I m tired...

--Я устал... Устал каждый день гоняться за всякими ублюдками-малолетками, обкуренными молокососами, которые изнасиловали какую-нибудь дамочку или избили прохожего, отобрав деньги.--Джон сидел в большом кресле, изредка отхлёбывая кофе с каким-то второсортным коньяком из своей чашки. Напротив него сидел Федосеев с точно такой же чашкой в руках. Он понимающе покачал головой. Джон, заметив это, вспылил - коньяк явно подействовал.
--Да что ты понимаешь? Тебе хорошо - ты холостой. А у меня, между прочим, жена и дочка есть. Виктории пятнадцать - всё время пропадает на улице. Знаешь, как я трясусь, когда она уходит гулять со своими друзьями? Где гарантии, что, в очередной раз, придя домой в шесть утра, Вика не скажет, что её изнасиловали или что-то в этом духе? А вдруг "так называемые друзья" - такие же поганые панки, как и те, с которыми мне приходиться встречаться ежедневно и... мне страшно за неё. Да и денег всегда не хватает. За ловлю гадов полицейский Департамент платит совсем мало. Это называется - неоправданный риск.--он отпил из чашки.--Но на более высокую должность я не тяну, вот и приходится бычить, каждый раз ожидая, что какой-нибудь наркоман тебя пристрелит...-- Джон напрягся, вытянул вперёд корпус, зрачки его глаз расширились - противный коньяк в сочетании с не менее противным кофе развязал ему язык.
--Нет, Лёха - я решил. Доработаю эту неделю в полиции, а потом брошу всё к чертям собачьим и стану... водителем, например! Работка, конечно, грошовая, но там хотя бы не так опасно. Возможно, придётся пахать на двух работах сразу - ну ничего! Устроюсь в цех по переработке пластмассы. Днём буду водить тачку, а вечером работать в цеху,-- в глазах его горел огонёк решимости. Поняв, что заговорился, произнёс:
--Ну ладно, заболтался я тут с тобой, спасибо за кофе,-- он поставил чашку на стол--Мне пора - множество панков ещё разгуливает на свободе. Он спародировал фразу робокопа "Где-то совершается преступление" и улыбнулся. Проводив Джона, Федосеев поставил диск Korn, прошёл на застеклённую лоджию и, постукивая ногой в такт тяжёлой гитарной музыке, проследил за выходящим из подъезда полицейским.
 

 Day, is here fading
 That's when, I would say
 I flirt with suicide
 Sometimes kill the pain
 I can always say
 'It's gonna be better tomorrow'
 Falling away from me
 

 1
 Джон Костромской вышел из подъезда, потуже затянув пояс плаща - низкая температура соприкоснулась с его телом. Пронизывающий туман висел в воздухе. Дальше пятидесяти метров ничего нельзя было разглядеть. Это удручало. Удручало отсутствие людей на улице. Это был один из районов даунтауна города Владивостока. Здесь не было небоскрёбов, больших неоновых реклам, в небе не летали ховеркары. Здесь жили отбросы общества, никому не нужные, забытые. Полицейский спускался по местами обвалившейся лестнице, перепрыгивая через провалы и обходя стороной трещины. Шесть лет в полиции научили его быть осторожным во всём. Как жутко идти по пустынной улице - хоть кто-нибудь попался бы на глаза... Проходя последнюю ступеньку, он почувствовал тяжесть в правой ноге. Повернув голову, Джон чуть было не вскрикнул - чьи-то руки вцепились в него выше голеностопа. Раздался приглушённый, наполненный горем и страданиями, голос:
--Парень, помоги мне, пожалуйста - помоги мне! Я боюсь тумана, боюсь одиночества, боюсь тишины. У меня была квартира, я жил в ней со своим приятелем Сергеем. Мы вместе собирали отходы и питались ими. Но вот уже неделя и... три дня, как моего единственного друга случайно убил полицейский, гнавшийся за преступником. Сергей никому не мешал - просто копался в мусорном баке, когда его пристрелили! Господи, за что?!-- бездомный заревел, как младенец, неспособный удерживать слёзы. Лицо его было покрыто сетью морщин, синяками и пятнами запёкшейся крови. Человек в плаще изумлённо смотрел на старика, а последний стоял возле него на коленях, плачущий и молящий о помощи. Уже несколько минут они находились в таком положении - Костромской был в шоке, и ему не было смешно. Бомж продолжил свой рассказ, всхлипывая время от времени и останавливаясь, чтобы прочистить нос и вытереть под глазами одной рукой - вторую он крепко держал на ноге полицейского:
--После этого я начал бояться тишины, я думал тишина меня раздавит. Начал бояться, что у меня отберут квартиру, а меня убьют. Я перестал спать по ночам. Когда я закрывал глаза, мне начинало казаться, что кто-то стоит за дверью и ждёт, когда я усну. От каждого звука меня било по вискам. У меня начались...,-- он остановился, пытаясь вспомнить нужное слово--галлюцинации, так, по-моему, это называется? Какие-то шумы стали меня одолевать. Я чуть с ума не сошёл. Но вчера ночью я вышел на улицу, чтобы найти что-нибудь съедобное и меня избили такие же, как и я сам. Я боюсь здесь оставаться и боюсь возвращаться домой. Пожалуйста, забери меня с собой, не оставляй здесь - мне страшно!
Джон как-будто проснулся, увидев кошмарный сон. Чёрт, да ведь мне тоже страшно, я тоже себя погано чувствую! Вслух он сказал:
--Извини старик, но я не могу тебе помочь - мне самому жить тяжело, прости,-- чувствуя, как сжалось сердце из-за сожаления к старику, полицейский потянул свою правую ногу, но бездомный не отпускал, сцепив обе руки. Тогда Костромской с силой дёрнул её на себя, отчего ослабевший человек повалился на грязный асфальт. Он комично крякнул и, валяясь на земле, ещё долгое время просил не оставлять его, выкрикивая призывы о помощи в чёрную, безжалостную пустоту ночи. Как будто что-то перевернулось внутри, комок подступил к горлу. С чувством стыда и опустошённости Джон пошёл дальше, не оглядываясь.
 

 Your feelings
 I can't help but rape them
 I'm sorry, I don't feel the same
 My heart inside is constantly hating
 I'm sorry, I just throw you away
 

