в женскую консультацию. Прошлось пройти серьезное лечение с изматывающими массажами и другими (фу!) процедурами. Даже съездила на грязи. Родились с перерывом в семь лет две дочки.
Старшая выросла независимой, быстро вышла замуж, зажила своей семьей. И Ольга подозревала, что неспроста дочь так заторопилась из отчего дома уйти. Не раз она слышала от Анны: «Вечно, мама, твои крики в ушах».  «Посмотрим, как ты будешь на подобное реагировать», - отвечала она обижено. Ольгу задевало, что дочь не отца – виновника этих криков – обвиняла, а мать.

Лет через десять семейной жизни Виктор начал изменять жене. Врать он не умел, хотя и пытался. Но всё его враньё было так непродуманно «сконструировано», так выпирали несуразности, что только злили уже явной глупостью, а не содержанием. Выяснение обстоятельств затягивало в такой омут противоречий, что Ольга, в конце концов, снова переходила в возмущенный крик, уже не заботясь о провинности – причине очередного скандала.
В первую мужнину измену она сначала не поверила, объяснила недоразумением, поверила Викторовым объяснениям. Но доказательства следующей были так явны, что не ей могли звонить доброжелатели, а она сама кому угодно могла представить ворох, вплоть до того что…
Она, задохнувшись от открытия, даже и разговаривать не стала с мужем - выставила его чемодан за дверь. Виктор безропотно ушел. А через неделю Ольга уже белугой ревела в пустых стенах. Кто бы поверил – она, оказывается, не могла жить именно без этого человека!..
Ей никто не был нужен. Она была приговорена к нему.
Когда Виктор через месяц попросился обратно – она молча наклонила голову…

И пошло… Это были Ольгины галеры. Мучаясь неверностью мужа, мучась ревностью, злясь на себя и на него, она ничего не могла с собою поделать. Были мужчины, готовые разделить с нею очередное одиночество, но всё заканчивалось ужином: ну, не могла она переступить через себя и начинать стелить постель не Виктору. Не могла!
Виктор, же, поняв женину слабость, все больше «распускался» - года уходили, хотелось от жизни получить побольше, пример окружающих был заразителен. В его кругу не иметь любовницу – расписаться в собственной несостоятельности. Да не было у него постоянной любовницы, были случайные связи со знакомыми бабенками, женами приятелей.
В свои пятьдесят с хвостиком Виктор сохранил и стать, и гладкость мышц, и какую-никакую прическу. Многолетний опыт обращения с женским полом действовал беспроигрышно, ему особенно и стараться не нужно было – сами женщины, словив его ласковый взгляд, тут же давали понять, что они «не против». Оставалось только выбрать время… Прикрытие всегда было наготове: «гараж», «сад», «задержался на работе» - джентльменский набор. В доме прочно повисло недовольство.

И вот Ольгина травма…
По вызову Виктора приехала «скорая». Перелом был несложный, и «загипсованную» Ольгу вернули домой, приказав несколько недель держать ногу в покое.
От безделья Ольга маялась, читала, вязала, пялилась в порядком осточертевший телевизор. Однажды ей в голову вдруг пришла мысль – перечитать Викторовы армейские письма. Что за блажь! Но вот захотелось. Перевязанную ленточкой пачку достали с антресолей, и Ольга занялась их сортировкой и упорядочиванием. Неровный почерк неотличника, полувзрослые признания, объяснения, тоскливые сетования на однообразие службы, вдруг почти поэтические всплески, обращения к Ольге, как к спасительнице, как к мечте - с нежностью и робостью. Чего только она там не нашла! Встревоженная этим чтивом, воспоминаниями, думами об утерянных возможностях, допущенных ошибках, заплаканная, однажды Ольга вдруг жарко взмолилась:
- Господи, верни мне его, пусть у него опять вернётся - как было!
В доме не было ни одной иконы – вполне атеистическая квартира, (хотя дочерей, по просьбе их бабушки, Ольга окрестила). На что она надеялась? Но не к кому ей уже было обращаться, никто не мог ей помочь в этом горе – муж разлюбил. Совсем уж дурочку валять – идти к ворожее – и думать не хотела, вот уж во что ни грамма не верила, да и не хотела помощи с этой темной стороны.

