Истории других людей

1. Самолет

Я проснулся от шума самолета. В этом нет ничего удивительного. Время от времени самолеты сами летают. Для того, чтобы они бороздили небо, работают и получают зарплату сотни людей – пилоты, диспетчеры, уборщики взлетных полос, торговцы аэропорта и так далее. Еще там есть мужик, который, когда самолет поднимается с авианосца, машет в нужный момент красным флажком, я это видел в кино.
Лесорубы рубят лес.
В заварнике заваривается чай.
Певцы поют песни.
Самолеты сами летают.
Исключительность ситуации состояла в том, что когда я поглядел на будильник, включенный на пол-восьмого, он показывал 5-30.
Сердце у меня бешено колотилось. Сначала быстро-быстро, потом вроде ничего, потом снова быстро. Странно. Давно пора бы привыкнуть. И к самолетам .И к мысли о том, что рано или поздно что-нибудь случается. Может, он пролетал надо мной в то же самое время, может, и нет. Я в пол-шестого обычно сплю.
Не разобраться.
Я протянул руку, нащупал сигареты и закурил. Пальцы у меня дрожали. Вчера я был на дне рождения у моего неплохого знакомого – водителя маршрутного такси. Там я познакомился с очень симпатичной женщиной, потрепался с ней о том о сем, потом подарил подарок имениннику (Греко-русский разговорник, а что, по-моему нормально!) , потом напился ( тоже ничего сверх – экстравагантного), потом я ехал в такси ( не помню, кто вызвал его, когда я сказал – «К Дворцу бракосочетаний!» – водила переспросил – «Ты уверен?» Я промычал что-то невнятное и вышел). Я на самом деле там рядом совсем живу. Один раз я даже набухался на чей-то свадьбе. Друзья жениха принимали меня за другана невесты, а подружки невесты наоборот. Они были очень милыми людьми – честно, именно поэтому я не поехал с ними в какую-то столовую в Новоленино, и не стал далее продолжать этот беспонтовый маскарад, они заслуживали нормальной свадьбы. Не о них речь. Речь обо мне. Я не понимал, что просходит со мной, и почему самолеты вдруг стали летать так низко и так страшно, и почему это у меня вдруг дрожат пальцы.
Вторая за день. С сигаретами всегда – так. У первой вообще не чувствуешь вкуса, потому что слишком рано, и до кофе, и утро, а вторая – уже привычка, и опять ничего не чувствуешь.
Вчера девушку звали Дарья. Она сказала, что странно, почему мне уже 23, а я до сих пор веду себя, как подросток. Я ей типа отрезал, что лучше быть подростком, чем стариком. В диалоге она была сильней меня. Она возразила, что глупого подростка ценят меньше, чем глупого старика. Это как – кенгуру будут править миром. Здорово, тогда они выберут меня королевой. Женщины они вообще такие, их фиг победишь. Что мне еще оставалось, кроме как нажраться?
Будь я проклят, никто не заслужил самолета в 5:30!
Я тяжело вздохнул, поднялся, почистил зубы, не побрился, правда, у меня не было бритвы, убрал постель. 5:45. Свой центр я даже не включал. У меня донельзя нервные соседи. Они общаются со мной записками, типа «Это недопустимо (Восклицательный знак.) Немедленно уберите за собой в туалете (Восклицательный знак.)»
В общем делать мне было нечего. У меня было четыре дня выходных. Босс мне говорит на прошлой неделе, такой: «А почему бы тебе не поработать за Олега?» Тому в лес понадобилось. Пострелять диких коз? Пособирать мухоморов? Ему ведь даже в голову не приходило, что я могу отказаться. Кого там, мне это самому в голову не пришло. И вот – четыре дня выходных. Хочешь – соберись с духом и сходи на балет. Хочешь – в лес. Пособирать мухоморов. Хочешь – упейся. Хочешь – выжигай по дереву. Бездна вариантов. Даже не знаешь, что и выбрать – то.
Потом вышел. Оставаться здесь, среди безмолвно кричащих стен показалось мне невыносимым.

