Жизнь сараева

ЖИЗНЬ САРАЕВА
(в семи частях с прологом и эпилогом, смертью и воскрешением)

Пролог: Все умерли.

Первым умер дедушка Григорий Мокиевич. Дедушка был стареньким, и горевали по нему недолго, так как умерла бабушка, Люция Карловна. Дедушку и бабушку похоронили на семейном участке кладбища.
Сын их, Гангут Григорьевич, предусмотрительно расширил ограду, прихватив свободный участок с двумя березками. И, как оказалось, вовремя, поскольку сам вскоре умер. Жена его, Алевтина Парамоновна, умерла прямо на поминках по Гангуту Григорьевичу, когда подавилась рыбным пельменем.
Детей у них не было. Но был племянник Сараев, родители которого умерли давно. И, поскольку все остальные уже умерли, то речь пойдет именно и только о нем.

Часть 1. "Противоречия" (цель жизни Сараева)

Жизнь Сараева ткалась из противоречий, больших и малых. Умный Сараев по этому поводу заметил, что сумма противоречий и рождает единство жизни. Сараев это не только заметил, но и занес мысль в записную книжку - блокнотик. Были в нем отмечены и другие жизненные противоречия Сараева. Между трудом Сараева и его капиталом. Между тонкой душой Сараева-подчиненного и хамом-начальником, товарищем Парасюком, без оной. В наблюдении противоречий, их фиксации и философском осмыслении и видел Сараев цель своей жизни.

Часть 2."Блокнотик"

Блокнотик был главной ценностью Сараева, его отдушиной, где всякой умной мысли находилось место. В блокноте были прорези по буквам, на какую букву умная мысль начиналась, на ту букву Сараев ее и записывал. Собранные вместе умные мысли Сараева несли мощный энергетический заряд. Поэтому он разбавлял их мыслями прочих великих людей.
Сараев был скромен, признания при жизни не ждал, милостиво позволяя обществу в дальнейшем подняться до сараевского уровня. Сократовец Сараев тешился мыслью о будущем многотомном издании своих записных книжек с томом приложения в виде писем к бывшей теще Глинской-Копец.
Он задумчиво перелистал блокнотик: "5/2 от. 100 Хрп". - 5 февраля отдать 100 рублей Храпову. "Вот и пролез Храпов в историю, - подумал Сараев, - Стольник можно и не отдавать".

Часть 3. "Скотобаза"

Работал Сараев на скотобазе, в этом тоже был конфликт между самим Сараевым и местом его работы. Конфликт был так же и с бригадой, в которой Сараев грузил из вагонов и в вагоны мясные туши.
"От ума горе, и чем ума больше, тем человек несчастнее", - размышлял Сараев, - "Я несчастен", - подумав, добавил он
Туши закидали в вагон. Работяги неторопливо отсекали присмотренные куски и совали их под телогрейки. Сараева же бригадир Парасюк отправил в охрану, доложить о конце погрузки. К его возвращению лучшие куски уже вырубили, оставив всякую дрянь, кости да рубец.
"Все-таки важно осознавать судьбу, - думал Сараев, тюкая топором, двигая коровьими ребрами, как рычагами, выламывая грудину из туши, - Осознать и принять всю ее горечь и несправедливость".
Работяги покуривали у вагона.
Выломанную грудину Сараев пристроил под телогрейкой, пришлась как родная, да еще и по копыту в карман сунул, на холодец. Пришла охрана, влезла в вагон и тоже взялась за топоры. Рабочий день закончился, и бригада пошла к выходу.

Часть 4. "Снова противоречие"
(Сараев и народонаселение)

По одной из записей в блокнотике Сараева наличие противоречий вовсе не означает отсутствие единства цели. Так, например, троллейбус 25 маршрута как раз и олицетворял единство цели всех пассажиров в виде поездки по общему маршруту: от станции "11 км" до проспекта Королева. При наличии общей цели пассажиры переполненного троллейбуса вступали в конфликты между собой. А значит, подобно электрическому току, несли массу отрицательных зарядов по отношению друг к дружке. "И подружке", - добавил Сараев, когда у метро в салон влезла тетка с сумками и отдавила ногу Сараева. Пробившись к окну, она нависла над сиденьем.
Дядя в шляпе сел на это сиденье еще на кольце, честно прыгнув первым в салон, и честно намеревался сидеть до конечной остановке на проспекте Королева. Тетя поелозила по лицу дяди пуговицей на драпе, слева направо и сверху вниз. Пассажир молчал, заломив поле шляпы до обода и прижав ухо к замороженному стеклу.
Троллейбус качало и трясло, и при очередном броске тетка поставила сумки на колени пассажиру.