 2
 Дождь. От него становится неуютно. Он сковывает тебя, как-будто чувствуя, что человек находится в его власти. Ты пытаешься убежать от него, спрятаться - но он везде. Даже сидя дома в удобном кресле, за чашечкой горячего чая, чувствуя тепло, исходящее от стен твоего жилища, стоит лишь повернуть голову, посмотреть в окно, как на тебя находит уныние, и на место радостного, солнечного будущего приходит серое, грустное настоящее.
 Подойдя к круглосуточной китайской закусочной, Джон купил что-то отдалённо напоминавшее гамбургер в жёлтом бумажном пакете с надписью "Правильное питание - залог здоровья (Fast-Food Productions)" и пачку сигарет "West". Перекусив, он закурил, ожидая появления попутных машин. У него не было собственной, а так как сегодня был выходной - не мог взять служебный ховеркар. Дождь лил, не переставая заполнять ямы на дороге и тротуаре водой с небес. Взгляд упал на разбитый машинами и временем асфальт. Пыль, грязь и вода слились вместе, создав чёрное месиво вдоль бордюр. Полицейский, как зачарованный, наблюдал за расходящимися концентрическими кругами в лужах. На улице не было никого, за исключением китайца в закусочной, с жадностью смотревшего на Костромского по причине отсутствия других людей в это время суток и, очевидно, вынашивавшего планы по вытягиванию денег из одинокого прохожего. Машин всё не было. Джон посмотрел на часы - стрелки показывали почти половину первого ночи. "Почему я не вызвал такси, когда был у Лёхи?" Он бросил бычок в лужу - огонёк жизни мигом погас - и отошёл к китайцу. Тот быстро оживился - глаза загорелись, показав тень капитализма, зубы оголились в хищной улыбке:
--Чево зелаете?
--Телефона нет?-- полицейский инстинктивно приложил руку к уху, изображая трубку.
Продавец очень удивился такому повороту событий - на лице его изобразилась растерянность, но через секунду он вновь начал улыбаться:
--А? Телефона? Нет телефона,-- акцентируя на букве "а"-- может быть есё гамбургир или вы хотите лапсы - у нас превосходна лапса!
Джон посмотрел в сторону дороги - туда, где она скрывается под покровом тумана:
--Да пошёл ты...
На горизонте появился размытый свет осиротевшей автомобильной фары. Он подошёл к бордюру тротуара. К обочине подкатила старая наземная колымага, выкрашенная в характерный жёлтый цвет и имеющая надпись "TAXI" на боках. Корпус машины был измят, коррозия металла давала о себе знать по ржавым дырам на крыльях и капоте авто. Боковые окна, по причине отсутствия стёкол, были затянуты мятым целлофаном, по которому стекали причудливо изогнутые струйки воды. Предчувствуя, что другого варианта может и не быть, Джон подошёл к машине, предварительно нащупав с внутренней стороны плаща шестизарядный револьвер образца 1984 года. Костромской дёрнул за ручку - та с треском оторвалась. Несколько сконфуженная улыбка посетила его лицо. Водитель протянул руку назад и открыл заднюю дверь изнутри. Полицейский сел, пытаясь разглядеть то, что было в салоне. Подсветка, видимо, давно уже не работала. В кабине сидел один водитель, лицо которого он не смог рассмотреть - тот сидел не поворачиваясь.
--...Тут у вас ручка... оторвалась,-- виновато сказал Джон.
--Ничего..., я знал, что рано или поздно это произойдёт,-- в голосе не было издевательства, скорее усталость.--Может, дверь для начала закроете.
Костромской снова сконфузился, оттого, что забыл закрыть за собой дверь и тут же исправил это. У него возникло желание посмотреть в зеркало заднего вида, но такого не оказалось.
--Куда едем?
--Вторая речка, северный квартал,-- очнувшись, сказал он.
Таксист уверенно нажал на "газ". Машина тронулась, заскрипев старой подвеской и захлюпав шинами по лужам. Стрелка спидометра, окончательно уверившись в несостоятельности своих мечтаний о светлом будущем, даже не шелохнулась. Дождь барабанил по крыше, превращая звук разбивающихся капель в какую-то зловещую музыку. Внезапно водитель заговорил.
 

 Everyone is looking at me
 I can't get out of bed
 There is evil in my head...
 

 3
--Значит, едем в Департамент полиции,-- его голос излучал уверенность, как-будто он сам ему об этом только что сказал.--Вас прямо там высадить или на пару домов раньше?
--С чего вы взяли, что мне надо именно туда?-- человек на заднем сиденье попытался придать своему голосу как можно больше непринуждённого недоумения.
--Ну, вы же полицейский, не так ли? Полицейских сразу видно, даже, если они не в форме. Я сразу понял, что вы коп по вашим движениям, взгляду, когда ещё подъезжал к обочине,-- несколько секунд они молчали, затем пассажир, понимая, что не имеет смысла дальше отрицать, что он полицейский, произнёс:
--Да, я - коп, ну и что?-- человек за рулём начал его раздражать. Воздух в кабине, казалось, наэлектризовался. Можно было почувствовать статическое пощипывание на собственной коже.
--Да нет, ничего. Просто интересно - всё-таки ни каждый день приходится подвозить живого полицейского,-- возникла пауза, как-будто он обдумывал следующее предложение.--Мне интересно, что вы чувствуете, когда делаете людям больно, когда их убиваете?-- водитель поторопился со следующей фразой,-- ведь на улицах сейчас стало так много преступников, что оставаться бесчувственным просто невозможно!
Полицейский был потрясён. Парень, явно, был не в своём уме, интересуясь подобными вещами. Дождь стал ещё неистовее, ударяя по крыше, как-будто, раздобытым в каменоломне, отбойным молотком.
--Я бы не хотел отвечать на этот вопрос - это личное...
--Как скажете, вы не обязаны отвечать. Я же сказал, что мне просто интересно.
Машина остановилась. Через лобовое стекло обозревалась неизвестная улица.
--Почему мы остановились?
--Я просто хочу вам кое-что показать,-- водитель сунул в рот сигарету, повернулся к пассажиру и чиркнул спичкой. При слабом свете этой лучинки впервые можно было разглядеть лицо таксиста. Особое внимание привлекала кожа. Вся левая сторона, от подбородка до виска, была изрыта ужасными шрамами. В щёку въелась какая-то чёрная гадость. От свисающей кожи брови левый глаз был затенён и, казалось, не имел глазного яблока.
--Мои шрамы... Хотите узнать, откуда они?
--Нет, не стоит,--озабоченно сказал полицейский. В памяти всплыла статья в "Новостях" про то, как два пьяных копа напали на какого-то парня(он им чем-то не понравился) и избили его дубинками со свинцовым стержнем. Через пару дней их головы нашёл возле мусорки Департамента полиции один из дворников.
--Давайте выйдем - мне надо вам это показать.
Вылезши из машины и очутившись под дождём, они направились к багажнику. Тут полицейский вытащил револьвер и приставил к спине таксиста.
--Стой на месте, если сделаешь хоть одно резкое движение, твой мотор заглохнет,-- тот не двигался,-- а теперь открывай багажник, медленно.
Водитель подчинился. Дверь багажника открылась, и перед ними оказалось два обезглавленных трупа в полицейской форме. Похоже, они пролежали там около десяти дней. Кожа вся набухла, покрылась трупными пятнами. В нос ударила вереница ужасных запахов. Полицейский был в шоке, его как-будто парализовало - он не мог пошевелиться, когда надо было действовать. Водитель развернулся, чтобы нанести удар ножом, но тот перехватил его руку своей свободной. Оба повалились на землю.
--Я ненавижу копов!-- яростно закричал убийца, пытаясь достать лезвием горло противника. Последний отчаянно сопротивлялся - сил у таксиста было явно больше. Кончик ножа неумолимо, сантиметр за сантиметром, приближался к его шее. Он сумел развернуть дуло револьвера в сторону правого плеча убийцы и нажал на курок. Выстрел в упор был настолько сильный, что плечевую кость раздробило. Куски её разлетелись в стороны. Одежду и лицо заляпало кровью. Полицейский скинул с себя кричащего от боли водителя. Встал, тяжело дыша, склонился над преступником:
--За что..., за что ты сделал это с ними?
Раненый, держась за своё плечо левой рукой и быстро вдыхая и выдыхая через рот, остался лежать на мокром асфальте.
--За то, что я... урод, что я ненормальный,-- его голос изменился - в нём было много жалости и злобы одновременно.--Вы все в этом виноваты и... ты тоже! Поэтому... ты умрёшь.
--Мы все когда-нибудь умрём...
Его глаза осматривали копа. Увидев у того в руке оружие, он начал улыбаться:
--Ну, давай! Пристрели, убей меня. Тебе же нравится убивать, да? Как и мне. Я сказал: убей меня!
Левой рукой он схватил валявшийся на земле нож и с невиданной силой бросился на полицейского. Револьвер последнего выстрелил, не оставив убийце никаких шансов. Пуля попала в грудь. Маньяк шлёпнулся на дорогу лицом вниз. Из его рта потекла тёмно-красная кровь, растекаясь по асфальту и тут же смешиваясь с дождевой водой. Уставший, но непобеждённый, коп поплёлся прочь...
 ...По экрану пошли титры, ознаменовав конец "Полицейского и осуждённого". Человек на диване давно уже спал - он видел этот фильм тысячу раз и каждый раз засыпал, когда главный герой садился в машину, чтобы в конце разобраться с маньяком. За окном дождь...
 

