Зажечь беду вокруг себя!

Действующие лица.

Он.
Дама.
Комиссар.
Красноармеец.
Санитар Пётр.
Санитар Павел.
Голос Вождя.

На голом полу спиной к залу лежит в позе зародыша абсолютно голый человек. Точнее, не абсолютно, а почти голый, т.к. на нём из одежды лишь кольца, браслеты, бусы. Пояс из таких же бус и колец прикрывает его чресла. Вокруг разбросаны в большом количестве разные бесполезные надувные вещи: крокодилы, зайцы, мячи, шары и т.д., а также валяется детский пластмассовый пулемёт «Максим». Весь интерьер абсолютно непрактичный, причём, на заднике сцены висит большой портрет Сталина с надписью готическими буквами латинского алфавита, но на узбекском языке. Это простая фраза: Iltimos suyanmangiz! – Просьба не прислоняться!
Входит, крадучись и прижимаясь спиной к стене, Красноармеец с ружьём. Прокрадывается в дальний угол и ложится, спрятавшись за мячиком или другой надувной игрушкой.
Красноармеец. Если в пьесе появился красноармеец с ружьём, то он обязательно выстрелит.
Прицеливается во входящего Комиссара. Свет на того ещё не подали и внешность, кроме кожаного реглана, неясна. Он также крадётся вдоль стены и говорит мерзким голосом.
Комиссар. Если в пьесе появился комиссар, то он обязательно должен быть красным.
На него подают свет и становится видно, что лицо его выкрашено на индейский манер в красный цвет, а за ухом торчит перо.
Красноармеец. Если появился красноармеец – он выстрелит!
Комиссар. Если появился комиссар, то он будет красным!
Красноармеец. Если красноармеец – он будет стрелять!
Комиссар. Если комиссар – он будет краснеть!
Красноармеец. Красноармеец – стрелять!
Комиссар. Комиссар – краснеть!
Красноармеец. Стрелять!
Комиссар. Краснеть!
Красноармеец. Стрелять!!!
Комиссар. Краснеть!!!
Красноармеец. Пиф-паф! Ты убит!
Комиссар. Нет, не убит!
Красноармеец. Ты красный от крови!
Комиссар. Это не кровь! Я покраснел от стыда!
Красноармеец. Врёшь! Нет у тебя ни стыда, ни совести!
Комиссар. Ах, так! Получай!
Выхватывает наган и стреляет. Теперь раздаётся звук настоящего выстрела, а не «Пиф-паф!»
Красноармеец. Ах ты, контра!
Стреляет. Звук выстрела тоже настоящий.
Комиссар. А за это – лагеря!
Красноармеец. Гнида!
Комиссар. А за это – к стенке!
Перебегают от одной стены к другой и стреляют друг в друга. Гремят оглушающие выстрелы, сцена понемногу затягивается дымом. Тем временем Он лежит и вздрагивает, сжимая руками голову.
Входят Санитар Пётр и Санитар Павел. Красноармеец и Комиссар тихо затаиваются по углам. Санитар Пётр подозрительно глядит на Красноармейца и Комиссара.
Санитар Пётр. Что это?
Санитар Павел. Призрак власти.
Санитар Пётр. Только призрак?
Санитар Павел. Да.
Санитар Пётр. Очень реалистично.
Задумывается. Видно, что колеблется, но затем всё же спрашивает.
Скажи мне, Павел, ты серьёзно веришь в то, что душу можно вылечить?
Санитар Павел. А ты сомневаешься?
Санитар Пётр. Ну-у, нет…
Санитар Павел. Ты всё-таки сомневаешься!
Санитар Пётр. Наш Главный, конечно, мастер по душам, но всё-таки…
Санитар Павел. Что, «но всё-таки»?
Санитар Пётр. Несерьёзно это всё, вот что.
Санитар Павел. Как ты можешь сомневаться?
Санитар Пётр. Не то, чтобы я сомневался, но ведь душа – это…
Санитар Павел. Ну?! Ну? Что это?
Санитар Пётр. Это…это…это что-то эфемерное…
Санитар Павел. Глупости! Душа – это всего-навсего изнанка глаз.
Санитар Пётр. Почему?
Санитар Павел. На последнем собрании постановили, что глаза – это зеркало души. Значит, что такое душа? Изнанка глаз. А глаза – объекты материальные и душа такой же материальный объект, как сетчатка глаза или, скажем, зрительный нерв. А значит, её можно лечить.
