Свежий континент I 3, 4

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ.
Дорога к морю.

Глава первая.

Васек проснулся рано, не было ещё и шести. За окнами уже посветлело, но они выходили на западную сторону, и встающее солнце в них не попадало. Васек лежал, глядя в окно на синее утреннее небо и в белый, гладкий как натянутый парус, потолок. Лежалось очень хорошо, так хорошо, что совершенно не хотелось шевелиться, не то, что вставать. Он прислушался к окружающему его пространству и находящимся в нём людям. Все спали, и спали тихо, как дети. «И правда, пионерлагерь» - подумалось ему. Он уже точно знал, что сегодня будет наполнено маленькими, незаметными для людей чудесами, так же, как и вчера. Он решил это ночью, когда вместе со Старшим богом они планировали сегодняшний день. Его, кстати, зовут Элрон. Он только сегодня ночью открыл ему, Ваську, своё имя, которое не называл до этого никогда…
Внезапно все воспоминания исчезли, превратившись в тусклые обрывки сна, как будто от красочного фильма остались лишь небольшие фрагменты, перекопированные раз сорок и потерявшие всё, что можно при этом потерять: звук, цвет, яркость и первоначальный смысл. Теперь Васек не мог вспомнить даже того, о чём только что думал. Осталось только это странное слово: «Элрон». Не то название марки вина, не то должность или имя…
Но теперь Васёк проснулся окончательно. Тихонько, чтобы не заскрипела раскладушка, он потянулся. Хорошо! Его тело просто наслаждалось тем, как он устроил его на эту ночь и дал отдохнуть и набраться сил. Теперь оно в виде благодарности было готово выполнить всё, что он только пожелает: пробежать стометровку за девять и семь, прыгнуть на два сорок, встать на голову или ходить на руках… Всё, что угодно, хозяин, только попроси! Это было здорово и необычно, вот так вдруг ощутить себя отдельно от своего тела и начать с ним общаться – и оказалось, что оно уже устало командовать им, оно с самого конца детства ждало, когда же он снова примет над ним руководство…
Сегодня оно было абсолютно здорово и довольно жизнью, и Васек понял, что тут не обошлось без Силы. За ночь она славно потрудилась… что же она из себя представляет, что же это такое? Но на этот вопрос она не пожелала сейчас давать ответа. Ну, не хочет и не надо, не собирался Васек её пытать. Странная она какая-то: и не покомандуешь ей, и она им не собирается рулить, по всей видимости. А вот – нате, пожалуйста – работают они теперь вместе, и штучки у них получаются одна лучше другой и веселее день ото дня…
Он подумал о людях, спящих сейчас в этом помещении. И тут же понял, что может ощутить состояние человека, о котором думает: так, как если бы ощущал себя. Это было ново и необычно, и Васек немного подумал об этом. Потом решил, что этому должно быть хоть какое-то применение, и проверил самочувствие Андрея. Оказалось, что не хуже, чем у него! Почти полностью здоровый организм, только скелет, зубы и сухожилия немного более изношены, чем нужно для стопроцентного здоровья, но это исправится в течении нескольких дней, восстановление уже идёт полным ходом.
В этот момент проснулся Палыч. Васек это не услышал, а просто понял. И сразу переключился на него. У Палыча далеко не всё было в порядке: его давила какая-то внутренняя тяжесть, всё было тяжёлым и неудобным. Он с удовольствием бы спал дальше, но спать в таком состоянии не хотелось, и вставать в таком состоянии не хотелось. Лежать тоже не хотелось, лежать было тяжело. Если же встать, станет ещё тяжелее, потом появятся звуки, и они будут давить на сознание, распугивая мысли и мешая сосредоточиться, и может вернуться головная боль и тошнота…. Единственное, чего сейчас хотелось, так это воды, чистой и холодной. Или водки, и тогда всё это неудобство и тяжесть просто растворятся в тумане, и можно будет уйти в этот туман с головой и ни о чём не думать. Ни о погибшем сыне, ни о погибшей планете, ни о том, что он никакой не старший группы, а просто старый алкоголик, который не хочет пить, но что-то его заставляет, и ему приходится всю жизнь держать себя в руках, и ему всегда стыдно даже думать об этом.… Как он уже устал от этого постоянного напряжения: ежедневного, ежечасного, ежеминутного… Давно пора уйти в этот туман без возврата, но нельзя, он нужен этим людям, которые верят в него, хотя он и не заслуживает никакого доверия…
Васек как-то не ожидал такого от Палыча. То, что творилось у него внутри и то, что он показывал внешне, было совершенно разными личностями! Спокойный, уравновешенный, с юмором, маркшейдер, способный без единой ошибки провести людей по опасному подземному лабиринту и вывести их на поверхность почти без потерь, каким Палыч выглядел внешне. И разбитый, почти плачущий от собственного бессилия и неуверенности внутри себя человек, давно забывший, что такое радость, и живущий лишь потому, что не может подвести тех, кто ему доверяет – вот так он ощущал себя на самом деле. Ваську захотелось вернуть Палыча в этот мир, полный света и жизни, интереса и движения, но кристалл на груди остался глух к его желанию, и Васек ничего не ощутил: ни того огненного потока по позвоночнику, ни уверенности в том, что его желание осуществится. Что-то было не так, но Сила не ушла, она была здесь, хотя и не хотела делать ничего.
И пришло понимание: он должен сделать это сам. «Как?» - внутренне возопил Васек, чувствуя себя слепым щенком, брошенным в воду. «Смотри» - последовал ответ. И всё: Сила куда-то смылась, оставив его самого разбираться, что к чему. Васек даже не понял, на что или куда смотреть, но смотреть было нужно. Только вот действительно, куда?
Тем временем заскрипели раскладушки: люди просыпались, ворочались с бока на бок и этим скрипом будили других. Такая, своего рода, цепная реакция.
Саня спал крепко, выпростав из-под одеяла руку и свесив её почти до пола. Его по-детски безмятежное лицо улыбалось во сне так же по-детски: лицо человека, не переживающего за вчерашний день - в нём всё уже сделано из того, что можно было сделать, и не боящегося дня грядущего – в нём он тоже сделает всё, что в его силах. И следующий рассвет встретит с чистой совестью, никого за прошедший день не предав, не обманув и не поступив несправедливо. Спокоен сон человека бесхитростного.
Но проснулся и он, когда на соседней с ним раскладушке заворочался, просыпаясь, Лешка: он просто проснулся, и ему ничего не снилось сегодня, он просыпался и ощущал всем телом, что он проснулся в нормальной постели, а не в пещере под землёй, где исчезли его товарищи и которая ведёт неизвестно куда. И был он от этого по-своему счастлив: темнота и ужас подземелья позади, и позади неизвестность, а впереди солнце, дорога вдоль реки и гор в летящем по шоссе автомобиле. И впереди море, и он опять выйдет в океан, но уже не как простой моряк, а как почти капитан, и будет стоять у штурвала, крепко сжимая его рукояти, и держать курс, а волны будут с грохотом разбиваться нос корабля… То, что происходило за стенами этого кабинета, вся эта массовая смерть, ещё не коснулась его настолько, чтобы он начал воспринимать это всерьёз. И потому он почти не думал о том, что ему сегодня предстоит увидеть, но это всё равно было впереди, и ему, независимо от его мыслей и ожиданий, предстояло пройти через то, что было уже пройдено группой Палыча.
Васек слышал, как люди просыпались один за другим, и не видел сейчас причины для того, чтобы опасаться грядущего дня. День этот не обещал быть спокойным и безмятежным, но он обещал быть добрым, этот день, и наполненным до краёв жизнью. Он не будет бесцельно прожит, и он не превратится в его памяти в серое бесформенное облако. Это будет интересный день.
И вот поднялся во весь рост первый человек, и им оказался самый маленький в команде – Ван. Он встал молча и спокойно, как будто он вставал в этом кабинете так уже не первое утро. Не делая ни одного лишнего движения, Ван мгновенно заправил свою постель и оделся. Он был уже готов к чему угодно: хоть к завтраку, хоть к войне. И то, и другое, он воспринял бы со спокойной улыбкой и искренним «спаси-бо». Наверное, он так радовался всему, что давала ему судьба. Недавно ему была подарена жизнь, и он был за это благодарен. Но если бы судьба подарила ему смерть, он был бы ей благодарен так же.
Вслед за Ваном поднялся Костя, потом Сергей, грузно встал Михалыч и шутливо толкнул Палыча:
- Подъём, лежебока! Молодежь уже на ногах!
Встал и Васек, встали все, и кабинет ожил, наполнившись людьми, желающими друг другу доброго утра, заправляющими постели, натягивающими брюки и перекидывающимися шутками. Это была Жизнь: маленький отряд Жизни среди океана Смерти, затопившего почти всю планету. Но это был бесстрашный отряд, который не задумывался о том, каковы его силы в предыдущей борьбе и каковы шансы, просто отряд, готовый сражаться за Жизнь. И Смерть, заглянув в окно, не решилась даже заявить о себе и отступила к своим позициям. Она проиграла здесь это утро, и ей было ясно, что реванша она взять сейчас не сможет.
Глава вторая

Во время вчерашнего ужина решили двигаться на трёх машинах – двух джипах и минивене. Во время завтрака этот план утвердили окончательно, заодно распределили народ по экипажам. Из всех присутствующих выбрали трёх достаточно опытных водителей: Андрея, Семёна и Лешку. Андрею достались в пассажиры Саня, Михалыч и Серега, вести он должен был ермолаевский джип. Семен брал второй джип и двигался вместе с Палычем, Васьком и Сабиром. И Лехе доставался минивен и команда из Кости и Вана, а по дороге они должны были прихватить к себе Олега.
 Возник, правда, вопрос: что брать с собой? Вопрос подкинул Серега. Немного помуссировав эту тему, пришли к выводу: ничего, кроме еды, посуды и одеял с подушками.
- Деньги берите, да побольше. – В конце концов сказал Михалыч, и всем стало ясно: действительно, теперь они свободны от необходимости таскать за собой кучи вещей и заботиться о том, что чего-то не хватит – это было заботой в том, прежнем мире, но не в этом.
Завтрак состоял из остатков ужина: приготовленного вчера Андреем хватило бы на гораздо большее число едоков, чем было в наличии, в течении целого дня, так что готовить завтрак не пришлось. Андрей просто разогрел то, что уже имелось, и заодно наполнил горячим супом тот самый, привезённый им вчера пятилитровый термос. Другие горячие, но нежидкие блюда завернули прямо в кастрюлях в бумагу и одеяла: так они должны были оставаться горячими, по крайней мере, до обеда. Из столовой взяли с собой ещё груду мисок из нержавейки, стаканы и ложки. Всё это погрузили в багажник минивена и прижали одеялами и подушками из спальни: чтобы не искать спальное по дороге, а заодно обед не так остынет, и не будет болтаться на ходу.
Впереди лежало почти сто километров пути, и пролететь их можно было за час с четвертью, но Саня заметил:
- Лучше будем рассчитывать на целый день, а то и два.
- А что нам может помешать? – Легкомысленно спросил его Леха. – Дороги сейчас пустые, дураков и гаишников на них нет. Лети - не хочу! Погода – и та хорошая. Нам бы действительно, часов до девяти, по холодку, добраться, лучше и не придумаешь.
- Ох и тороплив ты, Алеша. – Ответил ему Саня. – У Олега можем задержаться – раз. По дороге через пару городков придётся проехать – там сейчас, скорее всего, улицы не очень проездные, забито машинами всё – два. И в самом городе, пока к порту выберемся – там вообще, может быть, пешком идти придётся – три. Вот и смотри, что со временем получится при этом. Если сегодня даже к вечеру доберёмся, и то быстро. Только вот к вечеру нам место для ночёвки искать не с руки будет: в темноте по трупам ходить, мертвецов расталкивать… Так что лучше всего, если на месте окажемся завтра, в первой половине дня, чтобы по свету и судно подходящее выбрать, и обосноваться по уму.
- Разумно. – Оценил рассуждения Сани Палыч. – Ильич, молодец. Не ошиблись мы в тебе.
Саня опять зарделся, как красна девица и, чтобы спрятать накатившую на него неловкость, притворно-грозно скомандовал:
- Экипажи! Занять места согласно штатному расписанию! Время – две минуты! По машинам! Пошли!
Прикол был принят, и уселись не за две минуты, а за семь секунд. Тем более, что к этому моменту все у машин и стояли, и уже было уложено всё, что нуждалось в укладке. Так что, если серьёзно, можно было бы и побыстрее с посадкой управиться …
Выезжая со двора, Васек не испытал никаких особых чувств, хотя покидал не просто шахту или место работы, а своё первое пристанище в этом когда-то родном и теперь таком незнакомом мире. По совести сказать, он был не одинок: всех сейчас больше заботило не оставшееся за спиной, а лежащее впереди.
Первым вырулил со двора на дорогу зелёный минивен, за ним синий корейский джип с правым рулём, ведомый Семеном. И замыкающим пошло серебристое ермолаевское чудо под астрономическим руководством в лице Андрея. Васек сидел на заднем сиденье вместе с Палычем. Семен рулил впереди, а на месте штурмана гордо торчал Сабир. Палыч сидел, молча и серьёзно глядя на дорогу. Леха впереди не газовал, шёл не торопясь, держа скорость примерно под пятьдесят, осваиваясь с несколько незнакомой ему пока машиной. Семену, похоже, правый руль не был в новинку, он вёл спокойно, совершенно не нервничая по поводу непривычного для водителя места. Сабир же при каждом минимальном манёвре вздрагивал, пытаясь ухватиться за несуществующий перед ним руль, или дёргался, нажимая отсутствующие педали. Чувствовалось, что он тоже водитель, только вот почему не сообщил об этом, когда спрашивали? Опыта, что ли, нет совсем? Но по его навыкам Васек ощутил: опыт у Сабира за рулём немаленький, и то, что он промолчал, похоже, было неспроста. Но сейчас Ваську было более важно то, что происходило с Палычем: всё-таки ему нужно было как-то помочь, а то он мог в ближайшие дни совсем расклеиться.
Передав бразды правления Сане, Палыч тем самым признал своё поражение в затяжной войне со своим «тайным пороком», о котором знали все, кто знал его самого дольше, чем в течении двух лет. И теперь то, что заставляло его всю сознательную жизнь держаться в реальном мире, то, что не позволяло уйти в серый туман навсегда – теперь это было уже неважным, прошедшим и ненужным качеством. Не было теперь у Палыча былой ответственности! Сняв её с себя, он словно лишился той опоры, которая не давала ему всю жизнь сорваться и упасть в пьяную пропасть. Васек уже словно бы видел, что будет с Палычем всего через неделю: это уже будет не человек, способный вести за собой людей. Это будет только тело человека, совершенно беспомощное и заставляющее окружающих тратить свои силы на поддержание его существования, а в виде «благодарности» оно будет создавать для тех, кто пытается его спасти, всё новые и новые проблемы. Медленно умирающий человек, который тянет за собой остальных, и который не решается уйти сразу, и не хочет оставаться в этом реальном мире.
Васек внутренне чуть ли не закричал: «Нет! Палыч не заслуживает такой судьбы!»
«Может быть. Но он сам её выбрал». - Тихо ответила ему Сила. - «И он сам вправе распоряжаться своей судьбой. И если ты хочешь ему помочь, ты должен найти причину».
Причину чего? На этот вопрос ответа не последовало. Но если Васек получил такую подсказку, значит, он действительно может сделать это сам. Надо попробовать, а там видно будет.
Сейчас он ощущал себя так, словно сам находился в теле Палыча, и эта внутренняя тяжесть в теле, в сознании, пересохший рот с отвратительным похмельным привкусом, лёгкая тошнота, странное давление на затылок, словно по нему только что чем-то ударили. «Подзатыльник» - почему-то мелькнула мысль. И подспудная уверенность в том, что он «обязан» пить, что он обязательно должен быть алкоголиком! Уверенность, выползающая из какого-то темного, недоступного обычному сознанию уголка ума, где всё забито болью, страхом, потерями и где нет места обычной логике, где всё черно и перемешано до такой степени, что уже невозможно отличить боль от наслаждения, вкус от света, себя от другого человека…
Васек содрогнулся, увидев эту чёрную клоаку в сознании: это было что-то на самом деле живое и обладающее сознанием, но при этом ему показалось, что это сознание не едино, оно словно собрано из множества несчастных бесплотных существ, исполняющих чью-то злую волю. И это рабство длится уже миллионы лет.
В этом хаосе невозможно разобраться! Где тут искать какую-то «причину»? Казалось, что это всё было одной большой причиной: и сам Палыч был настолько крепко к ней «приклеен», что он казался неотъемлемой частью этого кошмара.
Васек выскочил из этой черноты, и оказался в той части сознания Палыча, которая могла мыслить разумно. Здесь не было видно этой дряни: она словно скрывалась из поля зрения, она не хотела, чтобы человек, в котором она поселилась, знал о ней! Что ж, правильно: тёмные дела всегда творятся тайно. И достаточно просто вытащить на свет это и показать тому, кто его в себе носит, и вся власть тьмы над сознанием человека закончится. Вот только не мог Васек это сделать за Палыча! Палыч должен сам захотеть увидеть то, что на самом деле сам от себя скрывал. И если маркшейдер решится на это, то будет это его победой, его вновь обретённым счастьем полной жизни, его здоровьем, его молодостью…
Васек решился на эксперимент: коснувшись той части сознания Палыча, которая могла нормально общаться, он попросил его ответить. Палыч отозвался, но воспринимал это обращение к нему, как свои собственные мысли. Что же делать дальше? Надо найти какую-то ниточку, которая приведёт его к тому «чулану», где живут все эти страхи… и ниточка эта – чёрная…
Палыч среагировал на понятие «чёрное», и словно бы прикоснулся к чёрной области в районе затылка: там, где что-то давило, или болело, как будто дали подзатыльник… Подзатыльник… смутная картинка пронеслось перед мысленным взором пожилого маркшейдера: ёлка, стол, детство… при чём здесь это?
Васек понял: это не столько «ниточка», сколько система поиска, вроде компьютерной, где всё объединено и подшито по темам. По какому-то фрагменту всегда можно найти исходный файл! Он восхитился самой этой системой: надо же, это ведь память человека, и устроена она так, что в ней хранится вся человеческая жизнь, каждый момент! И всё находится в таком идеальном порядке.… Всё, кроме этого «чёрного чулана», но и в нём тоже существует порядок! Такой же, как и везде, но в этой темноте его не сразу разглядишь. Но Палычу достаточно лишь захотеть увидеть что-то, и его поисковая система мгновенно это ему покажет. Но это будут не только бабочки на зелёном лугу, это будет и боль, и страх, и стыд, всё то, на что смотреть не хочется, пока находишься в здравом уме. «Вот так оно и прячется!» - Понял Васек. – «За нашими страхами….». и попросил Палыча: «Посмотри на это…».
Вообще-то Палыч не хотел на это смотреть, но он ощущал к Ваську такую симпатию… Что не сделаешь, когда тебя просит хороший человек?
Васек ощутил, как чёрная область в районе затылка Палыча стала серой, а в его сознании опять всплыла еловая ветка с блестящим стеклянным шаром. И – боль в затылке, как от удара. Что-то тут есть, точно….
Васек уже забыл о своих сомнениях, он ощущал какое-то возбуждение, словно он был сейчас на охоте на тех самых волков, которые не давали спокойной жизни оленьему стаду, и он знал, что идёт по верному следу… «Палыч, ещё раз, пожалуйста!».
Вот оно. Васёк видел этот момент, как на ладони: Серёжке семь лет, и он под шумок умыкает со стола рюмку с вином, пока родители и гости увлечены каким-то разговором… И в тот момент, когда вино уже почти допито, удар материнской руки по затылку, так, что в глазах темнеет, и её слова: «Будешь пить, станешь алкоголиком!». Это и есть та самая причина!
Васек не совсем понимал, как такая ерунда могла сделать из Палыча то, что из него получилось на данный момент, но это было именно то. Оно самое. Он увидел, как светлеет до белизны чёрное пятно на затылке, и отступает головная боль, как исчезает чернота вокруг печени, как трещит и рушится весь этот чёрный замок в сознании Палыча… Оставалось ещё масса всего чёрного, но теперь это не было монолитом, страшным и неприступным. Его словно бы взорвали.
Палыч зевнул, потом ещё раз, и его начало клонить в сон. Васек ощутил, что это даже хорошо, и через некоторое время Палыч снова увидит тот Новый Год, и сам поймёт, что случилось с ним в тот момент….
Глава третья.