И что-то случилось! Как будто в ней включился и начал поворачиваться какой-то механизм – самозащиты ли или чего-то другого… Будто Там, на небесах, услышав Ольгину молитву, решили ей помочь, но путь выбран был особенный. Недаром говорят: «В любви сильнее тот, кто меньше любит». Встряска Ольгиной семьи началась не с возврата Витичкиной любви к жене, а с её, Ольгиного, охлаждения.

События развивались не быстро, но в одном направлении.
Уже несколько лет Виктор забывал о дате их свадьбы в конце апреля. Ольга напоминала, и они худо-бедно всё же этот день отмечали. А тут она промолчала, и муж, как всегда, не вспомнил. А вечером, в день очередной годовщины, на уже привычное, недовольное брюзжание Виктора она обронила:
- Ты как разговариваешь? Ради годовщины – хоть не цветы, но доброе слово мог сказать? Муж поперхнулся, выдержал паузу:
- А что ты не напомнила?
Ольга молча вышла из комнаты. На следующий день Виктор пришел домой не очень поздно:
- Давай хоть бутылочку разопьём ради такого случая.
- Отложим до следующего раза, - равнодушно, не отрывая глаза от газеты, ответила жена. Ей уже ничего не хотелось отмечать, ничего…

Приближался день рождения младшей дочери. Подрастающая наследница уже несколько лет просила родителей в этот день оставлять квартиру в её распоряжении. И в этот раз Ольга с Виктором, сговорившись, вышли из дому с планами осесть где-нибудь в кафе и отпраздновать праздник без виновницы, но с мыслями о ней. Они стояли на остановке, глядя в разные стороны, как пикассовские голубые гимнасты, и тут Ольга произнесла в раздумье:
- Может, я поеду к Анне, а ты иди к своим?
Виктор опешил:
- Вот это да! Как это? Поедем к Анне вместе!
И Ольга с удивлением и досадой от его отказа ощутила, что произнесла она своё предложение не с целью его испытать, а всем существом желая вот тут, на остановке, с ним расстаться, и чтобы каждый пошел туда, куда хочет. Она удивилась: еще одна ступень, похоже, пройдена.
Ей стало действительно не интересно – куда и к кому он пойдет.

Где-то через неделю случилась неприятность – сломался квартирный замок. Поставив новый, Виктор позвал Ольгу:
- Иди, посмотри – как, нормально?
Ключ в новом замке поворачивался с таким трудом, что Ольга запротестовала:
- Нет, так не пойдет, ослабь, смажь, что хочешь - сделай, но нельзя же так оставлять. Я себе все руки отверчу, пока открою!
У Виктора опустились щёки:
- Ну, нормально же!
Ему явно хотелось закруглиться с этой работой.
- Нет, не возможно, - настаивала на своём Ольга.
И тогда он выдал с такой тоской в голосе, что, казалось – вышли эти слова из самого его сердца:
- Как ты мне надоела за всю мою жизнь!
Ольга скрылась в ванной, включила воду и расплакалась. Эти обидные слова не были неожиданными – просто вслух выражено то, что и так стало ясно уже давно. И плакать перед Виктором не имело смысла – не пожалеет, да и унизительно, в конце концов.

Подошел его день рождения. Никого не звали. Все предшествующие празднику майско-июньские вечера проходили без него. Объяснение обычное – «работа, гараж, знакомого встретил». Иногда он приходил под утро. Ольга, как всегда в такие ночи, плохо спала. Объяснений не требовала. «Нелюбимая!» - вот и все объяснение. Ссоры и выяснения отношений в доме давно уже прекратились – чего возмущаться и доказывать, когда и так всё ясно!
К его дню рождения подходило время пионов. Всегда на столе они привлекали глаз роскошной, какой-то разбитной, малиновой охапкой. А тут Ольга про них – забыла! У нее пропала всякая охота, как было принято испокон веку в их семье, создавать праздничный настрой «виновнику». Она чувствовала: любое действие с её стороны будет вызывать в муже лишь раздражение. Ну, не будет пионов, что изменится? Не нужна она ему ни-за-чем.