Санитар Пётр. И ты действительно в это веришь?
Санитар Павел. А ты сомневаешься?
Санитар Пётр. Конечно, сомневаюсь.
Санитар Павел. Я сообщу об этом куда надо.
Санитар Пётр. Ой, напугал! Беги-беги, доноси! Ябеда-корябеда, солёный огурец!
Санитар Павел. А я…а я…я у тебя руку оторву!
Отрывает у Петра кисть руки и Пётр испуганно убегает от него по сцене. Павел бежит за ним.
Санитар Павел. Я тебе, мерзавцу, руку оторвал, а вот обожди, догоню, так и голову оторву!
Санитар Пётр. Верни руку, курва белохалатная!
Убегают оба. Он лежит и вздрагивает, сжимая руками голову. Постепенно становится слышно, как Он говорит всё громче и громче.
Он. Зажечь беду вокруг себя. Зажечь беду вокруг себя! Зажечь беду вокруг себя!!!
Приподнимает голову.
Так начинается голод:
С утра просыпаешься бодрым,
Потом начинается слабость,
Потом начинается скука;
Потом наступает потеря
Быстрого разума силы, –
Потом наступает спокойствие,
А потом начинается ужас.
Он приподнимается и садится.
Помню, как я жил однажды целое лето на Лахтинской зоологической станции, в замке графа Стенбок-Фермора, питаясь живыми червями и мукой «Нестли», в обществе полупомешанного зоолога, пауков, змей и муравьёв.
Сидит и раскачивается. Начинает говорить слова, как бы вспоминая и обдумывая каждое слово.
Рога! Реликт! Розги! Река! Рак! Рыба! Рука!
Продолжает раскачиваться.
Мозги! Мать! Мусор! Месяц! Мастер! Море!
Внезапно прекращает раскачиваться.
И уже страсть как хочу умереть, даже предагония два раза уже была, так всякий момент – раз – и вспоминаю, точнее не могу вспомнить, а что не могу вспомнить, не помню. Но что-то очень важное не могу вспомнить.
Я знаю: то, что я забыл, это какой-то случай или важное слово.
Я мучительно вспоминаю это слово и мне даже начинает казаться, что это слово начиналось на букву «М». Ах, нет! совсем не на «М», а на «Р».
Разум? радость? рама? ремень? Или: Мысль? мука? материя?
Нет, конечно, на букву «Р», если это только слово!
Я лежу, сижу, хожу по малой и большой нужде и пою слова на букву «Р». О, сколько слов сочинил я на эту букву. Может быть, среди них было и то, но я не узнал его, а принял его за такое же, как и другие.
А, может быть, того слова и не было.
Ложится на живот. Щурясь, рассматривает что-то на полу.
Я люблю лечь на пол и рассматривать пыль. В этом есть вдохновение. Лучше делать это по часам, сообразуясь со временем. Правда, тут очень трудно определить сроки, ибо какие сроки у пыли?
Ещё лучше смотреть в таз с водой. На воду всегда смотреть полезно и поучительно. Даже если там ничего не видно, а всё же хорошо. Я смотрел на воду, ничего в ней не видел, и скоро мне стало скучно. Но я утешал себя, что всё же сделал хорошее дело! Я загибал свои пальцы и считал. А что считал, я не знал, ибо разве есть какой-либо счёт воде.
Переворачивается на бок, спиной к залу. Повторяет всё тише и тише.
Зажечь беду вокруг себя! Зажечь беду вокруг себя. Зажечь беду вокруг себя.
Он возвращается в прежнее положение эмбриона и затихает. Входит Дама и садится на ступеньку лестницы или какое-либо возвышение. Красноармеец и Комиссар всё также тихо таятся по углам. Звучит короткий музыкальный мотив – это часть из «Лакримозы», сыгранная на цитре – и Он вскакивает, как ошпаренный.
Вот!!!
Замечает вздрогнувшую и сжавшуюся в испуге Даму.
О, простите.
Вглядывается в неё, щуря глаза.
Эстер?
Дама качает головой.
Раиса Ильинишна?
Дама снова качает головой.
Клавдия Васильевна, вы?
Дама, теряя терпение, встаёт.
Нет! Помилуйте, не уходите! Сидите, сидите!
Дама нехотя садится.