Всё это пролетело почти мгновенно:к тому моменту, когда Палыч зевнул первый раз, они только-только подъехали к дому Олега. Васек поразился, как мало прошло времени на самом деле, от силы две минуты. Машины припарковались на обочине, и Андрей посигналил. Все вышли и стояли в ожидании. В доме не было слышно никакого движения. Васек посмотрел на Палыча: тот стоял с какими-то мутными, словно бы сонными глазами. Что ж, от этого, похоже, никуда не денешься, когда вскрывается гнойник, пациент не испытывает приятных ощущений. Самочувствие при этом точно не улучшается. Васек почему-то знал, что эта муть повисит над Палычем от силы полчаса, а потом всё кончится смехом: смехом облегчения, возвращения к жизни… Он и сам не знал, откуда это знал это. Просто был в этом уверен.
- Ну, что, где наша заблудшая душа? – Спросил Саня, ни к кому особо не обращаясь. – Что-то не слышно человека.
- Пошли в дом, там разберёмся, что к чему. – Сказал Михалыч.
Все пошли в дом – через застеклённую веранду с низеньким потолком, через сени-коридор, в комнату с большой печью, делившей её надвое. В половине, служившей кухней, столовой и гостиной одновременно, за столом сидел Олег. Он не спал, но он пил: по всей видимости, с того момента, как недавно проснулся. Сказать, что он был пьян, это не сказать ничего. Он был вообще сейчас в каком-то другом мире и, похоже, просто не видел вошедших и не слышал ничего. По его щекам текли слёзы, в руке был намертво зажат стакан с водкой, налитой на две трети.
- Олег, здравствуй! – Сказал, подходя к столу, Михалыч. Олег, не говоря ни слова, взял второй стакан и налил его до краёв, так же молча поставил его перед Михалычем. И продолжал сидеть, ничего не говоря.
«Живой мертвец» - подумалось Ваську. Он заглянул в сознание Олега. Но заглядывать было некуда, сознание отсутствовало начисто, отключенное водкой. Всё, что являлось Олегом, всё это существо представляло сейчас из себя одну чёрную кляксу, способную только безусловно реагировать, но не думать. Всё, что делал сейчас Олег, были действия автомата, и не более того. Разговаривать было не с кем.
- Олег, хватит пить. Поехали. – Сказал Михалыч, не притрагиваясь к водке. Олег кивнул головой и выпил. Потом налил ещё. Все молча смотрели на это, не зная, что сказать и что делать. Было ясно, что Олег совершенно невменяем и без боя отсюда не уйдёт. Но и бросать его было нельзя.
- Олег, ты меня слышишь? – Спросил его Саня. Олег поднял на него отсутствующий взгляд и ясным голосом произнёс:
- За мать выпей… сука. За мной пришли? Не боюсь я вас. Садись, пей. Пей, я сказал. За мать. Она сейчас поесть принесёт. Мааать! – Заорал он внезапно не своим голосом. – Мааать! Гости пришли! В шею их!!! Мать!
И тут же, безо всякого перехода спросил, уже заплетающимся языком, но даже каким-то добрым и теплым голосом:
- Вы к нам? Дом посмотреть? Только не продам я его, а то где нам с мамой жить? Нет, не продам. А за стол садитесь, угощайтесь. Я вот с работы уволился – не пойду больше на шахту эту, всё равно закроют, а потом откроют. А я не хочу. Мне маменьку похоронить надо, только вот она ушла куда-то, в магазин, наверное. Как придёт, мы с ней её похороним. И тогда можете меня забирать, только похороните рядом с ней. Мама, мама… - Внезапно заплакал он. И снова перестал кого-либо замечать.
Разговаривать с ним о чём-то не имело смысла – Олег явно бредил. Саня, не говоря ни слова, пошёл к выходу, сделав всем знак рукой: двигайтесь за мной, мол. Все, стараясь не шуметь, вышли.
На улице Саня попросил:
- Мужики, дайте закурить…
Саня не курил, но в этот момент, видимо, нужно было или закурить, или выпить. Леха протянул ему свою пачку – «Кэмел», взятую вчера из награбленного раньше. Когда Саня вытаскивал сигарету и прикуривал от поднесённой ему зажигалки, руки его ощутимо тряслись.
- Что, пьяный он до безумия? – почти зло спросил он всех сразу, и ни к кому особо не обращаясь. – Пьянь?!
Все молчали, не зная, что ответить, и что имел в виду Саня. Но трясло сейчас всех :кто курил, закуривали тоже, кто не курил, не курили, но что-то нужно было сделать в этот момент, и некурящие не знали, что – и от этого им было ещё хуже.
- Что молчите? – спросил Саня. – Да, он нажрался, и он всех сейчас задержит, и мы с ним повозимся… не знаю сколько, пока его увезём. Но он – человек, понимаете вы? Он один поступил, как человек! А мы… - Саня махнул рукой.
Все молчали. Саня был прав, как ни странно. Олег, действительно, был человеком: хотя сейчас от человека, если рассматривать слово «человек» исключительно с точки зрения разумности, не было в нём ничего. Но, может быть, человек тем и отличается и от машины, и от зверя, что он способен совершать иногда абсолютно безумные поступки, когда их подсказывает не голова, а сердце?
- Выпить бы сейчас… - Произнёс Серега.
- И думать забудь. – Резко оборвал его Саня. – Всё, конечно, так, но – нельзя! Давайте думать, что делать будем?
- Помочь ему надо, вот что. – Михалыч сказал это веско, как заключительный вывод. - Хоть одна могила будет после всего этого.
- Это ладно, сделаем. – Саня был с ним согласен. – А вот потом – как? Ждать будем, пока проспится?
- Не проспится он здесь. И – вообще, он уже столько выпил, что беляк обеспечен. Хоть как – но крыша съедет, видал я уже такое. – Сказал Семен. – Что его теперь, связанного везти?
- Да, вот незадача… По холодку, по холодку! – набросился Саня на Леху. – Сглазил, мать твою ети, моторист хренов!
- А что я, а что я? – Обиженно отозвался Лёха. - Я как лучше хотел….
- Да будет вам лаяться. – Вступил в разговор Палыч. – Что есть – то есть. Лёха-то при чём тут… – Он зевнул. - Давайте определяться как-то. Андрей, Вася, где у него мать-то лежит?
- На задах, на огороде. – Ответил Васек. – В грядках.
- Тогда пошли – могилку сделаем, Олега позовём, похороним. Помянем – и в путь. Сам-то он сейчас не то, что лопату – хрен свой в руках не удержит. Его беспокоить не будем – он вот-вот рубанётся, пускай спит…
Как подтверждение слов Палыча, из дома донёсся грохот – видимо, Олег упал на пол, попутно что-то своротив со стола. Не говоря ни слова, все отправились на огород вокруг дома. Нашлись по дороге две лопаты – справные, с удобными черенками и остро отточенные. Начали рыть, на самом высоком и сухом месте огорода, под одиноко растущей яблоней. Впрочем, растущей - это неправильно, подумал Васек. Не растущая уже она, мёртвая, как и всё вокруг.
Первыми за лопаты взялись Саня и Костик, потом их сменили Васек и Палыч, потом Серега и Андрей… Земля летела потоком, могила углублялась на глазах, и была готова уже через полчаса. Нормальная могила, два на один на два… как и положено. Чтобы Михалыч и Лёха могли из неё вылезти, Ван и Костя притащили небольшую лесенку, стоявшую у задней стены дома.
- Ну, что, надо Олега поднимать. – Сказал Михалыч, когда всё было готово. – Без него – грех, ребята. Как хотите, а поднимать надо.
К тому времени Сабир и Семен уже почти заканчивали гроб: доски на него нашлись в небольшом, но ладном сарайчике-пристройке к дому. Там же у Олега была и мастерская: стоял верстачок, лежали инструменты. Всё было под рукой, и работа спорилась. Сабир оказался на диво хорошим плотником: на глаз зарезал углы так, что даже подгонять не пришлось ничего. На долю Палыча пришлось только подавать, придерживать, восхищаться и зевать. А зевал он теперь вовсю, и с каждым зевком он ощущал, как ему становится легче и лучше, словно что-то выходило из него, тяжёлое и застарелое, что давило на него всю жизнь, и вот теперь отпускало.
Несмотря на всю печаль, которую создавали эти похороны сами по себе, Палыч ощущал, как к нему возвращается вкус жизни: словно вокруг становилось больше света, больше воздуха, больше оттенков звука… Мир становился ярче, полнее, музыкальнее. Внезапно Палыч поймал себя на том, что он слушает стук молотка Сабира почти как музыку, а любой стук его раздражал уже почти как двадцать лет. Он чувствовал, что молодеет, словно прожитые им годы растворялись в этом начинающемся дне, в этом умершем, но борющимся за остатки жизни мире, в этих простых действиях, которые ему нужно было сейчас делать… Господи, почему он не замечал этого всего раньше? Как прекрасен этот мир! Даже сейчас, даже этот гроб и сами похороны, как даже это всё прекрасно! Почему он находил в этом мире только тяжесть и страх, и боль утрат, и разочарование? То, чем он мог наслаждаться, он нёс это, как тяжёлый крест, при этом старался со стиснутыми зубами подбодрить тех, кто был вокруг. Хотя им, наверное, было легче, у них не было этой навязчивой мысли о своей порочности и вечного страха перед самим собой. И они не заставляли себя нести свою ношу, они были теми, кто они есть, не притворяясь и не комплексуя… Впрочем, у каждого свой крест: и у тех, кто был рядом с ним, были свои, не меньшие, чем у него, проблемы. Так внезапно подумалось Палычу, и он ощутил, как в его душе поднимается ещё большее уважение к людям, чем было до сих пор. Ко всем без исключения. В том числе и к себе самому.
Глава четвёртая.

На похороны ушло четыре часа. Добудиться Олега и привести его в достаточно сознательное состояние оказалось задачей, потребовавшей от всех максимума терпения, сообразительности, выдержки, такта, настойчивости и такого количества нервов, что ими можно было пять раз обернуть земной шар по экватору. Пришлось применить несколько раз даже силу, когда Олег начинал порываться выпить: всем было ясно, что он после этого или рухнет замертво, или опять понесёт ахинею. Палыч настоял на том, что похороны должны произойти с трезвым, хотя бы относительно, Олегом. Это казалось задачей почти невыполнимой: Васек мог бы попытаться отрезвить его, но после утреннего «разговора» с сознанием Палыча он не находил в себе ни сил на это, ни каких-то способностей вообще. В конце концов, он сообразил, как здесь можно «прорваться» попроще: заставить Олега сконцентрировать внимание хоть на чём-нибудь. И попросил его посмотреть на Саню, на Палыча, на стену, на огород – по нескольку раз. После этого Олег начал что-то воспринимать, и вроде даже как немного протрезвел. Но, к сожалению, ненадолго. И опять всё пришлось повторять.
В конце концов, его удалось напоить крепким кофе и заставить принять холодный душ. Для этого пришлось топить печь и греть воду, раздевать Олега и обливать его из ведра, потом помогать одеться – он всё ещё не мог стоять на ногах достаточно устойчиво, чтобы натянуть брюки. Одним словом, с этим скуластым остроносым типом возни было, как с годовалым младенцем, и даже больше. Костя мечтательно высказался о том, что неплохо было бы его в баньке попарить, но остался в меньшинстве, нужно было завершать эти прыжки одиннадцати человек вокруг двенадцатого и двигаться дальше.
Но после кофе и душа Олег всё-таки смог взять себя в руки. Похороны состоялись настолько достойно, насколько этого можно было вообще ожидать. Сын был трезв, достаточно, по крайней мере, чтобы осознавать, что происходит. Тело было уложено в гроб из оструганной доски, могила была сухая и на хорошем месте…
Поминки устраивать боялись, больше из-за Олега, нельзя ему было больше пить сегодня. Но, посовещавшись, решили всё-таки рискнуть: тем более, что подошло время обеда. И всё, слава Богу, прошло по-людски. Напиваться никого не тянуло: глядя на Олега, не хотелось даже думать о дозе большей пятидесяти грамм. Застолье закончилось само собой, благодаря тому же Олегу. Сначала он вроде бы даже протрезвел – совершенно твёрдым голосом поблагодарил всех за помощь и уважение к его матери и к нему, с достоинством выпил стопку, поел, выпил ещё одну, и ещё одну и… рухнул, как убитый. По крайней мере, он был жив, но приходить в сознание не хотел. Переглянувшись, его срочно перенесли в минивен, а в составе экипажа произвели замену Вана на Саню, на всякий случай. Так же на всякий случай Саня прихватил с собой прочный капроновый шнур и бутылку водки: в общем, это было верно. Пока Олег спит на заднем сидении, всё будет в порядке, но если он на ходу начнёт выпрыгивать из машины или бросаться на людей… Действительно, мудрее было бы подстраховаться заранее.
Когда тронулись, наконец, в дальнейший путь, времени был уже второй час, а солнце припекало вовсю. Теперь минивен шёл первым, а Ван ехал в экипаже Андрея. Андрей шел вторым, Семен замыкал колонну. Васек представлял, как сейчас Саня ворчит на Леху: «По холодку, по холодку…». Действительно, холодка сегодня ожидать не приходилось: жарило под тридцать градусов, и если бы не открытые окна, в которые врывался ветер, они бы изжарились или испеклись в этих металлических коробках на колёсах. Стало совсем комфортно, когда Семен включил кондиционер и закрыл окна.
Километров пятнадцать пролетели без задержек, на шестидесяти, за пятнадцать минут. Мимо проносились желтые облетающие деревья, желтая трава, изредка попадались торчащие из придорожного кювета или из кустов задницы сошедших с трассы авто, находившихся в движении на момент катастрофы… Немного в отдалении слева появлялась и пропадала река, размеренно текущая между вырастающими склонами гор, и становясь с каждым километром шире и полноводнее. Они мчались по пойме реки, посередине широкого ущелья, настолько широкого, что как ущелье оно здесь и не воспринималось.
Первая остановка случилась на посту ГАИ: здесь образовалась посередине дороги пробка из четырёх машин. Видимо, в момент гибели водитель белой «копейки» как раз выполнил остановку перед знаком «стоп» и не успел тронуться дальше. В него вписалась – наверное, не сильно - следующая за ним красная «ауди». А уже в неё, на полной скорости, крутая «бомба» с тонированными стёклами и синей мигалкой на крыше. От этого удара вся «сцепка» сместилась на осевую линию, и в них влетел точно такой же минивен, какой сейчас вел Лёха.
Теперь вся эта груда металлолома почти полностью перегораживала дорогу. Возле павильончика ГАИ сидел мертвый постовой с коротким автоматом на груди. Больше людей не было видно. За постом, метрах в пятидесяти от них, стояло что-то большегрузное: не то «КАМАЗ», не то ещё что-то такое же, сзади было сложно определить марку.
Водители покинули машины, и сошлись на толковище к мешающей дальнейшему движение пробке. Васек тоже вылез и подошёл посмотреть. Смотреть было особо не на что: четыре машины, побитые в разной степени. Они здорово сцепились в момент ударов, и раскатить их вручную вряд ли бы удалось. Чтобы растащить их тем, что имелось у них под руками – два джипа и минивен - можно было не и напрягаться, уж больно хорошо «спёкся» этот «пирог».
- Ну, какие будут предложения? – Спросил, закуривая, Семен.
- Не растащим так. – Сказал Андрей, со знанием дела.
- И думать нечего, толкать тоже бесполезно – не подлезешь. - Высказал своё мнение Леха.
- И что, пешком пойдем дальше? – Спросил Саня. – Идти-то всего ничего, километров восемьдесят.
- Зачем пешком? – Сказал Лёха. – Где проблема – там и решение. Всё просто.
- То есть? – Все повернулись к нему.
- А вон, колымага стоит. – Лёха показал на фуру, стоящую за постом. – Трос на ней наверняка есть, эту пачку ею сковырнём, как дважды два. Да и дальше бы её прихватить – мало ли что по дороге спихнуть придётся….
Эта мысль пришлась всем по душе. Леха с Семеном отправились обследовать и заводить «КАМАЗ», остальные подошли поближе к посту ГАИ.
Саня взял из мёртвых рук гаишника автомат, покрутил в руках. В его лапах это грозное оружие смотрелось как детская игрушка, даже ещё более несерьёзно, что ли.
- Ребята, а он нам нужен? – Спросил у всех Саня.
- А нахрена? – Грубо спросил Михалыч и тут же резонно обосновал своё мнение: - Нажрётесь как свиньи и похерите ни за грош друг друга… Хорони вас потом.
- Да ну, Михалыч, не будут ребята друг в друга стрелять… - Высказал своё мнение Палыч. – Что они, враги друг другу какие?
- А я и не говорю, что враги. Только, кроме нас, я пока никого на этой планете не вижу – и не знаю, в кого теперь палить надо ещё… и так живых днём с огнём не найдёшь. Зверья – и того нет. А на грех – оно, сам знаешь, и грабли стреляют. Тут даже и не по пьянке – просто по неосторожности своего пришьёшь – думай потом, сколько ещё мог пожить человек…
- Ну, тогда – прощай, оружие? – Весело улыбаясь, спросил Саня. – Все согласны?
Возражений не последовало. Саня покрутил в руках автомат, глядя на него с сожалением. Потом огляделся вокруг, заметил что-то, подходящее ему для задуманного и спросил:
- Показать фокус?
- Что ещё за фокус? – Строго спросил его Палыч.
- А я когда-то в цирке клоуном работал…
Пока все пытались представить себе Саню в роли клоуна, он сказал:
- Смотрите! – и показал рукой на синий полиэтиленовый пакет с ручками, занесённый ветром на дерево метрах в двадцати от них и уныло висящий в абсолютном штиле на ветке метрах в семи от земли.
- Ну? – Спросил Палыч.
Саня мгновенно передёрнул затвор и дал, не целясь, от бедра, короткую очередь, патрона на три, не больше. Пакет отделился от дерева вместе с веткой, на которой свисал, и начал падать. Саня произвёл ещё один выстрел и, не замахиваясь, так же от бедра, швырнул автомат в падающую поражённую мишень. В двух метрах от земли синий пакет и оружие соприкоснулись и отлетели дальше уже вместе.
- Пошли, посмотрим. – Сказал Саня и двинулся к месту падения автомата. Все молча пошли за ним.
Автомат лежал, вложенный в пакет! Из пакета торчал только ствол.
- Ну, ты дурак, или как? – почти заорал на Саню Михалыч. – А если бы он при падении выстрелил?
- Не-а. – Саня загадочно и счастливо улыбался. – Не пальнул бы.
- Ну, дурак…
- Ладно, смотрите! – И Саня показал им зажатый в руке магазин от автомата. – Он у меня уже без магазина летел.
- А патрон в стволе?!
- А контрольный выстрел? Михалыч, можешь проверить, в стволе пусто.
Михалыч поднял пакет и достал «калаш». Действительно, магазина не было! Отведя ствол в сторону от людей, Михалыч осторожно передёрнул затвор. Ствол действительно был пуст – ничего не вылетело.
Васек почти ничего не понял, всё это показалось ему какой-то мистикой. Палыч же задумчиво протянул:
- Интерееесный цирк… Что же ты за клоун был такой, Ильич? В каком жанре?
А Андрей, загадочно улыбнувшись, сказал:
- Знакомая программа… И неплохая реприза, между прочим!
Глава пятая.