В одну из светлых июньских ночей Виктор снова без предупреждения не явился домой. Пришел в восемь утра якобы с садового участка.
- Ты волновалась? - присел к ней на постель, и она ответила:
- Знаешь, уходи, я больше так жить не могу.
Он помедлил несколько минут и - стал собирать чемодан.
Когда дверь за Виктором с треском захлопнулась, Ольга, отрешенно следившая до этого за его сборами, полежала, прислушиваясь к себе: есть ли то чувство недоумения и сожаления, которое обычно возникало при таких сценах. И не обнаружила его.
Впервые за все их семейные годы после такой серьёзной размолвки она ощутила огромное облегчение!
Она откинулась на подушку, сладко потянулась, улыбнулась, даже тихонько засмеялась, потом повернулась на живот, обхватила подушку руками и, спокойно-счастливая, уснула.

И началась жизнь без него.
Давно уже Ольга не жила так душевно-тихо и умиротворенно. Было ощущение освобождения от чего-то, плотно ее сжимавшего на протяжении последних долгих лет. Как же она устала от унижений, вечерних ожиданий, опаски быть снова оскорблённой ложью. Как она устала от вранья!
Ольга больше не любила Виктора.
И пропала тягостная необходимость «соответствовать» – нравиться ему, ублажать, стараться по дому, делать кулинарные изыски, скрывать плохое настроение, одеваться по его, а не своему вкусу, выносить его любовь к тряпкам, домашним цветам, варить ненавистное, никому ненужное, варенье и заниматься консервированием помидоров.
(«Как это – " может, не надо"?! Что плохого, если в погребе стоит несколько десятков банок? Люди собрались – и раз - помидорчики на столе! Ну, "из магазина"! Из магазина – это не то! Да какая ты хозяйка, если даже этого не хочешь делать?! Все консервируют, а ты что – барыня?» - укорял её муж, когда Ольга пыталась увильнуть от этой опостылевшей ежегодной обязанности).
Да много того, что Ольга насильно себя заставляла совершать все эти годы, оказалось ненужным и с легкостью теперь было вычеркнуто.
И, главное, самое главное, больше не было этих тягостных ожиданий.
К ней вернулись сон и покой. Теперь сослуживцам она улыбалась не дежурной вежливой улыбкой – она светилась радостью и лукавством. Черты лица утратили скорбный оттенок. Она постепенно перестала стесняться своего облика – пожилой, увядающей женщины, и уже не проходила с досадой мимо зеркала. Она перестала себя видеть глазами вечно недовольного Виктора.

По вечерам Ольга садилась в кресло, вытягивала ноги, на коленях - томик стихов… Господи, ну что еще надо? Иногда вставляла в магнитофон кассету с записями любимой певицы и, затаённо улыбаясь, прислушивалась к словам знакомого романса:
«Я вам совсем не нравлюсь,
Я вам совсем не в радость.
Я с этим горем справлюсь,
Я вам обещаю.
Мне вас забыть не просто,
Ведь были с вами вёсны,
Ведь было небо в звёздах,
Вы к тому причастны…».

В город приезжали знаменитости на гастроли. Ольга покупала билеты на самые лучшие места. А что? Ей уже не грозила тягомотная перспектива объяснения с Виктором, зачем она потратила уйму денег, когда всё это можно было посмотреть по телевизору. И прохаживаясь по фойе в новом строго-нарядном платье, она испытывала неведанное ранее удовольствие от своего одиночества. Никому не должно быть дела до того, почему она пришла на концерт без мужа.
Ольга с внутренней усмешкой вспоминала своё прежнее желание встать куда-нибудь в уголок, чтобы встретившиеся знакомые не задали этот безобразный вопрос:
- А где твой?
Ненавистный вопрос! Потому что приходилось врать и одновременно подозревать, что знают они, любопытствующие, истинную причину ее одиночества в этом фойе: одно из – или Виктору не интересно сидеть полтора часа на концерте, или жаль денег, или он «занят» («Знаем мы, чем он «занят!»). Ни одна из причин Виктора не красила. И Ольге было стыдно и за себя, и за него – не хотела она пересудов и жалости…
И вот теперь она прохаживалась на высоких каблуках, держа чуть на отлете лакированную сумочку, (тоже недавно приобретённую), слегка улыбаясь, выискивая знакомых, останавливалась, перекидывалась приветствиями и шла дальше.
Пусть спрашивают! Отвечу.