 I feel the reason, as it's leaving me
 No, not again
 It's quite deceiving, as I'm feeling
 The flesh made me bad
 

 4
 ...Барабанил по крыше, превращая звук разбивающихся капель в какую-то зловещую музыку. Внезапно водитель заговорил.
--Чёртов ливень... Читал в газете, что эти дожди опасны - там в них кислотные примеси какие-то. Раннее облысение и импотенция в одном флаконе - чудесно, неправда ли?
Джон согласился. Дождь навеял на него усталость - рука, обнимавшая до этого рукоятку револьвера, медленно разжалась. Таксист казался типичным водителем, которому нескем поговорить. Единственное, чего сейчас хотелось Костромскому, так это поскорее очутиться дома, проверить - спит ли дочка, и присоединиться к мирно спящей жене... А потом, утром, он проснётся и предаст своё свободное время чтению воскресных газет и полицейских сводок..., потом позавтракает...
--Эй, мистер! Приехали,--толкал его таксист.
Он дремал... Расплатившись по счётчику, цифры которого остановились на отметке в сто двадцать рублей, полицейский вышел из машины и побрёл дальше по тротуару. Сонливость начала потихоньку пропадать с первыми глотками воздуха. Наверное, это чёртов коньяк с кофе... Он посмотрел в небо - за чёрным покрывалом не было ничего видно, только косые полосы дождя нещадно били по лицу. Да... облысеть, точно - недолго,--заметил про себя Костромской и выругался из-за того, что не взял зонтик.
 А вот и Департамент полиции, где он получил квартиру шесть лет назад. Многих, надо заметить, привлекала возможность получения квартиры, которая, к тому же, находилась в том же самом здании, что и сам Департамент. Люди частенько шли работать в полицию ради этого. Джона же надоумил пойти туда его дядя, который сам был полицейским и любил говорить, что, только служа здесь, ты будешь застрахован в этом чёрством мире... Подъездные ступеньки довели его до лифта, дверцы которого открылись автоматически.
--Добрый день, мистер Костромской,-- поприветствовал его противный женский голос, донёсшийся из динамика. Он был запрограммирован желать доброго дня всем служащим, входящим в лифт, независимо от времени суток.
--Триста тридцать пятая,-- монотонно произнёс полицейский.
Скоростная кабина понесла его на сорок девятый этаж... На пороге стояла его жена, в одной ночной рубашке, с растрёпанными волосами, она плакала.
--Женечка, дорогой мой - Вики нет!-- Джон подхватил обессилившую жену, обнял её.
--Как... - нет?
--Она пошла в какой-то клуб, сказала, что придёт рано, не позже одиннадцати... Уже час ночи, а её нет!-- она вся дрожала, волосы на голове спутались, глаза покраснели от слёз.
--Вернётся...-- он посадил Кристину на диван, а сам пошёл на балкон.
Дрожащими от волнения руками прикурил сигарету, затянулся... Может, я был с ней слишком строг... Ну да, бывало, что запрещал ей ходить в ночные клубы, читал морали - но это ведь для её же блага!.. Чёрт, что я несу, а? Она вернётся, погуляет и придёт - мало ли чего там... Но это его не успокоило. Почему всегда, когда мы начинаем беспокоиться о людях, которые нам дороги, которых мы никак не можем дождаться - наше сознание начинает играть с нами, создавая образы, подкидывая домыслы, в которые не хочется верить, но которые и не задумываются нас оставить в покое. Вот и сейчас в голове у Костромского вертелись такие мысли, о которых дети и старики говорят: "страшные". Он, уже второй раз за этот день, не мог пошевелиться, не мог повернуться, зайти в комнату и успокоить бьющуюся в истерике жену. Он, может быть, даже не замечал её громких рыданий, уйдя в такие глубины своего Я, возвращаясь из которых нередко утверждают, что видели Бога, или небеса, или - и то, и другое вместе.
 А в воздухе царил запах сгоревшего топлива пролетающих ховеркаров, запах этих самых дождевых примесей и тот необъяснимый запах, который присутствует только в больших и запруднённых городах. В таком "коктейле" растворится любой алкогольный напиток, но это не значит, что к вам придёт трезвость ума, наоборот - голова нальётся свинцом и всё тело обмякнет. И вам обязательно захочется прилечь, и, уверяю, вы так и сделаете - пока от "свежего воздуха" у вас не заболела голова.
 ...Ну, здесь хоть почище - внизу, всё-таки, грязи больше...
 

 Each day, more frightening
 All of us wanna die
 The pressure's tightening
 I don't even want to try

 Should I take all the stupid bullshit
 What makes them think they can get away with it?
 I’m not happy
 I wish they'd just...
 