«КАМАЗ» загрохотал, стреляя синим дымом, потом заработал нормально. От него шёл Семён. Люди пошли ему навстречу. Семен уже дожидался их у машин.
- Ну, что там решили? – Спросил его Саня.
- Давайте машины отгоним. Троса на «КАМАЗе» нет, вот раздолбай ездил… Да еле завели ещё… Правильно его гаишники тормознули. Издевался над конём железным…
По всей видимости, Семен технику любил и относился к ней с немалым пиететом. Как-то очень близко к сердцу он воспринимал эту «КАМАЗову» неухоженность, и Ваську это понравилось. Рядом с людьми, знающими, любящими и чувствующими технику ощущаешь себя как-то надёжней, что ли…
Машины отогнали подальше назад, а минивен отогнал за Леху Михалыч. Леха тем временем разворачивал «КАМАЗ»: дорога была не очень широкая, и места для манёвра здоровенной фуры не хватало. Олег так и не просыпался: спал, как ребёнок и, кажется, плакал во сне.
Потом все опять вышли из машин и стояли, наблюдая за эволюциями «КАМАЗа» под руководством Лёхи.
- Так что вы там задумали? – Спросил Михалыч.
- Да разгонится он, и снесёт к едрене фене эту пробку. Фура гружёная, снесёт как по маслу.
- Чем гружёная–то?
- Не буду говорить, Михалыч, не буду…
- Да что за загадки такие, Петрович?
- Ладно, ладно, потом скажу… Смотри, пошел! Пошел!
Леха развернувшийся уже за это время и сдавший назад для разгона, теперь, прогазовавшись, пошел на таран. Зрелище было – хоть кино снимай! Несущийся на сцепившиеся легковушки ржавомордый «КАМАЗ» был бы отличным кадром для любого боевика. Сто метров, пятьдесят, двадцать, десять… Есть! Понеслось!
Во все стороны брызнули осколки стекла, куски железа и пластика… «КАМАЗ» летел теперь не прямо, а к обочине, наискосок по дороге, толкая перед собой две машины из четырёх. И, не останавливаясь, влетел в кювет: – видимо, он был в этом месте глубоким, потому, что и легковушки, и «КАМАЗ» исчезли в нём без следа, а фура при падении перевернулась. Мелькнули в последний раз её бешено вращающиеся колёса – и все.
Десять человек, не раздумывая, рванули с места – Лёха! Но не успели пробежать и десяти метров, когда из кювета взлетел огненный шар, опалив деревья, торчавшие над дорогой. Васек стоял, ощущая внутри себя ужасное оцепенение и пустоту: погиб Лёха! Только что… Может быть, он ещё жив сейчас, и погибает в этот момент, превращаясь в жарком бензиновом пламени в обугленный кусок плоти из только что живого и весёлого парня…
- Твою мать! Пррридурок! Убью дебила!!!
Васек развернулся – и увидел, как по дороге за убегающим Лёхой, живым и невредимым, гонятся сразу Семён и Михалыч. Леха, правда, бежал не очень быстро, неловко прихрамывая, и был изловлен через полминуты. На его голову сыпались оплеухи, впрочем, не особо сильные. А в глазах Михалыча и Семёна стояли слёзы.
В конце концов, все успокоились достаточно, чтобы спокойно разобраться в произошедшем. Леха, усевшись на порожке минивена, и растирая ушибленное колено, рассказал, как было дело.
- Я что, знал, что ли, что у этого балбеса тормоза ни к чёрту? Ну, разогнался, долбанул эту сцепку – меня как тряхнуло! Я уже испугался, что через них перелечу, как на трамплине! Но, нет – смотрю, нормально зацепил, две по сторонам ушли, две передо мной летят, а я их, значит, толкаю… Только вот не учли мы, что масла на дороге лужа: я чувствую, мой танк руля не слушает, баранку выворачиваю, а ему по барабану всё! Я тогда по тормозам: задние скаты, думаю, должны сработать, а у него они и не пашут вовсе! Он что, гад, на ручнике, что ли, ходил по жизни?
В общем, понял я: всё, не тормознётся мой танк. Но в последний момент смотрю: вроде начал сворачивать, всё не на вас летит уже, и слава Богу! Я же тогда не о том подумал, как что, а чтобы в вас не угодить – когда по маслу пролетел…. Блин… - Леху затрясло мелкой дрожью: ему представилась картина, которая могла бы получиться, не сумей свернуть он немного в сторону. – Я ещё баранку кручу – всё, дальше ни-ни, не идёт. Я её быстро в обратку, до середины, смотрю, кювет прямо по курсу назревает. Я её отпускаю – ровно иду, нормалёк, значит! Ну, тут уже, думаю, пора и о себе подумать – моя станция, надо выходить! Дверь открыл, значит, и ходу из этой трахомы – не понравилась она мне, плохо ездит… Вот, коленку я ушиб, травмированный и несчастный весь я, а вы меня подзатыльниками… - Лёха изобразил жалостливое всхлипывание - Изверги, зачем злые такие, а?
- Лихой ты парень, Леха! – Только и сказал Саня, потрепав его по плечу. И, помолчав, добавил: - Тебе только в цирке выступать. Клоуном особого жанра.
Андрей опять понимающе и хитро улыбнулся.
Семен же сказал с напускной строгостью:
- Каскадёр… хренов.
- Да, получил герой по шапке… - Протянул Палыч и зевнул. – Надо же, парень собой рисковал, всех, получается, спас с риском для жизни, и его же - подзатыльниками… Подзатыльниками… - Произнёс Палыч ещё раз и вдруг оглушительно рассмеялся: - Подзатыльники! Ой, помру! Да знаете ли вы… Ой, не могу!!! – и он схватился за живот, согнувшись пополам от смеха.
Никто не мог понять причину смеха Палыча, кроме Васька. Теперь только он и сам понял, как была зарезана жизнь этого прекрасного человека одним-единственным подзатыльником и всего четырьмя словами!
Как это было просто, и как ужасно становилось от этой простоты! Всю жизнь Палыч реагировал на то, что было сказано в тот момент. Тогда он лишь на секунду потерял сознание, и в этой бессознательности поселились и эти слова, которые действовали на него как два взаимоисключающих приказа, и боль, и вкус вина, и сожаление, что он не допил, и страх пить ещё, и атмосфера праздника….
Сам его организм перестроился так, чтобы безнадёжно хмелеть от одной капли и страдать от похмелья неделями. Но если уж Палыч хоть чуть-чуть выпивал, то он должен был стать алкоголиком! Это говорил ему тот «голос из чёрного чулана»: голос матери, которую он любил и которую нельзя не ослушаться. Мать ему запрещала пить, и одновременно требовала, чтобы он стал алкоголиком… Это здесь, на свету и в нормальном мире, казалось бредом и нелепицей, а там, глубинах «чёрного чулана», это было Истиной, это было неоспоримо, и невозможно было с этим даже спорить, потому, что этот приказ никогда не появлялся в поле его зрения, действуя, как гипноз,– невидимо и неосознаваемо. «Ты станешь алкоголиком и будешь за это наказан, потому, что это приказываю я» - вот что на самом деле всю его жизнь приказывала ему его мама… И даже если бы она сама знала о той силе, что приобрели в сознании сына её слова, то и она сама вряд ли что-нибудь смогла бы исправить,
Он не стал алкоголиком, но перестал быть нормальным человеком «внутри себя». Все его силы уходили на то, чтобы оставаться нормальным хотя бы внешне, и ценой каких усилий это удавалось Палычу! То, от чего он мог получать ежеминутное удовольствие – сама жизнь! – превратилась в затянутый спектакль, где он был обречен играть свою роль, рабски выполняя команды невидимого кукловода…. Прожить жизнь под знаком глупости, вот чем это оказалось в конце концов! Если бы он понял и увидел это раньше, он пошел бы не в техникум, он мог бы пойти в университет. Но «рождённый пить не должен умным быть», и он ограничился техникумом… как глупо, и как смешно на самом деле!
Теперь Палыч знал, что через пару недель сможет перепить хоть Саню, но не хотел ставить таких экспериментов. Ему больше не нужен серый туман, провались он пропадом со своим забвением! Ему нужна была жизнь: прекрасная и светлая, с её радостями и огорчениями, с препятствиями, которые она ставит, и счастьем от того, что сумел их преодолеть. Ну, где там эта Аргентина? Он постарается, чтобы добрались все, и все доберутся…
Палыч уже не смеялся: он сидел, смахивая слёзы, выступившие от смеха, и просто восхищался всем, что его окружало. Жизнь теперь вливалась в него мощной струёй, ослепительным, сверкающим белым потоком, выжигая всю черноту, что ещё умудрялась прятаться по углам.
- Палыч, ты в порядке? – подошёл к нему Саня.
- В полном, Ильич, в полном. Не обращай внимания – это я так… Считай, от испуга упукался. Молодец, Лешка, молодец. Давай передохнём сейчас полчасика от этих нервов, и в путь. Пилить нам ещё прилично – да мы доберёмся. С такой командой – да не добраться!
- Семён, так что в фуре было-то? – Допытывался Михалыч, которому не давала почему-то покоя эта загадка.
- Иди сюда. – Семён его поманил в сторону. – Только ребятам пока не говори – пока не отъедем, ладно? – Попросил он его вполголоса.
- Ну, не скажу. Что там было? Чего ты шепталки девичьи устраиваешь?
- Михалыч, блин, никогда бы сам не поверил, что так смогу поступить - направить на таран фуру, забитую доверху… Как думаешь, чем?
- ?! неужели?
- Во-во! Ей самой, родной нашей! Полная фура водки! Вдребезги!
- Ну, блин, вы даёте… Что ни личность – то клоун из странного цирка…
Глава шестая.
Дальше пролетели без задержек ещё километров десять. До цели оставалось еще семьдесят или около того, когда поперёк дороги возник перегородивший её автобус, причём перегородил начисто. С одной стороны оставалось около метра от его радиатора до канавы, зад же этого общественного транспорта свисал с противоположной стороны.
- Эк его развернуло… - Задумчиво сказал Семен, глядя на это дорожное безобразие.
- Даже если завести – не развернём обратно. - Высказал свои соображения по поводу ситуации Лешка.
- Андрей, что думаешь? – Спросил Саня.
- Мне кажется, что нам нет смысла его разворачивать.
- А как тогда проехать?
- Я не говорю, что нам нет смысла его трогать. Просто завести и сдать назад – он осядет в кювет, и в нашем распоряжении окажется половина дороги.
- Ну, наука! – Восхитился Саня. – Энштейнам тут нечего делать – наши их за пояс заткнут в один секунд!
Солнце уже начало склоняться к закату, когда, наконец, удалось уговорить это механическое создание задышать черным дизельным выхлопом и тронуться в нужную сторону. Автобус грузно осел на днище, его задние колёса съехали в кювет. Раздался треск ломающегося металла, и он заглох, теперь уже навсегда. Семен вылез из автобуса и осмотрел получившееся в результате произведённого действия свободное пространство:
- Точно, половина дороги. Надо же, как Андрей рассчитал… Ну, теперь – езжай не хочу.
- Только вот ещё один такой стоп – и ночевать, где попало придётся. Хоть в машинах ложись….
- Не хотелось бы…
- Значит, о ночлеге пора думать…
- Мужики, а где это я? – Спросил подошедший к людям Олег.
- О, с добрым утром! – Рассмеялся Серега. – В пути, Олег, в пути!
- Это я понял… - Олег сильно сжал пятернёй лоб. – Болит как, сволочь… Куда вы меня везёте-то?
- В Аргентину.
- Репа, ты мне брось шутки шутить с больным человеком. Куда едем?
- Я тебе серьёзно говорю – в Аргентину.
- Ты что, думаешь я последний ум пропил? Аргентина за океаном, в Америке! По дороге в неё не попадёшь!
- Олег, а до океана как добираться? Ну?
- Не нукай… ой, сволочь… Водка есть у нас?
- Ты и так чуть живой. Какая водка?
- Не гони ты мне мораль, ради Бога! Сдохну же! Надо было вам меня тащить? Я и дома мог спокойно помереть.
- Делать нам больше нечего, как тебе помирать позволять.
- Ну, сто грамм-то есть?
- И что будет? Сейчас рубанёшься, а потом опять сказка про белого бычка?
- Может быть, ничего не обещаю… И пить не хочу, и подыхаю. Вот наказание!
- Слушай, Олег, потерпи немного…
- Палыч, ты тоже в садисты с Репой записался? – Олег выговорил это и тут же согнулся пополам и отбежал к обочине. Там его, наконец, вырвало какой-то зеленью.
- Вот гадство. – Сообщил он, подходя ближе и вытирая рот рукавом. – И блевануть нечем. Одна желчь прёт.
- Полегчало?
- Да на две минуты! Потом опять скрутит. Что вы, звери, что ли?
- Ладно, пятьдесят грамм – а там посмотрим.
- Ну что ты, Саня, ей-Богу… давай хоть пятьдесят, хрен с ними…
- Костя! – Позвал Саня. Костя подошёл от группы, состоящей из него, Вана и Сабира. О чём они там переговаривали?
- Да, Сань.
- Там, в багажнике, поллитра и стакан. Будь добр, достань – и пятьдесят грамм налей, принеси. Ладно?
- Хорошо, Сань.
- Чего ты так? – Спросил Олег, когда Костик ушел.
- Чего – так?
- Так нельзя налить, по-людски?
- Не обижайся – не хочу, чтобы ты её видел в больших количествах. Потянет же, знаю я тебя.
- Правильно знаешь, потянет. А, хрен с тобой, воспитатель. А что за Костик такой? Откуда?
- Да вот, познакомься: Семён, Леха, и там – видишь, с Сабиром стоит рядом – Ван. Теперь – члены нашего экипажа.
- Так откуда взялись-то?
- С тринадцатой вышли.
 – Спасибо, Костя. – Олег взял из рук Кости стакан и резко выпил. Скривился и мелко потряс головой. - Фу, гадость… Господи…
Его сразу пробило в пот. Он стоял, вытирая лоб и щёки, которые блестели бисеринками пота, и возвращался к жизни, к нормальной, человеческой жизни… Хотя какая она нормальная теперь?
- Так причём тут Аргентина?
- Люди там выжили. Больше, вроде бы, нигде.
- Теперь вроде понятно. Ты, Саня, не обижайся на меня: мне еще день-два, я в чувство приду полностью. А пока – хреново мне. Блин, крыша бы только не съехала. Как вы меня забрали? Без драки?
- Спящего погрузили.
- А… мама?
- Похоронили её, Олег. Всё честь по чести. И могилка, и гроб – всё, что положено.
- Что же так – без меня?
- Побойся Бога – без тебя! С тобой, специально в чувство тебя полдня приводили…
- Прости, Саня, только сейчас что-то вспоминается только… Я как… себя вёл?
- Ну… - Саня сделал неопределённый жест.
- Ясно, блин. И так страдать, и совесть мучает… Ой, елы-палы, блин… Сил нет. Ладно, поехали, что ли? День к вечеру – нам же ночевать где-то надо будет…
И снова негромко заработали моторы…
Глава седьмая.

На ночёвку остановились в среднего размера посёлке, довольно приличном совхозе. После недолгих совещаний местом ночлега выбрали больницу. Она стояла недалеко от дороги и оказалась пуста: не было нужды выносить мертвецов, и ночевать всем можно было в одном помещении.
Палаты были небольшие, но двенадцать кроватей всё-таки удалось разместить в одной из них. Почему-то теперь никто из людей не хотел отделяться от других: вместе казалось надёжнее и безопасней. Ваську подумалось о древних инстинктах человека, появившихся ещё в те времена, когда люди жили в пещерах. Одиночки тогда не имели никаких шансов на выживание и теперь, похоже, эти времена вернулись.
Сегодня проехали не более сорока километров, но все были совершенно измотаны. Видимо, не столько физически, сколько морально. Так что отбой сегодня ожидался ранний.
Пока солнце не село окончательно, Васек, Андрей и присоединившиеся к ним Палыч и Ван разобрались с ужином. На больничной кухне оказался приличный запас продуктов, во дворе был колодец с нормальной водой и, что было немаловажно, была газовая плита на баллонах. Так что ужин приготовили уже через полчаса. Простой, но питательный: макароны по-флотски, яичница и компот из сухофруктов. Васька поразили отношения между Костей и Ванном: они оба были немногословны (что касалось Вана – тот вообще вёл себя почти как немой) и, похоже, неразлучны. Сначала, глядя на них, Ваську начали лезть в голову разные нехорошие предположения по части их ориентации но, присмотревшись, он не заметил ничего, что бы указывало на хоть что-то непристойное. Скорее, они вели себя, как два брата, хотя братьями, конечно же не были.
Потом Васек заметил, что Костя тихонько учит Вана русскому. И, наблюдая дальше, он услышал, что Костя ещё и учит китайский! Такой маленький языковой клуб… А готовить Ван тоже умел – только держись! К концу готовки ужина Андрей смотрел на него с немалым уважением, что кое-что да значило.
Ужинали в больничной столовой, и ужин напоминал вчерашний, хотя другим было всё: и обстановка, и освещение, и состояние людей, и посуда, и блюда…. Теми же были только люди, а отношения между ними за этот день неплохо изменились. Причем в лучшую сторону.
Васёк, да и многие из команды, внутренне посмеялись над утренними сборами. Надо же: взяли как раз то, что в конце дня и не потребовалось! Ни подушки, ни одеяла, ни посуда… Хорошо, что не попёрли с собой матрасы и раскладушки. Такая маленькая шутка со стороны судьбы получилась: за что переживали больше всего, то и не потребовалось. Но вслух никто ничего не сказал.
Не упустили и возможности принять по сто грамм, и Палыч сегодня не отказался. Саня и Михалыч посмотрели на него с испугом, но Палыч лишь хитро улыбнулся им в ответ. И ничего, он вел себя так же, как и обычно, это ему ничуть не повредило.
Речей за столом не было, ужинали почти в полном молчании. Говорить никому не хотелось:всё было решено ещё вчера, а завтра пока не наступило. Саня молчал, обдумывая как раз завтрашний день: успеют они в первой половине дня добраться до порта или им придётся организовывать ещё одну ночёвку? Оставалось совсем немного пути, и вроде бы таких потерь времени, как у Олега, больше не ожидалось, но сегодняшние две пробки хорошо показали, что можно ожидать на дорогах. Особенно в густонаселённых – уже когда-то в прошлом – местах…
…Ночью Васек внезапно проснулся. Немного полежал, переходя из мира охотников в этот мир и вспоминая слова Элрона:
- Не только ты можешь делать это. Это могут делать все, и ты можешь этому научить. Но не всем нравится, когда человек приобретает такое могущество, что способен сравняться с нашей расой. Поэтому не бойся ловушек, но будь готов к ним. Твоё главное оружие – готовность помочь…
Странно, о каких ловушках шла речь? С такими товарищами, как Чёрный Пёс и Рыжий Мамонт им не страшны никакие ловушки. И Солнечный Орёл – опытный и мудрый вождь – опять с ними. Они снова вместе…
С дороги донёсся шум проезжающего автомобиля. Васек слушал, как он удаляется, и думал о прошедшем дне и убегающем куда-то сне… Стоп! Его словно подбросило на постели: стоп, какая машина? Этот звук, такой привычный в том, недавнем мире, вдруг оказался таким важным и… И упущенной возможностью найти ещё кого-то в этом мире. Вот так.
Васек снова начал засыпать. Завтра надо будет сказать Рыжему Мамонту и Солнечному Палычу об этом шуме…
- Ты должен научиться открывать их сам, без посторонней помощи. – Говорил ему Элрон. – Это твои потайные чёрные места, и чтобы победить ту тьму, которой ты позволил поселиться в себе, тебе нужны только две вещи: твой интерес и твоя смелость. Тогда те части тебя, которые сейчас заточены болью в этой темноте и действуют против тебя, будут освобождены, и снова станут твоей частью. Есть и другие существа, которых поселили в черноте. Но они – это не ты. И пока ты не рассеешь свою тьму, ты не в силах отделить их от себя, и ты не знаешь, твои это мысли или тех несчастных, которых он заставляет служить себе…
Они сидели с Элроном в его жилище, чистом и светлом. Глупая Куропатка подошла и поставила между ними блестящее металлическое блюдо с печеньем. Поклонилась Элрону и безмолвно вышла, светло и чисто улыбаясь.
- Попробуй это сделать сейчас. – Сказал ему Элрон.
- Я не хочу.
- Попробуй это сделать сейчас. – С той же интонацией, мягко, но настойчиво, повторил он.
- Я не хочу. Зачем мне это?
- Попробуй сделать это сейчас.
- Хорошо, Старший бог, Белый Олень попробует это сделать.
Между ними повисло молчание. Белый Олень перестал думать о Старшем боге, о Глупой Куропатке, он остался сам с собой, и даже его мысли не имели права его тревожить. Он должен ощутить себя таким, какой он есть, и ничего более. Он перестал думать и цепляться сознанием хоть за что-нибудь. И увидел в себе черноту: она выползала откуда-то, чтобы продолжать свою вечную битву с белым цветом, из которого он состоял когда-то весь – и тогда он обладал таким могуществом…
Его захватила прекрасная грусть о его утерянном могуществе, о тех далёких временах, когда ему не нужно было ничего, чтобы быть живым и счастливым, когда он был всем, являясь одновременно ничем, и это было прекрасно. И когда он первый раз обратил своё внимание на то, что казалось ему прекрасным, он захотел что-то сделать, и решил, что это обязательно должно быть твёрдым…
И тогда он потерял часть могущества потому, что испугался потерять это твёрдое, прекрасное создание, в которое вложил часть себя, чтобы оно было ещё более прекрасным. Этот зелёный кристалл стал для него важнее всего, и даже важнее, чем он сам и его свобода…
Васек опять проснулся. В темноте слышалось лишь дыхание людей и лёгкий храп Олега, от которого ужасно несло перегаром. Надо бы встать, открыть окно – но можно при этом кого-то разбудить, да и кровати сегодня составлены так плотно, что между ними в темноте и не пробраться.
Но окно надо открыть, иначе задохнёшься! Васек представил себе окно, каким он разглядел его, пока было светло. Рама, две створки, форточки… он решил открыть его хотя бы мысленно, и прикоснулся к нему сознанием. Что-то шевельнулось в зелёном кристалле, и Васек понял, что форточка открылась!
«Да ну, порывом ветра открыло» - подумал он для самоуспокоения.
Но эта ночь была тихой, как сон камня.
И он знал это.
Глава восьмая.
- Олег, как здоровье? – Спросил Михалыч во время завтрака.
Олег, небритый, осунувшийся, с серым лицом покрутил головой, прожёвывая кусок антрекота.
- Хреново, конечно… Но ничего, справлюсь. В обед немного принять надо будет. Сейчас не надо. – Он шумно выдохнул. – Крутит, конечно, но жить можно. Чуть-чуть. Вот рассольчику бы сейчас, огуречного… Андрей, не богаты мы рассолом?
- Было, было. – Ответил Андрей и скрылся за дверью. Через полминуты появился, неся в руках трехлитровую банку с маринованными огурцами.
- Не рассол, правда, маринад…
- А даже и лучше. – Олег припал к банке и заработал, как насос – слышалось только бульканье переливающегося в него рассола и, как часть какого-то агрегата, вверх-вниз ходил кадык, поросший щетиной, уже почти бородой. Маринад стремительно исчезал, непонятно, правда, куда: по представлениям Васька, в невысокого, тощего и жилистого Олега просто не могло вместиться такое количество.
- Ой, хорошо, однако… - Довольно сказал он, отставляя пустую банку в сторону. – А ещё есть?
После этого всем оставалось только выпасть в осадок, подобно оставшимся в банке без маринада огурцам.
- Да я сейчас и не собираюсь всю её пить! – Сказал Олег, словно оправдываясь, когда прочитал на лицах присутствующих всеобщее изумление. – Мне бы с собой, на вынос…
Васек попытался помочь Олегу так же, как вчера помогал Палычу, но лишь прикоснувшись к его сознанию, получил такой решительный отпор, словно Олег сражался за свою жизнь. Его сознание просто заорало каким-то диким, бешеным криком древних степняков, летящих конной лавой в атаку: «Не лезь!!!». Васек был несколько удивлён, но всё-таки понял Олега: это был человек, настолько привыкший всё делать сам, что любимой поговоркой у него была, пожалуй: «Не мешай, сам подохну!». Он был просто не способен принять чью-либо помощь, по крайней мере, до тех пор, пока мог хоть что-то делать. Но помогать кому-то он любил, и делал это от души и с удовольствием. Всё же где-то в глубине его сознания Васек углядел чёрную полосу страха: Олег боялся помощи. Ведь тот, кто помогает, всегда сильнее. И было похоже, что ему когда-то здорово «помогли» - так, что следы виднелись до сих пор… классический блок поставили древние гады!
Но при этом Олег умудрялся непостижимым образом сохранять любовь к окружающим его людям и чувство ответственности за себя: все ошибки, которые он совершал, он считал своими, и только своими, и никогда не перекладывал их на кого-то.
И ещё им крупно повезло вчера: во время похорон его матери Олег за такое «самоуправство» мог запросто пустить в ход лопату… или топор, если бы был хоть немного более трезвым. Он должен был это сделать сам, и никто не имел права делать это за него.
С ним придётся повозиться, отметил для себя Васек на будущее, но Олег этого стоит. Впрочем, кто из людей не стоит того, чтобы стать лучше?..
- А откуда двигалась, не смог определить? – Спросил его Саня, когда после завтрака, Васек отозвал его в сторону и рассказал об услышанной ночью машине.
- Как мне показалось - но это лишь… ощущение, не больше – с той стороны, откуда мы приехали.
- Спасибо, Василь. Учтём такое дело. Интересно, кто же по мёртвой планете по ночам на машинах разъезжает? – Задумался Саня. – Нормальным людям, вроде нас, лучше передвигаться днём. Зачем же ночью? Да, подкинул ты мне загадку – кто такие, куда едут, что им ночью надо на дороге… Моя смерть ездит в чёрной машине с голубым огоньком… - Пропел он. – Слышал?
- Что?
- Песню эту.
- Не-а. А что за песня?
- Эх ты, серость! Классика! Гребень! – Сказал ему Саня, улыбаясь, как майское утро и отошёл в сторону.
Какой гребень? БГ, что ли? А, ладно, чего голову ломать! «Моя смерть ездит в чёрной машине с голубым огоньком…». Действительно, красивое по-своему, и неприятное зрелище. Васек представил себе, как эта хрень колесит по ночам по окрестным дорогам, выискивая, кого бы ещё прибрать к себе в царство мёртвых, как будто смерти было мало той жатвы, что она успела собрать…
И тут же почувствовал, что она рядом: стоит неподалёку и, нехорошо улыбаясь, смотрит на него. Он ей нужен, и уж она постарается, чтобы Васек попал в её распоряжение.
Васек вздрогнул: эта фигня точно маячила за его спиной! Он ощутил это так же точно, как своё тело. Сегодняшний день нёс в себе какую-то, пока неизвестную ему, опасность. В первую очередь для него лично. Но если это прорвётся из своего инферно, мало всем не покажется.
Если хочешь, чтобы противник отказался от сражения, дай ему знать, что тебе известны его планы. И тогда он отступит, составлять новые, взамен негодных старых. Эта интересная тактика откуда-то свалилась в голову Васька. Он задумался: он знает, что для него сегодня расставлена ловушка, но какая точно, не знает. Негусто, на самом деле. Но хотелось бы знать. Предупреждён значит вооружён. И самое мощное оружие – знание, знание чего-то полностью о том, как это что-то есть такое, как оно есть…
«Поменьше думай». – Подсказала ему вынырнувшая откуда-то Сила. «О чём?» - спросил её Васек. «Обо всём». «Я же не дерево». «Ты не понял меня. Поменьше думай обо всём сегодня, пока не найдёшь ловушку. Если найдёшь, ты её избежишь, она не сработает. Но потом будет ещё большая и опасная». «Это нечестно!» - возмутился Васек. – «Мы так не договаривались – ставить на меня ловушки!». «А я их, что ли, ставлю?» - удивилась Сила. – «Я тебя только предупреждаю». «Тогда просто скажи – что и где». «И заодно всё сделать за тебя. Хочешь, я за тебя кушать буду?». «Ну, кушать за меня не надо...». «Тогда делай то, что должен делать, сам. Иначе не будет шансов вернуться в исходное состояние». «А это что ещё такое?». «Увидишь. Но не сейчас, а когда сумеешь это видеть». «А тебе-то это зачем?». «Затем же, зачем и тебе. И у меня в этом твоём могуществе интерес такой же, как и у тебя. Но если не будешь свою работу делать сам, всё пойдёт прахом. В буквальном смысле».
Сила опять куда-то смылась. С каждым днём она становится всё более и более общительной и разумной, подумалось Ваську. Скоро дело дойдёт до того, что она ему анекдоты начнёт рассказывать: по крайней мере, сейчас в некоторых её высказываниях прозвучали явные нотки юмора. И общение сегодня действительно, словами пошло, не так, как ещё недавно – мыслеобразами. Только это были не совсем слова, на самом деле… Нет, слова – но вместе с ними приходило что-то ещё, словно за каждым словом стояло целое понятие, или что-то такое, что не враз переваришь. И переваривать это сейчас, немедленно, не было никакой необходимости, гораздо важнее было переварить завтрак. А то, что пришло, выскочит в нужный момент, как чёртик из коробочки, в нужном месте – в последние дни так оно каждый раз и получалось.
Сейчас же надо просто спокойно переваривать завтрак и не думать ни о чём. Ну, не то, что вообще не думать, просто не грузиться какой-то там опасностью.
Внезапно Васек ощутил в себе интерес к этой неведомой ловушке, которую неизвестная им нехорошая падла уже поставила на него. Правда, что это будет? Вот бы поскорее увидеть! – Подумал он об этом уже не с интересом, а даже с весёлым энтузиазмом. Надо же, как кто-то о нём заботится!
В этот момент он понял: да, есть ловушка но она не сработает в полную силу. Промажет теперь: что-то в ней уже испортилось от его интереса и этого энтузиазма. И этот водитель чёрной машины с голубым огоньком уже теряет к нему интерес, ему сейчас гораздо важнее смыться, пока Васек не прихватил его за хвост и не подтянул к себе поближе, чтобы внимательно рассмотреть.
- Ну, экипажи! По машинам! Выезд через три минуты! – раздался голос Сани.
Когда их «колонка», как называли они теперь свои три машины, выбралась на дорогу, часы показывали без четверти семь.
Глава девятая.