Какой у вас рот! У вас очень интересный рот. Вы так мне интересны своим ртом.
Дама хмурится.
Я хочу подарить вам что-нибудь на память.
Поднимает воздушный шарик и, проползая по сцене на коленях, преподносит его Даме. Когда она берёт шарик в руку, тот начинает сдуваться.
Позвольте, я закурю.
Дама милостиво кивает. Он начинает шарить руками по телу, но обнаруживает, что он голый. Тогда он, конфузясь, отползает на то место, с которого начиналась сцена.
Извините, совсем забыл, ведь у меня теперь правильная система окружения себя предметами. Но вам, наверное, это не интересно?
Дама делает жест, выражающий интерес.
Прекрасно, расскажу. Предположим, что какой-нибудь совершенно голый квартуполномоченный решил обстраиваться и окружать себя предметами. Если он начнёт со стула, то к стулу потребуется стол, к столу лампа, потом кровать, одеяло, простыни, комод, бельё, платье, платяной шкап, потом комната, куда всё это поставить и т.д. Тут в каждом пункте этой системы может возникнуть необычная маленькая система-веточка: на круглый столик захочется положить салфетку, на салфетку поставить вазу, в вазу сунуть цветок. Такая система окружения себя предметами, где один предмет цепляется за другой, – неправильная система, потому что если в цветочной вазе нет цветов, то такая ваза делается бессмысленной, и если убрать вазу, то делается бессмыслен круглый столик, правда, на него можно поставить графин с водой, но если в графин не налить воды, то рассуждение о цветочной вазе остаётся в силе. Уничтожение одного предмета нарушает всю систему. А если бы голый квартуполномоченный, как я, надел бы на себя кольца и браслеты, окружил бы себя шарами и целлулоидными ящерицами, то потеря одного или двадцати семи предметов не меняла бы сущности дела. Такая система окружения себя предметами – правильная система. Но если…
Его перебивает гул самолётов, свист падающих бомб и грохот взрывов. Он в бешенстве вскакивает и кричит.
Да, прекратите, наконец, бомбить!!! Не дадут человеку умереть спокойно!
Дама, испуганная этой вспышкой, быстро исчезает. Он не замечает этого и продолжает, возбуждённо ходя по сцене.
Вот вы говорите: правильная система! А я, между прочим, с этой правильной системой теперь трубку свою сыскать не могу. Прямо хоть караул зови, или дворника, или хоть святых вон выноси…
А святые идут, кадилом помахивают, фимиам воскуряют. А что фимиам – баловство одно. Поди, страсть, как табачка хочется. А ведь нельзя – пост, батенька, пост. Потому и голодаем!
Оглядывается и говорит тихонько.
А святые, скажу по секрету…
Показывает большим пальцем то ли за спину, то ли вверх. Потом искажённым, злобным, срывающимся рыком.
всю пайку сжирают!!!
Он оглядывается, понимает, что снова один и приходит в себя. Он начинает медленно сжиматься, ложась в ту же позу эмбриона.
Зажечь беду вокруг себя! Зажечь беду вокруг себя. Зажечь беду вокруг себя.
Повторяет всё тише и тише до наступления полной тишины.
Красноармеец и Комиссар снова приходят в движение. Теперь Красноармеец разворачивает пулемёт «Максим» и стоит около него.
Красноармеец. Если в пьесе появился красноармеец, то с ним обязательно его верный пулемёт «Максим»!
Комиссар. Если в пьесе появился комиссар, то он обязательно один и без оружия – герой!
Красноармеец. Если появился красноармеец – с ним пулемёт «Максим»!
Комиссар. Если появился комиссар, то он один и без оружия - герой!
Красноармеец. Если красноармеец – пулемёт «Максим»!
Комиссар. Если комиссар – без оружия – один герой!
Красноармеец. Красноармеец – «Максим»!
Комиссар. Комиссар – один герой!
Красноармеец. Красноармеец – «Максим»!
Комиссар. Комиссар – герой!
Красноармеец. «Максим»!
Комиссар. Герой!
Красноармеец. «Максим»!!!
Комиссар. Герой!!!
Красноармеец. Герой – жопа с дырой!
Комиссар. Ах, так! Получай!
Выхватывает наган и стреляет в Красноармейца. Звук выстрела настоящий.
Красноармеец. Ах ты, враль! А говорил, без оружия!
Из-за кулис выглядывает ещё один Комиссар и тоже стреляет в Красноармейца.
