Жениться на принцессе

Эта история началась синим январским вечером, в заиндевевшем, съежившемся на тридцатиградусном морозе вагоне электрички.
Впрочем... не уверен, можно ли тот вечер считать исходной точкой. Ведь я оказался в вагоне, да еще в довольно необычной компании, из-за ряда обстоятельств. Не от них ли следует начать отсчет?
Но ведь так, цепляясь следствием за причину, которая хитрит и тут же сама прикидывается следствием, можно добраться до часа моего зачатия. И двинуться одиноким пилигримом дальше. Вглубь, к рождеству Христову и за - к динозаврам, к первой цепочке атомов углерода, решившей начать жизнь самостоятельную и независимую. И сложно будет где-то остановиться.
Это настоящий причинно-следственный заговор. Хорошо, сдамся ему и вернусь на несколько дней назад.

***


В выстуженной аудитории, накинув пальто и шубы, склонив головы, сопели заочники - старательно писали за мной всё - слово в слово. Забавный народ – заочники, впрочем, об этом в другой раз. Посередине вывода длинной формулы в моем кармане завибрировал мобильник. Мама.
Она знает расписание моих занятий до секунды, и звонок во время лекции значил одно: дело серьезное.
- Андрей, сейчас сообщили из Северогорска. Твой папа умер. Я не поеду.
Она и не поехала. А мне пришлось, отец все-таки. То, что он слинял, когда мне было всего несколько месяцев, не отменяет факт отцовства. Мы почти не общались, но он честно платил алименты и даже регулярно, два раза в год, присылал подарки.

В Северогорске меня встретили холодно и настороженно.
Поначалу меня это не удивило: похороны - они похороны и есть. Да наши родственные отношения и не предполагали особого жара поцелуев.
Но, наконец, до меня дошло: во мне видят наследника. И вдова - Ирина Михайловна, и два моих младших братца, и их пергидрольные супруги подозревали меня в желании оттяпать, отсудить, отхватить.
Урвать и скрыться.

Мне стало тошно. Спокойно (насколько мог) я объяснил, что не претендую: ни на одну восьмую отцовской квартиры, ни на куски дачи-машины-гаража. Обстановка несколько разрядилась. Я задержался на лишний день, чтобы сходить к нотариусу и подписать положенные бумажки, и собирался прямо из конторы отправиться на вокзал.

Планы изменились в последний момент. Они, мои планы, всегда так норовят...

Мы уже прощались. Ирина Михайловна, утомившая меня изъявлениями благодарности, пыталась «как компенсацию» втюхать мне какие-то мифические акции Северогорского мукомольного завода. Я устало отговаривался, в душе радуясь, что больше никогда не увижу эту амбициозную и неискреннюю даму. Сыночки ее, к которым я почему-то не испытывал никаких братских чувств, стояли поодаль и говорили о своем.
И тут я расслышал дважды повторенное «усыпить».

Речь шла о Барсике, отцовском коте, на которого у всей семьи открылась внезапная аллергия. Чудная семейка.
Добрая, блин.

***

Вот так я и получилось, что ехал обратно я не дневным рейсом, а вечерним.
В вагоне было пусто и холодно, морозы в этом году удались, настоящие крещенские.
Слово, кстати, очень подходящее. Воющие звуки ледяного ветра, злой скрежет снега под ногами. Трещины от нестерпимой стужи… К-к-крещ-щ-щ-щенс-с-ские.
Горя я не чувствовал, было какое-то опустошение, ощущение ошибки, которую уже не исправить, непонятная обида. Убегали назад кобальтовые поля и ультрамариновые сосны, убегало и что-то еще, неуловимое.

Электричка клацала зубами по рельсам, мои зубы стучали в такт, постукивала об задубевшее сидение корзинка с котом: т-т-т, тт-тт-тт, т-т-т. Три точки - три тире - три точки…
Боже мой, он же там замерз, бедолага, запоздало сообразил я. Торопливо вытащил из корзины взъерошенный клубок, сунул за пазуху.
И замер, не застегнув до конца молнию: ведь это действительно была морзянка!
Я заглянул в теплую глубину под курткой. Обычный полосатый зверь, порода подзаборная, ухо порвано, дрожит крупной дрожью. Бред.
Котище поднял на меня умные укоризненные глаза, и стало понятно: нет, не бред.