Через несколько километров они впервые заметили, что кто-то двигался перед ними. Очередная пробка была явно «расчищена», и не слепыми силами природы, а человеческими руками. Три машины, ещё недавно перегораживающие дорогу, были отодвинуты к обочинам. Можно было бы, конечно, решить, что они так встали случайно, если бы не следы столкновения на всех трёх: в тех местах, где они друг в друга «вписались».
Их «колонка» проползла в созданный неизвестными путешественниками проход и, добавив газу, устремилась дальше.
- Кто же это нам дорогу чистит? – Задумчиво спросил Семен, когда они миновали этот участок.
- Впереди идущие. – Коротко и веско ответил ему Палыч.
- Палыч, ты, похоже, математик! – Засмеялся Семен.
- Это почему же?
- А вот есть анекдот на такую тему. Летят, значит, Шерлок Холмс и доктор Ватсон над Африкой на воздушном шаре – и понимают, что заблудились. А выяснить надо, куда их ветер несёт… - Семён заложил руль вправо, объезжая неловко стоящий на их пути «Ситроен». – Блин, чем дальше в лес – тем меньше скорость … - Сказал он досадливо.
- Это из анекдота? – Спросил Сабир.
- Нет, это из города… В смысле, чем ближе к городу будем – тем больше машин на дороге. Сплошной слалом скоро начнётся – только руль крутить успевай… Так на чём я остановился?
- Ветер их несёт. – Отозвался Палыч.
- Какой ветер?
- Ну, я-то откуда знаю, какой? Унесённые ветром, одним словом.
- Кто?
- Шэ Холмс и дэ Ватсон.
- Палыч, это из другого фильма, это не «Унесённые»!
- Сеня, а ты вообще о чём?
- И правда, о чём это я? – Задумчиво спросил себя Семен, и все рассмеялись.
Действительно, прикол – анекдот ещё толком не начат, а все уже смеются. Ну надо же!
Семен наконец поймал утерянную нить сюжета и продолжил:
- Ну, как это выяснить? Естественно, надо спросить кого-то. И вот пролетают они над каким-то господином, но невысоко так, в зоне слышимости. Ватсон высовывается из корзины и кричит:
- Доброе утро, сэр!
- И вам доброго утра, уважаемые джентльмены!
- Прошу извинить нас за нашу назойливость, сэр, но не будете ли Вы так любезны и не соблаговолите ли нам сообщить, сэр, где мы в данный момент имеем честь находиться?
Тот задумывается, долго так думает, а шар всё дальше и дальше отлетает. Наконец, когда они уже на пределе слышимости находятся, до них доносится ответ:
- Многоуважаемые джентльмены! В данный момент времени вы имеете честь находиться в корзине воздушного шара!
Все рассмеялись – и Семен тоже. Отсмеявшись, Палыч спросил:
- А причём здесь математика?
- Так я же ещё не до конца рассказал! – сказал Семен, и все опять заржали.
- Ну?
- Ну, Ватсон плюёт со злости и говорит:
- Хотел бы я знать, Холмс, кто такой этот многоуважаемый достопочтенный мудак, сэр!
- Он математик, Ватсон!
- Гениально! Но, как, ради всего святого, вы это определили, Холмс?
- Это элементарно, Ватсон! Во-первых, он очень долго думал, прежде чем ответить. Во-вторых, его ответ абсолютно точен. А в третьих, он нам, такой его грёбаный ответ, нахрен не нужен! Он совершенно бесполезен, сэр!
Смеялись ещё дольше и больше, чем до этого. Рассказчиком Семен был классным. Быть ему душой коллектива, подумал Васек. А Палыч, посмеявшись от души, спросил:
- А смысл?
- В смысле?
- Ты же, Петрович, этот анекдот по какому-то случаю рассказывал. Вот я и спрашиваю – к чему он? Я как-то запамятовал…
- А хрен его знает, к чему он вообще… - Подумав, ответил Семен. – Я-то не математик!
И резко затормозил.
Дорогу им перегораживал перевёрнутый бензовоз: огромная красная цистерна лежала на боку, и не было видно никакой возможности её объехать.
Они вылезли из машины. В воздухе носился запах бензина.
- Не курить! – тут же среагировал Палыч. Васек убрал обратно в карман пачку, которую он машинально достал: действительно, только сгореть тут не хватало всем…
Из остановившихся позади машин выбирались остальные - и Палыч повторил своё распоряжение, Саня повторил его ещё раз:
- У кого сигарету сейчас увижу – лично накостыляю! Не курить!
Подошли к обочине, посмотреть возможность обходного манёвра. По склону дороги тянулась в жёлтой траве свежепримятая колея – кто-то тут недавно проехал. Весь склон был залит бензином – похоже, что при падении в бензовозе отрылся кран или возникла трещина, и если бы не свежий ветерок, дующий сейчас с западной стороны и уносящий пары бензина в сторону, они бы, наверное, задохнулись в этом миазме.
- Ну, что, проехать можно. – Сказал Саня. – Только вот не нравится мне что-то…
- Да, что-то тут не так. – Согласился с ним Андрей.
Васек не знал, что тут не так: всё вроде было просто, чего тормозить? Бери да езжай, проехали же люди. Но – вот тебе, пожалуйста, стоят, говорят о чём-то, время теряют.
Все отошли к машинам, стоящим цепочкой у левой обочины, и о чем-то совещались. Совершенно ни о чём не думая, Васек подобрал с дороги увесистый, на полкило, сорванный с бензовоза при падении болт и, размахнувшись, запустил его вперед, непонятно почему стараясь попасть в колею, тянущуюся по склону.
В колею Васек угодил. В том месте, где болт коснулся земли, вдруг начал расти и вздуваться странный, чёрный гигантский гриб – он поднялся примерно на полметра над землёй. И вдруг лопнул, поднимая к небу языки пламени, похожие на оранжевые протуберанцы и разбрасывая по сторонам медленно летящие по воздуху куски дёрна, комья земли, камни разных размеров… Васёк посторонился, вежливо пропуская в сторону один такой камень, который намеревался, по-видимому, столкнуться с его головой.
Оранжевые протуберанцы превратились в огненно-красное облако, расползающееся в разные стороны: по воздуху ползли алые сполохи, захватывая всё больше и больше пространства, но в основном они устремлялись не к ним, а на другую сторону бензовоза, по движению ветра.
Сама красная цистерна начала разбухать, вздуваясь. Васек увидел, как отлетела крышка горловины, не выдержав давления и стартовала, как ракета, по оси дороги, а за ней тянулся огненный, завихряющийся след, а на время пролёта крышки над дорогой повис горящий горизонтальный столб.
Васек удивлённо проводил глазами летящую с натужным гулом крышку: она пролетела метров сто пятьдесят, плавно приземлилась на асфальт, и вдруг резко подпрыгнула, закувыркалась в бешеном, сумасшедшем танце, и через три прыжка слетела куда-то с дороги, исчезнув из поля зрения.
Только тут Васек ощутил, что он уже не стоит, а лежит на асфальте, и уши у него заложены, а в голове что-то гудело и звенело. Откуда-то появился Саня и потащил его в сторону. В нос било запахом палёной шерсти, и Васек понял, что этот запах исходит от его сгоревших волос. Но почему-то это не имело сейчас никакого значения, не имело значения вообще ничего. Перед глазами проплыло раскрывающее рот лицо Андрея, другие лица, находящиеся где-то наверху, смотрели на него почему-то с испугом. Потом он ощутил, что его голова лежит на коленях у Палыча, и на его лицо что-то мелко капало, и он понял, что Палыч плачет. Он посмотрел в высокое, безоблачное небо, и оно закружилось почему-то, всё набирая и набирая обороты, и тогда, когда на это вращение стало противно до невозможности смотреть, он закрыл глаза и увидел Тьму, которая обещала ему покой и безопасность…
Глава десятая.

Белый Олень не хотел уходить с этого места в тот, другой, тяжёлый мир, где была боль и, как ему казалось, стояла глухая тишина. Но Элрон смотрел на Белого Оленя мудрыми, всё понимающими глазами, и Белый Олень знал, что уйти придётся.
- Тебе только кажется, что ты уйдёшь навсегда. Это неправда, и она рождена той тёмной силой, которая заставила тебя испытать боль. Но ты победил в этой схватке, и впереди, если ты не отступишь, у тебя будут и другие победы.
- Меня это не радует, Старший бог. Я не хочу уходить в тот мир. Он неправильный.
- Твоя задача – сделать его правильным. Все твои друзья сейчас там, и если ты оставишь их одних, они погибнут.
- Я уже погиб в том мире. Зачем моим друзьям мёртвый Белый Олень?
- Почему ты решил, что ты мёртв? Кто тебе это сказал?
- Никто. Я знаю это сам.
- Кто сказал тебе, что ты мертв?
- Никто не говорил это Белому Оленю. Разве Белый Олень настолько глуп, что не знает, жив он или мёртв?
- Кто сказал тебе, что ты мёртв?
- Я знаю это сам. Зачем Старший бог Элрон задаёт глупый вопрос? Элрон хочет посмеяться над Белым Оленем? Элрон может смеяться над Белым Оленем и без глупых вопросов, а Белый Олень уйдёт далеко-далеко, чтобы его сердце не болело от смеха Старшего бога. Белый Олень любит Элрона, но пусть Элрон смеётся один. Белый Олень сказал.
- Кто сказал тебе, что ты мёртв?
- Старший бог издевается над Белым Оленем, как над ним издевался Хомяк – тот тоже говорил, что Белый Олень глупый и мёртвый.
- Хорошо. Когда это говорил Хомяк?
- Я не могу вспомнить.
- Когда это говорил Хомяк?
- Я не могу вспомнить – там было темно… и странно.
- Хорошо. Что было ещё?
- Был огонь, было больно…
- Хорошо. Что делал Хомяк?
- Хомяк смеялся – вот так: «ХА-ХА-ХА!!! Ты уже не встанешь, ты уже не встанешь! Вы не проехали, вы не доберётесь!». Я был в темноте… я в темноте опять… он приказывает мне забыть… забыть всех… и не помогать им больше. Он говорит, что он – самый сильный, и весь мир будет принадлежать Хомяку, и что Хомяк убьёт всех горных гномов и отомстит всем людям, которые над ним смеялись. Он хочет закрыть меня в темноте, и он отнял у меня слух и волосы, чтобы лишить меня силы. Хомяк заставляет меня умереть, и говорит, что в темноте легко и спокойно, и не надо никуда идти и ехать. Хомяк добрый, он не хочет, чтобы я страдал. Он мне поможет, если я умру… и если я не смогу умереть, он мне поможет умереть, и мне, и всем моим друзьям. Хомяк говорит, что только он друг, а остальные только притворяются, и они хотят, чтобы Белому Оленю было плохо. Чтобы Белый Олень мог отдыхать и никуда не ехать, он должен поверить Хомяку и верить ему всегда. Хомяк очень радуется, что почти все умерли и никто больше не страдает, но ещё остались живые и они должны немного пострадать, чтобы умереть, и тогда всё будет хорошо. И ещё Хомяк говорит, что Белый Олень должен забыть всё, что сказал Хомяк, если его об этом будет спрашивать Старший бог, тайного имени которого Хомяк не знает. Хомяк спрашивает Белого Оленя, какое тайное имя Старшего бога, но Белый Олень молчит, потому, что Хомяк приказал ему молчать. Хомяк думает, что Белый Олень глупый и не знает тайного имени, и не может говорить больше. И Хомяк смеётся: «ХА-ХА-ХА!!! Хомяк вышел из ямы, Хомяк вышел из ямы! Теперь в яме будет Белый Олень! Теперь в яме будет Старший бог! Теперь в яме будут гномы! ХА-ХА-ХА!!!». Вот так говорит Хомяк.
- Хорошо, Белый Олень. Что ещё говорит Хомяк?
- Хомяк не говорит больше ничего. Хомяк сидит и радуется, и от этого становится большим и чёрным. Он думает, как будет хорошо, когда все умрут, а он останется, и тогда никто его не обидит, и все будут спасены от него, а он будет спасён от всех… Хомяк сумасшедший! В его голове злой дух! Этот дух не говорит сам – он говорит языком Хомяка и заставляет Хомяка думать так, как это нужно Злому Духу! Элрон, это – Большой Злой Дух, это – плохой дух! Он всех обманывает, он обещает силу, а даёт слабость, он обещает спокойствие, а даёт смерть. Он отбирает жизнь, и ничего не даёт за это! Элрон, надо помогать Хомяку! Хомяк хороший, но поверил Злому Духу – и теперь Хомяку плохо и он делает всем плохо. Он поставил мину на объезде и выпустил вонючую горючую воду… бензин на дорогу! Он хотел всех нас убить, но я бросил болт и попал прямо по мине. А если бы мы поехали по тому объезду, то погибли бы все. Хомяк, если ему не помочь, сделает всё, что хочет Злой Дух, но в награду от него получит только боль, много боли! Если побить Хомяка, то он убедится опять, что Злой дух говорит правду, и люди хотят, чтобы Хомяку было плохо. И это Хомяка не исправит. Если убить Хомяка, то Злой Дух опять его оживит и пошлёт на Землю, или захватит кого-нибудь другого. И тот, кто бьёт или убивает, сам приходит к Злому Духу! Элрон, мы не можем выиграть эту игру: мы не можем делать больно, мы не имеем права бить даже в ответ, а Злой Дух может!
- Хорошо, Белый Олень. Ты готов вернуться?
- Зачем? Я всё равно не смогу ничего сделать, только оттянуть неизбежный конец. Всякая борьба безнадёжна для того, кто не любит борьбу: ему приходится становиться воином, и он забывает о том, что он не хотел им стать…
- Это - только часть пути, Белый Олень. Но победить можно, даже не нанося удары. И даже если ты нанесёшь удар, ты не обязательно станешь воином и попадёшь под власть Злого духа. Ты станешь его рабом, только если сам захочешь этого. Каждый воин может всегда воткнуть копьё в землю и спрятать лук, если только он сам себе хозяин. И, даже, если кто-то стал рабом Злого Духа – его всегда можно вернуть. Злой Дух тоже несчастный, ещё больше несчастный, чем Хомяк. Но Злой Дух сам обидел многих, а его никто ещё не обижал по-настоящему, и он в рабстве у самого себя, у своей памяти, своих черных дел… Когда он признается перед самим собой, что он неправ, то не станет больше Злого Духа – появится несчастный человек. И если ему помочь, то он сможет стать счастливым, и стать очень Большим и Добрым Духом… Так ты готов вернуться?
- Белый Олень думает над словами Элрона, Старшего бога. Как Белый Олень будет бороться с Хомяком и Злым Духом, если их нельзя бить? Как Белый Олень будет им помогать, если они не хотят помощи? Как Белый Олень будет с ними говорить, если они будут убегать от Белого Оленя? Элрон, мне надо много думать.
- Тебе не надо думать, тебе надо действовать.
- Элрон говорит глупые вещи. Элрон хочет смеяться над Белым Оленем?
- Белый Олень стал очень рассудительным. Всё, что нужно для того, чтобы победить, у Белого Оленя есть. Что ему нужно ещё?
- Если бы Белый Олень это знал, он не стал бы прятать свой вопрос в мешок. Белый Олень пока не знает. Думать надо.
- Белый Олень меня уже достал! – Рассмеялся Элрон. – Ты просто теряешь время – пока ты здесь препираешься со мной, в том мире уходит время, и твоё тело болтается между жизнью и смертью, и счёт сейчас пошёл не в пользу жизни. Люди, которые успели к тебе привязаться и полюбить тебя, сами теряют время и силы, пока они плачут над тобой, кретином! И если Белый Олень вбил себе в голову странную идею о том, что бить никого никогда нельзя, чтобы не проиграть игру – то я сам сейчас настучу ему по рогам так, что мало не покажется! И Белый Грёбаный Олень поймёт, что Добрый Дух и Старший бог не боятся попасть в рабство ни к какому Долбанному Злому Духу, и они добиваются своего. А если Белый Олень будет бояться кого-то обидеть, то над ним и дальше будут смеяться все хомяки, какие только есть в тундре! И к Злому Духу Белый Олень попадёт так быстро, что не успеет даже подумать, нужно ему это или нет!
- Почему Элрон такой злой?
- Потому, что Белый Олень валяет дурака, хотя всё давно понял, и времени на уговоры у меня нет. Ты идёшь?
- Хорошо, Старший бог. Я был неправ. Белый Олень сделает своё дело хорошо. Он будет разумным воином, когда это потребуется. Я иду…
- И ещё… Когда ты, наконец, перестанешь меня звать «Старшим богом»? Я же объяснял тебе…
- Прости Белого Оленя, Старший… Элрон!


Конец третьей части.
Санкт-Петербург, март 20005г.
ЧАСТЬ ЧЕТВЁРТАЯ.
 
На берегу.

Глава первая.

