Кэти Акер

Кэти Акер (Kathy Acker) - "сводная сестра киберпанка и прямая наследница Жоржа Батая", культовая постмодернистка, оказавшая потрясающее влияние на киберпанк. Родилась в 1945 (по другим данным в 1943 или 1947) году в Нью-Йорке. Умерла 30 ноября 1997 года. От рака. Рака всего: груди, печени, селезенки, легких, поджелудочной железы, кости и т. д.
В 1960-х входила в нью-йоркский поэтический кружок Джерома Роттенберга. С конца 1960-х перешла на прозу.
В начале 1970-х уехала в Европу после скандала в связи с выходом трех книг, написанных, соответственно, в 1973, 1974 и 1975 годах, когда термин постмодернизм еще не выродился в культурное и экзистенциальное алиби политики всеприятия: "Младенчески невинная жизнь Черной Тарантулы, написанная Черной Тарантулой" , "Мне снилось, что я нимфоманка: фантазмируя" (первая фраза: I absolutely love to fuck) и "Взрослая жизнь Тулуз-Лотрека, написанная Анри Тулуз-Лотреком", последняя из которых была изъята из продажи в магазинах США.
Стилистическая дерзость этих книг еще не отвердевает в большой стиль (панк, киберпанк, денарратив, деконструкция, будут перебирать критики), открытия еще не стали приемом, а в неслыханной доселе от женщины (женщины?) интонации смешиваются захватывающие дух одержимость и какая-то безудержная, вплоть до ощущения, что порой она кричит благим матом, искренность. Пришел шумный успех. О ее книгах начинают писать, что они - этакая гремучая, рок-н-ролльная версия "Критики чистого разума", вышедшей из-под пера маркиза де Сада, версия, соединившая радикальную форму и запретный язык. Ранящая и подрывная (низвергающая) литература.
Побег из Штатов в Англию, жизнь в Старом Свете в начале восьмидесятых, возвращение в Новый. Романы "Большие надежды", "Кровь и срач в средней школе", "Дон Кихот", "Моя смерть моя жизнь, написанные Пьером Паоло Пазолини", "Империя бесчувствия", "Памяти идентичности", "Моя мать: демонология".
Названия говорят сами за себя. Главные темы остаются неизменными: сексуальность, язык, насилие, власть, письмо. Безумие. Тело. Откровенные заимствования из классиков, начиная с Диккенса и де Сада и кончая Уильямом Гибсоном, провоцируют обвинения в плагиате. Акер, этот хакер от литературы, возражает: я не занимаюсь плагиатом, я присваиваю. То есть пользуюсь чужим материалом, а не выдаю его за свое, и хотела бы, чтобы другие точно так же пользовались моим. Возможно, это прозвучит не политкорректно, но я люблю мужчин. У меня нет проблем с парнями, зато с обществом - уйма.
Жанры, которые она присваивает, провозглашая эру того, что Жан-Люк Нанси по другому поводу как-то назвал "литературным коммунизмом": автобиография, порнография, детектив, научная фантастика. Эти "низкие" жанры под ее ножницами (берроузовский принцип cut-up) превращаются в исповедь-пытку. Одержимая, она шьет себе дело. Якшается с байкерами, занимается бодибилдингом, покрывает тело татуировкой, протыкает себя "железом". От феминисток ей влетает за мазохизм. Пишет от первого лица панкующего Арто, проституток Лотрека и Ван-Гога, жены Батая, самого Батая, убийц-маньяков, сексуальных жертв, де Сада, О (героини скандально известного порнографического романа Полины Реаж). Литературные знаки, знаки литературности трещат по швам. Кто говорит? Кто пишет? Например, о самоубийстве матери (тема, переходящая из текста в текст)? Или о кровосмешении? Каков пол этого "кто"? Интимное признание? Но общество только и делало, что вымогало признание: в преступлениях, грехах, мыслях, желаниях, снах, болезнях, мастурбациях, детстве. Этот императив вошел в кровь и плоть литературы. И Акер возвращает этой литературе, этому Другому, его же императив в обращенной форме. Она словно бы говорит: вы хотите признаний? Вы их получите. I absolutely love to fuck.
Подобный терроризм (или психоанализ наизнанку, провоцирующий аналитика-читателя поменяться с автором-пациентом местами) входит в моду. Это правда. Правда и то, что она умирала долго и страшно. Друзья возили ее в альтернативную клинику в Тихуану. Ей нечем было дышать. Она сражалась с болью и в последний миг отказалась от морфия. Приняла только немного валиума для успокоения. Два часа спустя врачи повынимали катетеры и отключили аппаратуру. Друзья, которые были рядом, decided to take off the piercings together.