Красноармеец. Ах ты, враль! А говорил, один!
Ложится за пулемёт.
Красноармеец. Получай, какашка!
Начинает стрелять. Выстрелы очередями, очень громкие. Он лежит и зажимает голову руками. Оба комиссара отстреливаются с таким же грохотом. Постепенно гаснет свет, а грохот неожиданно затихает. Затем постепенно светлеет и снова начинает звучать музыкальный мотив – часть из «Лакримозы», сыгранная на цитре. Он вздрагивает, но не встаёт. Тем временем входит Дама, одетая более вызывающе, чем в первый раз, и садится, может быть на старое место, а может ещё куда-нибудь, но спиной к Нему. При этом юбка её сильно задирается и становится видно, что она в чулках. Наконец, Он нехотя поднимает голову и видит зад Дамы. Говорит задумчиво.
Говорят, скоро всем бабам обрежут задницы и пустят их гулять по Володарской.
Делает паузу. Задумывается. Потом уверенно говорит.
Это неверно! Бабам задниц резать не будут!
Дама оборачивается и он видит её лицо.
Это опять вы? Вы вернулись?
Дама кивает.
Вы не боитесь меня больше? Разрешите, я подойду?
Дама милостиво кивает. Он подползает и сидит у её ног. После недолгой паузы Он говорит.
У вас очень красивые чулки.
Дама. Вам нравятся мои чулки?
Он. О, да. Очень.
Он протягивает руку и гладит её по ноге.
Дама. А почему вам нравятся мои чулки?
Он. Они очень гладкие.
Она поднимает юбку.
Дама. А видите, какие они высокие?
Он. Ой, да, да.
Дама. Но вот тут они уже кончаются. Тут уже идёт голая нога.
Он. Покажите.
Дама. Нельзя, я без панталон.
Он становится перед ней на колени.
Зачем вы встали на колени?
Он целует её ногу чуть выше чулка.
Он. Вот зачем.
Дама. Зачем вы поднимаете мою юбку ещё выше? Я же вам сказала, что я без панталон.
Но Он всё-таки поднимает её юбку.
Он. Ничего, ничего.
Дама. То есть как это так, ничего?
Раздаётся стук и Он отскакивает на своё место. Со своих мест поднимаются, отряхиваясь, Комиссар и Красноармеец. Комиссар обращается к Даме.
Комиссар. Вставайте. Вам придётся с нами проехать.
Дама. Зачем?
Комиссар молчит.
Мне нужно переодеться.
Комиссар. Нет.
Дама. Но мне нужно ещё кое-что на себя надеть.
Комиссар. Нет.
Дама встаёт. Человек тоже начинает вставать.
Он. Послушайте, в чём, собственно, дело?
Комиссар. Сидеть!
Оглядывает его долгим взглядом.
Комиссар. Фамилия?
Он. Хармс.
Комиссар. Чем занимаетесь?
Он. Умираю.
Комиссар. Продолжайте заниматься своими делами. Мы с вами свяжемся.
Дама. Я вернусь.
Комиссар. Разговоры запрещены.
Обращаясь к Красноармейцу.
Даёшь на улицу.
Все уходят и Он поднимается вслед уходящим, но Комиссар резко оборачивается и наставляет указательный палец, будто целясь, Ему в лоб. Тот испуганно сжимается, стоя на коленях, и зажмуривается.
А за вами мы следим. Постоянно.
Уходит. Он, зажмурившись, стоит на коленях, но губы что-то шепчут. Постепенно становится слышно, что он говорит.
Он. Я вас не боюсь. Я вас не боюсь.
Срывается на крик
Я вас не боюсь! Я вас не боюсь!!!
Озирается вокруг и взгляд его падает на портрет Вождя. Он опускается на колени и вроде бы собирается молиться. Смотрит на портрет.
Я долго думал об орлах
И понял многое:
Орлы летают в облаках,
Летают, никого не трогая.

Я понял, что живут орлы на скалах и в горах,
И дружат с водяными духами.
Я долго думал об орлах,
Но спутал, кажется, их с мухами.
Он разворачивается лицом к зрителям и садится на корточки. Сидит молча некоторое время, но затем становится слышно, что он тужится. Потом разворачивается и, схватив то, что он произвёл, бросает в портрет. Довольный, любуется, а потом снова начинает сжиматься и ложится в прежнюю позу эмбриона. В это время из-под портрета высовывается рука с тряпочкой и протирает портрет.