В один из июльских вечеров над городом собралась гроза. Где-то к десяти небо потемнело, поднялся сильный ветер. Молнии распарывали небо вдоль и поперёк. Но дождя не было. Ольга сидела в застекленной лоджии и наблюдала за переменчивыми картинами из облаков. В какой-то момент тучи сложились в огромный глаз: веки, глазное яблоко… Этот глаз несколько минут грозно смотрел вниз на город. Молнии продолжали извиваться – то одна, то сразу три, в виде трезубца, вилки, или вдруг горизонтально сразу несколько ослепительных, стремительно разматывающихся нитей делили небо на неровные черные полосы. И вот – началась настоящая буря! Неистовый ветер, сплошным Ниагарским водопадом - ливень, совершенно распоясавшиеся молнии, изнемогающие под напором урагана деревья…
Восхищённая Ольга стояла в окне лоджии, протянув руки к небу, ловила струи воды, плескала их на лицо – и пела, и победно смеялась…

Виктор в первые две недели совсем о себе не давал знать. Ольга даже немного поволновалась, попросила соседа съездить на участок, соврала, что Виктор туда перебрался на лето и увез ключи от погреба. На участке мужа сосед не застал. Она равнодушно выслушала это сообщение, лишь отметила, значит – у него есть крыша. Ладно!
Через полмесяца - Ольга только что вернулась с работы - в дверном замке загремел ключ. Дочь на каникулах у родственников на Байкале, значит – муж. Ольга напряглась. Ощутила чувство досады и одновременно небольшое облегчение. Всё же полное отсутствие информации – где он и что – беспокоило.
Виктор зашел в квартиру с деловито-оживлённым видом, как бы говоря. «Я пришел в свой дом, никто не может мне препятствовать, но и рассусоливать я здесь не собираюсь». На этой ноте и прошла вся встреча. Поинтересовавшись, все ли здоровы, где и что дочь, покрутившись на кухне и не дождавшись приглашения к столу, он произнес:
- Ну, я пошёл?..
Ольга пожала плечами.
Его приход тяготил, грозил нарушить то умиротворённое состояние, в котором она пребывала все эти дни.
Дверь захлопнулась, и Ольга пошла ужинать.
 
Через день он пришел снова, а потом зачастил.
Вернулась из поездки дочь, которая хоть и держала нейтралите, но, похоже, всё же была на стороне отца. Ольга запретила ей вмешиваться и встревать в их с Виктором разговоры. А муж уже напрямую заявлял, что хотел бы вернуться, что жизнь на садовом участке надоела. Ольга тяготилась его приходами. Она так спокойно и счастливо жила всё это время, что даже представлять не хотела – как это отказываться от такой жизни. Это она и повторяла Виктору:
- Всё, понимаешь, Витя, всё. Не рассчитывай, что всё опять утрясется. Изменилось во мне что-то, сама удивляюсь. Но не хочу я больше жить с тобой.
Разговаривали они мирно, но Ольга с опаской чувствовала, что в сентябре, когда похолодает, и на участке жить будет невозможно, всё обострится.

