Трава в поле

1.
Опять своими путями идут светила. Непоколебимость созвучий, один и тот же механизм. Те же органные фуги. Кажется, ты это где-то слышал. Да. Эти звуки уже летели над степью, но теперь здесь лес, и с веток стекают капли дождя. И сквозь листья и непроходимые заросли неслышно пробираются духи. Кому суждено хотя бы на миг остаться одному? Во власти стихий, чужих помыслов, дождя и ветра – и никогда один. За тобой нужен глаз да глаз. Чтобы не сделал ничего дурного. И из дождя протягиваются к лицу чьи-то ладони…

14 мая 1999

2.
Несколько простых слов, которые были сказаны мимолетно, казалось бы, невпопад – и есть та истина, которую давно искал, и, повторяя эти слова во второй раз, наедине с самим собою, понимаешь: это то, что необходимо. Сам для себя делаешь открытие.
Все разрешается в эту ночь. В эту странно-темную ночь. Вот там плывет маленький пароходик и мигает своими огнями. А ты сидишь на пристани и чего-то ждешь. Что-то должно измениться именно в эту ночь. Фонари мигнули и, выстрелив снопы искр, погасли. На секунду ветер перестал шевелить траву и листья расцветающих деревьев. Все застыло, как на старой-престарой открытке, приобретая коричневатый оттенок.

3.
Звук трубы…
Захватывающие призывы горна.
Немыслимый и непонятный дуэт – усталый трубач опирается на старый забор, покрашенный лет двадцать назад краской, которая давно потрескалась и выцвела.
Завершает импровизацию тонкий звон булавки, упавшей на паркетный пол.
Проснулся котенок на подоконнике и стал таращить глаза куда-то вдаль.
То, что там происходит, за окном, известно только ему, и по реакции и движениям пушистого комочка можно догадаться, что сейчас еще не время подниматься с постели…

15-16 апреля 1999

4.
Как раз в то самое время, когда в траве прятался разбойник, Семен точил косу и косо посматривал в сторону, где раздавались странные шорохи.
Вдали, около того места, которое обычно люди называют горизонтом, завиднелась полоска огня.
И ветер донес запах горящей пшеницы.
«Чтоб ему неповадно было!» – вскрикнул Семен и, бросив косу, кинув оселок в котомку, встал во весь рост, стараясь разглядеть странный темный силуэт в небе, который для птицы был слишком уж велик, да и для коровы, пожалуй, тоже.
«Конец света» – не то подумал, не то сказал разбойник. И, заткнув уши, скатился в яму…

5.
Этот город раньше был совсем другим. Он помнил его другим.
Вот тут, у арки, рос огромный старый тополь. Он сломался прошлой весной, как сказала ему старая Мария.
И вместо него зачем-то посадили каштан, а на цветение каштана у барона была аллергия. Он чихал, и в начале мая, в беспокойные ночи, в которые он доставал из шкапа по дюжине носовых платков, снились ему бело-розовые свечки, горящие ослепительным весенним пламенем; и он снова хотел жить, обнимать молодых, еще не вышедших замуж девушек, но где-то в глубине души у него играла новая мелодия, и он, как, впрочем, и всегда оставлял красивых, сияющих белизной своих платьев женщин и мчался в дом, увитый плющом, в дом, о котором он мог только мечтать, садился за рояль и импровизировал, играл, закрыв глаза.
Ему так не хотелось просыпаться, и опять утолять свою жажду самым дешевым пивом, и кутаться в плед, который он купил на деньги, подаренные ему на двадцатилетие, уже покойной, матерью.

2 июня 1999

6.
Море раскинулось от ног до самого горизонта. И в непогоду край моря (если только у него есть край) сливался с небом. Или это небо сливалось с морем. И уже на небе бежали легкие волны, и в них отражались облака?
Новые туфли были уже насквозь мокрыми, и вода игриво теребила несоразмерные штанины.
Одна короче другой.
И чайки глупо смеялись над человеком, которым назывался когда-то я.

12 июля 1999