Он опять повторяет всё тише и тише.
Зажечь беду вокруг себя! Зажечь беду вокруг себя. Зажечь беду вокруг себя.
На сцену выбегает Пётр. За ним бежит Павел, держа в руках кисть руки Петра.
Санитар Пётр. Что? Не догнал?
Санитар Павел. А это вот видел?
Показывает руку Петра.
Санитар Пётр. Это моя рука!
Санитар Павел. Да-с, рука ваша! Чем махать будете?
Санитар Пётр. Платочком.
Санитар Павел. Хорош, нечего сказать! Одну руку в карман сунул, и головы почесать нечем.
Санитар Пётр. Паша! Давай так: я тебе что-нибудь дам, а ты мне мою руку отдай.
Санитар Павел. Нет, руки я тебе не отдам. Лучше и не проси.
Санитар Пётр. Тогда я Главному пожалуюсь.
Обращается к портрету Вождя.
Товарищ Главный, вот этот проходимец у меня руку оторвал и не отдаёт.
Голос Вождя. Товарищ Павел, как вам не стыдно так безобразничать?
Санитар Павел. А он первый начал!
Санитар Пётр. Нет, он первый!
Голос Вождя. Товарищ Павел, верните товарищу Петру руку.
Санитар Павел. Нипочём не верну!
Санитар Пётр. Многоуважаемый Главный, раз этот негодяй мне руку не отдаёт, может вы мне её вылечите?
Подходит к портрету и показывает культю. В это время Павел потихоньку подкрадывается к нему сзади.
Голос Вождя. Это крупная ссадина.
Санитар Пётр. Хороша ссадина, когда и руки-то нет!
Голос Вождя. Ничего страшного. Надо промыть рану и залить её коллодием.
Из-под портрета высовывается рука и поливает протянутую культю Петра из колбы. Из рукава высовывается новая кисть. Но в это мгновение на него сзади набрасывается Павел и начинает отрывать ему голову. Пётр с Павлом на спине пытается убежать, но падает ничком за кулисы так, что на сцене остаётся только его нижняя часть. Павел с торжеством выглядывает и демонстрирует оторванную голову в одной руке, а кисть руки в другой.
Санитар Павел. Руку вырвал из манжеты, а голову прямо из воротничка!
Довольный, удаляется. Нижняя часть Петра, остававшаяся на сцене, уползает.
Снова начинает звучать музыкальный мотив и на сцену выходит Дама, обнажённая, но в широком светлом плаще с алыми пятнами. Она подходит к Нему и ложится рядом. Он вздрагивает и резко поворачивается к ней.
Он. Это вы? Вы вернулись? Я…я…
Она прикладывает палец к его губам.
Дама. Не надо слов.
Целует Его в губы. Он распахивает на ней плащ и пытается пристроиться сверху.
Он. У меня уже… я уже два года как… ничего… такого…
У него ничего не получается, а Дама терпеливо лежит.
Какая ерунда!
Он продолжает возиться, но видно, что это уже бесполезно.
Должно быть, это от голода.
Он, раздавленный, зажимает лицо руками, падает рядом с ней и молчит.
Дама. Вы чего-нибудь хотите?
Он. Сейчас?
Дама. Неважно… Всегда.
Он. Многого, но чаще всего мне хочется быть вечным, чтобы понять вкус смерти…
Дама. Вкус смерти… Забавно! А ещё?
Он. Ещё? Ещё я хочу…
Шёпотом.
Зажечь беду вокруг себя.
Дама (в недоумении). Но, зачем?!
Он. Чтобы за стеной огня спрятаться от Неё.
Дама. От Неё?
Он. От Смерти.
Дама. Пустые хлопоты.
Гладит его.
Лучше поспите.
Он. Расскажите мне сказку перед сном.
Дама. Я не знаю сказок, только были.
Он. Были тоже бывают как сказки. Вот, например. Жили-были три брата. Старшие, как водится, умные и работящие, а младший на войну пошёл, дурак. И вот, потерял младший на войне и руки, и ноги, и даже нос. Вернулся. Интересно только, как? Но это неважно. Вернулся, стало быть, он с войны. Его старшему брату – плотнику – жалко стало брата, вот и сделал ему и руки, и ноги, и нос, и ещё, может, кой чего, из дерева. А средний брат – шарманщик – взял увечного братца с собой: ходить по дворам и танцевать под шарманку.