2. Улицы

Я вышел, весь такой нервный и двинулся к набережной. Улицы в шесть утра кажутся совершенно неодушевленными и неприспособленными для людей. Подумать только, камни, камни,камни, сверху покрытые асфальтом, а по бокам еще камни, только называются они домами. Вот было бы здорово, просто тема для рассказа, что в один день улицы ожили и вели бы человека, ступившего на них туда, куда ему нужно попасть. Причем не туда, куда он стремится, а где ему на самом деле быть просто необходимо. В духе – выходит мужчина за хлебом, а попадает в магазин «Оптика», где с безнадеги покупает себе очки, и а этих очках у песочницы встречает женщину своей мечти. А та как раз собралась на собеседование, но до остановки не дошла – работа была ерундовая, и не для нее, и без соцпакета. А улица приводит их к ней домой, где они любят друг друга и тонут в друг – друге и питаются одним печеньем, так как хлеба он так и не купил, а выходить снова – не может, боясь потерять то, что так неожиданно нашел.
Обуреваемый подобного рода сумасшествием, я дошел до набережной. Там было так же пустынно и страшно намусорено. Может, вчера был какой праздник с народными гуляньями и театрализованным шоу? Какие праздники в сентябре, что-то я от жизни отстал?
Подошел к телефону. Пошарил в карманах. Нашел карточку, на ней еще должна была остаться пара единиц. Может быть все сегодняшнее утро было посвящено тому, чтобы я позвонил? Может, это моя улица и со мной должно произойти нечто важное? Набрал первый номер, который вспомнили пальцы. Сняли сразу.
– Здравствуй! – сказал я как можно жизнерадостней.
– Пять утра. Почему ты думаешь (секундная задержка – борьба между сдержанностью и злостью) НАФИГ не пошлю?
– Может, – заметил я примиряющее – пошлешь, а может и нет. И потом уже шесть. В горах орлы клекочут.
– И что же тебе надо? В ШЕСТЬ?
– Поговорить захотелось.
– А вчера не мог? У тебя года два-то точно было?
– Вчера не хотелось.
Еще одна задержка.
– Ну заходи. (Со вздохом) Адрес-то помнишь?
– Ага.
Я положил трубку. Ветер, холоднющий, как сердце Снегурочки, прокатил мимо меня пустой пивной стаканчик.
– Там однозначно хотя бы теплее, подумал я и аж вздрогнул.
Идти было совсем чуть-чуть. Минут через десять я уже нажимал на кнопку звонка.
– Привет еще раз. Замечательно выглядишь.
– Да? Сколько помню, ты это всегда говорил. Просто то, что ты врешь сейчас очевидней. И вообще – совет тебе на будующее. – всегда просыпайся на пару часов позже жены, чтобы у той время было марафет навести. Первое условие счастливого брака – не видеть женщину наутро.
Я промолчал. О браках я знал немногое.
– Проходи, раз пришел. Вот эту дверцу открой, здесь плечики. Завтракать будешь?
– Да какое там. Тут по утрам жить не хочется, а ты — есть. Ты лучше скажи, где у тебя курят?
– А на кухне и покури, я уже привыкла. Форточку открою только.
Я последовал доброму совету. На столе меня уже ждала чашка кофе.
– А Андрей где? Спит еще? Или под кроватью прячется?
– Его нет сейчас. Он в командировке.
– С секретаршей? Молодой и розовощекой?
– У него нет секретарши – он не так высоко летает. И вообще! Что за ерунда? Я не для того тебя пригласила, чтобы твои тупые остроты выслушивать! У тебя юмор не черный даже, а грязно-серый какой-то!
– Извини, я не хотел…– забормотал я. Да уж. Опять облажался. И вообще – старый сюжет о муже в командировке я разыгрывал как-то не так. Не мой день, явно.
С минуту помолчали. Можно кофе выпить.
– Как вообще жизнь? – наконец выдавил я.
– А знаешь – ничего. Больницу свою я так и не бросила пока – вроде как диплом надо допинать, а то сколько можно. На полставки кручусь. А ты нашу старшую знаешь?
– Мы с тобой очень давно не виделись. Очень-очень.
– Ну такая тетка – злобная климактеричка. Так вот, она позавчера уволилась. Якобы по собственному. Выяснилось, что она не просто так такая странная. Она как приходила – сразу же раз – два кубика омнозипама в ногу. Сидит потом весь день, губы облизывает. И так – годами. Вот дела, да? Случайно ее раскрыли. А она много лет этим занималась. Ой, я забыла совсем! Я же теперь класс по аэробике веду! Уже год! Там детишки такие классные, старательные!
– Мечты сбываются, – сказал я. Кофе у меня закончился.
– Слушай, ты же не для того зашел, чтобы за жизнь со мной лясы поточить? Спустя три года? Говори, что у тебя?
Я задумался. Самолет казался мне самому абсолютным идиотизмом. Глупо как получилось. Я и сам не знал, зачем пришел. По наитию. Я перетрогал один за другим все предметы близ меня: сахарницу, чашку, ложечку, еще дну ложечку.
– Почему ты меня бросила? – ни с того, ни с сего ляпнул я.
– Я тебя не бросала. – но почему-то сразу бросилась хлеб резать. Кому? – Это было совместное решение, если ты помнишь. Мы даже попрощались (она хмыкнула) по-взрослому.
– Слушай, не надо словами играть. Я сам на этом собаку съел. И не одну.
Теперь уже она не знала, что сказать.
– Устала я от тебя. Очень устала. И потом – с тобой же не достигнешь ничего.
– А с Андреем, значит, путь открыт?
Сам не понимал, зачем я гнал на этого бедолагу? Все мои знакомые отмечали, что он человек в высшей степени порядочный.
– С ним тоже, наверное, ничего не достигнешь, но его я хотя бы любила. А тебя — нет. Так. По-студенчески всё.
–Ты так сказала – любила. Сейчас что же – все иначе?
– В браке вообще все по-другому. Но ты не поймешь.
– Не пойму.
Я не знал, что еще сказать. И так-то было для утра как-то чересчур.
– Послушай, тебе медБРАТ не нужен?
– А ты что же, опять работу ищешь? Там тяжело очень. И платят гроши. В Ивано-Матренинскую обратись лучше. Но… у тебя же образования нет…
– Ты меня не поняла. Вот ты медСЕСТРА. А тебе, лично тебе медБРАТ не нужен? –
Она улыбнулась.
– В хозяйстве все пригодится.
И я понял, что мне пора уходить. Уже при выходе из подъезда я понял, что что-то перемудрил. Ничего и не могло выйти. Улицы слишком длинные и слишком прямые. И кончаются еще одной улицей. А та –еще одной. Слишком прямые. Если ты не знаешь, куда идешь, они тебя никуда не приведут.

