Последний полярник

Они еще появляются среди нас словно пришельцы из прошлого, застрявшие в мире нелепых условностей и догм. Этакие динозавры, которым место разве в музее. Они кажутся мне беспомощными и, одновременно, могучими.
Мой друг полярник. Когда-то мы вместе учились в Арктическом училище. Отучившись он честно поехал в Арктику, я же малодушно предпочел места потеплее.
Друг работал четко, словно раз и навсегда заведенный механизм. Три года на полярной станции -- год отпуска. В конце отпуска он сидел у меня в гостях, потягивая пиво. За год он объездил весь союз, напоследок прожарился на черноморском солнышке на три года вперед. Вид спокойный как у сфинкса, слова значительные, не говорил, а изрекал:
-- Э-нет, -- тянул друг. -- Здесь суета одна. В трамвае на ноги наступают. А на полярке ближайший город в Канаде, через полюс. Вот выполните продовольственную программу, тогда может и переберусь на материк.
Я же, торопливо намазывал на хлеб халявную красную икру, на розовые, блестящие от жира пласты кромсал рыбу.
-- Так где, ты говоришь, работаешь? -- Зевал он.
-- Да там же, -- кивал я, -- в НИИ стройтехсоюзпроект.
-- А-а-а, -- тянул он, но, по-моему, ничего не понял, -- ну я сосну у тебя часок, потом в аэропорт, прямой борт на Амдерму и дальше.
И он засыпал в кресле, прямо в своей каэшке, костюме арктическом экспедиционном, или как там еще, вертелись у меня в голове забытые с училища слова.
Проходило три года. Друг снова сидел у меня в гостях, раздраженно ерзал в кресле.
-- Черт! -- Жаловался он. -- Нельзя на три года страну оставить.
У себя на севере он был уже начальником полярной станции, и в его голосе проскальзывали начальственные нотки.
-- Что за бардак?! Путч! Танки на берегах Москвы-реки. Куда ГАИ смотрит? Что-то не туда вы перестроились, видно большое ускорение взяли.
Он перевел дух, глотнул пива и продолжил:
-- Я ведь подумывал остаться на материке. На квартиру, дачу, машину заработал. Вы пока разберитесь, а я в последний раз на полярку на три года слетаю. Белым медведям перестройку с ускорением устрою, дам им просраться напоследок.
-- Ты-то как? -- Успокоившись поинтересовался он. -- Все там же? Союзперестройнекомплект?
-- Нет, -- улыбнулся я, купая пальцы в подареной шкуре белого медведя, который уже навсегда видимо просрался, -- в одном АООТ.
-- Чего? -- Переспросил он.
-- Да так, купшен-продакшен.
-- А-а-а, -- потянул друг, но, по моему, ничего не понял. -- Ладно, -- засобирался он, -- у меня через час прямой борт на Диксон и дальше.
За следующие три года я настолько замотался в делах, что долго рассматривал в дверной глазок ссутулившегося человека на лестничной площадке. Наконец, узнав давнего друга, я скинул цепочку, пощелкал замками и отворил железную дверь.
Друг был растерян, в комнате он всхлипнул, сел в кресло, бережно пристроив в коленях небольшой чемодан.
-- Чудно. -- сказал герой-полярник, -- улетал три года назад из Ленинграда, а вернулся в Петербург, Санкт?
Затем друг раскрыл чемодан и жалобно глянул на меня. Чемодан был набит деньгами. Допавловские, павловские, федоровские и геращенковские купюры, чеки Внешторгбанка, еще какие-то бывшие деньги, якутские, что ли?
-- Куда теперь это? -- Растерянно спросил друг.
-- Не знаю, -- пожал я плечами, -- может быть нумизматам, лет через двести.
Его чемодан я воспринял разве что с удивлением, зато хорошо помнил свое горе, когда обнаружил в кармане старого пальто когда-то утерянную сторублевую бумажку, давно теперь отмененную, уцененную и бесполезную. Еще один мой однокашник в похожей ситуации дал жене с моря телеграмму: "деньги на машину я прятал за умывальником".
Почтовому телеграфисту, чтобы стать автомобилистом пришлось на неделю переквалифицироваться в слесари ЖЭКа.
Надо было спешить на работу, в первый раз за все годы друг заявился ко мне утром. Я раскрыл холодильник и быстро перекидал на стол, что попалось под руку.
-- Это что? -- только и успевал спрашивать друг. -- Это как?
-- Это авокадо, -- торопливо пояснял я, -- его ножом. А это в банке пиво, его ключиком. Вот пульт от телика, не скучай, я к вечеру вернусь.
Вечером, насмотревшись телевизор, друг задал мне лишь три вопроса: Что такое холдинг? Кто такой пассионарий? И куда можно было вложить ваучер на 77 градусе северной широты, 23 градусе восточной долготы. А еще позже в этот вечер он ушел. У него был какой-то борт. Он брел по улице сквозь падающий снег, со своим чемоданчиком, и я долго провожал его взглядом из окна.