К концу фразы говорит сонным голосом. Кажется, что совсем заснул. Вдруг поднимает голову.
Забыл сказать, что фамилия братьев была Пиннокио.
Снова опускает голову. Шепчет всё тише и тише.
Зажечь беду вокруг себя! Зажечь беду вокруг себя. Зажечь беду вокруг себя.
Тихо появляются Красноармеец и Комиссар. Говорят Ему.
Комиссар. Мы следим за тобой.
Красноармеец. Точно так.
Крадутся каждый к своему месту. Теперь Красноармеец достаёт гранату.
Красноармеец. Если в пьесе появился красноармеец с гранатой, то он обязательно её взорвёт.
Комиссар. Если в пьесе появился комиссар, то это обязательно Мегре и он всех выведет на чистую воду.
На него подают свет и становится видно, что теперь он курит трубку и носит шляпу, как у комиссара Мегре.
Красноармеец. Если появился красноармеец – он взорвёт гранату!
Комиссар. Если появился комиссар, то он будет Мегре!
Красноармеец. Если красноармеец – граната взорвётся!
Комиссар. Если комиссар – он будет мегреть!
Красноармеец. Красноармеец – взрывать!
Комиссар. Комиссар – мегреть!
Красноармеец. Взрывать!
Комиссар. Мегреть!
Красноармеец. Взрывать!!!
Комиссар. Мегреть!!!
Красноармеец. Ба-бах!!! Получай, фашист, гранату!
Комиссар. Сам ты фашист!
Красноармеец. Это ты фашист! Немец, перец, колбаса, на верёвочке оса!
Комиссар. Я не немец! Я француз!
Красноармеец. Врёшь! Никакой ты не француз! Ты фашист!
Комиссар. Ты сам фашист! Фашист-фашист-фашист!!!
Показывает Красноармейцу язык и делает нос.
Красноармеец. Ах, так! Получай!
Кидает гранату. Граната взрывается с оглушительным грохотом и вспышкой в полной темноте. Долгая пауза и темнота. В тишине еле слышный звон, почти на уровне ультразвука. Постепенно светлеет и становится видно, что на месте Красноармейца и Комиссара лежат куски тел. Это две головы, части рук, ног, но обязательно от манекенов, нераскрашенные, без бутафорской крови и без следа одежды.
Он начинает шептать всё громче и громче.
Он. Зажечь беду вокруг себя. Зажечь беду вокруг себя! Зажечь беду вокруг себя!!!
Дама. Зачем? Зачем?!
С удивлением поднимает голову.
Он. Что зачем?
Дама. Зачем непременно вам хочется зажечь беду вокруг себя.
Он. О, вы не знаете, сколько вокруг меня беды. Если всю её зажечь, это будет страсть, как красиво. Как…как траурная месса по мне. Как реквием…Реквием! Я вспомнил! Я всё-таки вспомнил!
Встаёт на колени.
Моцарт!!! Вот где чистота! Какая удивительная чистота!
С трудом начинает вставать. Одновременно негромко начинает звучать «Реквием» Моцарта.
Я описывал концерт Гилельса, но, Боже мой, почему, почему никогда не писал я про «Реквием» Моцарта?!
Встаёт в полный рост.
Слушайте! Слушайте же! Какая чистота! Как хотел я изобразить эту чистоту на чём угодно, хоть на цитре! Тогда, там, я, за неимением рояля, приобрёл себе цитру и на этом деликатном инструменте всё время упражнялся, но до Моцарта так и не добрался!
Реквием гремит в полную мощность. Он начинает танцевать, кружась по сцене, очень истово, танцует долго, но в это время распахивается дверь слева и входит Санитар Павел с двумя простынями, покрытыми кровавыми пятнами. С его приходом музыка резко обрывается. Он подходит к останкам Красноармейца, расстилает простыню и накладывает части тела на неё. Потом завязывает узлом и несёт к останкам Комиссара. Из-за кулис выглядывает Санитар Пётр без головы и говорит утробным голосом, как из бочки.
Санитар Пётр. Паша, отдай мою голову.
Санитар Павел. Иди в жопу.
Санитар Пётр. Отдай, а то на улицу выйти стыдно: барышни засмеют.
Санитар Павел. Небось, не засмеют. Может даже пожалеют.