3. Лайка

На улице уже разъяснелось. Множество людей торопились. Каждый по своим делам. Только у меня дел не было. Даже самых стремных. Можно зайти на работу – позубоскалить с соседками — девчонками из магазина стильных шмоток “More“, поработать, наконец, дела накопились, но что-то не хотелось. Старина Фрейд писал, что наибольших успехов на выбранном поприще достигают люди, сексуально неудовлетворенные. Вытеснение, там , сублимация. Замена объекта, так сказать. Я – живое опровержение этой теории. И секса у меня никакого нет, и работа по-большому счету – через задницу. Может, для того, чтобы соответствовать этой теории нужно заниматься чем-нибудь другим? Разрабатывать самолеты-невидимки? Выращивать вирусы для борьбы с инопланетянами? Поймите меня правильно, мне моя работа нравилась. Я был менеджером музыкального магазина, очень хорошего, я был профессионалом, я поднимал неплохие деньги порой. Просто тогда был не мой день. Самолеты опять же.
Так что на работу я не пошел, а пошел я в мою любимую кафешку. За стойкой была Вася. Разгадывала кроссворд.
Вася – девушка. Ее настоящее имя – Василиса. Она учится в нархозе, что-то экономическое, а деньги на учебу зарабатывает здесь. Так что прежде чем подрывать инфраструктуру слаборазвитых стран хитрыми капиталовложениями она пашет в три смены. Ближе к двум, когда уже почти никого нет, она расстилает матрас на площадке для караоке, спит до шести, потом очень быстро принимает душ в соседней сауне «Вдали от жен», съедает вчерашние пельмени и она снова готова принять бой со днем, снова с улыбкой, снова и снова. Женщины – они сильнее. На самолеты они плевать хотели.
– Ой, привет. Слушай, Антош, ты же умный.
– Ничего я не умный. У меня в аттестате три тройки было.
– Неважно. Обращение индийцев к английским колонизаторам?
– Свиньи.
– Я серьезно.
– И я. Сагиб попробуй.
– Подходит. Тебе чего.
– Мне бы съесть чего. Вкусного. И дешевого.
– Кухня еще не открылась. Я могу тебе яичницу поджарить. С сосиской.
– Давай. А какая разница? – И бутылку «Дизеля».
– Что же, с утра выпил – день свободен?
– У меня выходной. Четыре выходных.
– Чем займешься?
– Не придумал еще. На природу съезжу. Елки, белки. Цветочки, птички. Удавы.
– Тебе со стаканом?
– Да не обязательно.
Вася рассчитала меня и отошла готовить яичницу.
Все дело в самовнушении, не иначе. Все ведь знают, что пиво вредное, горчит, полнит, вообще жизнь портит, а хлебнешь первый глоток – и как приятно.
– Вася, рассказала бы ты мне что-нибудь жизнеутверждающее. А то день какой-то. Сломанный.
– Ну слушай. Вчера слушаю радио. «Инта». А там такое дело. В общем, помнишь, в шестидесятых наши вывели на орбиту Земли спутник?
– Я этого помнить никак не могу. Я не настолько старый.
– Ну, в общем, знаешь. Так вот, перед тем, как Гагарина запустить, очень долго еще спутники запускали. С собаками. Белка и Стрелка, те вернулись. То есть тех вернули, они в океан упали. А Лайка, самая первая, та до сих пор по орбите летает. Бороздит просторы, так сказать. И вот, недавно один ученый в ЦУПе прослушивал частоты, следы иных цивилизаций искал и наткнулся на ту частоту, где эта Лайка была когда-то. А там лай, представляешь? Как она выжила? У нее же не было кислорода совсем? И в общем сейчас ученые думают, как бы ее вернуть. Всем чумом сидят и думают.
– Наверное ди-джей – редкостный тормоз. Первое апреля уже давненько было. Да и не смешно совсем.
Вася вернулась с завтраком.
– Пересядь за столик.
Я послушался. Вася протерла стойку и вдруг замерла на секунду и сказала вещь, от которой пивом я чуть не поперхнулся, а мое сердце нырнуло куда-то в пятку и начало оттуда бешено стучать.
– Трудно даже представить себе, как ей, наверное было там одиноко, среди звезд.

4. Касатки

Ников телефон был занят. Это еще ничего не значит. Он мог качать из Интернета какую ерунду третий день кряду. Аппарат могла оккупировать его помешанная на парнях сестра. По телефону она их домогается, а на встречах – динамит. Мужчинам не понять. Его мать могла снять трубку, чтобы никто нее мешал. Понимаю ее. Когда работаешь в школе, да еще и на двух должностях , устаешь вообще от всего. Тем не менее, я решил зайти. Мир твердо решил свести меня с ума, и мне было просто необходимо немножко здравого смысла. Помню, как мы с ним шли устраиваться администраторами в какой-то игровой клуб (срочная нужда в бабках) и мне, в результате тяжелейших абстинентных страданий, начало казаться, что у меня лучевая болезнь. Я так его заболтал, что он нашел все симптомы и у себя. Хотя клуб мы так и не нашли, с тех пор мы – лучшие кореша. Пережитое вместе несчастье, пусть даже придуманное – сближает.
Он был дома.
– Заходи, только ненадолго. Мне выспаться надо до работы.