Был Виктор – в проигрыше. И она сознавала, что он это тоже понял.
Так долго жена терпела форменное свинство в отношении себя, что в муже закостенело представление: всё умрёт, только не её привязанность. И вдруг – «бунт на корабле». Ольга была готова на развод, раздел имущества, на что угодно, только бы не жить с ним под одной крышей.
- Оставь нам с Ленкой квартиру, остальное всё забирай себе – садовый, гараж, машину, накопления. Продай имущество, займи у друзей – на однокомнатку тебе хватит. Мебель - половину можешь забирать, – говорила Ольга.
Она не знала, где он проводил вечера и ночи, когда терпеливо, затаив саднящий и жгущий комочек где-то ниже горла, ждала его. Но что соперница существовала – доказательств было масса.
Когда-то Ольга требовала объяснения после совсем уж невыносимого ожидания, но Виктор всё больше «разбалтывался» и всё больше врал.
Поймать на лжи его было не трудно – обыкновенный звонок тому другу, которого он в очередной раз «встретил», всё ставил по местам. Ольга, позвонив один раз, больше не унижалась поисками. Невыносимо было, положив трубку, мучиться стыдом, представляя разговоры, последовавшие за ее звонком:
- Ольга звонила. Опять Витька где-то гуляет!
И Ольга стала жить в этой лжи, не пытаясь уже ничего менять, хотя и так и не привыкнув к ней.
Но вот сейчас, видя, как мается муж, она еще раз отчетливо поняла, что постоянной женщины у него нет. Другая ему могла быть нужна для коротких постельных встреч, но как жена…

Ольгин муж был консервативен и холоден.
Он мог «уговорить», пообещать глазами, бархатным голосом, очаровать… Но сделать женщину счастливой он не мог. Может быть, стеснялся, может быть, не считал нужным, не испытывал такой потребности, может быть, просто не умел...
Ольга и сама «Комасутру» не читала… Ещё бы, с таким воспитанием и атворитетом маминых установок! И муж не был искуссником. Желание охватывало его мгновенно и также мгновенно удовлетворялось. О женщине, о её ощущениях, желаниях он в такие моменты не думал. Ольга стеснялась постельных отношений, удовольствие от них испытывала крайне редко и выполняла свой долг, исправно играя то, что нужно было мужу.

Теперь она рассуждала в мыслях: «Завоёвывать молодую он не станет. Ни полюбить, ни влюбить в себя – время его уже ушло, да и не тот темперамент... Опять же - расходы, а он - жмот. А женщина моего возраста – да кого он лучше найдёт?»
Конечно, не только молодость, но и бальзаковский возраст позади. Хотя из зеркала на Ольгу смотрела довольно еще ничего женщина. И от былой привлекательности осталось не мало.
В молодости ее находили красивой: то учительница в 10-ом классе вдруг скажет: «Оля, тебе очень идет красный цвет»; то врач на приеме: «Какая вы- красивая женщина»; то вдруг в магазине уставится посторонний мужик и на Ольгино: «Что вы на меня так смотрите?» - ответит с улыбкой: «Вы мне очень понравились». Было, всё было.
Ольга знала свои плюсы: рассудительна, даже, можно сказать, умна, хорошая повариха, много чего умеет, трудолюбива, со вкусом одевается… Да что перечислять! Виктор, конечно, осознавал, что не всякая женщина его круга потягается с Ольгой в достоинствах, которые сейчас особенно нужны – в их-то годы. Преданность, участие, надежность, порядочность – уж в этом-то он сомневаться не мог, тридцать лет бок-о- бок – можно знать, на что рассчитывать в случае чего. Опять же совсем не лишне и чувство «не стыдно за жену». И потом всё, что совместно нажито, тоже не сбросишь со счетов. Поддержки им никогда ни от кого не было. Родители у обоих – малограмотные трудяги, так и не выбившиеся даже в обычных состоятельных людей. Всё, что имела семья, – собиралось по крупицам из года в год. И вот – этого лишиться! Да с продажей машины Виктор половину своей уверенности растеряет! Когда он садится за руль – это надо видеть – это же король на троне. А уйди он на чужую территорию, на «готовые хлеба»? Знаем, видели таких «примаков»: первые месяцы еще хорохорятся, а потом – хвост меж ног и злой взгляд. Попробуй повыступай! Тут же еще недавно сдувающая с тебя пыль благодетельница попрекнёт и тем, что «под забором валялся», да еще и на дверь укажет.