 5
 Она не вернулась. Весь следующий день Джон провёл в молчаливом спокойствии. Он не читал воскресных газет, и аппетит у него пропал. Он просто молчал. Такое поведение пугало Кристину ничуть не меньше, чем отсутствие дочери. Она обзвонила всех её друзей, но никто ничего не сказал или не хотел говорить. Ночью она обнаружила мужа, лежащим на балконе без сознания. Он очнулся в пять утра и с тех пор не обмолвился с ней не словом. Неизвестно, какие мыслительные процессы происходили(и происходили ли вообще)в его мозгу, но ничего подобного с ним, явно, раньше не случалось. Что-то, что давно тревожило и накапливалось в подсознании, видимо, разорвало защитную оболочку разума и рвало сейчас острыми когтями нити, связывающие душу и сердце.
 В понедельник Костромской вышел на работу. Вечно общительный и весёлый, он практически не замечал своих коллег по работе, отвечая на вопросы исключительно односложными фразами. Пренебрегая служебными полномочиями, он съездил в два ночных клуба, но не узнал никакой информации относительно Виктории. Остаток вечера провёл дома...
 Работа помогла ему немного расслабиться, собраться с мыслями. Он вспомнил об одном клубе, в котором частенько бывала дочка - "Морское дно" и заехал в него на патрульном ховеркаре. Дождь намочил Джона, едва тот вылез из кабины. Он пошёл по направлению к вывеске "Морское дно" - круглосуточно. Мимо проходили люди, с зонтиками или без, некоторые одевали капюшоны. Обычно, это были торговцы наркотиками или запрещёнными препаратами. Лица прохожих были чем-то озабочены. Вот,--подумал он.--идут люди и не подозревают, что у меня большая проблема - они думают, что их проблемы самые важные и им нет до меня дела. На самом деле им действительно не было до него никакого дела. Каждый человек шёл, думая о своих проблемах и как их решить. Вот, например, Костя Житников в синих потёртых джинсах и клетчатой рубашке - он задолжал хозяину триста баксов за квартиру, его выгнали с работы за пьянство и он в полном дерьме. А вот Белла Маркосова в жёлтой мини-юбке - девушка вульгарная. Нет клиентов - тоже проблема. Ну, в такой дождь у всех клиентов, наверное, импотенция... Этот старик, Иосиф Бельский, скоро умрёт, если не сделать операцию по пересадке сердца, но он этого не знает. И, слава Богу - пусть доживёт спокойно (всё равно у него нет таких бешеных денег на операцию). Паренёк, только что прошедший мимо - явно, наркоман. Посмотрите на его бледное, измученное ломкой, лицо. Ему, точно, нужна доза, но где взять денег? Всё упирается в эти бумажки, за которые люди убивают друг друга и других, и неважно, в каком обществе ты живёшь - бедном или богатом. В чёрном, циничном и до неприличия продажном мире - деньги решают всё. И посреди всего этого Костромской был песчинкой на морском побережье, всего лишь ещё одним маленьким человеком со своими маленькими проблемами, волнующими только его. Даже, если прямо здесь загнусь, никто не подойдёт...
 Внутри было шумно. Кто-то пил, кто-то курил, остальные отрывались под дикую смесь трэша с панк-роком. Полицейский подошёл к стойке бара, сделанной в виде полукруглого аквариума, наполненного экзотическими рыбками и прочей атрибутикой моря. Бармен подозрительно посмотрел на Джона.
--Что надо?--Костромской предусмотрительно оставил полицейскую форму в машине, чтобы не распугивать посетителей, но бармена, похоже, не обманешь.
--Водку с соком,--надо быть вежливым.
--Каким?--бармен не очень-то дружелюбен.
--Апельсиновым,--но он сюда тоже не любезностями пришёл обмениваться.
Пока человек по ту сторону стойки наливал и смешивал напитки, полицейский рассматривал клуб. Да уж... и в правду "Морское дно",--подумал он, акцентируя на последнем слове. Почему его девочке так нравилось это место... по крайней мере, она в нём чаще бывала?
--Пожалуйста,--пробасил толстый бармен с немереным количеством колец в обоих ушах, подавая коктейль. Так то лучше. Надо показать зверю, что ты пришёл не за ним - теперь можно.
--Спасибо,--сказал Костромской, взяв в руку стеклянный бокал.--Позови Гейли.
Толстяк опять подозрительно посмотрел на него, но отказывать уже было поздно. Он отошёл в противоположный конец стойки, взял телефон и набрал одну цифру - начал с кем-то говорить - прижимая трубку к уху, обернулся и встретился взглядом с полицейским. Тот улыбнулся в ответ. Бармен положил трубку, подошёл, сказал:
--Подождите, сейчас хозяин придёт.
Джон стал ждать, попивая из бокала. Под его левой рукой, лежащей на стойке, проплыла мини-акула. Он проследил за ней. Та вальяжно двигала плавниками, изгибалась всем телом, и, в конце концов, схватила какую-то мелкую рыбёшку своими зубами. Всего миг - и проглотившая свою жертву акула поплыла дальше. Лишь пятнышко розовой крови, растворяясь в воде, напомнило о том, что произошло. Баланс. Нет баланса. Даже в маленьком экомирке они не смогли сделать полноценную жизнь. Оказывается, что хищники правят не только среди людей. Рыбки, правда, всё равно ненастоящие, но... чёрт побери - так просто не отличишь! Где, правда, а где - ложь. Наверняка это нравится толпе - смотреть, как сильные пожирают слабых, а в таких заведениях, как это, всё делается в угоду толпе.
 Дверь позади стойки открылась, из неё вышел человек лет двадцати восьми с длинными волосами и пирсингом нижней губы. Он был одет в разноцветную майку и кожаные штаны. Гейли - хозяин заведения.
--Джонни! Какими судьбами?--он улыбался, разведя руки в стороны в знак дружелюбия.
--Дело есть,--сдержанно ответил Костромской, пожав тому руку.
--Пойдём ко мне, там поговорим,--приглашает он. Полицейский, взяв недопитый коктейль, последовал за ним. Хозяин, в отличие от бармена, более гостеприимен - или он "под кайфом" или у него есть, что скрывать.
Они прошли мимо двух амбалов, которым тот кивнул, и очутились за круглым диванчиком, перед которым стоял прозрачный столик с кальяном. Ложе со стенкой повернулось, тем самым, отгородив их от другой части клуба. Здесь они могли поговорить.
--Хочешь вдуть?--сказал Гейли, предлагая трубку кальяна. Для того, чтобы усыпить мою бдительность или для того, чтобы развязать мне язык..., но ведь он не дурак - этим меня не усыпишь, тогда зачем? Неужели думает, что я употребляю подобную дрянь?
--Нет, спасибо...
--Тогда, ты не возражаешь?
--Пожалуйста,--он затянулся сладким дымом. От дурманящего запаха Костромскому стало нехорошо, и он прикурил сигарету, чтобы немного перебить едкий смог.
--Так какое у тебя дело, инспектор?--он всегда называл его "инспектор", хотя тот им не являлся.
--Моя дочка, Вика, часто бывала у тебя,--начал полицейский.
--Да... Вика, хорошая девочка...--он засмеялся.--то есть я хотел сказать да, она частенько здесь тусовалась.
Он перестал смеяться.
--Извини... - дурь хорошая просто.
--Извинить за что?--Джон злобно сжал кулаки - правый, пустой и левый, с коктейлем. Он был в раздражении.
--...Джонни... это шмаль на меня подействовала, я...,--ублюдка надо было колоть, пока он растерялся. Костромской рванулся к Гейли через стол - бокал с остатками спиртного упал со столика и разбился - схватил того за майку.
--Слушай сюда, она пропала в субботу, её видели в тот день у тебя...
--Она зашла ко мне ненадолго, чтобы выпить сока и ушла...
--Ты знаешь, так что говори, потому что, если с ней что-то случилось - я тебя закопаю...--Гейли отвёл испуганный взгляд на двух подбежавших охранников.
--Всё в порядке,--они ушли. Полицейский отпустил его и сел. Тот оправился, пытаясь уровнять дыхание, громко выдохнул через рот.
--Хорошо, но клянусь - я здесь не причём!.. Она побыла у меня с часик, потом ушла,--увидев напряжённый взгляд своего собеседника, он продолжил.--Но я слышал, что её увезли на "БАМ"...ну, знаешь, там старое здание есть...сейчас дам координаты...
Гейли достал блокнот с ручкой и стал записывать числа, потом вырвал его и отдал полицейскому.
--Кто её увёз?--голос был напряжён не меньше, чем взгляд.
--Слушай, Джонни, я не знаю.
--Знаешь...
--Но меня могут закопать...
--Тебя закопают, если не скажешь, а твой клуб прикроют.
--За что? Я же не занимаюсь тут ничем противозаконным!
--Не смеши людей, Гейли, я найду - за что.
--Но у тебя нет полномочий...
--У моих коллег - есть.
--...Ну, это какая-то новая банда - они только недавно сюда приехали, про них ничего толком не известно.
--А что известно?
--Известно, что они похищают людей и... держат их в том здании... может - работорговцы... я не знаю!
--Ладно,--Джон встал, чтобы уйти.--приятно было побеседовать.
--Джонни, а мне за это что-нибудь полагается? Как никак - я рискую,--сказал Гейли, смотря на поворачивающегося полицейского своими испуганными глазами.
--Сочтёмся.
--Эй, инспектор! Ты мне ещё за бокал разбитый заплатишь!--обиженно закричал ему вслед хозяин "Морского дна", но Джон был уже далеко.
 

 Hey Daddy
 They are taking me
 Away
 By biting
 Facing me (what soul)
 My soul
 They're eating
 Please help me
 