Ник вообще-то фотограф. Но это днем. Недавно он нашел себе еще и приработку на ночь – развозить девочек по вызовам. Дело абсолютно безмазовое, но до него еще не дошло. Это только напрочь оглушенному обывателю кажется, что все, кто связаны с криминалом, купаются в золоте, как Скрудж Макдак. Для того, чтобы разбогатеть на этом, или на торговле марихуаной в промышленных масштабах, нужно обладать какими-то особыми душевными качествами. Я сам когда-то подвизывался на этой ниве, не развозил, в смысле, у меня нет прав, я поднимался наверх, но сбежал через три дня. Беднее чем был – я потерял последние иллюзии. Меня подкосила история Оксаны, кстати, довольно рядовая.
Оксана была девочкой очень умной. Настолько, что закончила столичный университет по специальности – филолог-балтист (или балтолог – языки прибалтийских государств и их литература, в общем).Тут у нее случилась большая любовь, она успешно родила и почти сразу же переехала в Иркутск, на съемную квартиру. Муж ее – не то нефтяник, не то старатель, не то зверобой – из сорта мужиков в свитерах грубой вязки, с бородой и трубкой, отправился на Севера за длинным рублем. Каждый месяц он этот самый длинный рубль высылал по почте, а каждый день строчил ей еще более длинные письма, надушенные его дезодорантом, с признаниями в бесконечной страсти. А тут, хлоп, Оксана потеряла паспорт. Денег нет. Знакомых нет. Родственники, как свои, так и мужа ее ненавидят. Делать она ничего не умеет (еще бы, профессиональный балтист). А она еще, привыкнув нив чем себе не отказывать, понаделала серьезных долгов. Годовалый ребенок.
Она недолго подумала и постучалась в дверь под красным фонарем. Открыто? Заходи! Сначала она думала, что это на чуть-чуть. Когда же любимый вернулся с Северов и все узнал (свет не без добрых людей), то оказалось – навсегда.
Я в общем-то и раньше подозревал, что люди бывают одиноки, несчастны и заморочаны. Но чтобы так тотально – нет.
Ник к этому относился легче. А может, на профессиональный секс за полцены повелся? Понимаю, понимаю.
– Как после вчерашнего? – спросил я, ставя на журнальный столик две банки «Дизеля».
– Все в порядке. Спасибо зарядке. И вообще, все было очень чинно так, чопорно. Ты один там надрался. Я кстати, до сих пор не пойму, зачем ему русско-греческий разговорник?
– Будет в Греции – пригодится.
– А не будет?
– Не пригодится. Дружище Ник, у меня трабл с этим миром – меня всё почему-то с ума сводит.
– Женщины?
Я постоянно жаловался Нику на проблемы с женщинами. И вовсе не потому, что я жалобщик, а потому что у меня на самом деле постоянно с ними проблемы. То их в моей жизни и вовсе нет, то они есть, но какие-то странные.
– Нет. – ответил я – Самолеты.
– Самолеты – это очень конструктивно.
Мы выпили.
– Что у тебя стряслось?
– Сразу и сам не пойму. Вроде – мелочь, а может – нет. Самолет пролетел надо мной. Рано утром. И после этого меня преследуют паранойи.
– Наверное, у всех иркутян страх в подкорке сидит. Здесь они падают слишком часто.
– Наверное, ты прав. Но раньше-то я не нервничал особо.
– Значит, что-то во вчерашнем дне это спровоцировало. Сходи к психологу.
– Нужны они мне. Грязные развратники. Ты знаешь, в Америке каждые четыре психоаналитика из пяти заканчивают тем, что сексуально злобоупотребляют своих пациенток?
– Классная у них житуха. И вообще в Америке неплохо.
Мы выпили еще. Со вчерашнего дня я запомнил только эту женщину, Дарью. Женщину? Девушку? Трудно сказать, сколько ей лет. Проклятая косметика Вряд ли сильно много, просто она так держится. Как биоробот. Интересный момент, она была там с каким-то пареньком, но когда они уходили, я видел в окно, за руль села она. Что же она, жиголо снимает?
– А Дарью ты знаешь? Со вчера?
– Нет. Не знаю. Её Люда знает – они в одной школе учились. Люду –то ты помнишь? Инопланетную мурзилку. Адрес тебе ее черкануть?
– Черкни. А почему это вдруг – мурзилка?
– Мурзилка она мурзилка и есть.
Мы потрепались еще недолго, допили пиво, потом он намекнул, что мне пора и я резко засобирался. Уже когда я почти ушел, Ник заметил:
– Самолеты – это еще как-то можно понять…
– Ну…
– У меня вот девушка…
– Ей пятнадцать?
Он рассмеялся.
– Ей восемнадцать! И вообще, что было, то прошло! Она охотовед. Так вот, с той вообще что случилось – страсть! У нее ни с того, ни с сего так обострилась чувствительность тела год назад, что до нее дотрагивается какой-нибудь незнакомец – а у той оргазм, аж до судорог. А ей на учебу в автобусе ездить. Чуть сознания не теряла от кайфа. Мегаторч.
– Что же, вообще кто угодно дотронется – и привет семье?
– Не кто угодно. Есть, она объясняла, просто касания. Прикосновения. А есть касатки.
– Каскатки. – покатал я на языке словцо. – Пожалуй, с самолетами мне повезло.