Ольга ждала: что же будет дальше, и как это всё разрулится?
- Эх, нашел бы он себе какую-никакую! - начинала болеть душа за «бывшего, - не скопытился бы да не стал завивать горе верёвочкой. С него станется!
А Виктор вдруг начал за Ольгой ухаживать.
Выйдя после работы из проходной НИИ, она примечала знакомую «семёрочку».
- Купаться хочешь? - раздавалось за спиной. От ближайшей скамейки к ней шел Виктор.
- Почему нет? - легко отзывалась она. - Только надо за купальником заехать.
И он вез ее на пляж.

Ну, что ж – ухаживает так ухаживает. Её это ни к чему не обязывало. Провожая её, он заходил в квартиру и нередко засиживался до полуночи, тогда она настойчиво просила его уйти.
Однажды он пригласил старых друзей и Ольгу «на шашлыки» в дачный домик. Вечер удался, и шашлыки смострячили отменные, и костёр зажгли, и песни пели - как в старые времена. Потом друзья пошли на берег любоваться закатом, а у неё с Виктором, расслабившимся после вина, произошло объяснение.
Ольга по полочкам разложила свои резоны.
- Я, ты знаешь, разлюбила тебя, Витя. Не думала, что это возможно. А нет вот, действительно, вода камень точит. Ты так упорно этого добивался – вот, добился.
– Ничего я не добивался! Чем я тебя не устраиваю? Ну, выпиваю. А кто не выпивает? Да ты живешь – другим позавидовать. Из дому не несу, только в дом. Ты ни в чем отказа не видела.
(«Господи, - думала она, - в чём «ни в чём»? А что я просила? Все в семье преобреталось с оглядкой на тебя - машина, сад, телевизоры в каждой комнате. Где мы побывали, куда ездили, кроме как к твоим родителям, пока были они живы? Когда в последний раз в театре с тобой была?»)
А вслух говорила:
- Жить так, как мы жили, Витя, я больше не смогу, и, вообще-то, надо о себе подумать. Раньше я, вроде, и дышать без тебя не могла полной грудью, не могла без тебя долго оставаться, ты был нужен мне именно, как воздух. Сейчас же всё почему-то стало наоборот – мне без тебя так хорошо, что даже радостно – до чего же хорошо! Наверное, рыба. сорвавшаяся с крючка, так себя чувствует!
И засмеялась счастливым смехом.

Наступил август. Виктор всё чаще заговаривал, что в дачном домике холодно, как бы не простудиться, и выжидательно глядел на Ольгу.
- Да ладно тебе прибедняться! – отвечала она. - Ты же где-то ночевал, когда я тут ночами дожидалась… Ну, и иди сейчас туда.
И добавляла ехидно:
- Ты, знаешь ли, непоследователен: всю жизнь ратовал за свободу, а когда получил, «сколько можешь унести» - просишься обратно.
Он злился, уходил, хлопнув дверью. А через день снова входил в квартиру. Но остаться самовольно – не решался.

Как-то их друзья собрались в поездку на Зеленое озеро:
- Оль! Это в двухста километрах – замечательное место, рыбалка, шашлыки, пляж – поцелуй свои пальчики! Скажи Виктору – поедем вместе, дня на два-на три.
Конечно, они знали о размолвке, конечно, переживали за них, конечно, хотели их помирить. С подругой Оля поделилась, но та посчитала все их перипетии за блажь.
- Ну, знаешь, тридцать лет терпела, а тут – разлюбила! С ума сошла! Какая, к лешему, любовь в наши годы? Кому мы сейчас нужны? Посмотри на себя!
Объяснять ей про что-то, распустившееся в душе, - было бесполезно.
Но Виктору Ольга приглашение передала. Конечно, съездить хотелось – давно она про эти сказочные места слышала - и не далеко, а бывать не приходилось. Виктор тут же перевёл разговор на бензин:
- Да ты знаешь, сколько уйдет на такую даль?
- Ну и сиди в обнимку с канистрой на участке! – сказала на это Ольга и положила трубку.
Вечером он пришёл:
- Я подумал. Давай, правда, съездим.
– Но я предупреждаю: мы с тобой – хорошие знакомые, чтобы ты чего себе не вообразил. Просто лето кончается, жаль не воспользоваться таким случаем...
– Да кому ты нужна? - тут же взвился Виктор.
Ольга, отвернувшись, скрыла улыбку.

