Неоконченный рассказ

"... и, несмотря на жару, плавившую асфальт, выжимающую соленую влагу из прохожих, они шли обнявшись, в томлении и нетерпении сведя руки. Их длинные похотливые языки переплелись от сладострастия, кончики их поднялись вверх, как змеи, роняя капли
ядовитой слюны на асфальт. Нездоровые порождения городских трущоб, худосочные в детстве, до времени созрев и перезрев, они налились дурным соком и пухлостью. Найдя друг друга, отличив себе подобное,по одинаковой, родной снулости во взгляде, они с нетерпением и тем не менее сладостно оттягивая время, искали место. Его засаленная майка "AC DC" свернулась валиком на грязной спине. Резиновые трехрублевые кроссовки Красного треугольника были рваны и оскаливались дырками на каждом шаге. Она заправила тельняшку в вываренные до цвета капустного листа штаны. Лифчика не было, и большие мягкие груди ее ходили волнами и раскачивались в такт шагам. Когда их взгляды встречались, она вызывала на лицо рудимент целомудрия и тотчас захлопывала глаза, слепив вымазанные пополам сажей и вазелином ресницы. Когда же ее переросток-избранник косил в сторону, ее глаза разлеплялись, и она начинала подпрыгивать от возбуждения. Наглое паскудство их поведения заставляло прохожих с осуждением качать головами. Но этих, это не трогало, их не останавливало даже, что среди прохожих были малолетние дети, инвалиды и люди пожилого возраста. Наплевав на все и всех они слиплись телами, согласно, как по команде, повернулись и потрусили в ближайшую подворотню..."
- Конечно, э-э, - редактор перелистала непрочитанные страницы и заглянула на последнюю, - да, Павлин, уважаемый Павлин Геннадьевич, Вы несомненно многое повидали. у вас богатый жизненный опыт. Да и тема несомненно актуальна, современна. Только все же, по-моему, недостаточно здесь правды жизни, знания молодежи, правды... ну, словом, вы меня понимаете? И, может, поэтому...
Монолог редактора прервал телефонный звонок, и она с видимым облегчением сорвала требку и бросила ее к уху.
"Даже не извинилась, - заметил Павлин Геннадьевич, - даже не дочитала".
А голос редактора елеем растекался по комнате, тяжелее воздуха и сигаретного дыма, он снизу заполнял комнату. Редактор нежно, как кошку, гладила ладонью телефонный аппарат, ласкала его длинными, с ярким маникюром на ногтях, пальцами и пела в телефонную трубку:
- Конечно, Маразм Маразмович. Новый Гоголь явился! Такой способный молодой человек. Несомненно дарование. Конечно, поможем, наш долг.
Павлин Геннадьевич почувствовал, что сладкая липкая тошнота звуков поднялась уже до груди, понял, что еще немного, и безудержная халва слов полезет в горло, залепит его, заполнит легкие. Он вскочил со стула и прыжком очутился за дверью. "Вышлет на дом", - злобно прошипел он, задыхаясь от ненависти к юным бородатым дарованиям. На улице жара сразу ухватилась за его черный костюм. Надо было ехать в совет тех, кто избирался, участвовал, привлекался, и там жаловаться на редактора.
Солнце отражалось в пуговицах, часах и ботинках, бросало зайчики на испуганно отшатывающихся прохожих. Толпа текла по улице, делая водовороты у дверей магазинов, лотков и киосков. Трамваи не ходили, и с каждым шагом людей становилось все больше и больше. Приходилось работать кулаками, локтями и плечами, отбиваться от чужих сумок и коленок. Его отжимали в сторону и, теряя блестящие пуговицы, он проехался пиджаком об стенку киоска. Больно стукнувшись грудью о раскрытую ладонь прилавка, остановился. За витриной висели шмотки, стояли какие-то флаконы и коробочки. "Не купиш!" - с акцентом было выведено на бирках под товаром. Отдельные граждане стояли, уставившись на барахло. Их задумчивые тоскливые взгляды скользили по прилавку, нижние губы отвисли мешками и задевали Павлина Геннадьевича. Оталкивая мешки и их обладателей, он бросился бежать, далеко вынося вперед руки. Через три метра перешел на шаг. На мостовой рабочие снимали рельсы в одном ряду, оставляя одинокую, уходящую вдаль нитку. Шпалы резали пополам бензопилами, и визг их лез в уши, заставляя втягивать в воротник голову.
Павлин Геннадьевич догадался, что трамваев больше не будет. У края тротуара граждане махали проезжающим машинам, в их руках были зажаты талоны, куски колбасы, трупы куриц, пачки сахара и связки сосисок. На углу, где когда-то была стоянка такси, Павлин Геннадьевич встал впереди очереди. Живым динозавром по улице ехала желто-зеленая машина с шашечками на крыше. Грозно уперев в бока руки, Павлин Геннадьевич ждал, когда она подъедет, взглядом подтыгивал машину с шофером к себе, жестом вождя выбросил вперед правую руку, чтобы ухватить ручку дверцы.
Но, попирая справедливость, права и узаконенные положения, прошмыгнули под поднятой рукой, парой, парень в майке "AC DC" с пучком оторванных телефонных требок в руке и девица в тельняшке. Прошмыгнули и нырнули в двери машины, на секунду задержавшись и мелькнув перед Павлином Геннадьевичем задницами, обтянутыми заношенными штанами.
- А-а-а! - протяжно, во весь голос, с торжеством близкой мести закричал Павлин Геннадьевич и успел ухватиться за веревки, опоясывающие их штаны вместо ремней, - А-а, - продолжал кричать он, вытягивая их из машины, - Языки! Языки! - гремел его бас над улицей, перекрывая гомон толпы и визг бензопил, - Пусть они спрячут языки! Не сметь переплетаться!
Переросток со своей сексапильной подругой очутились в кольце выбегающих из подворотен старушек. Люди у киоска повернулись мешками в их сторону. Кольцо вокруг все увеличивалось, бабули бежали уже с соседних улиц, и Павлин Геннадьевич исполином возвышался над толпой, держа обидчиков за тощие загривки. Те же, застигнутые врасплох, со смесью злобы и испуга смотрели на окруживших их людей. Неожиданно, уже, казалось. морально поверженный и раздавленный "AC DC" плюнул Павлину Геннадьевичу в лицо, да еще и огрел связкой трубок по шее. Яростным клубком, под злобный вой старушек, покатились они по мостовой. Девица, пригнув к земле голову, побежала прочь, перемалывая толпу лопатками. Не успев втянуть язык, она волочила его по асфальту, сбивая его в кровь и с грохотом опрокидывая урны. Диким зверенышем царапал и рвал Павлина Геннадьевича пацан, а тот методично и с наслаждением кусал его стальными мостами и колол планкой на пиджаке.
Редактор смотрела в окно и философски рассуждала вслух:
- Вот оно. Отцы и дети, правда жизни, вечный конфликт. Борьба миров и поколений, и все ради поисков правды. В этом смысл.
Катались на асфальте два озверевших человека, в борьбе миров и поколений искали свою правду. В репродукторе эстрадный певец задумчиво выводил:
Ален Делон не пьет одеколон.
И это наверняка тоже было поиском правды, ее выражением. Додумав эту долгую трудную мысль, редактор с облегчением вздохнула и спрятала рукопись Павлина Геннадьевича в стол.

(конец 80-ых)