Медведь. отредактировала от 2 окт 2011

В четвертом классе, нас из одного крыла в школе, где мы учились с первого по третий класс,  перевели в другую часть школы, куда ранее нам ходить не дозволялось. Мы ходили туда только в столовую, на первый этаж, в актовый зал и спорт зал. И всегда мы туда ходили строем. Школа была огромная, а некоторые ее закоулки оставались еще неизвестными для нас. Теперь мы впервые учились со второй смены. Зимой рано темнело, уже после четырех часов вечера наступали сумерки и домой мы шли совсем  по темноте. Конечно же горели фонари, но кто они, для ночи. Вокруг школы было светло от огромных фонарей, да и основные дорожки школьного парка были освещены. Но темноты все равно оставалось много. Мир обрывался в темноту за окнами освещенных помещений.
Сейчас это не имеет значения. Ну ночь, ну темно. А в детстве это вызывало очень даже определенные эмоции. 
Гардероб для нас, малолеток, был все еще отдельно от старшеклассников. Раньше мы оставляли свою одежду в длинном шкафу в нашем классе, где и проходили все уроки. Теперь на все уроки нужно было переходить из кабинета в кабинет. Иногда мы после уроков убирали кабинет, который был закреплен за нашим классом. У нашего классного руководителя дома были маленькие дети, она спешила к ним регулярно. Мы их сразу узнали ещё в сентябре, когда её муж пришел с ними, забрав их из детского сада. Потом они сидели на задней парте и сидели достаточно тихо.
Дежурство. Я никогда не слышала ни от одного из одноклассников какого-либо недовольства по этому поводу. Все понимали надобность этих торопливых уходов домой нашего учителя. Она оставляла ключ от нашего классного кабинета, тому кто «дежурил», то есть убирал класс. Мы должны были поднять и перевернуть стулья на парты, убрать бумажки, мусор, помыть пол, протереть доску и полить цветы. Дежурили по двое.  Иногда оставался ещё кто-то их друзей, за солидарность или от нечего делать. Уроки делали до обеда, и торопиться было некуда. Родители получали вразумительный ответ на вопрос: “Где ты так долга была?» - «Дежурила!». Или мы их оповещали заранее, так как дежурство было по графику.
Что-то было в этом для меня привлекательное – одни, без взрослых вечером, в кабинете, запертом на замок и это нам официально разрешено!
 У меня было две подруги: Марина Макаренко и  Илона Рейн. Мы жили в одном дворе. Оставаясь на дежурство, мы знали, что будем не просто мыть полы, а будет здорово. Может у кого-то из одноклассников дежурство вызывало уныние, но только не у таких как мы. Я и Марина мыли полы, хотя дежурить должна была я с Илоной. Илону хватало только на поставить стулья или полить цветы. За водой нужно было идти в туалет. Ходили мы втроем, Илона с лейкой для цветов и мы с ведром. В школе шел последний шестой урок у старшеклассников, освещение в рекреациях было уже частично отключено, необычная для школы тишина. Гудение ламп. В одном из кабинетов идет урок немецкого языка и слышно каждое слово учителя и хуже слышно речь отвечающего ученика.
Видимо мы шли с наполненным ведром не очень тихо, ведро было полное, железная ручка от ведра издавала повизгивающий скрип, когда вода пару раз выплескивалась, мы начинали перепираться друг на друга, а Илона нас торопила: «Что вы ползете кое-как!».
Вдруг, «училка немка» открыла дверь своего кабинета, мы как раз поравнялись с их дверью, она что-то читала по-немецки с учебника, что держала в руках, увидев нас она на секунду прервалась, потом отвернулась и пошла в глубь кабинета читать дальше. За партами сидели девяти или десятиклассники. Первые заулыбались, глядя на нас, девушки с ближних к нам парт, потом другие, а один выделяющийся из всех по величине, вообще откровенно засмеялся. Выглядело это достаточно потешно. Две маленьких девчонки, карячась, запинаясь, прут большое ведро воды. Мы еще регулярно менялись сторонами с Маринкой, ручка ведра просто впивалась нам в лодожки. Рядом третья несет за верхнюю ручку пяти литровую лейку, двумя опушенными вниз руками впереди себя. Боясь облиться Илона все дальше отодвигала от себя эту лейку. Казалось, что не Илона с лейкой, а лейка впереди летит, а Илонка за ней бежит. Вот она нас и торопила, потому что вырывалась вперед. Чем дальше мы проходили, тем все большему количеству старшеклассников становились видны, и смеха было все больше и больше. «Немка» их пыталась успокоить, но ей самой было смешно.
Мы трое молча прибавили ходу, собрав все свои силёнки и пыхтя прошли эту полосу обозрения. Замолчала даже Илона. Быстро молча открыли кабинет, закрыли за собой, поставили это проклятое ведро и встали смотря друг на друга. Стояли молча мы недолго, потому что Илона начала смеяться и нам тоже стало ужасно смешно и мы смеялись как ненормальные, потом стали изображать друг друга в этом походе за водой и опять смеяться.