 6
 Старое муниципальное здание в районе заброшенной стройки... Сейчас Костромской хорошо видел его через боковые окна своего патрульного ховеркара. Он чувствовал, что, если дочка там, то ей угрожает опасность, а если её там нет... впрочем, об этом даже не хотелось думать. Пока полицейский мчался сюда, облетая другие ховеры и яростно сжигая топливо, он связался по рации с шефом полиции и запросил прислать ему наряд. После долгих уговоров шеф "дал добро" и пообещал выслать помощь в ближайшие сорок минут. Он решил не ждать.
 На часах было без четверти десять, значит, подмогу можно ждать не раньше двадцати минут одиннадцатого. Чтож, у меня есть около получаса для самостоятельного обследования. Он проверил свой револьвер и положил обратно во внутренний карман плаща. Также у него имелся типичный полицейский пистолет. Кольт второй модели - неплохая вещица. Автоматический, удобно располагающийся в ладони, с плавным спусковым крючком. Красные индикаторы с левой стороны показывали количество патронов в магазине. Всего десять патронов и запасная обойма. Он открыл бардачок и извлёк её из него. Положив оружие в правую руку, а обойму в карман, он вышел из ховеркара.
 Дождевые капли, ударявшие по лицу, заставили Джона прищурить глаза. Выйдя из теплоты и уюта патрульной машины на сырость и холод улицы, он почувствовал себя малышом, которой настолько мал, что ничего не может делать, кроме как кричать и плакать. Серое обшарпанное строение было заодно с дождём. Оно мрачно нависло над ним, пугая своей старостью, заброшенностью и желанием раздавить человека... Сиюминутный ступор прошёл - полицейский с пистолетом в руке вошёл внутрь.
 В утробе здания стоял затхлый запах многолетней запущенности, света не было. Косые его лучи пробивались с улицы через окна, двери и другие отверстия. В любом из тёмных углов мог кто-нибудь притаиться. Как хотелось сейчас Костромскому выбежать отсюда, дойти до машины и взять там фонарик. Но он не мог этого сделать, потому что знал - если он выйдет отсюда, то больше никогда не зайдёт опять. В глубину здания расходились два коридора - налево и направо - с рядами офисных дверей. Вверх уходили восьмиступенчатые лестницы, перемежавшиеся небольшими пролётами, свет из окон которых заливал ступеньки бледно синим. Чёрт! С чего начать?.. С подвала... но где этот чёртов подвал? В любом здании есть подвал, но вопрос: где - внутри или снаружи?.. Он услышал шаги - кто-то спускался вниз по лестнице! СТОП! Это всего лишь стук дождевых капель по полу через разбитое окно на третьем этаже. Джонни, дорогой, не сходи с ума, это говорит старый дом. ТЫ НИЧТОЖЕСТВО! ТЫ НИЧТОЖЕСТВО! ТЫ НИЧТОЖЕСТВО!
 Полицейский вновь оказался на улице. Самообладание вернулось к нему. Пыль, старую мебель и прочие принадлежности заброшенных офисов он оставил позади. И разбушевавшееся воображение тоже, он надеялся. Костромской обошёл фасад дома и сзади обнаружил приземистый вход в подвал. На двери висел замок. Стреляй в замок, Джонни, но помни, что за этим последует! Он выстрелил, разбив крепление - сорвал поломанный механизм - вышиб дверь ногой, целясь в проход. Как и следовало ожидать, там никого не было. Ступеньки провалились в темноту. Хозяев не было дома, если у подвала вообще есть хозяева. Полицейский осторожно начал спускаться. Лестница привела его в длинный коридор - в подвале кто-то есть - иначе, зачем вдалеке горела бы настенная лампа? Наверное, его уже услышали и готовятся к достойной встрече. Шаг за шагом Джон подкрадывался всё ближе к источнику света. Над потолком проходили трубы, с них капал конденсат. Он подумал, что от дождя, этой мерзкой сырости нет покоя нигде. Под ногами шибуршали крысы - они тоже не любят дождь и пытаются спрятаться. Слева от лампочки, закреплённой на трубе, виднелся проход. Подкравшись, он заглянул туда. В довольно большом помещении за столом сидел лысый парень в очках и наушниках. Он слушал плеер, напевая себе под нос и мыл в каком-то растворе хирургические принадлежности. Костромской вышел из-за угла, переступил воображаемый порог, целясь тому в грудь. Парень ещё секунду напевал простой мотивчик, а потом замолк, подняв голову и увидев совершенно не того, кого ожидал.
--Подними руки,--махнул он ему пистолетом. Руки в одноразовых перчатках повиновались.
--И сними эти чёртовы наушники!--шёпотом произнёс человек с пистолетом. Тот снял их. Поднялся из-за стола и отошёл на полметра.
--Здесь ещё кто-нибудь есть из твоих? Кивни,--парень покачал головой.
Не отводя взгляда от хирурга, Джон потихоньку отходил к столам, напоминающим хирургические. Там кто-то лежал. Пацана нужно убить, Джонни, ты знаешь, но твой грёбаный копский менталитет этого не позволяет... так сделай хоть что-то! Полицейский выстрелил парню в правую ногу. Тот упал набок, скорчившись от боли, и заорал, пачкая перчатки в собственной крови. Джон повернулся, посмотрел на стол, чем-то напоминающий хирургический. Там лежала его дочь. Её грудная клетка медленно поднималась и опускалась. Да, Джонни, это твоя дочурка, твоя Вика. Она без сознания сейчас. Видишь, у неё сбоку кровавые бинты? А ты знаешь, знаешь, Джонни, что самое страшное? Самое страшное, Джонни, это не то, что она без сознания, а то, что она без селезёнки! Без селезёнки, Джонни! ЕЁ ОТРЕЗАЛИ! Понял ты, наконец, что это никакие не работорговцы, а продавцы человеческих органов, Джонни! А ты знаешь, сколько сейчас стоит селезёнка? А печень? А сердце, Джонни, знаешь, сколько стоит? Хотя как ты можешь знать... ты же меня не слышишь... ТЫ САМ СЕБЯ НЕ СЛЫШИШЬ! Но ты догадываешься, о чём я? Неправда ли, Джонни?
 Он плакал. Он не делал этого с самого детства, но это уже не детство. На полу лежал хирург, то и дело вскрикивая и подвывая от боли - под него натекла солидная лужа крови. В помещение вошли истинные хозяева...
 

 Can somebody help me?
 All I need is some pain
 Not just for me
 

 7
 Двое парней в кожаных куртках и потёртых синих джинсах. Один направил пистолет на Костромского, другой, что постарше, ухмылялся.
--Оп-па! Ты посмотри: кто это у нас в гостях?--он мельком взглянул на раненого хирурга.--Мистер полицейский хочет спасти свою дочь, я правильно понял?
--Ах ты, вшивый ублюдок!--Джон вскочил, нацелившись на говорившего.
--А вот этого не надо, ладно? Ты хочешь, чтобы она умерла?--тот указал рукой на Вику. Его товарищ перевёл оружие на девочку.
--Только попробуй!--прорычал полицейский.
--Тогда положи ствол...
Костромской молчал, он был в смятении.
--Хорошо, ты не хочешь ложить ствол - тогда я её убью.--Напарник передёрнул боёк пистолета.
--Только не убивайте её!--умоляюще завопил Джон.
--Тогда положи пушку!--крикнул старший.
Тот подчинился. Положил Кольт на пол и толкнул ногой в их сторону. Оружие, царапая бетон, оказалось у ног главаря. Второй, с пистолетом, начал нервничать:
--Пора его кончать, Дэн, кончать и сваливать отсюда! Он же коп, здесь, может, скоро целый батальон будет!
--Заткнись и держи его на прицеле, понял?--Он нагнулся за пистолетом. Гордость и самоуверенность.
Как мне добраться до револьвера во внутреннем кармане? Эта мысль не давала ему покоя в течение последних тридцати секунд. Джонни, ты должен сам решить - что делать и когда делать. Ты должен решить это сам. Не дай им завести себя в тупик. Ты должен сделать выбор, как сапёры делают его. Но, в отличие от них, ты не имеешь права ошибаться. С одной стороны - жизнь твоей дочери, с другой - прочие жизни. В том числе и твоя, Джонни. Какой провод ты перережешь? Костромской услышал биение собственного сердца. Сейчас главарь поднимет с пола его Кольт. Два пистолета против одного револьвера. Он решился резать красный - провод риска. Рисковать сейчас было опасно, но ждать - ещё не безопаснее. Один небольшой трюк, который ему как-то рассказал бывалый патрульный. Помощник Дэна ненадолго отвлёкся, наблюдая, как главный протягивает руку к оружию, лежащему на полу. В этот момент Джон, точным и быстрым движением, вытащил из левого кармана плаща запасную обойму и кинул сидящему на корточках бандиту.
--Дэн,--тот поднял голову.--лови обойму!
Та летела по дуге, преодолевая пятиметровое расстояние между "полицейским и осуждёнными". Сработал рефлекс - парень с пистолетом следил взглядом за летящим магазином. Когда он понял, что их заложник выхватил револьвер - было уже поздно. Бандит свалился, поймав животом пулю. Джон повернулся и его, тут же, пронзила боль. Он недооценил их главаря. Всё замедлилось, Костромской наклонил голову и увидел струю крови, текущую из отверстия чуть ниже рёбер, затем посмотрел на Дэна - тот, присев на одну ногу, целился в него из подобранного с пола Кольта. В глазах - огонь победы. Он оправдал свою гордость. В том же помещении лежали два его помощника - он был цел.
--Ну что, сука...,не думал никогда, что сам же на ментовскую пулю нарвёшься?!--торговец органами злорадно улыбался.--Ну ничего - пришло время отрабатывать...
Джон не мог больше стоять - ноги стали ватными. Он выронил револьвер, упал на колени. Молодец, Джонни Инспектор - ты потерпел полное фиаско, молодец! Резкая боль уступила место тупой, ноющей, теплом разлившейся по всему телу. Сильное головокружение перешло в помутнение сознания, и полицейский обессилено упал на холодный бетон.
 ...Далёкий шум дождя, напоминающий шелестение осенних листьев на ветру из какого-то старого фильма. Розовые мыльные пузыри - и внутри каждого своя мечта, которую собираются отложить на завтра. Понятия и концепции, содержание и объём. Тысячи детей, кричащих и плачущих в один голос. На каждую группу из шести - по одному наркоторговцу... Прыжки с шестом - спортсмен не смог преодолеть мерку. Студент, заваливший экзамен по физике. Осень, знак "бесконечность"... Осень сменяется зимой - холодно... Он на льдине, посреди океана. Морские волны качают льдину - пытается удержаться, не соскользнуть. Ноги уже мокрые от воды - мокрые и солёные... Пришёл смерч, закрутил и поднял в воздух. Он летел и видел картины. Вот - старое здание с разбитыми стёклами. Это - "Морское дно" с Гейли и кальяном. Хотел зайти внутрь, спросить о чём-то хозяина заведения, но нет в запасе сил... А вот и его квартира - жена плачет, сидя в кресле. Нужно пойти туда, успокоить её, но смерч не отпускает... В каком-то поле падает с большой высоты на сухую глинистую землю. Тело свело болевой судорогой. Издалека начали кричать - наверное, здесь нельзя было падать... Он испугался и попытался бежать, но лишь вскрикнул от боли и остался на земле, вдыхая пыль. Вместо криков, послышались выстрелы. Словно страус, попробовал закопать голову поглубже, но ничего не вышло - только в волосах запутались сухие комочки грязи. Тогда - просто прикрыл голову руками. Пули разрывали воздух, свистели над ним. Одна из них вгрызлась в почву рядом с лицом. Приоткрыв глаза, можно было рассмотреть серийный номер, написанный на кончике, торчащем из-под земли: 14467205 Почка. Когда в ушах перестало звенеть, он поднял голову - в поле никого не было. Один... Так и не увидел стрелявших...
Лампа сознания Джона Костромского погасла.
 