Часть 5. "В троллейбусе"

- Да ты ему на голову сядь, молчать будет! - справедливо возмутилась тетка, - не видишь, женщина стоит!
Мужчина двумя руками ухватился за сиденье.
- Не встану, - твердо ответил он, - У меня вообще папа блокадник. Мы с работы едем. А ежели вы на пенсию честным трудом вышли, так дома сидеть надо, а не по магазинам с сумками таскаться.
- Да мне без месяца пятьдесят пять, - с готовностью к скандалу отозвалась претендентка на сиденье, - Я, считай, последний месяц езжу, а посидеть так и не удается. На кольце в шляпах все места займут и до кольца ездят.
Сараев почувствовал укол под сердце. "Это родина", - подумал он.
Мнения пассажиров разделились, кто утихомиривал женщину, кто стыдил мужчину.
- Ну и что, что папа блокадник, - гундосил кто-то, - У меня дедушка Ленина видел издали, а я стоя еду.
Обсуждение напоминало собрание обезьян, все держались, словно висели, за поручни, да еще и качались в такт поворотам и колдобинам.
Сараева в бок закололо сильнее. "Моя родина", - подтвердил себе он.
Пассажиры решили, что тетка должна показать паспорт с возрастом или предъявить иные льготы.
Тетка, согласно документа, оказалась гражданкой несуществующего государства СССР Сучак Елизаветой Тимофеевной, действительно пятидесяти пяти лет без месяца. Гражданин в шляпе разочарованно глядел в паспорт. Его уже подпихивали, сгоняя с места.
- Уберите руки, - взвизгивал он, лихорадочно листая паспорт. ...национальность... дети... воинская обязанность... Неожиданно он закричал:
- Вот! Вот! Нашел, она же в Пскове прописана, а в нашем троллейбусе сидеть хочет...
Сараев почувствовал, что в бок уже не колет, а аж всаживается. "Грудина чертова, - подумал он, - Ребро из мяса вылезло и давит".
На кольце Сараева вынесли из троллейбуса, пару раз развернули и понесли через площадь.

Часть 6. "Смерть Сараева".

Площадь, через которую Сараев переходил вместе с другими, нарушала выведенный им принцип "От множества противоречий к единству цели". По шести подходящим к площади дорогам машины ездили, а пешеходы ходили, как хотели. Висящие на столбах дорожные знаки путали дисциплинированных и злили недисциплинированных. Сараев понял, что отсутствие единства при наличии противоположностей опасно. Все ушли вперед, а Сараев остался посреди дороги, записывая эту мысль в блокнотик. Здесь его и сбила зеленая "Нива".
Через пару минут подъехал на уазике лейтенант из отделения милиции напротив, растолкал толпу, оглядел лежащего Сараева, машину.
- Кто водитель? - сурово спросил он, доставая бланк протокола.
- Мы! Мы! - выскочили из толпы два мужичка, - Ничего не нарушали, он сам полез.
- Кто водитель? - упрямо повторил милиционер, - Ты? - и он ткнул жезлом в одного из них.
- Я передачи переключал, - отозвался он.
- А я рулил, - тут же добавил второй.
- Как же так? - удивился лейтенант, - Это же неудобно!
- Почему неудобно? - запротестовал тот, кто рулил, - Я левша, у меня и справка есть. Мне передачи левой рукой надо переключать. перегибаться, что может привести к аварийной ситуации.
- Ага, - повернулся милиционер ко второму, - Но ведь и вам тогда неудобно левой рукой переключать. Или вы тоже левша?
- Почему левша? - удивился второй, - Я спиной сидел.
- Так, спокойно, - сказал сам себе лейтенант, - На педали кто нажимал?
- Я, - тут же отозвался тот, кто рулил.
- Ну, значит, вы и водитель, - милиционер снял фуражку, вытер вспотевший лоб, надел фуражку и подошел к Сараеву.

Часть 7. "Продолжение смерти Сараева".

На дороге остался лишь очерченный углем по снегу контур тела Сараева, самого же его отнесли на скамью у фонтанчика. Из соседней детской поликлиники уже пришел врач с чемоданчиком.
- Ну, как он? - робко спросил милиционер.
- Вообще-то у нас сегодня груднички, - отозвался врач, - Ну да ладно, - и он решительно стал расстегивать ватник.
Из карманов вывалились два копыта.
При виде разломанных ребер и запекшегося мяса толпа подалась назад.
- Отбросил копыта мужик, -- прошелестело по ней.
Милиционер снова снял фуражку. Доктор робко притронулся к грудине.
- Уже холодный, - сказал он милиционеру.
Лейтенант посмотрел на хмурое, сыпавшее снегом небо и со вздохом надел фуражку.
Снежинки порошили растерзанную грудь Сараева и не таяли. Люди старались не смотреть туда, лишь изредка бросали быстрый взгляд.
Милиционер ползал с рулеткой вокруг машины, писал протокол.

Эпилог. "Воскрещение Сараева".

- Как живой, - сказала Елизавета Тимофеевна Сучак, с участием глядя на заострившиеся черты сараевского лица,
Сараев приподнял голову, сел на каменной скамье. От холода ломило спину. С кряхтением он вытянул коровью грудину из-под ватника. Еще ничего не соображая, поднялся и пошел в сторону дома. Буранчики мелкого сухого снега поднимались от его шаркающих шагов. Он шел, помахивая грудиной, ухватив ее за ребро. Толпа смотрела ему вслед. Водители "Нивы" крестились, а милицейская машина, включив мигалку, медленно ехала следом, приноровившись к неторопливым, мерным шагам Сараева.

(конец 80-ых)