Санитар Пётр. Паша, мне спать неудобно – даже подушки не подложишь. Мучаюсь я.
Павел продолжает собирать останки Комиссара.
Санитар Павел. Небось, перетопчешься.
Санитар Пётр. Паша…
Санитар Павел. Сгинь, а то сейчас догоню, так и ноги из штанов повыдергаю!
Пётр испуганно исчезает. Павел, закончив собирать части Красноармейца и Комиссара, берёт получившиеся узлы в обе руки и идёт к выходу. Уже выходя, оборачивается.
Эй ты, псих! Если опять жрать не будешь, то я твою пайку съем.
Он смотрит на Санитара, ничего не понимая.
Ты только с голоду у меня не подохни.
Санитар Павел уходит. Он озирается, как будто не понимая, где находится. Ёжится от холода.
Он. Холодно.
Дама. Да, февраль в Ленинграде холодный.
Он оглядывается.
Он. Февраль? А какого года?
Дама. Сорок второго.
Он медленно оседает на пол. Смотрит на Даму.
Он. У вас очень интересный рот.
Дама. Спасибо, я знаю.
Он сидит, сжавшись, на полу. Смотрит снизу вверх на Даму.
Он. Скажите мне откровенно: я умираю?
Дама неопределённо пожимает плечами.
Того, как вы пожали плечами, вполне достаточно. Теперь я знаю, что надежд нет.
Дама снова пожимает плечами.
Ответьте. Уверяю вас, я не так глуп и прекрасно понимаю своё положение.
Дама. Ваше положение таково, что понять вам его невозможно.
Но Он её не слушает.
Он. Пусть я умираю, это и неважно. Ведь я вспомнил самое главное, а теперь и умереть можно спокойно.
С трудом встаёт во весь рост.
И пусть Господь нынче носит усы и курит трубку, пусть ангелы ходят в «кожанках» и носят «Наганы», а дюжие святые одевают белые халаты и съедают весь хлеб, но зато я вспомнил то главное, что должен был вспомнить, и от этого в душе – это где-то между грудной клеткой и пятками – так приятно, будто почесал давно чесавшееся место. Причём почесал с прилежанием, обеими руками, двигая ими быстро-быстро, и также быстро и часто мигая своими глазами от этого долгожданного удовольствия.
Опускается на колени лицом к зрителям.
И пусть Господь больше карает, чем милует, а святые больше берут, чем дают, но жизнь всегда будет цениться больше, чем смерть. Так ценятся все неоконченные произведения: «Реквием» Моцарта, «Мёртвые души» Гоголя, «Братья Карамазовы» Достоевского, а теперь, вот «Житие Даниила Хармса»… Ибо все законченные произведения несут в себе свой конец, а роду людскому не так интересен конец, как сам процесс, не так интересна смерть, как жизнь. Но кто сказал, что смерть – это конец?
Поднимает лицо к небу.
Господи, среди бела дня
накатила на меня лень
Разреши мне лечь и заснуть, Господи
и, пока я сплю, накачай меня Господи
Силою твоей.
Многое знать хочу
но не книги и не люди скажут мне это
Только Ты просвети меня, Господи,
путём стихов моих.
Разбуди меня сильного к битве со смыслами
быстрого к управлению слов
и прилежного к восхвалению имени Бога
во веки веков.
Ложится и снова принимает позу эмбриона. Заглядывает Санитар Пётр без головы и говорит утробным голосом, как из бочки.
Санитар Пётр. Успокоился, наконец-то.
Санитар исчезает. Реквием опять набирает силу.
Дама встаёт и стоит за Ним лицом к зрителям. Затем стягивает с плеч плащ и держит его в разведённых вытянутых руках так, что плащ скрывает Его тело, как занавеска. Говорит задумчиво.
Дама. Притяжение неба, по сути, сильнее притяжения земли. Но падать они любят больше, ибо эта форма полёта у них получается лучше.
Свет становится похожим на лунный и в этом свете полностью обнажённая Дама накрывает Его плащом, а затем начинает танцевать, напевая.
Дама. Зажечь беду вокруг себя. Зажечь беду вокруг себя. Зажечь беду вокруг себя.
Она описывает круг по сцене и вдруг все надувные предметы, а также Его тело под плащом, начинают сдуваться. Дама, танцуя, удаляется. На сцене остаются сдутые предметы и опавший плащ.

Конец.