 ******
 

 Он несколько раз ненадолго приходил в себя на протяжении почти полуторасуточного срока. Доктор разрешил посетить больного только с утра в среду. Сейчас, в двадцать три минуты десятого, перед его кроватью, на стуле, сидел его товарищ по работе - Ник Белов - и рассказывал о произошедшем.
--...ну, тут Гарри услышал выстрел. Потом - ещё один. Звук, правда, тихий был, но он возле здания стоял, наверное - поэтому и услышал. Нас с Владом по рации вызвал, ну мы на улицу выбежали и вокруг дома! А там уже Гарри ждёт - нашёл вход в подвал. ...Знаешь, Джон, это вообще чудо, что ты живой остался... Мы когда втроём туда ворвались, этот подонок уже со скальпелем был. Понимаешь, он у тебя что-то вырезать хотел! Пришлось пристрелить ублюдка. Он перед смертью Влада в ногу успел ранить и орал, что нас всех на органы перережет.--Ник замолчал, внимательно присмотрелся к Костромскому, ожидая, что тот скажет. Джон молчал, уставившись в точку на своих ногах. Врач прописал ему постельный режим и, поэтому, он лежал, изредка вставая в туалет. Пуля пробила ему правую почку - её ещё потом выковыривали через спину, а почку, благодаря стараниям хирургов, вовремя пересадили. Поставили новую - чужую. Когда он спросил у доктора, чьи органы используются для пересадки, тот ответил: "Здоровые органы умирающих или безнадёжно больных людей. Естественно с их согласия". И сейчас он думал об этом. Вика умерла от потери крови по дороге в больницу. Вот так вот: его дочь, оказывается, была "безнадёжно больна". Хотя - возможно, она действительно была "безнадёжно больна"... свободой. Свобода, которой было и так мало, манила её везде. Но у неё никто не спрашивал согласия и, Джону очень хотелось найти того..., кто это всё затеял и спросить: "Почему у Вики забрали свободу? Почему, вместо того, чтобы жить свободным человеком, она должна гнить в гробу?
--Джон, с тобой всё в порядке? Джон, ты слышишь меня?
--Да, слышу... Кого-нибудь взяли живым?
--Нет.
--А очкарик?
--Похоже, что главный перерезал своим раненым напарникам глотки. На всякий случай, видимо, чтобы не разболтали чего...--Костромской всё так же смотрел на кончики пальцев своих ног. Ник замялся, хотел ещё что-то спросить.
--Ну ладно, выздоравливай - я пошёл...
Он вышел из палаты. Больной даже не попрощался. Следом зашла его жена. Она сильно изменилась за эти четыре дня. Маска горечи обволокла её лицо. Кристина смотрела на мужа - глаза наполнялись слезами. Джону стало не по себе.
--Когда похороны?--хрипло выдавил он.
Солёная вода брызнула из глаз, губы дёрнулись, и она бросилась в объятья супруга.
--В субботу...--рыдая, ответила Кристина. Костромской прижал её голову к своему плечу, погладил по спине. Она тоже устала. Их объединило одно горе - теперь они всегда будут вместе.
 После ухода жены он остался один. На душе стало тошно. Тишина до низкого гула в ушах. На глазах - слёзы, свои и чужие. В памяти - Вика, лежащая на хирургическом столе. Отдалённый шум дождя. Внезапно защемило сердце. Режущая боль при каждой попытке глубоко вдохнуть. Джон попытался успокоиться, но, казалось, кислорода катастрофически не хватает. Казалось, вдохнуть полной грудью уже никогда не получится. Как-будто на лёгкие положили непосильно тяжёлый груз. Всё тело покрылось жарким потом. Осторожно дыша и боясь пошевелиться, он дотянулся до кнопки вызова медсестры рядом с кроватью. Последняя, прибежав, сделала укол и поставила капельницу. Постепенно железная хватка на сердце ослабла, сошла на нет. Томность разлилась по всему телу. Джон мигом успокоился, вздохнул с облегчением. Наблюдая за каплями, падающими вниз по фильтру и идущими дальше по трубке капельницы, он вспомнил сказки, которые мама рассказывала ему перед сном в далёком детстве. ...Кап-кап-кап... Но мамы больше нет. Сказка превратилась в быль, а жизнь в сказку - чем дальше, тем страшнее... Костромскому показалось, что кто-то смотрит на него. Он повернул голову - перед открытой дверью в палату стояла маленькая девочка лет семи - восьми. Некрасивая,--подумал он. Стояла и смотрела. Синева под большими чёрными глазами на вытянутом грустном лице, уставившимися на человека под капельницей. По внешнему виду можно было судить о том, что у неё какая-то тяжёлая болезнь. Наверное это сложно и чертовски обидно - болеть с таких ранних лет. Когда хочется сделать так много, хочется мечтать, а маленькая девочка выглядит, как пожилая женщина. Её рот неуверенно открылся.
--Дядя, что с тобой?--спросила она своим детским, но в то же время таким грустным голоском, что у Джона ёкнуло в груди.
--Плохо мне,--ответил он. Он не мог и не хотел врать этой наивной и светлой душе.
Девочка посмотрела на него с такой материнской добротой, как в своё время смотрела мать, что он подумал - она сейчас подойдёт к нему, обнимет и может быть поцелует в щёку, по которой скатится слеза. Но она развернулась и ушла. Улыбка не коснулась её лица - Костромской всё понял по глазам, почти что ощутил теплоту заботы. ...Он проснулся. Это был сон. На часах - почти пять утра. Просто сон. Или не просто? Так или иначе... Заснуть снова он не смог.
 