Васек лежал в чистой постели. Это было всё, что ему удалось ощутить в тот момент, когда он очнулся: то, что он лежит, и то, что постель чистая и белая. Почему-то он сейчас реагировал на белый цвет, и он ассоциировался у него с жизнью, с ещё чем-то правильным, и он ощущал его, не открывая глаз.
Его тело в этот момент разительно контрастировало с постелью и намотанными полосами редкой и лёгкой ткани… бинтами на кистях рук и на голове. Всё вокруг было белым, а его тело представляло собой сгусток черноты, в котором ничего не хотело двигаться, и всё стояло на месте. И энергия жизни в нём замерла, как вставшая на дыбы и внезапно затвердевшая волна – её держало его же усилие не допустить своего разрушения в тот момент, когда на него летела ударная мощь взрыва…
Не открывая глаз, он осмотрел помещение: не то, чтобы он видел его сейчас так же, как глазами, но он понял, что лежит в больничной палате. Значит, сейчас наступит пора подъёма, и они тронутся в путь, и до города они сегодня точно доберутся. Только почему так мало людей? Всего двое: Чёрный Пёс и Солнечный Орёл, и они не спят и не лежат…
Чёрный Пёс сейчас сидит около него, а Солнечный Орёл чем-то позвякивает в стороне. И почему так мало кроватей: куда они их дели? И куда ушёл Рыжий Мамонт?
Васек открыл глаза и встретился взглядом с Андреем.
- А где Рыжий Мамонт? – спросил он его. – И где все?
Слова, которые он говорил, были какими-то знакомыми и незнакомыми одновременно: они звучали не так, как звучали когда-то. Васек почувствовал, как он устал, произнеся эти две фразы, и понял, что нужно помолчать и подумать, почему слова не такие, как должны быть. И куда ушёл Элрон?...
- Что? - Палыч подбежал к Андрею, держа в руках шприц.
- Очнулся, Сергей Палыч. И сразу заснул. По-моему, теперь всё в порядке.
- Надо в группу сообщить. Пусть порадуются, что ли, на корабле.
- Да уж, два дня, как на иголках все проходили… Не зря боролись, а?
- Я уж и не знал, что будет… Но без Васеньки никуда бы не тронулся.
- Главное, что он боролся – иначе все наши труды ничего не стоят. Молодец, парень.
- Господи, молодец, сынок, точно.
- Только бредил он, Сергей Павлович, когда очнулся. Про мамонта спрашивал почему-то.
- Это ничего, это пройдёт. Его же так приложило – тут и чертей гонять начнёшь, не только мамонтов, если так приложит. Ничего, Андрюша, ничего, пройдёт это…
…Васек шёл по тундре, огибая большую сопку. Где-то тут он должен встретить Саню, чтобы тот рассказал ему о том, что это был за взрыв и посоветоваться, что делать дальше. Почему-то внутри себя Васек и так знал, что случилось и ощущал, что знает это лучше, чем Саня, и было непонятно самому, зачем ему встречаться в этом странном месте и советоваться, но просто было нужно.
Из-за сопки ему навстречу вышел мужчина средних лет, одетый в джинсы, сапоги и брезентовую ветровку-энцефалитку. Голова его была непокрыта, и длинные соломенного цвета волосы падали ему на плечи. На лбу волосы были схвачены тонким ремешком. Васек знал его, но сейчас не мог почему-то вспомнить имени.
- Ты зря сюда вернулся. – Сказал ему человек. – Мы же договорились, где ты должен быть.
- Мне только с Саней поговорить… - Виновато сказал Васек.
- Тебе здесь говорить с ним не о чем, и не прикидывайся, что не знаешь, что его здесь нет.
- А зачем я тогда сюда пришёл?
- Я должен знать это за тебя? Но твоё место сейчас не здесь, ты ведёшь себя просто как ребёнок. Я поражаюсь тебе: где твоя ответственность? Если ты берешься за дело, так доводи его до конца. Иначе оно будет висеть на тебе целые эпохи.
- Я доведу, только мне надо поговорить с Саней.
- Здесь ты с ним не поговоришь, его здесь нет. Возвращайся. Здесь никогда не было никакого Сани.
- А….
- Тот, кого ты называешь Саней, в этом мире – Рыжий Мамонт. И он не знает здесь никакого Васю. Ты сейчас путаешь миры: даже мне пришлось изменить свой вид и одежду, чтобы ты меня понимал. А заодно мне приходится говорить на другом языке и думать так, как здесь ещё никто не думает. Ты понимаешь это?
- Но…
- Василий, возвращайся. Тебе надо восстановить своё тело, которое ты сейчас опять бросил на произвол судьбы. Ты тормозишь действия людей, связанных с тобой – вместо того, чтобы помогать той группе, к которой ты решил присоединиться в этой игре. Сейчас ты совершаешь не просто глупость, ты совершаешь преступление. Что заставляет тебя так поступать?
- Я не знаю. Я не могу понять, что происходит.
- Ты прекрасно знаешь, что происходит, но боишься на это смотреть. Вспомни, твоё главное оружие – интерес и смелость. А ты сейчас отказался от смелости, и свой интерес направил в совсем другую, случайную сторону. Что заставляет тебя так поступать?
- Я… я боюсь.
- Нет, я не вижу в тебе такого страха… Что заставляет тебя так поступать?
- Я понял!
- Хорошо. Что же?
- Я боюсь причинить вред моим противникам.
- Они не только твои противники. И не только мои противники. Они будут стремиться уничтожить каждого из вашей группы в твоём мире. Понимаешь? А ты решил их жалеть… Они будут убивать твоих товарищей, а ты будешь их жалеть… Это было твоё решение?
- Не совсем… Нет, это не моё – это Хомяк! Это он говорил… там, в темноте, когда меня накрыло… Да, он так и сказал после своей обработки – когда меня закрутило: причинять боль - это плохо, всех нужно жалеть… Нет, Элрон, это было раньше! Гораздо раньше! И тогда это был не Хомяк… Кто–то больший. И я тогда был не один – нас было много, и нам в том лагере крутили какой-то фильм… много огня…. Тогда вообще случилось что-то ужасное – вся планета была уничтожена, взрывались вулканы, за людьми охотились… Вот это кто! И они опять устроили это, но уже по-другому. И тогда они уже боялись, что мы это вспомним… Элрон, я всё понял! Спасибо, Элрон, мне пора, мне надо спешить…
- Хорошо. Спасибо тебе. И, если надо, то спеши… Я не прощаюсь, как всегда!
Когда Васек скрылся за склоном сопки, мужчина покачал головой, глядя ему вслед:
- Ну и возни же с ним каждый раз… всё норовит сделать по-своему. Но ведь умудряется же из полного проигрыша сотворить победу – до чего непредсказуемый… Впрочем, из покладистых вояк ничего, кроме пушечного мяса, не выходит. Это не наш стиль, не наш. У нас по росту строем не ходят…
Но возни с такими – действительно, по горло. Элрону пришлось даже создать целый мир, чтобы иметь возможность общаться с этим Васей. Мир, который был почти полной копией того, в котором они когда-то познакомились. Мир, полностью принадлежащий Элрону – он был в нём полноправным хозяином и мог изменять его так, как это было необходимо.
Поначалу созданная им вселенная была небольшой и почти нематериальной: в основном, она состояла из его замыслов. Но по мере того, как зовущийся теперь другим именем Белый Олень попадал раз за разом в этот мир, он становился всё более плотным и вещественным. Теперь вот дошло до того, что Элрону пришлось создавать сапоги и джинсы, а Василий сегодня в первый раз не забыл своё настоящее имя из настоящего, не прошлого времени. Пройдёт ещё немного – и он сможет попасть сюда вместе со своим телом… Неплохой вариант. Если честно – на случай критической ситуации в игре это будет неплохо. Здесь, действительно, можно будет укрыть людей, дать им набраться сил, да и много чего ещё! Хорошая мысль…
Но ведь как близко Василий был к полному обретению Силы! В полушаге, можно сказать, и этот взрыв… Теперь он отброшен им назад… но при этом нашёл в себе ещё что-то, мимо чего мог пройти стороной, если бы события развивались более мирно. И ещё неизвестно, проиграл ли он на самом деле в этом раунде?..
- Андрей! – Васёк окликнул Андрея, стоящего у окна и смотрящего на городскую безжизненную панораму.
- Да, Вася! – Он резко обернулся, чуть ли не побежал к нему. – Лежи, не шевелись.
- Это ничего. А где Сергей Павлович?
- Он за едой пошёл.
- Андрей, передай нашим – я через два дня буду в норме. Только без волос пока. – Васёк усмехнулся и провёл забинтованной рукой по забинтованной голове. – Так что пусть готовятся к отплытию. Не бойся, я вас не оставлю.
- Да ну, Василий, какие два дня? Шутишь? Ты же весь в ожогах, и контузия страшная – тебя так приложило, что … В общем, месяц – это минимум. Я сейчас за врача – и мне решать, сколько тебя нельзя трогать.
- Нет, Андрей, извини. Я вернулся, и теперь я сам свой врач в первую очередь. А сейчас мне поесть надо, что-нибудь посущественнее, чем глюкоза с витамином «це». Можно сделать? От картофельного пюре и куска курицы я бы не отказался. Правда.
Андрей посмотрел на Васька с некоторым удивлением: он здорово переменился. Сам его тон, манера говорить, всё это принадлежало словно бы другому человеку… нет, ему – но соответствовало другому возрасту и образованию. Не двадцатилетний паренёк, кончивший десятилетку и отслуживший два года, сейчас говорил с ним, а как минимум – младший научный сотрудник лет двадцати пяти. Или даже кто-то с большим опытом в жизни… всё это было очень, очень странно.
Глава вторая.

- Да, Палата, приём.
- Ковчег, Астроном на связи. Приём.
- Астроном, слышу хорошо. На связи Прыгун. Как дела у Сапёра? Приём.
- Хорошо дела, Прыгун, хорошо. Грозится послезавтра встать, передавал, чтобы готовились к отходу от стенки. Как слышишь, Прыгун? Прием.
- Хорошо, всё понял. Он что, бредит? Приём. Сапёр бредит? Приём.
- Нет, нет, всё в порядке – речь без странностей, бодрый. Очнулся первый раз - спросил про мамонта и отключился. Потом через десять минут очнулся снова и попросил поесть. Заодно сказал, что через два дня сам придёт к вам – своим ходом, как я понял. Сказал, только без волос. Сейчас ест, уплетает за обе щёки. Аппетит зверский. Ест сам, от помощи отказался. Приём.
- Хорошие новости, Астроном, хорошие новости. У нас тоже всё в порядке, тарим продукты, заправляемся. Соскучились по вас, ждём. Если хотите – нагрянем сегодня в гости. Приём.
- Хорошая идея, Прыгун. Только оставьте охрану. С оружием не балуетесь? Приём.
- Все, кто не умеет или забыл, проходят курс молодого бойца. Большой Слон учит молодёжь приёмам. С оружием не балуемся – но с сегодняшнего дня ввели занятия по стрельбе. Китаец бьёт как снайпер, в яблочко, хотя раньше не стрелял ни разу. Приём.
- Понял тебя, Прыгун, понял. Соберётесь в гости – не забудь предупредить, что выезжаете. Передавай всем привет. До связи. Приём.
 - Понял, предупредим. Сапёру поздравления от экипажа. Всем привет. До связи.
Рация снова зашипела и в ней раздался голос Сани:
- Палата, на связи Мародёры. Говорит Большой Слон. Приём.
- Мародёры, привет. Говорит Астроном, слушаю. Приём.
- Астроном, прими телеграмму для нашего мальчика. Поздравляем Сапёра с возвращением. Желаем скорейшего восстановления организма. В общем, с днём рождения. Целуем. Мародеры. Астроном, как понял, приём?
- Понял хорошо, вам привет от Сапёра. Сам говорить не может, занят пережёвыванием пищи. Приём.
- Сапёр, что жуём? Приём.
- Сапёр занят, жуёт курицу и урчит, как голодный кот. Ответить не может. Приём.
- Рады за его аппетит. Завидуем дурости и везению. Когда заедем в гости, надерём уши в честь дня рождения. Приём.
- Сапёр передаёт привет кивком головы и оной из стороны в сторону мотанием вкупе с мычанием даёт своё полнейшее согласие с ушей надиранием. Рот занят, жуёт. Приём….
Леха отложил рацию и посмотрел на пирс. Там Костик под руководством Вана оттачивал какое-то движение – не то из китайской гимнастики, не то из секретов боевых искусств Шаолиня. Кто их разберёт, этих китайцев, где у них что. Может быть, для того, чтобы спина не болела от сидячей работы, это движение, а может быть, для того, чтобы лёгким движением руки кому-нибудь голову свернуть. Поди пойми.
Кроме их троих, на сейнере сейчас никого не было. Палыч и Андрей находились в городской больнице, на северной окраине города – хлопотали вокруг Васька, к которому после того случая накрепко пристало погоняло «Сапёр», о чём Васек до этого момента даже не мог догадываться. Саня и все остальные сейчас ушли в очередной набег на город: нужно было много чего понатащить в дорогу, а на мотоцикле много за раз не привезёшь. А чтобы на машине, и думать нечего – улицы сейчас представляли собой одну сплошную пробку. Хорошо ещё, что он, как бывший байкер, подкинул эту идейку: передвигаться на мотоциклах или мопедах по тротуарам, иначе ходить бы им тут пешком, как черепахам, и таскать всё на горбу до скончания века. Правда, поначалу всё равно пришлось попотеть, расчищая тротуары от тел – кошмарная работа! – но потом, когда это было закончено – там, где намечались поездки, не по всему городу, конечно – дело со сбором необходимого пошло.
И судно тоже он выбирал, чем и гордился по праву. «Циолковский» - не самый лучший выбор, конечно, но и не худший. Можно было бы и покруче посудину взять, да на этом для обслуги хватит всего трёх человек на вахту. Лучше, конечно, четыре, но это будет только «в случае чего». А океан можно и на нём пересечь, только в Южном Китае и в Австралии дозаправиться. А так хорошее судно, надёжное. И волну хорошо должно держать, и машина в порядке…
Леха отошёл от борта, направившись на корму: посмотреть повнимательней кормовое хозяйство. Но, пройдя два шага, чертыхнулся и вернулся: забыл автомат и рацию. Взяв это «барахло», как он называл оружие – к рации у него отношение было гораздо лучше – он пошёл, куда собирался, проклиная по дороге тех сволочей, из-за которых им приходится теперь таскать с собой эти железяки.
…Когда там, у бензовоза, рвануло, он даже и не понял, что произошло. Только Саня, Андрей и Сабир мгновенно оказались на земле, а остальные стояли столбом, раскрыв рты и тупо глядя на этот фейерверк. И это кошмарное зрелище, когда Васька вдруг поглотила стена огня, всего на секунду, не больше, а потом он уже лежал, не двигаясь. А по ним и по стоящим машинам барабанил град из комьев земли… И Васька тащили, его пытались привести в чувство, а он не отвечал, и было ясно, что он уходит: со сгоревшими волосами на голове, обожженным докрасна лицом, лишённым бровей и ресниц. Палыч плакал навзрыд и умолял его вернуться, и никто не знал толком, что делать и что вообще произошло – не сказать, что была паника, было оцепенение. А Васек только молча смотрел на них и ничего не говорил, а Палыч держал его голову на коленях, беспомощно гладил его по руке, и плакал…
Правда, Саня и Андрей среагировали сразу: в основном они и делали всё необходимое и для спасения Васька, и для сохранения порядка.
Пока полыхал бензовоз, они пытались привести Васька в чувство, оттащив его подальше и отогнав машины. Но он не подавал признаков жизни, хотя и был жив. Пульс был очень слабый, дышал он тоже еле-еле. Шок. Кома. И было неясно, выберется он из этого состояния или нет. Его уложили в минивен и не знали, можно его куда-то везти или нельзя. Саня и Андрей обладали какими-то навыками по оказанию первой помощи, кое-что знал каждый шахтёр – но здесь нужен был настоящий врач, а его не было. Да и даже настоящие врачи далеко не всегда могут точно определить, что с человеком случилось – им надо рентген, томограф или ещё какой-нибудь прибамбас…
Потом, когда бензин выгорел, подошли к месту взрыва. Поначалу думали, что Васек кинул неизвестно откуда взявшуюся у него гранату: кто-то заметил, как он чем-то запустил туда, где рвануло. Но дело оказалось гораздо серьёзней: рванула поставленная кем-то мина. Причём поставленная так, чтобы при объезде бензовоза никто из объезжающих его не выжил. Те же сволочи, которые её установили, выпустили бензин: цистерна была до взрыва цела, кто-то открыл кран. И та машина, которая пошла бы в объезд, превратилась бы в груду горелого металлолома со всеми, кто в ней находился. Скорее всего, погибли бы все – за первой машиной пошли бы две остальные, которые накрыло бы взрывом паров бензина. И если бы не ветерок, дувший в это утро к морю, и без объезда они все оказались бы в том же состоянии, что Васек сейчас, и это в лучшем случае. А о худшем и думать нечего. В общем, головёшки от них остались бы.
Саня и Андрей молча осмотрели место, где рвануло и, посовещавшись, сообщили «результаты следствия». Это была простенькая фугасная мина, где-то на килограмм тротила, установленная в колее и прикрытая дёрном. Потом, вспоминая, как что было, пришли к выводу, что Васек запустил в неё каким-то камнем с дороги и совершенно случайно угодил по взрывателю. Но сам при этом оказался слишком близко…
Повезло всем, что горловина люка, сорванная взрывом, пролетела мимо, метрах в пяти, иначе от их команды мало бы кто остался. Но всё это было уже не так важно: гораздо важнее было то, что на них сегодня поставили мину. Им объявили войну неизвестные противники и с неизвестными целями. Без всяких переговоров и выдвижения каких бы-то ни было требований, их просто хотели уничтожить. Причём неизвестные «террорасты», как выразился Михалыч, даже не особо переживали за исход своей операции: кажется, они были уверены в успехе. Иначе, скорее всего, они подождали бы где-нибудь поблизости, чтобы добить выживших.
После этого ехали осторожней, внимательно поглядывая по сторонам, да и на трассе было уже не разогнаться: всё чаще приходилось объезжать другие машины. На первом же посту ГАИ Саня попытался обзавестись оружием, но кто-то уже успел сделать это раньше. Эти «ишай баласы», как выразился Сабир, или, в ближайшей русской аналогии – «сукины дети», готовились, похоже, развязать войну на мёртвой планете.
Какое-то время они ещё пользовались проходами в автозавалах, устроенными «идущими впереди», потом, похоже, их неведомые враги или бросили свой транспорт, или свернули в сторону, и пошла сплошная пробка. Некоторое время пробирались по обочине, потом по полю, и в конце концов, встали намертво километрах в полутора от города: поле пересекала уходящая куда-то за горизонт мелиоративная канава метра в два глубиной . Было уже два часа дня, Васек так и не приходил в сознание, но всё-таки был жив. Саня и Сабир отправились на разведку: посмотреть, что можно было сделать. И бегом вернулись через сорок минут с носилками: оказалось, неподалёку стояла городская больница, прямо на окраине. Туда все и перебрались.
Странное совпадение или прихоть судьбы: предыдущую ночь они тоже провели в больнице, но кто знал, что это было предупреждением! Когда до всех дошло значение этого «знамения», внутренне содрогнулся каждый. Андрей вообще заявил, что с такими делами недолго и суеверия и приметы сделать ведущей религией, если хочешь выжить, конечно. Впредь решили лучше присматриваться к тому, что попадается на пути. Так ещё чуть-чуть – и придётся вводить штатную должность авгура…
Сначала хотели все вместе остаться тут на ночлег, но времени было ещё не так много, часов пять всего, и всё-таки решили рискнуть: группа из восьми человек отправилась в порт. Тут-то он, Леха, и сообразил, как лучше передвигаться по городу, а мотоциклы взяли в магазине, счастливо попавшемся по пути. Завести свежерасконсервированную технику удалось быстро, и время потеряли только на расчистке тротуаров.
И судно подвернулось почти сразу. Леха как-то мгновенно положил на него глаз, а когда присмотрелся и подумал – понял, что это самое то. «Циолковский» стоял у причала, команды на нём практически не было, только два тела и нашли. Машина завелась без проблем, и к наступлению темноты у них уже был свет. Нашлось и поесть, и на чём разогреть, и чистое бельё для кубриков.
Море, конечно, смотрелось жутко – всё в дохлой рыбе. Тянуло от него противно, но не так сильно, как можно было бы ожидать: видимо, процессы гниения ещё не вошли в полную силу. И слава Богу, а то ходить по океану пришлось бы в противогазах. А пирсы и палубы судов были усыпаны высохшими мёртвыми чайками…
Пока Леха с Семеном «шуршали» по кораблю, Саня, прихватив с собой Олега, Сергея, Сабира и Костика, обшарили окрестности. К тому моменту, когда Ван заканчивал с ужином, у них уже были автоматы – десять штук, патроны – немеряно, и четыре докерских рации, одна из которых не захотела работать. Саня и Олег после ужина уехали в больницу: повезли «стрелялку» и «говорилку», а заодно и проведать, как там и что.
Света в больнице не было, не было и генератора, сидели при свечах. Но теперь, по крайней мере, все были в курсе, что у кого происходит и все вооружены. На следующий день Саня вернулся, вместе с Олегом и Михалычем, обеспечив в больнице свет – притащили туда небольшой генератор. При Ваське остались Андрей, в качестве главврача и повара, и Палыч – в качестве сиделки и экспедитора. Теперь всем оставалось только ждать возвращения с того света Васька – о том, что он «не вытянет», даже думать никто не хотел. Сапёр должен жить, и точка!
А на «Циолковском» начались подсчёты всего необходимого и сборы. По ночам выставлялась вахта – посменно, старались соблюдать светомаскировку и не шуметь – незачем «светиться» понапрасну, только нападения им сейчас не хватало. И сами «отслеживали горизонт»: мало ли кто где появится. Почему-то неизвестные «террорасты» не давали о себе знать – может быть, действительно свернули тогда в сторону с дороги, и теперь их не было в этом городе. Но занятия по стрельбе и по самообороне всё равно велись: это не прокиснет, а в случае чего всегда сгодится.
Глава третья.

Васек дождался, когда он остался один. Палыч отправился что-то для него добывать по случаю возвращения Васька в мир живых, а Андрей ушёл на кухню готовить. Тогда Васек сел, скинув ноги на пол. Вроде бы ничего, только голова закружилась… И слабость, но это сейчас пройдёт. Просто надо подождать немного, пока кровь распределится по телу соответственно сидячему положению. За последние полтора часа Васек неплохо разобрался в работе своего организма, и мог теперь разобраться в любом, если на то пойдёт. У него не хватало сейчас терминов для обозначения всего, что он «накопал» и рассмотрел, разбираясь со своим телом – для того, чтобы быстрее ввести его в строй – но незнание терминов ещё не повод для того, чтобы останавливаться в начатом деле. Особенно, когда делаешь это один. Главное – знать, как делать. А Васек теперь знал, и его знаний хватило бы на десяток главврачей. Только объяснить бы он им не смог всего, а особенно того, как к нему эти знания попали. Да и не стал бы, наверное. Не поверили бы.
Васек раскручивал бинты на руках – чесалось вовсю. Закончив, он скрутил их поплотнее и бросил в мусорную корзину, стоящую в другом конце палаты, у двери. Однако! Целкости он не потерял, вошло точно.
Кожа на руках ещё не восстановилась полностью, но повязки теперь точно ни к чему. Здесь заражение ему уже не грозит: в тех местах, где ожоги были наиболее серьёзны, уже имелась новая розовая кожица. А, собственно, какое заражение может быть в этом стерильном мире? Не поцарапать бы её в течении получаса, а там она уже окрепнет.
Теперь с головой разобраться. Где тут Андрей узелок сделал? Вот замотали, как мумию… Васек рассмеялся про себя: это действительно выглядело для него комично. Наконец, он нащупал узел, и после нескольких неудачных попыток развязал. Ох, и занудное это дело – с себя все эти моталки сматывать… Кое-где бинт присох к черепу, в таких местах было больно, но Васек не пустил боль к себе – пусть постоит в сторонке, не мешает. Начавшуюся сочиться кровь он тут же останавливал и сворачивал и, в конце концов, голова оказалась свободна. Немного саднили уши, кончик носа и губы – кажется, при взрыве их «поджарило» больше всего. На получившейся теперь у него лысине была всего пара мест, которые «перегрелись» - макушка и лоб. Остальное пострадало не очень – прикрыли волосы. Они сгорели начисто, но не дали огню успеть прожечь кожу всерьёз. Шея, правда, обгорела до волдырей, и крутить головой без повязок теперь было не очень приятно. Ладно, все эти болячки – дело пары часов.
Нужно было подойти к зеркалу и посмотреться, но дико не хотелось: Васек уже представлял себе, что за Фантомаса он там увидит. Но вспомнилось, сказанное когда-то раньше, а потом повторённое Элроном: «Твоё оружие – смелость и интерес»… Значит, нечего бояться. Надо действовать.
Из зеркала на него смотрело лицо, лишённое бровей и ресниц, со струпьями кожи, торчащими и свисающими с лица и головы, и с пробивающимися через них пучками щетины. «Самый раз свататься идти» - почему-то подумалось Ваську. «Или женихаться – сватаются сваты, кажется». Эта, в общем-то, саркастическая мысль вдруг вызвала в нём приступ неудержимого веселья. И, глядя на себя, он начал смеяться. И ощутил при этом, как из него уходит страх за собственное тело: какая ерунда, на самом деле! Подумаешь, Фантомасом стал! Гораздо хуже на самом деле тому, кто с ним это сделал: у того человека или тех людей такое лицо теперь не снаружи, а внутри, и это гораздо серьёзней. И сам тот человек, наверное, очень серьёзный, а смех только изображает при необходимости. Вообще, все гадости делаются с серьёзным лицом, а способный от души посмеяться над собой человек вряд ли будет кому-нибудь гадить…
Вообще, всё оказалось не так страшно, как представлялось поначалу. Ну, обжёгся немного, заживёт, как на собаке. Васек ощущал, какую трагедию успели сделать вокруг его опалённой физиономии товарищи, и ему очень хотелось, чтобы всякие трагедии побыстрее закончились. И без того не очень весело осознавать всеобщую гибель, а тут ещё скорбь вселенская вокруг состояния его персоны…
Да, через полчаса морда прежней не станет, можно не надеяться: дня три уйдёт на это, не меньше. Сама по себе скорость регенерации тканей не позволит ускорить процесс, разве что попробовать изменить течение времени…
«Не надо». – Возникла в голове чья-то мысль. Кажется, Элрон. Точно, он.
«Почему?». – Подумал в ответ Васек.
«Пока ты не полностью готов к созданию времени. Нужна тренировка».
Васек не стал спорить, да было бы из-за чего спорить и устраивать изменения во временных потоках – из-за пяти дециметров палёной кожи, которая и так зарастёт? Вот если бы ему подпалило задницу, то стоило бы побеспокоиться, пожалуй, а то стоя спать дико неудобно…
Он ещё раз пробежался «внутренним взором» - так он назвал для себя свою способность смотреть без помощи глаз – по своему телу и остался доволен. Черных областей уже почти не было: только маленькие, тающие как льдинки на солнце, участочки. Всё тело начинало словно наливаться белизной и силой. Он «увидел», как недавно принятая им пища стремительно переваривается, разлагаясь на необходимые его организму «строительные материалы» и чуть ли не летит по сосудам и капиллярам в те места, где они требуются более всего. Как так же стремительно отторгаются поражённые клетки, и на их месте тут же появляются новые…
Его тело знало, что нужно делать, и Васек ему сейчас не мешал. Даже тело, если оно хоть немного живо, обладает своим умом, и иногда разумнее этому уму не мешать, хотя сознание человека неизмеримо мощнее. Но этот ум, умеющий только управлять внутренними органами и «латать пробоины» - он специалист по своему профилю, причём специалист с миллионолетним стажем. И никакому главврачу или академику от медицины с ним не сравниться в умении поставить тело на ноги. Но людям приходится вмешиваться в работу этого встроенного в человека «специалиста», когда само отношение человека к самому себе прекращает нормальную работу и собственного ума, и помогающего ему…
И тогда начинается и химия, и хирургия, и прочие методы уродующего человека восстановления. Впрочем, что людям на это обижаться, когда они сами себя доводят до такого состояния, когда не могут себя починить…
Внезапно он ощутил смутное беспокойство. Чего-то не хватало: не в рассуждениях, а в самом Ваське, словно не было какой-то важной части тела. Неужели ему что-то оторвало взрывом, а он и не заметил? Нет, все руки-ноги на месте, пальцев, кажется, хватает, ухов два, глаз два штука, мужское достоинство где и должно быть, а не на тумбочке в баночке… В чём дело-то?
Амулет! Его не было, ёлы-палы! Не было на шее амулета… Васек ощутил вселенскую грусть по утерянной вещи, которая казалась ему почему-то такой дорогой и ценной, что сжималось сердце. Действительно – и Васек это понял только что – с тех пор, как Туркай передал ему эту безделицу, она словно бы стала его неотъемлемой частью. И теперь её не было при нём.
В голову пришла совершенно идиотская мысль: лучше бы он не выжил, раз нет амулета. Хрен с ним, с кольцом, исписанным замысловатыми письменами, с цепочкой, такой тонкой, изящной и прочной – камень, зелёный камень – вот самое главное! Хотя почему он так кипятится? Он же сам знал, что ничего ценного в этом куске хрусталя нет, и даже то, что с ним связана Сила, это ещё ничего не значит, Сила может действовать и сама по себе, безо всяких камней, хоть зелёных, хоть чёрных, хоть каких. Ну, и из-за чего он так страдает?
Что-то, связанное с этим зелёным кристаллом, прорывалось из глубин памяти. Это было дорого, похоже, не только ему, и Силе тоже! И она не хотела с ним расставаться, и сейчас Васек ощущал её… нет, не приказ: её желание: чтобы он нашёл пропажу.
А где он её найдёт? Хотя, если порасспрашивать Палыча, Андрея, тех, кто его кантовал после взрыва: может быть, они в курсе? Действительно, что он панику разводит раньше времени?
Васек сел на свою кровать. Делать сейчас было нечего – хоть почитать что нибудь, что ли. Это желание его удивило: раньше его никогда не тянуло к книгам, а вот теперь – нате, пожалуйста, пробило на чтение! Точно, наверное, чересчур контузило. И так курит, выпивает, а теперь ещё одной вредной привычкой обзавёлся – подумал он с юмором о себе почему-то в третьем лице. Точно, что-то с головой случилось.
Васек посмотрел на тумбочку, стоящую у изголовья кровати. Книжки на ней не было, зато лежал его амулет. Просто лежал, и никакие злые силы его никуда не хитили. А он ходил вокруг и даже не соблагоизволил просто посмотреть себе под нос. В общем, на всякого мудреца довольно простоты.
И всё-таки, что его так зацепила эта потеря?
Глава четвёртая.