Поездка была отменная, двухдневная. Друзья брали с собой палатку, но Ольга с Виктором ночевали в машине - каждый в своем спальном мешке. Все Викторовы попытки прикоснуться к ней Ольга пресекала. Разговоров по ночам было множество, но они в Ольге ничего не меняли. Даже тени сомнения в ней не возникло – правильно ли она делает.
- Я влюблю тебя в себя заново, - как-то заявил Виктор.
– Попробуй! Только ведь это очень непросто сейчас. Я всё про тебя знаю. Ты помнишь, за что тебя полюбила тогда, почти девчонкой?.. Красив, на сцене пел, на руках носил. А сейчас – глянь в зеркало! Ты уже – не прежний красавец. А уж дурные наклонности  в избытке и никуда не делись. А мне, знаешь, нужен душевный покой.
– Мне он тоже нужен! – ответил он.
Ну, ещё бы! Уж его-то тылы всегда были незыблемы.

Но вот однажды, в одной из ночных «машинных» бесед Ольга вдруг  произнесла фразу… Сокраментальную, как оказалось.
- Знаешь, - задумчиво сказала она, глядя через открытое окно машины в темноту над озером, - я раньше гордилась собою: какого мужика удержала, семью сохранила…
«Какого мужика»! Она произнесла эти слова походя, не осознавая их – слова и слова, ничем не лучше произнесенных только что, и тон не поменяла, кажется. Но восхищение, которое она пережила, перечитывая его солдатские письма, их молодость, любовь, счастье, которым она дышала тогда, видя рядом этого замечательного, красивого и такого близкого парня – всё было в этом: «Какого мужика удержала»!
Любовь была! И до Виктора вдруг дошло: он теряет не просто женщину...
Раньше, когда она, ослепнув от обиды, ругалась и упрекала его в изменах, или молчала неделями, - ему не хотелось возвращаться домой, ему казалось: она по инерции, из-за детей, из-за квартиры, по привычке живет с ним. И когда возвращался после очередного ухода, он даже слегка презирал её. Как-то, с пьяни, он, глумливо усмехаясь, сказал ей:
- Хоть бы ты нашла себе кого!
Она тогда только задохнулась от возмущения с трудом вытолкнула из себя слова упрёка: "Сам гуляешь и меня к этому призываешь".
И вдруг: «Какого мужика удержала!» Так она терпела до последнего не потому, что никому не нужна, а потому что никого не хотела?! Его держала…
«Ёлки зелёные, - прозрел Виктор, - так она меня всё еще любит?!»
А Ольга в этой поездке по утрам открывала глаза и смотрела сквозь стекло, как блестят капельки росы на свешивающихся над машиной листьях берёзы, и ей было так хорошо и спокойно, что хотелось вот так, улыбаясь от этого мира в душе, умереть.

А по возвращению была трёхчасовая сцена с её слезами, его страстными уговорами и её категорическим отказом:
- Не верю я больше, что у нас с тобою ещё что-то путное будет.
Они измучили друг друга. Он выходил «насовсем, я больше не вернусь, пойми ты» раз пять и столько же возвращался, чтобы привести еще и еще свои доводы. И слышал в ответ:
- Нет, нет и нет! Я хочу жить так, как прожила эти три месяца. Я боюсь подумать, что ты опять будешь тут жить, а я тебя ждать. Я не верю, что с тобою может быть иначе. Нет!
За окном темнела густая предсентябрьская ночь. Он вернулся еще раз:
- Позволь мне переночевать хотя бы. На саду домик выстудился за три ночи.
Дочь прибежала из своей комнаты:
- Мам, ну пусть он останется на ночь, ляжет у меня.
Ольга махнула рукой, совершенно обессиленная.

А ночью она позвала его к себе…