 So I'm angry for today
 Anger's the only thing I've made
 It feels like something
 No it's nothing
 

 8
 Джон Костромской вышел из парадного больничного входа, потуже затянув пояс плаща - низкая температура соприкоснулась с его телом. Был вечер пятницы. Прикурив, застучал каблуками вдоль тротуара. Дождь шел - он не мог не идти. По следам человека, дыша в затылок и, время от времени, пытаясь обогнать, ударить в лицо. Полз по видавшей виды земле, загоняя людей в укрытия или тупики. Или в укрытия-тупики. Иногда последние оказываются ложными - можно найти выход, иногда - нет. Голова и шея намокли. Джон поднял воротник - холодные капли неприятно впивались в тыльную часть - и, в очередной раз, проклял себя за то, что не носит с собой какого-нибудь головного убора, не говоря уже о такой простой и необходимой, в этом поганом мире, вещи, как зонтик. На встречу ему шли люди, каждый со своим несчастьем. Головы их были наклонены вперёд, глаза смотрели под ноги. Никто не хотел делиться горем или проблемой, они держат это в себе, как-будто этим только и живут. Да, теперь люди не смотрят в глаза прохожим, они больше не радуются по любому поводу. Даже Бог, увидев, что творится на Земле, вряд ли был бы рад...
 Костромской увидел крытую лавку с зонтиками. Продавщица, съёжившись от холода, грела руки, спрятав зажжённую сигарету между ладонями. Её грустный взгляд провожал безучастно проходивших мимо лавки. Явное отсутствие покупателей в холодную дождливую погоду отчётливо сказывалось на её настроении. Хватит с меня этого дерьма,--подумал Джон, направляясь к продавщице.
--По чём зонтики?--спросил он, доставая бумажник.
--По сто восемьдесят..., двести и... двести пятьдесят есть даже...--растерянно произнесла она. Растерянность и радость на лице.
--Вот этот - чёрный, сколько?
--...Двести,--она увидела две сотни, которые Костромской протягивал ей. Взяла - сконфуженность прошла, улыбка, милая и приятная, стала уже. Видно, было жалко, что покупатель сейчас уйдёт.--Вам завернуть?
--Издеваешься?--улыбнулся Джон, забирая только что приобретённую вещь и уходя прочь.
--Спасибо за покупку!--вслед ему издалека донёсся голос продавщицы.
--Спасибо Вам!--крикнул он, обернувшись, но она его не услышала - шум улицы заглушил запоздавший знак благодарности.
 Он раскрыл зонт - капли дождя мигом забарабанили по водонепроницаемой ткани, протестуя против такой защиты человека. Захотелось есть - больничной едой не особо насытишь желудок - и Джон направился в ближайшую китайскую закусочную. Взяв двойную порцию лапши и сто грамм рисовой водки, он уселся за стойкой под навесом и стал тщательно пережёвывать пищу. Доктор сказал ему не пить спиртное ближайший месяц, но... где сейчас этот доктор? Ведь... ему не понять. Он просто делает свою работу, верно? После небольшого поднятия настроения при покупке зонтика на него снова накатило уныние. Завтра - похороны его дочки на городском кладбище. Костромской представил эту картину: он стоит возле свежей могилы со своей женой. Жена плачет. Идёт дождь. Он мешает грязь, отчего ноги утопают в мокрой и вязкой земле. Каждый шаг даётся с трудом, а когда стоишь на месте, кажется, что тебя держат и не дают пошевелиться. Наверное, ещё будет священник, читающий молитвы и обращающийся к богу, в которого никто больше не верит, а крестятся - только, чтобы не показаться атеистами. И, конечно же, там будет его Вика - обмытая, в какой-нибудь нарядной одежде, как-будто это - праздник какой-то. Джон будет смотреть на её красивое, такое неподвижное спокойное лицо, на её закрытые навсегда глаза...будет смотреть, обняв жену и...
Ему стало тошно. Лапша, после больницы показавшаяся блаженной, не лезла в глотку. Он опрокинул содержимое рюмки в себя, отодвинул чашку с недоеденной лапшой и, сунув в зубы горящую сигарету, пошёл за угол закусочной - надо было справить нужду.
В переулке, прилегающем к китайской "забегаловке", никого не было. Возле закрытой двери, ведущей в кухню, валялась пара пустых коробок из-под консервов "Глав.Продукт". Поставив рядом свёрнутый зонтик и встав к стене, Костромской расстегнул ширинку брюк и начал отливать. Приятное ощущение разошлось по телу, когда мочевой пузырь начал освобождаться от лишнего груза. Тут дверь на кухню с громким ударом распахнулась, из неё кто-то выбежал - он не увидел, кто, потому что открывшаяся дверь закрыла ему обзор.
--Что за хрен?--пробурчал Джон сквозь сигарету в зубах. Он начал застёгиваться.
Из помещения выбежал ещё один и, явно, побежал вдогонку за первым. Он выглянул из-за двери: переулок заворачивал направо, и в нём никого уже не было. Послышались пистолетные выстрелы. Недокуренная сигарета упала на землю и была тут же потушена дождём. Выхватив револьвер, Костромской поспешил туда, за поворот. Забежав туда, он увидел человека в кожаной куртке с опущенным вниз пистолетом и чьим-то телом возле ног. Это был молодой парень лет двадцати двух. Он смотрел на свою жертву - руки его тряслись - а в голосе были нотки двенадцатилетнего пацана.
--Это же бомж... чёртов бомж...--он повернулся и увидел направленный на него револьвер.--Я полицейский, отдел по борьбе с наркотиками...--он достал удостоверение.
--Патрульный Полицейского Департамента.--сказал Джон, показывая своё. Он убрал оружие.
--...Я гнался за наркоторговцем и... случайно, убил бомжа... а наркоторговец сбежал... Что же мне теперь делать - это же... меня же упекут...--парень схватился за голову обеими руками, он был на полпути от ребяческого рыдания.--У меня дома... жена с дочкой... семимесячной - они же без меня пропадут,--он поднял на Костромского мутные глаза.--Пожалуйста, не говори никому... я тебя очень прошу...
Его взгляд напоминал взгляд голодной собаки, выпрашивающей у хозяина кусок мяса и обещающий сделать всё, что тот захочет, если даст ей. У Джона толстый ком встал в горле, во рту стало сухо, как в Сахаре после атомной бомбёжки.
--Я... не скажу.--едва слышно прохрипел он.
--Спасибо...--парень ещё секунд десять смотрел на Костромского, после чего положил пистолет в кобуру и обернулся к бездыханному телу. Оно лежало ничком в луже, где вода с неба смешалась с кровью и приобрела бордовый оттенок. О спину, смотревшую в чёрное небо, глухо разбивались капли дождя. Два пулевых отверстия виднелись в грязном ободранном плаще коричневого цвета.
--Надо закинуть его в мусорку - не валяться же ему здесь.--как-будто разговаривая сам с собой, произнёс молодой полицейский и попытался поднять тело бездомного.--Чёрт, тяжёлый...
Джон помог ему и, вместе, они положили холодный труп в стоявший рядом мусорный бак, оказавшийся для жертвы роковым, прикрыв сверху коробками и прочим мусором.
--Спасибо ещё раз... пойду, через арку выйду...--сказал парень и, потупив взор, пошёл в сторону, противоположную той, откуда он сюда пришёл. Он ещё несколько раз оборачивался на ходу, как бы не веря в то, что произошло и, каждый раз, натыкался на взгляд подвернувшегося ему свидетеля, Джона Костромского. Последний, проводив неудачливого полицейского глазами за угол, за которым тот скрылся, поспешил уйти со злополучного места. Теперь этот парень будет месяц жить в непрерывном страхе, что, однажды, ему позвонят в дверь и заберут... Может, уедет куда-нибудь, хотя куда можно уехать от самого себя? Поэтому, ему ещё долго будут по ночам сниться кошмары, где он убивает невинного человека. И он будет просыпаться на мокрой от пота простыне, как-будто всю ночь просидел в горячей ванне, размазывать пот по лбу сопливым платком и проклинать себя за то, что такой дурак... сделал такую ошибку.