5. Возвращение

Люду я нашел часа через два. Университетский вообще такой район, что два часа – это рекорд. Как будто его нарочито заселяли исключительно людьми, которые патологически не умеют указывать дорогу. Той, естественно – не было. Лишь бабушка из-за двери посоветовала мне зайти вечером. Нормально. А что я буду делать до вечера в этой дыре, где ни одного бара? Тем не менее, я решил не отступать. Есть у меня такая фишечка – любое, самое бесполезное дело стараться закончить. И вовсе не из-за силы характера, скорее наоборот, просто если я его сейчас не закончу, то уж точно – никогда.
Прогулялся. Увидел магазин и попросил там одноразовый станок. Продавщица посмотрела на меня и заметила:
– А пенка вам не нужна?
– Конечно же, нужна.
– Для какого типа кожи?
– Для самого нежного. Мне, знаете ли, даже туалетная бумага не всякая подходит.
Продавщица начала смеяться без удержу. Я подождал пару минут, пока у той кончится истерика, но та утихать и не думала. Тогда я вышел. Может, она перед обедом раскурила косячок? Чтобы ловить от работы хоть какое-то удовольствие? Все равно странно. Обычно над моими шутками не смеются. Карма такая.
Зато кафешку я сразу нашел. Занял столик в пустующем зале, заказал пива и попытался дописать один старый рассказ. Ничего не выходило. Все герои, независимо от возраста, пола и профессии вели себя как идиоты, выглядели, как идиоты, и разговаривали с друг другом, как идиоты, а едва чуть-чуть задумывались, начинали нервно курить. Это самый плохой признак. Значит, автору не нужно заниматься литературой, к творчеству это имеет мало отношения, а нужно ему купить пачку красных Chesterfield. Трудно быть писателем, если ты мальчик. А может, я буду белочкой? В общем, я заказал еще пива, закурил и задумался о Люде.
Когда той было тринадцать, отец, только что сваривший ей пельмени, пригладил ей челку и сказал:
– Я выйду за сигаретами в ларек.
С тех пор прошло еще тринадцать лет, но он не вернулся. Может, в том ларьке не было сигарет? Тела его не нашли. Нигде. Похоже, его не убили. Он просто растворился в воздухе. Может, у него была какая-нибудь романтическая связь на стороне? Тоже вряд ли. Трудно заиметь романтическую связь, если тебе пятьдесят, ты инженер на закрывающемся заводе радиодеталей, деньги видел только в кино про шпионов, лыс, как коленка, а зовут тебя Гаврила Андроникович.
В общем, Люда росла, росла и выросла в особу настолько ранимую и нервную, что можно было сказать без ошибки – если подкрасться к ней сзади и заорать ей в ухо – «У-у-у», то она, на медля ни минуты, заломив руки и закрыв глаза – сиганет из окна, разбив стекло.
Мы (совсем чуть-чуть, пока меня не выгнали) общались в редакции газеты «Советская молодежь», уже тогда у нее было четыре кошки и две собаки (все подобранные). Ещё она носила с собой черепаху и кормила ее одуванчиками. Денег у нее нельзя было занять никогда. Не потому, что не дала бы, а потому, что их по-любому занял кто-то еще. Она болела за всех – носила на последние гроши апельсины попавшим в больницу, писала одногруппницам курсовые, сдавала поношенные вещи всяким беженцам. Она переживала за индусов, переживших землятрясение и за китов, выбрасывающихся на берег. Еще она состояла в Клубе Любителей Ролевых Игр, где ее называли Феечкой и считали совершенно неземным существом. Еще бы. Сердце у нее было больше, чем у землян. Как у бизона просто.
Зачем она пошла в журналистику? Ума не приложу. Правда, она не была из тех, «кто с «лейкой» и с блокнотом, а то и с пулеметом», она вела колонку в приложении под названием «Город Женщин», некий колхозный вариант «Cosmopolitan». Колонку полезных советов. Однажды я сдуру предложил ей написать статью на тему «Как познакомиться с парнем, которому ты только что сделала минет в его автомобиле». Собственно, с тех пор мы и не разговаривали.
Так и день прошел – в воспоминаниях.
А вечером мне повезло. Она была дома и, хотя страшно удивилась, но была приветлива, проводила на кухню и напоила чаем, даже с вареньем.
– Расскажи же, наконец, что тебе от меня нужно?
– А просто так я зайти не мог?
– Знаешь, не мог. Ты напряжен и все время смотришь как-то так, несдержанно, что ли. Значит, что-то тебе надо.
Каждый из нас мнит себя великим психологом. Вся разница, что одни разочаровываются, когда узнают, что это не так, а другие – не очень.
– Ты Дашу знаешь? Невысокая брюнетка. Четкие такие скулы. На правой щеке – родинка. Я хотел бы побольше о ней узнать.
– Зачем? – сразу насторожилась она, – Ты что же, ее знаешь?
– Не очень. (Не мог же я ответить – со вчера.)
– Так зачем?
– Есть на то свои причины. Понимаешь, (хитрый взгляд якобы в сторону) в ней есть какая-то тайна. Эта тайна может иметь отношение ко мне, а может, и не очень, но мне важно ее узнать. Не хочешь – не рассказывай, дело твое. Где у тебя курят?
– В коридоре, – сразу смутилась она.
Я знал, что делал. Женщины потому и не идут в шпионаж. Для подавляющего большинства из них нет искуса больше, чем поведать свежую тайну. Даже если это и не тайна вовсе. Как я уже говорил, каждому хочется считать себя великим психологом. На этот раз факир был трезв и фокус удался – стоило мне вернуться из коридора, она уже кипела от необходимости поделиться.
– Дай слово, что то, что ты узнаешь, ты не используешь ей во вред.
И такая решительная она в этот момент была – просто фантастика.
– Могила.
– Мы познакомились в девятом классе – ее перевели из другой школы. Она тогда совсем другой была. Знаешь, серенькая такая мышка, она носила очки и волосы в хвостик зачесывала. А еще у нас в классе был парень – Ромка. Он в футбол играл. Самое запоминающееся лицо на классной фотографии. Он на любой фотографии выделялся бы .Все девчонки перед ним на цыпочках ходили. И на дискотеках все старались о него потереться.-
– И Даша?
– Да ты что? Она и на дискотеки-то не ходила!
– Я в смысле – на цыпочках?
– Ну, что есть, то есть. Но она сильно робкая была. Даже на уроках, пока не вызывали – руки не поднимала. Школу она закончила с золотой медалью, но подруга у нее была одна.
– Ты?
Это было несложно угадать. Аутсайдеры тянутся друг к другу, а я сильно сомневался, что Люда в школе рулила.
– Ну да. После школы все разбрелись кто куда. Рома, так тот в педагогический поступил, потом, со второго курса, поступил в армию. А Даша собрала вещички, мне одной позвонила, и в Москву.
– Зачем?
– Ой, я не знаю. Честно. Я не спрашиваю – она не рассказывает. Она вообще только с годик, как вернулась. Но чем бы она там не занималась, времени даром она не теряла. Она, похоже сделала пластику на лице. И глаза еще. Она теперь без очков, и взгляд у нее – лазер просто. Чем она сейчас занимается – тоже сильно не распространяется, но деньги там идут. Факт.
– А вернулась она зачем? Ты говоришь, она там в таком шоколаде, зачем возвращаться?
– Выйти замуж за Рому. Он у нее занозой в сердце сидел. Вроде как для полного образа счастья. Тот чем то занимался, ни богу свечка, ни черту кочерга. Сейчас он у нее работает. Водителем. Он и тому рад, мне кажется. С тех пор, как он с футболом завязал, у него мало что получается. Он думает, вытянул у жизни выигрышный билет.
– Так, – говорю, – это же очень счастливая история. Мечты сбываются.
– Ты думаешь? Ты ее просто не знаешь. Она сама себя сломала об колено, она за эти годы всего сама добилась. Всю себя положила ради мечты. А мечта приходит домой, разваливается в кресле в грязных носках, дует пиво и смотрит футбол по кабельному. Она столько работает, она такая целеустремленная, а ради кого? Она до сих пор та девчонка с хвостиком, которая смотрит на него снизу вверх, но страх быть отвергнутой мешает ей заговорить. Она заслуживает счастья! Настоящего ! А не мужика, без конца пьющего теплый чай и ждущего, когда ему еще раз повезет!
В ее голосе звучала настоящая боль.
– Иногда стоит вернуться, чтобы понять, что возвращаться не стоило. – сказал я, и сам испугался, насколько громко и пафосно это прозвучало.
Мое время кончилось. Мы еще немного поговорили о том, о сем, голова у меня уже хрустела от выпитого днем пива, поэтому я особо не блистал.
Потом я шел по улице и думал. Думал о том, какого черта я напросился на эту историю. Шерлок Холмс недоделанный. Вот, выслушал от полузнакомой женщины о жизни женщины и вовсе не знакомой. Что это даст мне? С самого начала это можно было понять. У меня было ощущение, словно я нечаянно разбил редкостной красоты вазу в доме, куда меня никто не звал.
Я чувствовал усталость. Я шел домой. К крысам и тараканам, к макаронам «Макфа» в тумбочке, к своим выходным, вечернему пиву, к своей музыке, подальше, подальше.