Дальнейшую историю полярника я знаю с третьих рук и в пересказе она выглядит так:
У друга все сложилось крайне удачно. Прямой борт из Пулково летел в этот день не на Диксон, а куда-то еще дальше, куда и было нужно. И там тоже было все удачно, на маленьком аэродроме раскручивал винты вертолет, собиравшейся лететь мимо полярной станции друга. Не заходя в управление он прыгнул на борт, через два часа полета вертолетчики, зависли в нужном месте над самой землей, и друг смело шагнул прямо в поднятую винтами пургу.
Вертолет тут же улетел, а друг радостно побрел к знакомым домикам.
Но вскоре радость сменилась тревогой. Не стучал дизель, не вился дымок над трубой камбуза, да и сами домики были занесены снегом по самые крыши. Торопясь, он перешел на бег, устав, бросил сначала чемодан с бумажками, затем шубу и шапку.
Станция была брошена или, говоря более красиво, законсервирована. За время отпуска друга ассигнования на полярные исследования в очередной раз сократили, к тому же не пришел корабль с запасами на зиму. Станцию закрыли, полярников вывезли на большую землю и рассчитали.
Оглянувшись вслед улетевшему вертолету полярник не нашел в сером небе даже точки. От безысходности ситуации ему неожиданно стало легко. Перед ним не стояло, как на материке, что-то скользкое и непонятное, поломавшее ему жизнь. Перед ним была лишь суровая северная природа, а такие трудности он преодолевать привык. Ему стало совсем легко.
Первым делом полярник вернулся и одел шапку и шубу, оставив в снегу чемодан. Потом подобрался к крайнему домику и стал по собачьи копать снег у стены. Он помнил, что здесь всегда стояла лопата. До нее он докопался через два с половиной часа. Дальше дело пошло веселее. Еще через час он смог открыть дверь, еще через три запустил дизель. Появились свет и тепло. Печь на камбузе прекрасно растопилась бумажками из чемодана, на плите варилась крупа. Друг резво бежал к метеобудке с психрометром под мышкой. Вскоре в небо взмыл аэрозонд. И уже через полтора часа на Диксоне с изумлением принимали метеосводку с закрытой станции. Сводки пошли как и положено, через каждые четыре часа.
Когда полярник отдыхал было неизвестно, телеграммы уходили точно в срок, лишь иногда, видимо с недосыпа, друг адресовал их в уже много лет несуществующий Главсевморпуть и лично товарищам Папанину и Кренкелю.
Через неделю с Диксона прилетел вертолет. Друг убежал от греха подальше в тундру. Не обнаружив людей вертолет улетел. Полярник продолжал гнать метео и их уже включили в общие сводки.
Вскоре слухи о воскресшей станции достигли Москвы, сразу в нескольких газетах появились статьи о северном снежном человеке, который настолько развит, что ведет метеонаблюдения, запускает зонды и мастерски владеет азбукой Морзе.
На Диксон, разобраться в ситуации, прибыла комиссия с учеными и журналистами. Снова выслали вертолет, на этот раз на нем были снегоходы "Буран", и на них за полярником долго и безуспешно гонялись по тундре.
Знавший все закоулки ставшего родным края друг легко уходил на лыжах от снежных мотоциклов.
В отместку ему разломали дизель и рацию, рассыпали по снегу последнюю крупу. Перед отлетом громко прокричали в мегафон по очереди на все четыре стороны, чтобы он за ночь одумался, а завтра его заберут на материк.
Уже к вечеру друг восстановил дизель и рацию, а в первой же телеграмме победно сообщил, что убил песца и крупы ему теперь не надо.
В конце концов его оставили в покое. Даже более, когда случалось посылать вертолет куда-нибудь в его сторону, главный полярный начальник давал команду сбросить на станцию бочку солярки и мешок с провизией, поскольку песец в мясном виде, мало того, что невкусен, но и просто несъедобен. Скидывали ему баллон с гелием для аэрозондов, волновое расписание и детали для рации.
И полярник, на всякий случай отбежав подальше от станции, внимательно наблюдал за вертолетом и потом долго махал рукой вслед.
Мне кажется, что он счастлив. Свое место в жизни мой друг нашел много лет назад, когда начитавшись про Амундсена и Скотта пришел в Арктическое училище, бухнув с порога:
-- Здесь учат на полярников?
Место он нашел тогда, а сегодня обрел и спокойствие. А куда деваться остальным мечущимся и потерявшим себя в этой жизни?
Разве я могу сообщить им, когда и где отправляется для них прямой борт в край спокойствия и уверенности?
Я и сам, вот-вот, перейду в какую-нибудь респектабельную буржуазную газету, чтобы написать о том, как джентльмен-предприниматель такой-то предпринял то-то, заработал кучу денег и ему стало хорошо. Вот только бог его знает, обрету ли я там спокойствие и уверенность.