Когда Васек с чувством глубокого облегчения повесил свою драгоценность на шею и всё-таки нашёл хоть что-то почитать – это оказался справочник для младшего медперсонала - в палату вошёл Палыч. В руках он держал небольшую коробку, перевязанную неумело широкой синей лентой. Увидев Васька, сидящего с ногами на кровати, без бинтов и что-то читающего, Палыч чуть не выронил свою ношу:
- Ты чего вскочил? А ну, ложись сейчас же! Простудишься! И бинты зачем посрывал – на тебе же живого места нет… - И вдруг заплакал: - Вася, сынок… Живой же, Господи, не могу поверить… Вот, Васенька, я тебе… - И, замолчав, не в силах говорить из-за перекрывшего горло комка, протянул Ваську коробку.
Васек взял её из дрожащих рук Палыча, который сейчас казался отчего-то враз постаревшим, и сам почувствовал, как на глаза наворачиваются слёзы. Не говоря ни слова, он осторожно развязал неловко завязанную непривычными к таким операциям руками Палыча на бантик ленту и достал подарок.
- Спасибо… батя. – Только и сумел сказать он.
В коробке находилась небольшая музыкальная шкатулка. Как ни удивительно, у Васька в детстве была точно такая же, и именно она была его любимой вещью, его сокровищем в возрасте с трёх до семи. Пластиковая прозрачная колба, в которой добрая фея кружилась под тихую, переливчатую музыку колокольчиков в танце с прекрасным принцем, про которого отец Васька говорил, что он эльф, и тоже добрый, и что он с феей охраняет по ночам сон маленького Васи… И эта игрушка ему даже снилась в детстве по ночам: он был с ней неразлучен.
И вот она непостижимым образом оказалась у него снова. Как и где мог найти её Палыч, было несложно представить, эту модель китайцы всё ещё выпускали, не такая она была и устаревшая. Но вот почему и каким образом Палыч выбрал Ваську в подарок на его второй день рождения именно её, вот это было просто невероятным чудом, необъяснимым никакими предположениями. Да и что тут предполагать…
Васек, стоя босиком на полу и крепко держа в одной руке свой мелодично играющий подарок, со слезами радости возвращения в детство обнял Палыча и ещё раз сказал:
- Спасибо, папа…
Андрей стоял позади Палыча, незамечаемый ими, и тоже почему-то смахивал со щёк набежавшие слёзы. Он откуда-то знал, чувствовал, ощущал, понимал, что сейчас происходит между этими двумя людьми, которые становились ему роднее и ближе с каждым прожитым рядом с ними днём. Он и сам бы воспринимал Васю как сына после всего пережитого, но уже не было той, такой недавней разницы в возрасте: ни внешней, исчезшей полностью, ни внутренней, исчезающей на глазах. Скорее он воспринимал Василия как брата. Да и все они, двенадцать живых человек в этом огромном мире мёртвых, были сейчас братьями не по крови, а по самой жизни. И нельзя было теперь им жить по-другому, никак нельзя…
…Потом они вовсю пытались запретить Ваську помогать им перетаскивать столы и стулья для организации банкета, а Васек смеялся и не слушался, прямо как маленький, и шутил, и они тоже шутили, и Палыч обещал его выпороть, несмотря на неокрепший ещё после комы организм, и им было хорошо и нескучно втроём. А вечером должны были приехать на мотоциклах в гости почти все, только Саня с Сабиром оставались на «Циолковском».
Совместными усилиями им удалось, наконец, привести Васька в лежачее положение, которое предписывал постельный режим, и который нарушать было почему-то нельзя, но никто не мог толком объяснить, почему именно. Васек довел и Палыча, и Андрея до такого состояния, что когда они пытались сказать хоть что-то серьёзное, их начинал разбирать неудержимый хохот. Да и самого виновника торжества тоже. Так, что в палате действительно было не грустно, было хорошо. Жизнь победила и в этот раз, и сейчас она опять смеялась в лицо смерти, которая отступала в свою тьму, безуспешно пытаясь в ней спрятаться от этого смеха. Но он, этот смех, настигал её, раскидывая чёрные слежавшиеся залежи, и лишал всякой способности к сопротивлению. Они были не по зубам этой чёрной и очень серьёзной личности, и она мечтала сейчас только об одном: скрыться куда-нибудь подальше из этого места, где всё было белым. Никогда она не любила она этот цвет.
Ближе к вечеру Васек от этого смеха почувствовал себя настолько хорошо, что высказался о том, что сам сегодня может отправиться на «Циолковского». Ему возразили – мягко, но решительно. Не то, чтобы Андрей ему не поверил, но всё-таки… Если врач сказал лежать, значит, надо лежать. Больничная дисциплина не очень-то отличается от тюремной или армейской, се ля ви, камрад! Ничего не попишешь.
По крайней мере, Ваську удалось выторговать для себя позволение передвигаться по палате, а не тупо лежать, изображая борющегося из последних сил за жизнь пациента.
- А тебя не продует? – Спросил Палыч.
- Пап, если я по-людски оденусь – то нет, пожалуй. – Ответил Васек. – Не в пижаме же мне бегать… тем более, когда все соберутся.
- Ну, что, Андрюша, можно ему одеться? – Спросил Палыч у Андрея. – Что наука говорит по этому поводу?
- Мммм… Наука говорит: можно. Только осторожно. При первых признаках недомогания – в постель. Сразу же – в постель. Но исходя из общего состояния больного на данный момент… А также учитывая его поразительный прогресс в процессе выздоровления – я бы сказал, просто феноменальный прогресс! – думаю, что лежание в постели принесёт вышеозначенному пациенту больше вреда, нежели пользы. И посему, а также в связи с намеченной на сегодня процедурой поздравления пациента по случаю его выздоровления, я прописываю ему режим не лежачий, а сидячий. Но спиртного - ни грамма!
Они опять рассмеялись. Сейчас Андрей старался войти в роль какого-то уездного доктора, чтобы, по-видимому, разыгрывать её во время застолья. Раньше за ним тяги к театральным действиям не замечалось: он был весьма серьёзным, не реагирующим на юмор человеком. Вообще-то, на самом деле, реагирующим, причём болезненно. Васек вспомнил тот первый момент знакомства, в опускающейся клети. Или, когда Палыч загнул о космических кораблях в Большом Театре: Андрей тогда тоже надулся, как обиженный бурундук. А сейчас сам старается рассмешить окружающих. Да, с тех пор он помолодел, и заодно оттаял, став прекрасным и легким в общении человеком. Здорово, одним словом.
А ведь всего неделя с небольшим прошла! – Внезапно понял Васек. Всего-то неделя… И - сколько событий, сколько перемен с ними - в обычном мире такое не произошло бы и за год! Но сейчас они уже не в обычном мире. Этому миру ещё предстоит стать обычным для людей, и сколько приключений произойдёт с ними за это время!
А сейчас они ждали гостей. Наконец, зашипела рация.
- Палата, Палата, говорит Ковчег. Как слышно, приём.
- Ковчег, говорит Палата. Слышу вас хорошо. Приём.
- Палата, все помылись, к выезду готовы. Готовьтесь к приёму. Приём.
- Понял вас, понял. Сколько человек будет? Приём.
- Все будем, и Ковчег, и Мародёры, будем все. Как поняли? Приём.
- Кто остаётся на вахте? Приём.
- Никто не остаётся. Все едем. Ну её, эту вахту. При совещании смысла сторожить Ковчег не обнаружили. Приём.
- Раз решили, так решили. Стола на всех хватит. Ждём. Приём.
- Как Сапёр? Ему опять от всех привет. Приём.
- Внешне похож на клоуна. Перевозбуждён. Скачет, как молодой козёл. Всех достал, устали ржать как кони. Если ещё раз так приложит – то уморит всех. Прибывайте быстрее, мы в опасности. Приём.
- В какой опасности? Палата, что случилось? Прием.
- Рискуем лопнуть от смеха. Повторяю: всё очень серьёзно, состояние критическое. Свело животы и начались корчи. Все смеются. Ждём вас на выручку. Приём.
- Палата, ваше ржание в порту слышно без средств дальней связи. Держитесь, срочно выезжаем на поддержку. Что с собой прихватить? Приём.
- Прихватите Станиславского. Будем создавать театр. Цирк уже есть. Как поняли? Приём.
- Палата, не валяйте дурака, иначе прихватим Чехова, он вам шестой номер на двери нарисует. Как поняли? Приём….
Даже этот сеанс связи вызвал в конце приступ неудержимого смеха, и тут уже постарались Палыч и Саня. Что ж, впереди была неплохая вечеринка, наверное, последняя на этом берегу. Или предпоследняя: отвальный пир всё-таки тоже нужно было сделать. Васек очень надеялся, что к моменту отхода у него будет уже нормальная внешность. По крайней мере, сейчас до этого оставалось уже совсем немного.
Глава пятая.

Вечер прошёл не просто замечательно - чудесно. Было весело, было уютно. Был стол, который сегодня Андрей решил сделать фруктовым, и все объедались ананасами, виноградом, какими-то хитрыми салатами и компотом из персиков. Было на столе даже мороженное: ребятам сегодня удалось найти в городе громадный морозильник-склад, не успевший оттаять, несмотря на стоящую который день жару. Правда, все сошлись при дегустации в том, что вкус у всего этого великолепия какой-то своеобразный. Андрей выдвинул гипотезу, что это вкус смерти: излучение, убившее всё живое, убило и клетки плодов, а они ведь тоже живые. А компот, в отличие от остального, вкуса не потерял, он и так был консервированный.
Васек налегал на мороженное – давно он его не ел уже, а в таких количествах вообще никогда! «Главврач» не возражал, считая такую диету наиболее подходящей для состояния выздоравливающего. На замечание же Палыча, что Васек свалится завтра с жуткой ангиной, Андрей ответил, изображая крайнюю степень глубокомыслия:
- Чтобы такая болезнь, как ангина, могла появиться и прогрессировать, должны иметь место возбудители данной болезни. А мы сейчас находимся в условиях исключительной стерильности, и я сильно сомневаюсь, что вокруг нас существует хоть один микроб, способный к размножению. Кроме тех, что в нас самих. Так, что если у Василия завтра мы обнаружим воспалённое горло, то это вина не мороженного, а его самого… Но я очень в этом сомневаюсь.
Андрею нравилось быть доктором. Васек, глядя на него, думал о том, что при завтрашнем переезде надо будет забрать с собой хирургические инструменты и медицинскую литературу – ведь среди них нет настоящего врача, значит, придётся кому-то учиться. И не забыть бы найти хороший медицинский словарь: читая сегодня справочнмк для младшего (младшего!) медперсонала, Васек половины содержимого книги не понял из-за терминов. А если что-то серьёзное придётся по этой медицинской части делать, как тогда? Стоять со скальпелем в руке и в словаре искать, что такое ганглии и чем они отличаются от гландов, в то время, как на столе товарищ уходит в «верхний мир»? Не хотелось бы, честное слово. Так, что свободные от вахты во время плавания будут учиться, и учиться будут все. Каждый из них в этом мире должен стать врачом и оружейником, строителем и садоводом, охотником и дипломатом… И полиглотом: впереди лежал путь в стану с неизвестным для всех языком. Значит, завтра нужно направить бригаду мародёров в библиотеку, и перевезти на их плавучий дом кипы книг…
Васек поймал себя на том, что начинает думать, как руководитель, но у него не было никакого желания бороться за власть с Саней, только этого не хватало! Но часть его работы он может взять на себя, и если у него появились эти замыслы, то ему их и осуществлять. Переговорить с Саней об этом, согласовать, и с утра за дело!
И какой хороший позывной они придумали для корабля: «Ковчег»! Действительно, подходит. Но у корабля должен быть флаг, а какой будет у них?
- Саня, а какой у нас флаг? – Спросил Васек, уплетая очередную порцию мороженного.
- Флаг? Вась, не думали как-то мы о флаге… У кого какие соображения есть? – Обратился Саня ко всем.
- Тут подумать действительно надо. – Отозвался Михалыч. – Флаг – это вопрос важный, государственный…. Все согласны?
Все были согласны, но обсуждение пока отложили: никому почему-то ничего не приходило в голову. Но с тем, что флаг должен быть свой, никто не спорил.
Из спиртного сегодня было вино: красное и белое, кто что любит. К фруктам и компотам – самый раз. Водки никому не хотелось, да и на вино никто не налегал, его скорее смаковали, чем пили. Впрочем, Андрей постарался в выборе – он сегодня полчаса потратил только на то, чтобы толково объяснить Мародёрам, что именно брать к столу.
Васек вспомнил их первый сабантуй, и поразился: сейчас он сидел за столом с совершенно другими людьми: и внешне, и внутренне. По случаю его «дня рождения» все приоделись, благо магазинов в городе хватало. Неизвестно, чем кто руководствовался при выборе, но сейчас здесь не было безвкусицы. Кто-то предпочёл костюм и галстук, кто-то свитер и джинсы, кто-то надел что-то нейтральное по цвету, а кто-то - яркое. Не было однообразия и не было лишней пестроты. Бывшие шахтёры становились эстетами и людьми, понимающими толк в хорошем отдыхе. Глядя сейчас на эти весёлые, полные дружелюбия лица друзей, которые были одеты так, что можно было принять за какой-то бомонд, трудно было представить, что ещё неделю назад, столкнувшись с той же самой компанией в кабинете Ермолаева, можно было принять их за скопище пьяных бомжей: и по внешнему виду, и по разговорам.
Но оказалось, что «мародеры» занимались поиском не только утонченных моделей от Кардена или кого там ещё – теперь у всех были и комплекты повседневной одежды, и самой разной. Зимней, летней, зелёной и серой камуфляжной, ботинки, кроссовки, сапоги и шапки: Саня и Михалыч продумали все ситуации, какие могут возникнуть и в море и на суше. Была у них теперь одежда для отдыха и для работы, для военных действий и для горного похода даже. В общем, такой гардероб, что было неясно, как его удалось перетаскать на корабль и разместить на нём: ворох был такой, что мог занять, наверное, целый трюм.
Когда Саня рассказывал Ваську об этом, то сиял от удовольствия: это была его заслуга, что не забыли об этом подумать. А как он с Михалычем сидел и составлял списки размеров, роста, возможных ситуаций и так далее, так это вообще была целая история. Действительно, молодцы.
- Даже костюмы для тушения нефтяных пожаров нашли и подводные комплекты: акваланги, гидрокостюмы… Так, что Васек, единственное, чего у нас сейчас нет – это космических скафандров и женского белья. Но нам и то, и другое ни к чему теперь… А для тебя особый костюмчик раздобыли, еле допёрли, надо сказать. А ну, внести подарок Сапёру! – Провозгласил Саня.
Костя и Сабир вышли в коридор и тут же появились с двумя объёмистыми и тяжеленными армейскими сумками, и начали из них выкладывать на Васину кровать какое-то не то обмундирование, не то оборудование. Васек подошёл поближе, все так же подтянулись.
- Одевай, не стесняйся! – Сказал Саня. – Хоть представлять себе будешь, в чём надо геройствовать…
Васек не стал ломаться и начал при помощи Сани и Андрея навешивать на себя эту амуницию – и бронежилет, и бронештаны, и специальные ботинки на стальной подошве, и перчатки, и какой-то невероятный шлем с забралом из особо прочного стекла, даже не забралом, а небольшим прямоугольным окошечком. В нём он словно оглох: звуки из окружающего мира доносились до него еле-еле. Весил же этот костюмчик, наверное, килограмм шестьдесят или около того: Васёк ощутил себя в нём древним рыцарем, закованным в латы.
- Вот, в такой штуке ты бы отделался только лёгким испугом! – Донеслись до него слова Сани. – Ладно, примерил – снимай, нечего в нём париться.
Васек представил себя со стороны, как он сейчас выглядит. Наверное, как помесь динозавра с водолазом, не иначе. Он повернулся немного, и что-то сверкнуло. Фотовспышка! Саня уже прятал фотоаппарат, а вокруг Васька, оказывается, все успели построиться для съёмки. С Васька сняли шлем и он услышал слова Михалыча:
- А в виде без шлема именинника сегодня не снимать – не дорос он ещё!
Все рассмеялись. Васек понял теперь, к чему был устроен этот номер с одеванием: действительно, оригинальное фото на память об этом вечере получится!
- Только вот как проявлять будем? – Спросил он.
- А я в своё время – год назад – на проявке и печати как раз и работал. – Сообщил ему Костя. – Так что всё в порядке – и проявим, и отпечатаем. Вот бы ещё машину на ковчег затащить…
- Константин, ты мне так «Циолковского» ко дну отправишь! – Сказал ему Лёха. – Сначала – эту дуру, которая тонн пять весит, потом ещё чего придумаешь… Не переживай, в порты будем заходить – там и проявишь!
- Так как, без света-то? – Уныло спросил Костя.
- А мы генератор походный завтра раздобудем, килограмм на десять такой. Я уже приглядел сегодня. – Сообщил ему Олег. – Так что, не переживай – будешь свои фотки делать, а мы им радоваться будем.
Олег сейчас ничем не напоминал то существо, которое они грузили в машину… да всего три дня назад. Оказалось, что он очень приятный и простой человек, когда трезвый. Впрочем, в шахте он был почти таким же, только очень редко тогда говорил хоть что-то. А сейчас был вполне разговорчив, и с его монголо-татарского лица с не очень подходящим для него острым носом не сходило какое-то лукаво-весёлое выражение: будто задумал человек какой-то хороший сюрприз для всех и не спешит об этом говорить.
- А что мы всё без музыки сидим? – Спросил вдруг Палыч. – Олег, как насчёт твоего таланта?
Теперь Ваську стало ясно, чему улыбался про себя Олег. Но что же, он так поёт? Без всякого музыкально-инструментального сопровождения?
Но Олег, кивнув головой, обрадовано вскочил и исчез за дверью, и тут же появился: с гитарой в руках. Господи, сколько они тут натащили? – Подумалось Ваську. Весь коридор, наверное, сюрпризами забит. Массовики-затейники этакие.
Олег сел за столом и тихонько провёл по струнам. Инструмент звучал просто божественно.
- Всю жизнь о такой мечтал… - Произнёс Олег, зачарованно прислушиваясь к звукам. – Что бы спеть такое? По случаю? Впрочем, есть у меня одна песня… Не моя, конечно, но обалденная. Как раз для нас сейчас.
Все сидели так тихо, что можно было услышать падение пылинки – и в этой тишине зазвучало то, что вполне могло бы стать их гимном:

Сквозь какой-то там тыщу-лохматый год,
Протоптав тропинку в судьбе,
Полосатый, как тигр, Корабельный Кот
Научился сниться тебе.
И ползли по норам ночные крысы твоих невзгод,
Когда в лунный луч выходил Корабельный Кот.
 
Он входил в твой сон, разгоняя страх,
Принося уют и покой,
И блестела соль на его усах,
И искрился мех под рукой.
И небесный вагон разгружал восход, и уходил пустым,
Начинался день - улыбался кот и таял как дым.

И, казалось, вот он в толпе идет
И на нем в полоску пальто,
И о том, что он - Корабельный Кот -
Здесь никто не знает, никто.
Не видать лагун голубых в вертикалях его зрачков:
Он молчит потому, что нынче в мире расклад таков.