6. Кошка и телевизор

Я, в общем-то умею готовить. Не то, чтобы у меня рецепты спрашивали, но я способен на большее, чем поджарить яичницу, а бывало, и на шесть персон стол варганил. Умею, но не люблю. Когда в восемь, усталый, как боксер – полутяж после тренировки, сил хватает только на макароны. Но сегодня день был особый, поэтому я решился на окрошку. Только я ее квасом залил, как в дверь постучали.
– Открыто! – крикнул я.
Чистая правда. Меня ограбили месяца три назад, замок я с тех пор так и не сменил.
Вика.
– Ох, привет, Вик! Заходи! То есть, не заходи. Ты за хлебом не сходишь?
– Ага, значит, ты теперь так гостей встречаешь? Что еще у тебя в хозяйстве не хватает – шампуня? Спичек ?
– Понял. Вино или пиво?
– Вино. Только, пожалуйста, не братский вермут. Я морально не готова. Денег дать?
– Да есть чуть-чуть.
– Я забежал в магазин, успел как раз до закрытия. В винах я не разбираюсь, то есть я всем говорю, что разбираюсь, но не разбираюсь. Я всегда беру какое-нибудь красное сладкое, а потом говорю – «Вот это, мол, ничего!» — Вот и тогда я взял пару «каберне», хлеба и назад побежал.
Вика уже осволась. Она вообще всегда быстро осваивается. Ее хоть на орбитальную станцию «Мир» зашли, благодаря ее мягкому эротизму там стало бы значительно уютнее. Хотя после того, что она мне понарассказывала про свою родную хату, про банки вишневого варенья, пролетавшие над головой (это вообще отдельная история и совсем не моя ) я этому удивляться перестал. Для нее домом было то место, где лежала ее тень, а зубную щетку она всегда носила с собой.
Мы поужинали (получилось, честное пионерское, очень здорово) и за сигаретами и «каберне разговаривали.
Большую часть разговора я наглухо забыл. Сначала Вика травила про свое бывшее общежитие, как стоит любой машине посигналить под окнами, как через минуту распахиваются двадцать –тридцать окон. Мне интересно – сколько же из девиц из педагогического идут работать в школу? Похоже – ни одной. Все поголовно учатся там с целью, набравшись образования, как можно выгоднее дать, а затем пилить мужа – эх, ты, сволочь, поломал карьеру.
Потом я – про свою совершенно неповторимую работу физруком в Детском Оздоровительном лагере «Восход». Где-то на середине Вика вдруг рассмеялась. Я смутился. Байка была смешная, но не настолько, чтобы гоготать лошадью.
– Открытие! – все давилась смехом она, аж с каким-то всхлипом.
– Что?
– Открытие? Понимаешь, день открытия?
– И?
Тут до меня дошло.
– Ах ты черт!
– Ты меня проводишь?
– А куда же я денусь?
И в самом деле. На часах было уже два с чем-то. На Карла Маркса пошаливают.
Поиск круглосуточной аптеки занял не меньше часа. То есть их было много, и все круглосуточные, но все закрыты. Может, у них какие-то свои сутки ?Наконец мы допекли некую умирающую от недосыпа провизоршу и вернулись. По пути я заглянул в подвальчик еще за парочкой. Там сутки нормальные.
Дверь у меня была открыта. Может, забыли прикрыть, может, заходил кто. Представляю, как он обломался. Поживиться у меня было совершенно нечем. Телевизор только. Да гори он огнем! Вика зашла первой.
– Подожди меня. Я стесняюсь. – И снова рассмеялась. Я кивнул.
– Штопор дай только.
Взял штопор, откупорил одну и хлебнул из горла. Так и есть – гадость. Походил немного, отпил еще – нормально. Из окна коридора до рези в сердце остро пахнуло осенью. Я постучал.
– Полет проходит нормально?
– Да заходи.
Вика уже нашла комплект чистого белья (я держал их с десяток, а потом все сразу приволакивал в химчистку – на вес). Я же говорил – она быстро осваивается. Расстелила оба матраса – себе и мне. Между ними – бутылка «каберне» и пепельница.
Я выключил свет и уселся в кресло у окна. Это всегда было хорошее время, когда мы перед сном курили и разговаривали. Еще с тех пор, когда мы вроде были как мальчик-девочка. Сколько же прошло с тех пор? Год? Два? Не так уж и давно, если посмотреть под другим углом.
– Тебя не удивило, что я пришла?
– Ты девочка взрослая. Надо будет – сама расскажешь.
– У меня депрессия. Это случается. Гренадин вот пью. Нормально.
– Давно известно – лучшее средство от угнетенных остояний духа – я. Применять строго по назначению врача.
– Я боюсь просыпаться одна. – продолжала она, как будто не слыша, Иной раз вызвонишь какого-нибудь мачо, он по утрам так вломит, аж до хруста. Понимаешь, не зря проучилась одиннадцать классов. А иной раз – никак. Совсем никак.
– А я, значит, не мачо?
– Ты? Антош, да ты же к вечеру уже пьяный всегда. Да и зачем?
С Викой было здорово общаться в том плане, что она регулярно перешагивала ту грань искренности, которая присутствует в разговорах нормальных людей. Даже и любовников. Раз, два и готово. Не надо ничего выдумывать. Не надо напрягаться.
Я почти добил бутылку. Аккуратно, стараясь ее не потревожить, разделся и занырнул под одеяло. Как только закрыл глаза, меня сразу же начало катать на карусели. Это ощущение надо было срочно преодолеть, иначе ночь могла быть чревата неожиданностями.
– Знаешь, у меня в детстве был сосед по площадке.
– Я думал, ты уже спишь?
– А я и сплю. Так вот, был у меня сосед – почтенный такой старичок, карамельками меня угощал. Я тогда еще совсем маленькая была. Он каждый вечер включал телевизор и спать уходил. Ну, из-за стенки слышно было, как он храпит. Я все думала – для кого?
– И?
Что-то особенное есть в ночных разговорах шепотом. Людям вообще надо как можно чаще шептаться.
– Однажды я забралась на дерево перед домом, скрылась там в листве и ждала до позднего вечера. Представляешь, он телевизор кошке своей включал! А та сидела и смотрела. Чтобы ей не скучно было, во дела?
– Офигительно, – сказал я. А что я еще мог сказать?
По улице проехала машина, и по потолку поползли тени.
– Мужику просто надо было хоть о ком-нибудь заботится.
И закурил последнюю. На тот день.