 Выходя из переулка, Костромской заметил - зонт, всё так же сиротливо облокотившись о стену, ждал возвращения своего владельца. Он взял его в руки - на минуту поднял голову вверх, открыл рот - дождь лупил по лицу, заполнял небольшие углубления закрытых глаз, попадал на пересохшее нёбо и язык - и раскрыв, пошёл дальше по улице.
 ...Поганое ощущение безвыходности и неспособности что-либо изменить... уже... Два невиновных мёртвых человека висят болезненным грузом. Один из них лежит в мусорном баке, среди такого же мусора, как и он сам, другой - сейчас в морге. Хотя... морг - это та же мусорка. Людям, работающим в нём, нет никакого дела до мертвецов, они относятся к трупам, как к мусору, который нужно привести в должный вид, прежде чем закопать в землю. ...Где никто его не увидит, и никто не будет вспоминать... Завтра похороны... Эта мысль звучала в его голове уже в сотый раз, сводя с ума, уничтожая все остальные. "Ощущение грязи" окутало всё тело. Он не смог защитить себя - что же говорить о близком человеке, которого не спас. В мозгу, в который раз, прокручивалось прошлое, которое ушло, уступив настоящему... Последнее давило на сознание с силой титанового пресса, пытаясь сделать человека плоским, ненастоящим. Ноги заплетались в мыслях, мысли заплетались в голове. Всё было, как во сне: проплывающие мимо люди, размазанное отражение неоновых реклам в каплях дождя, постоянно изменяющие свой размер лужи... Шаг стал неровным, в черепной коробке заколыхались волны, глаза затянуло тёмной пеленой и тело рухнуло вниз, на, всегда приветливый, но такой неуютный, асфальт.
 Бессознательное состояние даёт организму необходимый отдых. Мы видим другой мир - без шума, грязи и криков - а потом просыпаемся, как от долгого глубокого сна, и мы не помним его.
Звёзды... Мы верим им, они указывают нам путь, на них просто приятно смотреть. Во время звездопада мы пристально смотрим на небо, пытаясь увидеть падающую звезду и успеть загадать желание. Он видел... Сквозь веки закрытых глаз он видел звезду. Одну единственную - она была высоко и светила слабым жёлтым светом, иногда вспыхивая - словно пытаясь пробиться сквозь толстое небесное полотно - и вновь угасая. Сколько же звёзд безвозвратно исчезло с небосклона? Он не услышал ответа, но знал, что эта звезда - его.
 Джон очнулся. Весь мокрый, он лежал на тротуаре - рядом со своим зонтом. У того сломались две спицы, ткань в том месте сиротливо прижалась к ручке. Прохожие, с любопытством смотря на, лежащего на мокрой земле, человека, обходили последнего стороной. Некоторые проходили, стараясь не замечать Костромского. Какая-то дамочка с диким интересом посмотрела на него, но когда тот заглянул ей в глаза, ускорила шаг и исчезла. Два парня стояли в стороне, под навесом возле газетного киоска и жадно наблюдали за пришедшим в сознание.
--Пьяный, наверное - надрался, как скотина.--подвёл итог тот, что был меньше ростом.
Джон медленно поднялся - сначала, встав на одно колено, потом, оперевшись на него рукой, встал полностью. Парни под навесом оживились. Костромской медленно обратил на них свой взгляд. Ненависть к этим двум отморозкам охватила всё его существо. Ему захотелось заорать им в лицо: "ЧТО Ж ВЫ, СУКИ, СМОТРИТЕ? ЭТО ВАМ ЧТО: ШОУ? ВЫ ВСЁ ЭТО ВРЕМЯ СТОЯЛИ И СМОТРЕЛИ, ДА? ВСЁ ВРЕМЯ, ЧТО Я ЗДЕСЬ ЛЕЖАЛ...". Зеваки, увидев в его гневном, напряжённом и продолжительном взгляде всё то, что тот мысленно обратил к ним, отстранили свои глаза от фигуры человека в плаще и стали смотреть в другую сторону. Вот так, словно и не было никакого Костромского, как-будто и не лежал он на тротуаре, вызывая любопытство у прохожих. Небольшое проявление интереса этого мира к его персоне исчезло, как только он поднялся на ноги. Этот мир любит слабых, каким был Джон, пока лежал без сознания, он любит издеваться над слабыми и пожирать их со всеми грехами. И не важно, справедливы ли эти грехи для этого человека или нет... Кстати, сколько времени он отдыхал на асфальте? На часах было без двадцати девять, но, к своему удивлению, он не смог вспомнить, сколько было до этого. Неожиданно для себя Костромской поднял голову вверх, взглянул на небо. Оно было затянуто чёрными тучами, которые без передышки поливали чёрную землю водой, и ни одной мерцающей точки не было видно. Всё правильно - другого неба он и не видел... никогда. ...Ни одной звёздочки... и с чего он вообще про них вспомнил? Но они всё равно есть - там, за тучами. Надо только найти... Джон подошёл к газетному киоску - тех двоих уже не было.
--У вас есть гороскопы?
Продавщица оторвала взгляд от книжки, посмотрела на спрашивающего и ответила:
--Да, есть. На эту неделю или на следующую?
--На эту и на следующую.--сказал Костромской, доставая из внутреннего кармана бумажник. Чёрт! Ну и грязный же ты, Джонни. Посмотри на левую сторону плаща - вся в грязевых разводах. ...Ну, ничего - дождь всё смоет, Джонни, всё... кроме воспоминаний. А воспоминания, Джонни, тянут за собой состав из таких вещей, о которых тебе никогда не хотелось бы думать.
--Восемь рублей.
--А? Что?--он посмотрел на открытый бумажник.--Ах, да! Конечно...
Он протянул ей десятку, взял два рубля сдачи и гороскопы. Свернул и положил их в карман.
 По-моему, ты сошёл с ума, Джонни. ...Хотя... чёрт тебя знает - может быть, ты и прав... Но... ...надо только найти... Но это ТЫ будешь кричать по ночам, это ТЫ будешь просыпаться в холодном поту..., потому что ДОЧКУ ТЫ УЖЕ НЕ ВЕРНЁШЬ, ПОНЯЛ? И ни он, ни она, ни Господь Бог, ни, даже, сам Сатана в этом не виноваты! А ты сам...
 Он пошёл по тротуару, мимо киосков, лавочек, неоновых реклам, манящих вывесок закусочных. Мимо людей, чёрствых, любопытных до чужих несчастий и жадных до своих собственных. Для них нет ничего занятнее смакования собственной боли, предварительно зарядившись от боли других. Он смотрел им в глаза и ничего там не видел. Вселенская пустота... Единственное, чего ему сейчас очень хотелось - начать жить заново и не допустить тех ошибок. Ни тех, ни других, ни последующих. Хотелось заснуть, а проснуться в настоящем мире, увидеть радость на лице жены, кислый вид только вставшей дочки. Увидеть небо..., настоящее небо с такими же звёздами. С миллионами звёзд... И чтобы, каждый раз, когда падала звезда - чьё-нибудь желание обязательно исполнялось...
Дождь всё так же мочил улицы города и его жителей своими слёзами. Под его шум кто-то засыпал, кто-то просыпался от ночного кошмара, кто-то, вообще, не мог уснуть. Джону оставалось только продолжить свой путь по этому миру, по этой пародии на настоящий мир. Продираясь сквозь толпы псевдо-людей со всей их неискренностью, со всеми их исскуственными мыслями. И добраться до своей квартиры, в которой его ждёт холодная пустота и, наверное, его уставшая жена, которую он ,обязательно, утешит, обняв за плечи.
 

 Keep hoping
 Nothing to spare
 So my life
 Isn't quite there
 Feel like a whore
 A dirty whore
 Such a whore
 Dirty
 My head
 By myself
 All alone
 Ripping my hair out
 I hurt so bad inside
 I wish you could see
 The world through in my eyes
 It stays the same
 I just wanna live again
_____________________________

 Благодарю Филиппа К. Дика и Westwood Studios за тот мир, образ которого я использовал в этом рассказе(«Do androids dream of electric sheep?» и «Blade Runner» соответственно).
…А также группу Korn, цитатами из чьих стихов я заканчивал каждую главу, за тот настрой, которым пропитались мои мысли, результат которых вы могли прочитать выше(«Issues»(1999), в порядке появления использовались отрывки из следующих песен: "Falling away from me", "Trash", "Beg for me", "Make me bad", "Wake up", "Hey daddy", "Somebody Someone", "No way", "Dirty") . Ещё раз: спасибо всем…


9 декабря 2002 года