Если ты крутой - то полный вперед -
В руки флаг и в справку печать.
Ну, а если ты - Корабельный Кот,
То об этом лучше молчать:
Это твой меч, это твой щит и твоя стезя...
От того-то Кот и молчит, что об этом всуе нельзя.

А пока над форпостом бузят ветра,
Выдирают паклю из стен,
Минус сорок пять на дворе с утра,
Флюгерок замерз на шесте.
Ну, а Кот возвращается на корабль провиант от крыс охранять,
 Чтоб, когда настанет пора - присниться опять…(с)

(Текст песни принадлежит Олегу Медведеву).

… В эту ночь Васек засыпал, повторяя для себя самого эту неожиданно проникшую в его душу и навсегда поселившуюся в ней песню. И во сне он гулял по пустому городу, а рядом с ним шёл Корабельный Кот – точно такой, какой был в песне. А над городом светила полная луна, огромная, как круг сыра. И Васек знал, что отныне Кот будет его Корабельным Котом, а он сам – Корабельным Васьком Кота.
Глава шестая.

С утра он, как и планировал, переговорил с ребятами о своём вчера родившемся проекте по «изучению всего, чего можно». Саня его поддержал, заявив при этом, что обучение уже началось но, к сожалению, только боевым искусствам: стрельбе и прочей самообороне. Так что науки разные им не помешают, особенно, когда они поплывут на корабле и заняться будет нечем. И тут же пригрузил Васька: для занятий необходимо что-то вроде класса: вот пусть теперь Васек это и обдумает, а в помощники себе возьмёт Андрея. Всё необходимое надо найти и доставить на «Циолковский», сроку два дня, лучше – один.
Внешним видом Васька поутру все были поражены и удивлены: от ожогов не осталось почти никаких следов, а волосы на голове отросли на сантиметр и поменяли цвет – Васек стал блондином! Сам же он снова ощущал себя просто суперздоровым, и тоже был этому поражен. Хотя он и знал твёрдо, что все его опыты по борьбе с чернотой внутри себя и должны привести к такому результату, но не настолько же мгновенно! И для себя наметил в будущую учебную программу задачу: обучить этому всех. Только пока не знал, как лучше подступиться к этому обучению.
Васек никогда не водил мотоцикл, но Андрей сказал, что в этом нет ничего трагичного: с мотороллером управится даже ребёнок, и для Васька был найден мотороллер. Вождение этого железного коня и на самом деле оказалось делом несложным: Васек освоил его минут за десять. Медицинские инструменты и ещё куча больничного барахла, которое могло им пригодиться, были отправлены с ребятами на корабль, Палыч также отправился на судно, а Васек и Андрей отправились в библиотеку.
Хотя ни один, ни другой, не бывали на «Циолковском», особых тревог по поводу того, что они не найдут туда дороги, ни у кого не возникало.
- Если не в ту сторону направитесь, вас мертвые не пропустят. – Объяснил им Саня. – По тротуарам спокойно и свободно можно проехать только там, где мы их расчистили. Если захотите себе новый маршрут проложить, вам тоже тела растаскивать придётся. Так что возможностей уехать в другую сторону у вас совсем немного…
Надо же, поразился Васек: теперь даже мёртвые начали им помогать выжить, показывая дорогу живым к другим живым. Это как-то символично, что ли…
Мёртвые тела теперь ни у кого из них не вызывали ни страха, ни отвращения, ни жалости. Некоторое сочувствие, правда было, и уважение тоже, но картины смерти самых разных людей: мужчин и женщин, детей и стариков, уже не вызывали того шока, который испытали все в самый первый день выхода на поверхность и переживали ещё несколько дней после этого. Теперь мёртвые тела, ставшие совершенно каменными в своём окоченении и уже начавшие усыхать, превращаясь в мумии, воспринимались людьми как непременная деталь городского пейзажа, не вызывающая никаких эмоций, если об этом не думать. А чтобы не задумываться об этом, нужно было что-то делать, и это тоже оказалось для Васька открытием: труд сейчас нужен, чтобы не свихнуться и, наверное, он нужен всегда. Любой бездельник, не ищущий, чем себя занять – это душевнобольной человек на самом деле. Всегда, каким бы нормальным он при этом не выглядел.
С живым, в буквальном смысле слова, примером сумасшествия им пришлось столкнуться всего через четверть часа, как Васек положил эту мысль, обкатанную и сформированную в окончательный вывод, на какую-то полочку своего сознания. Они как раз вовсю копались в библиотеке в поисках подходящей для записей бумаги. Андрей мудро рассудил, что гораздо лучше сначала составить список и по нему отбирать книги, сразу же отмечая, что взято, когда с улицы донеслись какие- то дикие крики.
Они подошли к окну, прихватив с собой автоматы, на постоянном ношении которых настоял сегодня Саня. Андрея убеждать не пришлось, он сразу согласился, а вот Васек проявил некоторую беспечность в этом вопросе – типа того, что одной такой железяки на двоих хватит. Саня же сказал, что таких пукалок сейчас вполне хватает, и незачем экономить на своей безопасности.
- Мало ты от этих террорастов получил? Скорее всего, нет их в городе, но чем чёрт не шутит! Дырку в голове человеку всегда проделать можно: с автоматом он и в танке или голый на дереве, но не побеспокоиться о своей жизни заранее, когда ей что-то действительно угрожает и есть возможность защититься – это просто верх идиотизма. Так что давай, бери эту хреновину и носи с собой во имя жизни…
За окном на улице не было видно никого, но дикий вопль раздался снова, уже ближе. Не похоже, что кричавший орал от боли или горя: это был просто крик в полный голос, и больше ничего. Словно кто-то проверял силу своих голосовых связок. Но можно было и погромче завопить, подумалось Ваську.
Вслед за этим ничего не выражавшим криком появился и производящий его субъект. Это было нечто: мужик лет сорока, немытый и нечёсаный, с торчащими во все стороны грязными волосами. И странно одетый: на нём были поношенные ботинки армейского образца на несколько размеров больше необходимого с незавязаными шнурками. Но к шнуркам, впрочем, были привязаны гирлянды из пустых пивных банок, издававшими при ходьбе невнятное громыхание. Ещё на нём была ковбойская шляпа, висящая на спине и совершенно несовместимая с дорогим двубортным пиджаком, белой рубашкой, жилетом и галстуком. И больше на нём не было ничего – даже трусов. Его волосатые кривые ноги выделывали при ходьбе какие-то невероятные коленца, но он не танцевал и не пританцовывал, а просто кривлялся, как-то безобразно и похабно.
Остановившись, наконец посередине улицы, он погрозил кому-то пальцем и, глядя вперёд, по ходу движения, дико заорал:
- Кто это всё придумал?!!!! – И подпрыгнул два раза. Потом проорал это снова, и не то запел, не то задекламировал:
- И зачем меня
Бросили в подвал!
Говорят, что я
Денежку сожрал!
Но ведь я совсем
Даже не злодей!
Никогда не ел
Деньги и людей!
Что-то было в этом от мелодии, какие-то остатки: он пытался петь, но это у него никак не получалось. На последних словах он как-то не то взвизгивал, не то вскрикивал, на начале каждой строчки притоптывал ногой, отчего банки создавали своеобразное шумовое сопровождение этому бреду. Да он и сам был ходячим бредом мёртвого мира, этот странный и нелепый человек. Васек поймал себя на мысли, что он чего-то такого и ожидал, и даже не сегодня, а с первого момента, как понял, что с жизнью вокруг покончено – когда они только-только вылезли из шахты.
Андрей подал ему знак молчать и оттянул Васька от окна. С улицы продолжали доноситься сумасшедшие слова этой ненормальной песни, и можно было не бояться, что они будут замечены и услышаны.
- Вроде как свихнувшийся. – Сказал Андрей. – Только откуда он здесь?
- Может быть, тоже шахтёр? – Высказал предположение Васек.
- Это всё равно не узнаем, пока его не допросим. – Сказал Андрей.
Васька покоробило от этого «допросим» - как-то это было не по-людски: «допрашивать» несчастного. Но если сказать «расспросим» - тоже как-то не то, применительно к данной ситуации: расспрашивают нормальных людей. Впрочем, разницы, как назвать процесс получения информации, сейчас Васек не видел и решил не углубляться в дебри семантики.
- И как его допрашивать-то? – Спросил он.
- Сначала бы неплохо просто поговорить. Но вот он тут один – или в роли приманки?
- То есть?
- Забыл уже про бензовоз? Это может оказаться ловушкой – не нравится он мне. – Сказал Андрей.
Васек подумал и высказал своё мнение:
- Если бы нас хлопнуть хотели, то такой цирк устраивать не обязательно. Так, что, я думаю – он тут один. Но может быть, из той группы, которая мину поставила. Или он сам и поставил – перед тем, как свихнулся окончательно.
- Всё равно не узнаем, пока не допросим. – Сказал Андрей, и Васька опять покоробило от этого слова. Не нравилось оно ему.
- Тогда так сделаем. Я сейчас выйду на улицу – но так, чтобы он меня не видел – буду за дверями входа. Ты откроешь окно и его окликнешь… хотя нет, не окликай сначала – просто открой окно и отойди сразу в сторону, чтобы он тебя не видел. И – сразу иди к выходу.
- А смысл?
- Он заинтересуется и пойдёт внутрь – посмотреть, что тут такое – это один вариант. Тогда я его беру на входе. Если испугается и побежит – когда ты откроешь окно – то я его успею догнать, а ты поможешь, если что. Вот и весь расклад.
- Понятно. Надо бы нашим сообщить. Сейчас сообщим – или после?
- Лучше бы сейчас, конечно, да боюсь, пока связываться и объяснять, что к чему будем, уйдёт он – и ищи его потом по подворотням. Давай потом?
Андрей пошел к выходу, наказав Ваську считать до пятнадцати и только после этого открывать окно. Досчитав, Васек подошёл к окну и дёрнул створку. Она не поддавалась: старая оконная рама попросту заросла краской. Тогда Васек открыл форточку. Стоящий на улице псих никак не прореагировал на это: просто не видел, глядя в другую сторону.
Тогда Васек взял стоящий на столе библиотекаря стеклянный графин и выбросил его в окно. Псих подпрыгнул, повернувшись в прыжке, и радостно заорал:
- Вот оно! Вот оно! Мама мыла раму! А Маша съела маму!
Васек бросился к выходу. Андрея в тамбуре уже не было. Массивная высокая дверь ещё закрывалась, когда Васек подбежал к ней. Выскочив на улицу, он увидел, как псих мелко трясёт руку Андрею и так же мелко трясёт при этом головой. Стоял он уже у самого входа в здание: видимо, он просто кинулся к нему, когда осознал, что графин упал не сам собой.
- Очень приятно, царь. Царь, очень приятно. – Приговаривал он при этом.
Глава седьмая.

Увидев Васька, полоумный присел и похлопал себя по щекам, старательно произнося:
- Кууу!!! Кууууу!!!
- Здравствуйте… - Только и смог от неожиданности выговорить Васек.
Странный человек гордо выпрямился и неожиданно грозно проорал:
- Как челом царю бьёшь? Холоп!
Васек внутренне напрягся: а вдруг накинется да ещё покусает? Ожидать можно было чего угодно: у этого незнакомца перепады настроения происходили с невероятной скоростью, и даже лицо его напоминало отсветы пламени в несущейся по камням воде горного ручья. За доли секунды невероятное бешенство и дикий страх сменялись искренним радушием и полной безмятежностью, а сумасшествие за гранью идиотизма невероятной мудростью понимания всего на свете. И было похоже, что он сам просто не успевает отреагировать на происходящие с ним изменения.
- Впрочем, к чему все эти официальности? Я, конечно, понимаю вас, ничтожные земляне – он произнёс это как-то очень язвительно – моё имя и титул – Царь - слишком сложны для воспроизведения вслух при помощи ваших несовершенных речевых аппаратов. Поэтому не будем слишком официальны. Зовите меня просто: Господин Генеральный Директор.
- Директор… чего? – Вырвался вопрос у Андрея.
- Господин Генеральный Директор! – Заорал на него сумасшедший. – Господин Генеральный Директор, сколько раз тебе повторять, недоумок!
И внезапно заплакал, перейдя уже на умоляющий тон:
- Люди добрые, милосердные, поддавай вам посильнее Боже того, что нам негоже! Поможите, чем можете! Сами мы не местные, от самолёта отстали, с корабля на бал не попали! Отняли копеечку! Отняли у меня, горемычного, сирого, несчастного сиротки! Воздастся вам за это, неправедные, сердцем жестоковыйные! Прийдёт, прийдёт ночью эцелоп – и вам по шее, по вые то есть, надаёт! Отняли копеечку! – И, словно спохватившись о забытом им самом главном, опять подпрыгнул, издавая громыхание банок, и снова заорал свою дикую ораторию:
- И за что меня
Бросили в подвал…
Васек переглянулся с Андреем. Было совершенно непонятно, как общаться с этим человеком: он был невменяем совершенно. В голове мелькнула мысль: а может, его холодной водой облить? Это бы ему не помешало, да и воняло от него, как от немытого пять лет козла, гадостно воняло. Только где её тут возьмёшь, воду: хоть холодную, хоть горячую? Но ведь надо же что-то делать, раз взялись за это…
Андрей тоже задумался, но несколько о другом. Кем был раньше этот человек? Судя по тому, что неуловимо прорывалось через бред его речей, он не был простым человеком: чувствовалось, что он имел неплохое образование и какие-то привычки, которые можно приобрести только в высшем обществе. Но он словно бы старался это скрыть, играя какую-то не свою роль в этом сумасшедшем театре одного актёра. Да и его руки, которыми он то и дело помавал перед носом Андрея, или дирижировал сейчас сам себе, эти руки не выдавали в нём человека физического труда: слабые, тонкие кисти и пальцы с нежной кожей и еще недавно ухоженными ногтями не могли принадлежать горняку. Но он не был и учёным, как Андрей: скорее всего, перед ними стоял какой-то действительно генеральный директор. Пусть и с образованием, но привыкший командовать немалым количеством людей, которые подчинялись в своё время, пока были живы, одному его слову… И решал он задачи не научные, а административно-управленческие. Андрей не мог точно сказать, из чего он это вывел но, кажется, это было действительно так. И этот человек не мог ставить на них мину: не тот это был человек, который сам берётся за оружие. Такие никогда к нему даже не прикасаются, передавая приказы сверху вниз… Но, может быть он, Андрей, и немного хуже о нём думает, чем есть на самом деле: за этим безумным фасадом очень сложно разглядеть истинное лицо, но основные свои выводы Андрей считал верными.
Оставив мысли о недостижимом сейчас обливании этого типа ведром холодной воды, Васек решил посмотреть его сознание: вдруг там есть какая-нибудь зацепка, которая поможет? Внутри у человека был полный сумбур. Перед ним проносились кадры из фильмов, картины из его недавно нормальной жизни, какие-то тёмные личности за ним охотились, звучали обрывки когда-то слышанных им песен, но не было того, что его окружало сейчас на самом деле. Васька и Андрея он воспринимал, но очень своеобразно: он считал их лишь порождением собственного бреда, колышущимися полупризрачными тенями в мире снов наяву. Всё было размытым и ненастоящим в этом мире: даже стены домов он воспринимал как будто созданными из странного желе, которое текло на месте, грозя захлестнуть и утопить его в себе. В этом мире не было тел людей, лежащих на улице, и Васек понял причину сумасшествия: он боялся мертвых так, что предпочёл уйти в бред, чтобы не знать о том, что происходит вокруг. И ещё он не хотел ни бороться, ни вообще что-либо делать для того, чтобы выжить: сама мысль о том, что ему нужно прилагать какие-то усилия, приводила его в недоумение. В последние несколько лет он, видите ли, совершенно отвык от усилий: его дело было поставлено так хорошо, что он мог только изредка что-то подписывать, даже не читая.
И был ещё кто-то, прицепившийся к его сознанию: большой и чёрный, заставляющий его делать что-то, что он совершенно не хотел делать. И сумасшедший поступил весьма здраво, уйдя в свой придуманный мир: те команды, которые Большой Чёрный Господин требовал выполнить, просто не доходили до осуществления в мире реальном.
Разговаривать с ним о чём-то, допрашивать или уговаривать сейчас было просто нереально: сначала было необходимо добиться возвращения несчастного сознания в действительность. Действительно, холодная вода и могла бы помочь, но вряд ли сильно. Тем более, что её всё равно нет…
Васек подумал о более простом способе и, кажется, это могло помочь всерьёз.
- Вернитесь в этот мир, пожалуйста. – Попросил он незнакомца в момент, когда тот, доорав свою песню, ненадолго замолк, переводя дыхание. Тот посмотрел на него с некоторым удивлением, и с ужасом в голосе произнёс совершенно невпопад:
- Что? Как челобитную подаёшь, смерд?
Васек проигнорировал это заявление и так же мягко и настойчиво попросил опять:
- Вернитесь в этот мир, пожалуйста. – При этом он увидел, что стал для психа немного более реальным, чем до того: его лицо в восприятии сумасшедшего перестало «плыть», и тот действительно смог сфокусировать на нём свой блуждавший только что взгляд. И стал поменьше бояться Васька, но начал злиться:
- Да ты хоть знаешь, смерд, кто я такой? Я – Гудвин, Великий и Ужасный! Я – Король мёртвых!
- Вернитесь в этот мир, пожалуйста.
- Какой такой павлин-мавлин… то есть мир… Чего ты хочешь, о несчастный? Я – лев, потому, что я прав! И я прав по праву льва! А ты – завтрак туриста!
- Вернитесь в этот мир, пожалуйста.
- А зачем? – Это, кажется, был некоторый прогресс: незнакомец заинтересовался и Васьком, и его предложением, и начал себя выдирать из своего бреда, хотя бы для того, чтобы удовлетворить свой интерес.
- Вернитесь в это мир, пожалуйста. – Васёк понял, что сейчас нельзя ни в коем случае идти на поводу его вопросов: он ещё может попытаться затянуть спрашивающего в свой мир.
- Не хочу я в этот мир, страшно в нём. – Сказал вдруг человек, и Васек увидел: он уже в норме. – И не одет я как следует… - Добавил он, осознав свой вид и застеснявшись.
- Пиджак снимите и повяжите как юбку. – Подсказал ему Андрей и мягко добавил: - Пожалуйста.
Незнакомец сделал это, обвязав рукава вокруг пояса и, присев, начал отвязывать свои банки. Потом, плюнув, просто вылез из ботинок. Смотрелся он, конечно, нелепо, но теперь походил скорее на жертву грабежа, чем на сумасшедшего. И ещё он по-прежнему боялся мертвецов, но рядом были двое вооружённых людей, которые к нему хорошо относились. И с ними, кажется, можно было говорить.
- Извините, что я в таком виде. Не знаю, что со мной происходит… - Сказал он, словно оправдываясь. Ему действительно было неловко за своё поведение и свой вид, и сейчас он думал, как же он мог так опуститься. – Я хотел бы поговорить… знаете, всё это время среди мёртвых… С ума можно сойти от этого.
- Ещё как. – Согласился с ним Андрей.
Глава восьмая.