7. Невозможная птица

Я проснулся рано, но Вика уже ушла. Работящая она. В комнате было темно, в окно стучал дождь.
– Накрылся мой выезд на природу! – подумал я, и не ошибся ведь!
Нашел в себе силы подняться, но тут выяснил, что решился на это напрасно и побежал в туалет. Вот она – лучшая диета. Хотите сохранить стройность и грациозность? Мешайте пиво с вином и можете есть все, что угодно – вам это не повредит! Какие белки? Какие жиры? Пиво с вином и все в ажуре! Мерзко только.
Есть еще один способ, но он для экстремалов. Помнится, в одну прекрасную ночь один мой знакомый зашел в гости к другому моему знакомому (для простоты – А и Б) с литром наперевес. А Б работал сторожем в Центральном Парке Культуры и Отдыха. Плеснули они, значит, на сковородку и захотелось им развлечений и экшна. А где же их взять. А под боком! Аттракционы! Бесплатно! ( У Б все ключи.) Среди них – «цепочка», ели кто помнит с детства.
– Ты, – говорит Б , обращаясь к А, – запрыгивай и пристегивайся. Я дерну рубильник, и пока скорость не набралась, как раз успею!
Все у него удалось, но ведь для того, чтобы слезть, кто-то еще должен дернуть рубильник, об этом они как-то позабыли. Освободились они под утро, но по килограмм пять, я думаю, с них ушло.
Мне было очень туго, но я напомнил себе, что пить три дня подряд – это клиника, а здоровье надо беречь.
Так начались мои выходные.
Не сказать, чтобы я провел их бесполезно. Я устроил постирушки. Убрался (даже два раза!). Помедитировал. Это запросто. Как-то я пригласил к себе одного паренька (мне показалось нелепым платить полную стоимость за квартиру, в которой я почти не бываю), потом он, конечно же, сбежал, не вынеся постоянных дебошей, но перед тем все же успел купить раму для картины. Он это объяснил так, что если ему попадется тот холст, который бы он хотел у себя повесить, по-настоящему захотел, без дураков, место для него уже будет. Так вот, глядя на пустую раму, висящую на стене, и пытаясь представить себе, что там должно быть, очень быстро достигаешь того состояния, что только и остается, что гонять луч света по чакрам. Прослушал новые поступления. Это одна из самых приятных моих обязанностей – пределять, что заказывать. Два джазовых диска мне очень приглянулись, не исключено, это потому, что я в джазе не сильно разбираюсь, а на третий – нет. Это был русский рэп, и все вроде как надо: хороший ди-джей, хорошие тексты, хорошо начитывали, но никакого позитива – сплошная боль и злость. Самые темные стороны человеческой души. Иногда поражаешься, с каким талантом и упорством люди превращают свою жизнь в свой личный ад.
Посмотрел телевизор, наконец. Столько телевизора зараз у меня никогда не было и, наверное, уже и не будет. Бесконечные шоу – вот, где настоящая жизнь, черт подери, люди приходят в студию и без напряга выигрывают пылесосы! Я даже когда сам с собой в подкидного раскидываю – не выигрываю. Пойти тоже, что ли, на какое шоу. Хотя вряд ли – если ты нефотогеничный, пылесос тебе не светит. После шоу – новости. Все как всегда. Война всех против всех не утихает ни на минуту. На месте Лайки я бы основательно подумал, прежде чем возвращаться на эту планету. К вечеру – самая колбаса. Что-нибудь осторейтинговое, потом фильм, потом еще новости, потом еще что и еще фильм. Самые интересные фильмы, безусловно, показывают ночью. В первую ночь я посмотрел «Грязных блондинок», во вторую – «Грязных бдондинок-2». В третью «Грязных блондинок» повторили. Кризис в кино, понимаешь?
Не то, чтобы мне было одиноко, но я хотел, чтобы кто-нибудь забрел ко мне по пути и принес свою радость или свою печаль, зарядил меня как-нибудь однозначно, сдвинул с этого странного состояния нейтральности. Но никого не было. Я был, как Лайка перед запуском ракеты, она еще здесь, с нами, высовывая свой длинный розовый язык ,она улыбается фотографам, но от остального мира ее уже отделяет прозрачное стекло шлема. Между ней и остальными уже граница. Еще раз повторюсь, мне не было плохо, но было бы значительно легче, если бы рядом был кто-то.
Люди вообще часто бывают одни. Процентов пятьдесят пять времени – точно. Даже касаемся мы друг – друга, если верить Никовой девушке, девице, судя по всему, нервной – неправильно. Мы что-нибудь делаем, другие узнают, если это хоть чуть-чуть им интересно, если она хоть чуточку пересекается с их жизнью – рождается история. Эти истории мы или рассказываем, или не рассказываем. Если повезет, то в истории нашей жизни кто-нибудь появляется, ваши истории пересекаются, другие говорят «они», а наше одиночество на время исчезает. Далее еще что случается, и это тоже история. Мы рассказываем эти истории другим, бросаем их в людей, как бросают в море письма в бутылке, надеясь на ответ, или не надеясь. Истории – наша возможность заявить миру о том, что мы существуем. Хуже, если никто не встречается, тогда-то мы сосредотачиваемся на работе, покупаем шмотки, или ударяемся в некую религиозную секту, где некрасивые девушки поют всякие уродские псалмы, и тянут из нас деньги, или еще что-нибудь придумываем, голь на выдумку хитра. И это тоже история.
– Размышлять о такой фигне, – пришло мне в голову, – излишне. Толку – ноль. Понту – ноль. Все равно, как по Гавайям в шубе из песцов рассекать.
Подумал, и решил, чтобы отвлечься содеять нечто, общественно-полезное. Выходить из дома под дождь не тянуло, поэтому моя общественно-полезная работа была такова. Я сел, сконцентрировался, нахмурил лоб, да так, что у меня уши на сантиметра два вверх поднялись и написал три стихотворения. Таких, что не стыдно – восемнадцать слогов и ни о чем. Вырвал эти листки, сделал из них самолетики. Это не так-то просто, ибо руки у меня – как крюки. Выпустил их из окна. Вдруг некто, любящий стихи «под Японию» развернет и улыбнется ? Не факт, конечно, сам бы я не развернул. Одного из них, когда он уже пропланировал по улице Ударника и исчез из моей жизни, мне стало безумно жаль – получилось очень красиво.
С самолетиками такая фишка. Мне ее рассказала очень экспансивная девушка, так что для того, чтобы история получилась, надо научить бумагу бумагу заразительно смеяться, яростно жестикулировать и время от времени выхватывать из моих рук зажженную сигарету (пару затяжек, больше нельзя – бросила), но это выше моих сил.
– Представляешь, говорила она, как-то раз в марте девчонки, с которыми мы снимаем квартиру, принесли бухгалтерский журнал. А там – выкройка – птица журавль. Оригами, так это называется? Поздравление с 8-ым марта. С праздником, дорогие женщины! Когда я прихожу, они уже битый час все пытаются его собрать. Я сразу же все дела – побоку, в атаку, дайте в руки мне баян, мои самолетики в школе дальше всех летали. Любит меня ветер. Да на! Эта невозможная птица, наверное, каким-то ненавистником человечества была придумана! Я ее и так и сяк, а она и не так и не сяк, подлюга! Только за полночь, когда вся комната уже завалена бумагой, плюнула такая и раз, ногой! Не выходит и все тут! Ты помнишь историю про японскую девочку, которая после Херосимы в больнице миллион этих птиц собирала? Да? Так вот, если бы у нее был тот чертеж, «с праздником, дорогие женщины!», она куда быстрее дуба дала бы! Невозможная птица!