Наконец успокоившись, мы с Мариной стали мыть пол, а Илона сидя на парте, продолжала нас развлекать, но уже на другие темы. Когда все было помыто, мы переодели сменку, надели ненавистные всем девчонкам,  рейтузы, обулись в валенки. У всех троих были валенки, но все они были разной формы и высоты: у меня повыше, остроносые, у Марины тупоносые, подшитые, у Илоны коротко обрезанные.
 Если разбежаться в сухих валенках по лейнолиуму, то можно немного проскользить. В шерстяных носках тоже хорошо катается. На нашем третье этаже уже никого не было. Мы пробегали некоторые коридоры по нескольку раз, скользя, падали и смеялись. Нам опять было весело. Пока за одним из поворотов не появилась техничка тетя Клава со своей большущей шваброй, которая, широко открыв глаза сказала: «А вы что ещё тут делаете!?». На что наша неугомонная Илона ответила: «А мы уже уходим, мы дежурили!». Веселье улетело. Мы спустились по лестнице, и подошли к своему гардеробу. Над гардеробом свет уже не горел. Все крючки были пустые, кроме трёх - наших. А гардеробщицы не было и раздевалка (так мы называли гардероб) была закрыта на замок. Вдалеке около вахтерской, где сидел сторож школы, стояла Римма Васильевна- наш учитель по трудам и военрук. Оба они были строгие, и встречаться с ними не хотелось. Лучше немного подождать ухода Риммы, и потом попросить сторожа открыть раздевалку. Мы стояли за нашей раздевалкой около окна. За окном в этом месте школьного парка не было не фонаря, совсем темно. Тут Илона вспомнила, что ей надо срочно домой, а то ее будут ругать. Назревала сцена Илонкиной истерики.
Илоночка, погоди, не ной - сказала я, - сейчас Римма с военруком оттуда уйдут, и нам вахтер откроет раздевалку…
Мы ждали, ждали, а эти все стояли там, беседовали, кивали головами и махали руками, про что нам не было слышно.
-Марин, посмотри, сколько уже время, - попросила я .Маринкины часы были в портфеле, они были без ремешка, их в юности носила её мама. Мама у неё была строгая, работала в пожарной, Марина звонила ей на работу по телефону «01», а папы не было вообще. Марина достала из внутреннего кармашка портфеля сложенный носовой платочек с часами. Посмотрела на них, надула свои пухленькие щечки и сказала: «Пять минут девятого».
Около раздевалки старших классов появились пять человек. Это закончился тот урок немецкого. Они тоже стояли и чего-то ждали. В их гардеробе висели несколько шуб и пальто и там тоже никого не было.
Я вышла посмотреть на них из-за угла, и они меня не замечали. Это были четверо парней и одна маленькая девушка с огромной косой. Девушка была с тем гигантским мальчишкой, что смеялся над нами громче всех. Видно было, что они не огорчились отсутствием гардеробщицы. Она стояла спиной к нему, своими маленькими валенками на его ботинках. Он держал её вокруг талии своими огромными ручищами. Что бы это делать, ему приходилось нагибаться над ней. ТАКОЕ, средь бела дня в советской школе было невозможно. Я была потрясена нежностью к ней этого огромного «Медведя».   
Когда они нас заметили, я услышала, как огромный «медведь» проговорил: “Пошли-ка посмотрим, кто там прячется?» - Как с маленькой, подумала я,- А она ведь не маленькая.
И они пошли. Он аккуратно, медленно шагал, и нес её на своих ботинках. Она смеялась. Как она смеялась, я не помню. Ей должно было быть просто здорово. Я стояла и смотрела на них, может у меня и рот был открыт, от увиденного. Этот «Медведь» он был таким чудесным тотчас в моих глазах, сильным, совсем не злым, а добрым, веселым и ласковым. Я стояла, смотрела на них двоих и сердце моё почему-то сжалось так сильно, что я не могла вздохнуть. Непонятная волна жАра окотила меня с макушки головы и ушла под коленки. Сердце всё продолжало сжиматься, как в кулак всё сильнее и сильнее. Они были всё ближе. Встали напротив меня, тут подошли Илона с Мариной и лица их были кислыми .Увидев эту кислятину, он заговорил: “Вас кто обидел?”…
 Если бы они не подошли, я бы свалилась с ног, от непонятных мне ощущений. Думала, лишь быстрей попасть на мороз.
После Илонкиных соплей  про закрытую раздевалку, он пошел и тихо принёс ключ от сторожа.  Пока он ходил я немного пришла в себя. Остальное уже не имело значения. Это была первая вспышка той самой Любви, первые секунды понимания того, что вообще есть Любовь. Это было первое прикосновение к его судьбе. Только через 6 лет нас судьба свела. И была любовь моя к этому «медведю» и его ко мне. Просто не судьба.  Потом он мне долго снился, и снится до сих пор. У него своя жизнь, у меня своя, общее осталось там, почти в детстве.

P.S. Посвящается Дмитрию, в далеком городе Усть-Илимске.