- Как вас зовут? – спросил Андрей, когда они вошли в зал библиотеки.
- Меня? Лев. Айсберг Лев Фридрихович.
- Я – Андрей, а это – Василий. – Представил их Андрей.
«Не то дальше бредит потихоньку, не то с такими предками у него в роду с головой наследственные нелады. Надо же, такое имя человеку дать…» - Подумалось Ваську.
Лев Фридрихович уселся за стол библиотекаря и, видимо, почувствовал себя в нём уверенно.
- Присаживайтесь. – Предложил он Ваську и Андрею. Присаживаться рядом со столом было некуда и, чтобы вежливое предложение гостя обрело возможность осуществиться, им пришлось приволочь из углов по креслу. То, как они сидели: Лев Фридрихович, как большой начальник, за столом, а они, хоть и в креслах, но гораздо ниже его и не вплотную к столу, а поодаль – было просто нелепо. Васек поймал себя на ощущении, что бредовый театр продолжает свою работу, а им теперь приходится работать в нём актёрами.
Сейчас Васек не мог знать, что творится в голове Льва Фридриховича: даже не определить было, говорит он правду о своём имени или придуривается. После того, как Васек вернул его в нормальный мир, у него словно истощились способности, и теперь ему оставалось полагаться лишь на своё обычное восприятие. С чем-то, а точнее, с кем-то - он столкнулся там, в глубинах Львиного Бреда, и случилась между ними незаметная тогда для Васька схватка. Этот чёрный тип сейчас зализывал раны после потери своего пленника, а у Васька «сели батарейки». Такие вот потери на невидимом фронте.
Молчание затянулось. Лев спокойно смотрел на них, а они, ожидающе, на него. Он вёл себя как хозяин, а они как гости. В этом было что-то неправильное по своей сути. У Васька, и у Андрея тоже, возникло ощущение, что это они только что скакали по улице без штанов и орали бредятину, а вовсе не этот взъерошенный чудак… не чудак даже, а важный товарищ Лев Фридрихович.
Васек понял, что этот господин всё-таки тащит их с собой в свой бредовый мир по какому-то одному ему известному маршруту. И логика его, невероятная логика сумасшедшего, начинает одерживать верх. Он заинтересовался ими и их реальным миром, а они заинтересовались в ответ его. Неосознанно, но заинтересовались. Но смотреть на мир глазами пусть и льва, но чокнутого, Васек не хотел. Нужно было ему самому вести эту партию, если он хотел оставаться сам собой. Значит, чтобы не проиграть, первое слово должно быть за ними: надо возвращать инициативу.
- Вы из какой шахты? – Спросил он его.
Кстати, за что боролись, на то и напоролись. Сейчас они сидели так, словно он их допрашивал, а не они его.
- Я не из шахты. – Надменно ответил Лев. – Я, знаете ли, не имею обыкновения в грязи копаться.
Ага, дяденька, а что же от тебя такое благоухание распространяется? Васька начало распирать от смеха, и вся сгустившаяся бредятина вдруг скрылась в какой-то щели своего чёрного чулана. Так, этот раунд опять за ними. Счёт: два – один, ведут наши, но мяч всё ещё в руках противной команды…
- Вам, может быть, и доставляет удовольствие общаться с чумазыми тупыми шахтёрами, но я не из их числа. Я, знаете ли, человек особенный, уникальный, можно сказать. Я не такой, как все. И мне, чтобы выжить в том устроенном кое-кем массовом благодатном убийстве, не нужно было спускаться под землю. Лучи, которыми благостное провидение очистило лик земли от ошибки эволюции, направлял я. И я же их вызвал! – Лев светился, как новенький пятак. Но его, похоже, продолжало кружить в водовороте бреда.
- Если можно, расскажите об этом подробнее. – Вежливо, но очень твердо – так, что даже ёжику было бы понятно, что лучше не шутить, сказал Андрей. Субъект, сидящий за столом в позе директора во время приёма незначительных посетителей, сразу сдулся и сник.
- Если поподробнее, то это может занять некоторое время. – Сообщил он уже не так напыщенно. Сидящие напротив двое вооружённых людей ждали продолжения, никак не реагируя, и он спустился ещё на полтона.
- Я расскажу, естественно… Но способны ли вы понять всю широту замысла откликнувшихся на мой зов сил? Сможете ли вы по достоинству оценить мою выдающуюся роль в произошедшем и сделать для себя правильные выводы? Подумайте, прежде чем узнавать о том, что не в силах, может быть, себе даже представить и осознать!
- Говорите, говорите. Мы вас слушаем. – Очень спокойно сказал Васек, откинувшись расслаблено в кресле: словно смотрел спектакль, а Лев был актёром, играющим для него и Андрея. Несчастный Лев Фридрихович опять усох и, наконец, пустился в свои объяснения. Впрочем, начал он довольно странным образом, произнося свою речь тоном театрального трагика, с воздеванием глаз и подвыванием при каждой фразе.
- Знаете ли вы, о могущественные Василий и Андрей – тут он усмехнулся – что такое жизнь? О, нет, нет, не отвечайте мне! Ваш ответ совершенно не требуется, я отвечу на него сам! Что вы можете знать о жизни рядом со мной, изучавшим её всю свою жизнь! И, изучая это кошмарное явление день за днём и наблюдая, как детство сменяется старостью, радость бытия сменяется предсмертными страданиями, а всяческие надежды на лучшую долю приводят человека на край могилы, сколько бы он сил не вкладывал в их осуществление, я понял: жизнь – всего лишь тлен, медленная реакция окисления, то есть порчи исходных материалов для неё! Она лжива и порочна, эта жизнь, по самой своей сути, и она создана лишь для того, чтобы всё живое, наделённое хотя бы малейшим проблеском сознания, испытывало боль, разочарования, страдания и, как награду за всё это – неизбежную смерть. Согласны ли вы со мной? Впрочем, вы не можете быть согласны, да это и неважно. Вы ещё слишком примитивные существа, чтобы осознать Великую Истину: Разум создан лишь для того, чтобы бороться с Жизнью и уничтожать её везде, искоренять, как сорную траву, как нежелательное для всей неживой и не ведающей страданий Вселенной явление. Уничтожать Жизнь – вот задача Разума, уничтожать её везде, где только можно обнаружить. Но! Уничтожать не из ненависти, но из жалости – ибо только Разум, Чистый Разум способен жалеть и испытывать сострадание, эту величайшую из всех добродетелей человеческих.
Но жалость сама по себе – ничто, она бесплодна и пассивна, хотя и благородна по природе своей. Она не даёт сил для борьбы со страданиями, она отнимает последние силы. Я долго думал об этом, и сердце моё переполнялось болью, а глаза источали горькие слёзы – так мне было жалко Жизнь, обречённую её Создателем на вечные муки. Я плакал! Я страдал!!!
И я начал изучать всё, что сказал Создатель о жизни, и я увидел в его словах приговор всему живому. И тогда возрадовалось моё сердце, и я хотел сказать об этом людям – но они убили бы меня из страха перед правдой. И тогда я воззвал к Создателю, говоря: приди на эту страдающую планету и освободи её от Жизни и от страданий её! И я услышал в себе голос: «Да будет так! И отныне ты будешь свидетелем моего обещания - и не пройдёт много времени, как ты увидишь исполнение того, чего просил».
И говоривший со мной Создатель дал мне знак свой: отныне я стал не таков, как все. Знаете ли вы, о ничтожные, что все аминокислоты мои свёрнуты в спираль, обратную вашей? Это печать, невидимая глазом, но говорящая о том, что Вселенная теперь не находится более под властию Жизни. Но я, как Свидетель Его, должен страдать дольше остальных, чтобы видеть полностью обещанное мне! А Жизнь исчезла на моих глазах, в одно мгновение: все стали подобны мне – но никто не пережил этого! О, если бы вы могли включить сейчас электронный микроскоп и рассмотреть образец любого трупа – вы бы поняли, что я прав. Но! Сердце ваше с левой стороны, а моё с правой. Вы действуете правой рукой, а я левой. Не одного мы с вами рода теперь, вы, неперевёрнутые!
Вы скажете: вот, всё-таки мы живы? Да, вы живы, но для чего? Лишь для того, чтобы уничтожать Жизнь дальше – везде, где она есть – планомерно и методично, не упуская ни одного её представителя. Всё, всё живое должно стать мёртвым - и оружием Жалости станете вы и ваша ненависть. Только так: вы станете ненавидеть каждую бактерию, каждый вирус, и самих себя, пока очищение Смертью не смоет ваши грехи, именуемые Жизнью. И, когда останется последний из вас, то приду Я - и вы поймёте окончательно благость Дающего Смерть!
Этот Лев действительно был чокнут, причём, похоже, непоправимо. Но сейчас то, что он говорил, не звучало бредом: это была тщательно выверенная, отточенная речь, которая завораживала и затягивала… Васек поймал себя на мысли: а ведь это не он говорит! Говорит кто-то другой, используя несчастного как живой рупор своих чёрных мыслей. Понять цель этой развернутой лекции было несложно: их вербовали.
Теперь было ясно: в игру вступали силы, намного превосходящие понятия обычного человека о разумности и могуществе. Теперь на Земле творилась совсем другая история – но почему-то она продолжала зависеть от нескольких оставшихся в живых человек, маленького отряда Жизни… Их не игнорировали, их теперь пытались перетянуть на свою сторону. Именно их двоих – иначе к чему всё это? Но они не нужны были этой силе безумными и лишёнными своей воли: они должны были придти к ней добровольно!
- И после перенесения вами малого страдания смерти вы получите такую власть, которая даст вам силы взрывать звёзды, превращая их в излучение, искореняющее жизнь без остатка – и даже звёзды эти будут исчезать полностью. И наступит день, когда во всей вселенной перестанут наступать какие-то бы ни было дни: не будет светил для освещения и не будет глаз для того, чтобы хоть что-то видеть. И тогда наступит другая эра – Эра Всеобщего Отсутствия Жизни. И те, кто будет последним в этой Вселенной, получит над ней полную власть, и никто никогда уже не оспорит её. И не станет больше ни боли, ни страданий, ни усилий, ни потребностей – только Спокойствие и Безмятежность…
Эти слова Лев говорил, обращаясь непосредственно к Ваську: они предназначались для него. Так вот она какова, обратная сторона игры!
Васька так и тянуло спросить то невероятное существо, скрывающееся за оболочкой человека, сидящего перед ними: «И каковы ваши предложения для меня лично?». Но он не позволил себе поддаться на этот, казалось бы, безобидный интерес, внезапно вспомнив поговорку про кошку, которую сгубило любопытство. И он сказал этому существу, говорящему с ним посредством живого тела:
- Ваши предложения неприемлемы. Предлагаю безоговорочную капитуляцию.
Глава девятая.

Лев Фридрихович умер на их глазах. Сразу же после того, как услышал отказ. На мгновение, одно короткое мгновение перед тем, как покинуть своё тело навсегда, он пришёл в себя – но сказать ничего не успел. Но в его глазах Васек прочитал столько раскаяния и благодарности, что стало ясно: эта смерть была для него долгожданным освобождением от того паразитирующего на нём гада, что только что его отпустил, убедившись в тщетности своих усилий. И заодно лишил жизни ненужную теперь ему марионетку.
Он умер, сидя в том же положении, что находился за несколько секунд до этого момента, когда ещё мог говорить. Но теперь перед ними сидел не высокомерный трагик, старающийся смотреть на них сверху вниз и в то же время осознающий свою крайнюю ущербность, а просто уставший до смерти человек. В буквальном смысле этого слова.
Он сидел, сидели и они, не в силах вымолвить ни единого слова. Только что закончилась встреча с грозным противником, способным взорвать звезду в невероятной дали и подготовить смерть населения целой планеты тогда, когда ещё не родились прадеды погибших. На взгляд привыкшего к обычной жизни человека такое существо не могло рассматривать отдельную личность даже как пыль. И всё-таки оно пришло с предложением – и ретировалось, услышав отказ. Васек никогда не задумывался о какой-то своей особой исключительности, но здесь он впервые, наверное, понял: он – игрок в Большой Игре, где ставки невероятны по своим размерам, а от него ждут гораздо большего, чем он мог бы предполагать. И если бы он знал хоть что-то об этой игре!
Впрочем, он узнал – только что. И весьма немало.
- По-моему, он испугался. – Спокойно сказал Андрей, вставая из кресла. – Я имею ввиду не Льва Фридриховича. – Добавил он.
Васек не стал уточнять – было ясно, что Андрей теперь тоже что-то понимает. Но Андрей сам решил внести ясность.
- Меня поразило то место, где он сказал о бесследно исчезающих после взрыва звёздах. Он совершенно прав – Миры больше нет на небосводе. Вообще. Я и сам прикидывал в момент катастрофы, когда мы поднялись, примерную потерю массы, которая должна была перейти в форму энергии, достаточной для такого воздействия. И получалось, что от этой звезды не должно остаться даже туманности. А это – бред, Вася, полный бред. Такого астрономия не знает, да и законы физики не дают таких прогнозов. Это просто невозможно. Но когда мы добрались до обсерватории с Иваном Михайловичем, я первым делом навёл телескоп на Миру. И – что ты думаешь? Абсолютная пустота, словно её никогда и не существовало! Я был настолько поражён этим событием, что даже не решился о нём говорить. А сегодня получил подтверждение – и от кого и где? Так, что то, что говорил этот… В общем, сказанное им здесь я не считаю бредом. Налицо два факта: нарушение вселенских законов астрофизики – необъяснимое! – и знание этого человека о тонкостях этой… операции, скажем так. И, кстати, третий факт: то, что он выжил, не находясь ни в каком укрытии. Каждый из них по отдельности – это всего лишь необъяснимое явление, такое тоже бывает в точных науках. Но все вместе – это уже нечто иное. И тут может быть лишь одно объяснение: мы попали в сказку. Недобрую, страшную сказку. И мы не просто заблудившиеся дети в этой сказке, а кто-то вроде героев, рыцарей, миссия которых – спасти даже не Землю – всю Вселенную. Обалдеть…
Васек был с ним согласен. И теперь в их приключениях начинался новый период. Он понял это сам, безо всякого Знания или Силы: тайное настолько близко подступило к явному, что скоро привычный мир начнёт меняться до неузнаваемости, и даже тем, кто всегда был закоренелым скептиком и реалистом, придётся поверить в то, что всегда казалось выдумкой. Пришло это время, только и всего.
- Ладно, сказки сказками – а дело делать надо. – Сказал Андрей. – Друг мой Василий, разрешите вас побеспокоить – подайте мне бумагу и перо. Будем составлять список…
Они потратили на составление списка и поиск нужных книг почти полдня. Сообщать на Ковчег о явлении Льва пока не стали, рассудив, что нечего понапрасну народ загружать такой невероятью, как живой человек, который к тому же умер. Андрей ходил и лазил по полкам со списком и карандашом, а Васек перетаскивал книги к выходу и увязывал их в стопки. Набиралось в общей сложности килограмм четыреста знаний. Андрей посмотрел на эту кучу, грустно вздохнул и решил переделать список: килограмм до трёхсот хотя бы.
Когда они уже пересортировывали книги по-новому, Андрей внезапно остановился и посмотрел Ваську в глаза.
- Василий, а что ты знаешь об этом? – Спросил он.
- О чём?
- Вася, я считаю, что время притворяться прошло. Я говорю о том, что было сегодня с этим… - он кивнул в сторону Льва. Я говорю о том, что было со мной, когда я умирал на выходе из шахты. Я говорю о своей внезапной молодости. Я говорю о твоём «случайном» броске. Я говорю о твоём вчерашнем выздоровлении: посмотрел бы ты сейчас в зеркало – на тебе же никаких следов, только волосы изменили цвет и уши… Слушай, они у тебя какой-то не той формы… Будто даже не совсем человеческой…
- Так их же поджарило!
- Нет, ожогом я это не могу объяснить – они у тебя заострённые. Так не бывает. Так что, что ты знаешь обо всём этом?
- Андрей, а что ты сам обо всём этом думаешь?
- Я уже сказал тебе, что считаю, что мы попали в… сказку. Или – в изменённую реальность, или параллельный мир, или временную аномалию… В общем, в мир, с которым люди ещё не сталкивались. И этот мир всё более прорастает сейчас через то разрушение, что прошлось по Земле. Понимаешь, это закон равновесия: чем больше какая-либо сила стремится на что-то воздействовать, тем большее сопротивление она получает. И ещё – природа не терпит пустоту. Если где-то что-то убавится, то окружающий мир восполнит недостающее, пусть даже ценой какой-то своей части, а это потребует целой цепочки таких замен. Почему во Вселенной и не существует неподвижности: всё находится в движении. Покой относителен, движение абсолютно. Понимаешь? В нашем мире произошло нечто – я имею в виду не только взрыв Миры, но нечто большее – нечто, вызвавшее такой сдвиг в относительном равновесии жизни и смерти, что последствия после этого оказываются невероятны для нас, сугубых прагматиков, видящих, или привыкших видеть, только очевидное. И только сейчас я начинаю понимать, что ничего случайного не происходит: и этот мой рывок в шахту с липовым пропуском, и то, что накушались после выхода так, что потеряли десятерых – извини, мне кажется, что они не смогли бы так вписаться в команду, как те, кто сейчас… И эта странная история с командой Семёна – откуда-то взялась пещера, которой не могло быть и которая вывела людей прямо к нам. Василий, ты что-то знаешь обо всём этом – я это просто кожей чувствую.
- А зачем тебе знать то, что знаю я? – Спросил его Васек, нисколько не желая ни обидеть, ни выделываться, выторговывая себе цену повыше в глазах Андрея. Но спросил, заранее ощущая, что этот вопрос важен для Андрея не меньше, чем ответ, хотя Андрей этого ещё и не подозревает. Андрей на вопрос не обиделся нисколько, но задумался.
- Ну, знание – сила… - Сказал Андрей, пойманный врасплох таким простым вопросом. – Не знаю точно, но нужно знать! – Как смог, передал он то, что заставляло его пытать Васька.
И, помолчав, добавил несколько задумчивым тоном:
- Знаешь, Вась, я чувствую, что от того, чему ты сможешь нас научить, теперь зависит очень многое. Не только то, выживем мы или нет, но и то, какой быть Земле… Да и может быть, всей Вселенной. Так что, хочешь ты говорить или нет, но то, что знаешь ты, очень важно. Сможешь научить-то?
- Я и сам над этим голову ломаю вторые сутки. – Рассмеялся Васек.
Глава десятая.

Чудеса действительно начали расти, как грибы после дождя. Васек и Андрей не успели ещё приторочить свою поклажу на багажники, как ожила рация:
- Палата, Ковчег, говорят Мародёры. Все, кто на связи, приём.
Андрей включил на ответ:
- Мародёры, где вы? Палата слышит вас, приём.
- На углу Блюхера и Ленина. Приём.
- Ковчег на связи, слушаю.
- Ковчег, Палата, говорит Большой Слон. Нашли живых людей. Как поняли, приём.
- Что за люди? Приём.
- Кажется, иностранцы. Не то шведы, не то финны. Веселятся в «Весёлом Роджере». Их много, человек двадцать. Крутят свою музыку. Нас не пустили. Лопочут что-то по своему, одна молодёжь. Ничего не понимаем. Приём.
- Большой Слон, это Старый Конь. Ты что пил? Приём.
- Я рад был бы выпить – да они не угостили. Приём.
- Большой Слон, не надо так больше шутить. Приём.
- Старый Конь, мне не до шуток. Я сам бы не поверил. Приём.
- Большой Слон, говорит Астроном. Я и Сапёр тебе верим. Какие действия?
- Астроном, не знаю. Они не хотят разговаривать, но и не ругаются особо. Попросили нас выйти по-своему, на дверь показали, когда я сделал вид, что не понял – легонько взяли за рукав и потянули. Я не стал портить отношений. Приём.
- Большой Слон, как они выглядят? Приём.
- Все в клёшах каких-то зелёных, приятный цвет, но покрой не наш… Я вообще такой моды не видел. Все блондины, хипы какие-то патлатые, с хайратниками как один. Но мелкие какие-то все, хилые на вид, тощие, и ростом не вышли – метр шестьдесят от силы. Девчонки у них симпотные. Четверых разглядел. Думаю, что из-за них нас и не пустили. Приём.
- Ещё что-то странное было? Прием.
- На оружие им по барабану. Мы же с железом туда вошли. Даже глазом из них никто не повёл – хотя и не вооружён у них никто. Я прямо ошалел от такого пофигизма, до сих пор в себя придти не могу. Что делать-то будем? Приём.
- Большой Слон, это Сапёр. Не трогайте их. Не трогайте ни в коем случае. Не надоедайте им. Оставьте их в покое. Они не опасны – повторяю, они не опасны. Но если их тронете – будет плохо. Возвращайтесь на ковчег. Как поняли? Приём.
- Сапёр, понял тебя. Странно говоришь, Сапёр. Откуда такие … познания? Приём.
- Большой Слон, это не познания. Это… Ну, то же, как я тогда болтом запустил. Просто знаю, и всё. Возвращайтесь на Ковчег, как поняли? Приём….
Саня засунул рацию в нагрудный карман и оглядел своих спутников. Из-за прикрытых дверей дискобара лилась приглушённая мягкая музыка: даже не танцевальная почти, а попросту необычная для современного человека: словно бы она была создана из шелеста зелёных листьев, плеска весел на ночном озере, стрекотания цикад в горах и мелодичного напева человека. Музыка одновременно завораживала и настораживала: было в ней нечто волшебное, прекрасное, и в тоже время слегка непривычное… даже нечеловеческое немного, что ли. Саня послушал её, покачал головой:
- И что за хипы? И Васек-то, Васек как скомандовал… Прямо не хуже комбата… Что такое творится, блин? Ладно, дома разберёмся.
Махнув рукой своей группе, он тронул мотоцикл вперёд…
Васек и Андрей добрались до судна почти без остановок, только постояли немного возле «Роджера», слушая эту чарующую музыку. Васёк такой раньше никогда не слышал, Андрей же сказал, что это напоминает ему творчество одной ужасно редкой группы, которая в своё время экспериментировала с жанром экомузыки – музыки, создаваемой из звуков живой природы. Этот эксперимент увял потихоньку сам по себе: популярность у них оказалась вшивой просто, их воспринимали как диковинку, но не более.
- Но эта звучит гораздо круче! – подытожил он своё сравнение. И, глядя на Васька с лукавой улыбкой, спросил:
- А ведь не финны они? И не шведы? А, Василий?
Васек только кивнул головой в знак согласия. Андрей утвердительно добавил:
- И не люди.
На это Васек ничего не сказал: Андрей тут был прав и неправ одновременно. Но что-то сейчас объяснять казалось глупостью: придёт время, и Чёрный Пёс сам вспомнит этот дивный народ, и ту древнюю дружбу, что связывала их сквозь тысячелетия. Их – вечно молодых и вечноживущих ценителей жизни, и их – меняющих тела каждые полвека, а то и чаще, и временами воспринимающих свою жизнь не более, чем средство для выполнения незначительных задач. Наступит момент, и Чёрный Пёс сам снова встретится с Элроном, и вернёт своё утраченное когда-то могущество, и у них будет новая Игра… Но сейчас ничего объяснять не стоило, иначе у Андрея снизится интерес и его путь удлинится. Пусть поломает голову, это полезно…
О несчастном Льве Фридриховиче они решили не докладывать вовсе: и так сегодня жизнь загадку подкинула немалую, что, действительно, лишними заморочками людей грузить. Да и неохота было афишировать эту «тёмную» историю: уж больно страшных вещей наговорил тогда живой покойник…
Добравшись до корабля, Васек попал под перекрёстный расспрос всех, кроме, пожалуй, Андрея. Но особо распространяться и тут не стал, лишь постаравшись убедить всех в том, что «финны» не опасны, но и союзниками вряд ли станут. То, что это финны – Васёк оставил такое мнение в силе, ни к чему сейчас накручивать невероять на рукоять. Люди ещё не совсем готовы войти в мир, который всегда считали сказочным.
Вёл себя Васек как опытный и умелый дипломат, подробно отвечая на вопросы «аудитории» и при этом выдавая почти ничего, но создавая видимость полного ответа. Как это у него, бывшего ещё недавно молчуном и не умевшего связать и пяти слов в одно предложение, получалось, он и сам не понимал до конца. Просто получалось, и всё. Главное, что получалось то, что необходимо.
К вечеру к людям всё-таки прорвалась плохая новость, причём издалека: Андрей вышел на связь с Аргентиной и выяснил, что их по-прежнему ждут, но с другой стороны материка – с восточной.
 К сожалению, при катастрофе выжило слишком много политиков, или тех, кто себя таковыми считает. «Политиков вообще не бывает мало никогда, их всегда больше чем надо, даже если он один» - прокомментировал это место Михалыч. С ним все согласились.
В общем, сейчас между Аргентиной и Чили велись вялые пограничные бои, грозящие перерасти в полномасштабную войну. Из-за чего они поссорились, было неясно, да и неважно, по большому счёту. Самое поганое в этой истории было то, что чилийцы не давали добро на высадку кого бы то ни было на своём побережье. И грозились пустить ко дну любые суда, какие обнаружат – кроме своих, естественно.
Эта новость смогла затмить все остальные сегодняшние, и вопросы о «финнах» в «Роджере» как-то сами собой отошли на второй план. Все горячо обсуждали возможность высадки севернее сороковой параллели, в безжизненных районах и путешествие через Анды и Бразилию в Аргентину. Опять пришли к мысли о мотоэскадроне, и наметили на завтра раскопать горные мотоциклы. Потом подняли вопрос о флаге, и начали рисовать, чертить, спорить и приводить всё к единому знаменателю. В конце концов сошлись на зелёном треугольнике в золотом кольце на голубом фоне. Что это обозначало, никто не мог внятно объяснить, но всем понравилось до безумия. В конце концов, сошлись на том, что зелёный треугольник – единство жизни на суше, в воде и в небе, золотое кольцо символизирует солнце, как источник жизни, а голубой фон – это мирное существование, необходимое для того, чтобы жизнь сохранялась. Нашлась и материя для флага подходящих цветов: бывший боцман на «Циолковском» оказался весьма запасливым хозяином, и швейная машинка, и Швейк – им поставили Вана. Швейком его называли в шутку, не швеёй же го звать. Ван, уже успевший подрасти в русском настолько, что смог понять, что означает «Швейк» на самом деле (ему помог разобраться с этим Костя), на шутливое прозвище не обиделся, и уверенно застрочил.
Потом пошли в ход ножницы, потом опять машинка, и через двадцать минут флаг был готов. Когда его развернули на палубе для всеобщего любования, Васька пробило: это же было не что иное, как стилизованное изображение его амулета!


Конец четвертой части.
Санкт-Петербург.
Март 2005г.