8. Улыбка

Вечером последнего дня моих выходных я вышел на улицу за сигаретами, и нос к носу столкнулся с той самой Дарьей, «знакомой незнакомкой». Она как раз выходила из супермаркета с огромным пакетом, из которого кокетливо высовывался ананас.
– Ой, привет!
Она на мгновение задумалась, кто же я такой, потом вспомнила и приветливо кивнула.
– За покупками собралась?
Вопрос, конечно же, идиотский. Что еще можно делать в магазине – дрова рубить?
Она кивнула еще раз.
– Может, нам заглянуть в бар неподалеку? Посмотреть на рыб?
Вот он я – она не помнит, как меня зовут, а я ей такой – пойдем, мол, в бар, на рыб посмотрим. Чудо – человек!
– Пожалуй, не сегодня. Меня ждут.
– Ладно.
А что, в самом деле? Я узнал о тебе историю, которая мне абсолютно не нужна, не подскажешь, как я могу ее использовать, или, на худой конец, забыть?
– У меня к тебе еще вопросик, ничего? У Ромы день рождения скоро, ты, как мужчина, может, посоветуешь, что подарить?
Я провел по подбородку. Да уж, кстати, кстати.
– Бритву. Только хорошую.
– Да купила уже. «Brown». Она хорошая?
– Лучшая. Это та, которая, с самоочисткой? Тогда лучшая.
– Слушай, давай попозже поговорим, у меня времени нет совсем. Не обиделся? Позвони как-нибудь, при случае. Договорились!
Улыбнулась и побежала.

Вот и поговорили. Я совершенно не представлял себе, что ей сказать, поэтому и не звонил, а когда придумал, узнал, что они уже переехали. В Москву. Или в Казань. Или в Хантымансийск – город, где сбываются мечты. В сущности, мы так и остались незнакомцами, множеству людей стоит оставаться незнакомцами, так легче не разочаровываться друг в друге. Так Барри Гиффорд говорил, не я. Как едешь по трассе, а машина, идущая впереди тебя подмигивает, мол, «менты впереди», а потом каждый по своему маршруту, чтобы более никогда не встретиться и не подмигнуть друг – другу.
Потом и я уехал. Тоже очень далеко – в Пионерск. Занимался я там всяческой ерундой – подкармливал аистов, например. И отвечал на вопросы Марины, без меры доброй женщины пекаря (это судьба, когда твой вес шкалит за 160, быть добрым, это все, что тебе остается). Например, такой:
– Послушай, ты же учился в университете, ты должен знать. Нас вот всю жизнь учили, что Ленин любил детей. Это правда?
Что тут можно сказать? Как-то выкручивался.
Эти четыре дня я вспоминал редко, в общем, и вспоминать особо было нечего. Только ту, последнюю улыбку, пожалуй.
Все люди улыбаются по своему. И каждый по-своему очень хорошо. Просто одни улыбки тебя почему-то трогают, ты смотришь на них , и понимаешь, что что-то меняется в тебе. Ты уже никогда не будешь прежним, и мир меняется. Как будто все цветы разом распускаются. Это очень сложно объяснить, но ты понимаешь, что не будь вот той секунды – и ты стал бы беднее.
Вот и тот случай таков. Иногда жалел даже, что у меня не было фотоаппарата, чтобы раз ее и щелкнуть, сложить вчетверо – ввосьмеро, и навсегда в нагрудный карман, где хранишь самое необходимое – паспорт, сигареты, ключи, когда бросаешь курить – орешки, доставать, как прижмет, согреться и снова обратно, на закоулки памяти, в шкатулку в форме сердца, до следующего раза, до следующих воплощений, когда, может быть, станешь рыбой, деревом, ребенком или облаком. Может быть, тогда ты поймешь, что же все таки случилось с тобой.
Наверное, это тоже история.