***

Он заговорил только дома.
Оказывается, это строжайше запрещено при свидетелях, чем и объяснялся отчаянный sos из корзины.
Оказалось также, что он знает толк в пиве и чипсах, уважает Битлз и Фредди Меркьюри и не желает отзываться на «Барсика», требуя, чтобы его называли Маркес, честь любимого писателя. И не иначе. В крайнем случае – Марк.
Мы проболтали до пяти утра.

Я не знаю, как правильно охарактеризовать природу этого существа, в моем понимании самое близкое слово – ангел. Но когда я это сказал, его усы встали торчком, а хвост смахнул со стола пакет сухариков.
За свое давнее хулиганство (подростковые дела – говорил он, глядя почему-то в угол) Маркес наказан и должен раз в сто лет появляться на земле котом.
Там куча условий, среди которых фигурирует третий сын, лишенный наследства, мельница и еще много чего… неважно, а важно, что подошел я (а сапоги – это малооригинальный фантасмагорический аксессуар, клянусь, он так и сказал!).
Задача Маркеса – осчастливить меня, после чего он будет свободен.

-Что значит «осчастливить»? – стакан с пивом затормозил в сантиметре от моего рта.
- Значит, я смогу вернуться только тогда, когда ты воскликнешь «Я – счастлив!» - котяра легко перепрыгнул со стола на кресло и закрутился, устраиваясь на ночлег.
- Э, а ты часом не Мефистофель по фамилии?
- Ой, ой, расслабься и получай удовольствие, смертный, - зевая, буркнул хвостатый ангел.
- Так я могу и сейчас воскликнуть что положено, мне не жалко, - предложил я, удивляясь своему благородству.
- Неее, это бы здорово, конечно. Но у нас там такая канцелярия-бюрократия, всё фиксируют, проверяют, в папку подшивают…. Вот женю я тебя – и домой с чистой совестью. На принцессе… - зеленые семафорные глаза уже закрылись, нос спрятался под кончиком хвоста, и потому последние слова прозвучали едва слышно.

Женить и осчастливить – невесело посмеивался я, допивая остаток пива. Дело в том, что я уже однажды был женат, но счастья это как-то не принесло…

***

Всерьез влюбился я на третьем курсе. Как и полагается дураку: в самую красивую, яркую и недоступную.
Я стоял на ушах. Я прыгал выше головы. Я вложил в ухаживание страсть фанатика и такую фантазию, что – невероятно! – смог, достучался, добился ответа.
Ноги мои в те дни касались земли через два шага на третий. Вся стипендия, едва посетив карман, исчезала в кафе или превращалась в цветы. Я что-то переводил, писал на заказ рефераты, подрабатывал дворником. (Никогда, наверно, этот участок улицы не подметали, одновременно сочиняя стихи). Я пугал преподавателей шалыми от любви и бессонницы глазами и даже схлопотал четверку по философии.
В голове умещалась лишь одна глобальная мысль: Алена, Алена, Алена!

Она ушла к Игорю практически без объяснений. Не хочу думать, что только потому, что за мной маячили мама – учительница и больная бабушка, а от семьи Игоря исходил волшебный аромат слов «министерство» и «горздрав».
Не хочу, но иногда думаю, ругая себя за цинизм.
И правильно ушла, ездит сейчас на мерцающем красном форде, а ее Игорь, как и был, ухожен, представителен и красив. Я же к тридцати пяти годам обзавелся лысинкой и зачатками животика, да и карьера моя вряд ли может быть предметом особой зависти.
Правильно ушла.

Три года я провел в коме: с ожесточением учился и занимался наукой, писал письма, которые не отсылал, прочитал стеллажи книг и приобрел репутацию ботаника и придурка.
Отчаявшиеся мама и бабушка организовали заговор - пустили на квартиру внучку бабушкиной подруги, приехавшую поступать в институт. Мне было все равно. И через год я покорно женился.

Наташа… Какая она была? В общем-то, славная… Обычная тихая девочка из пригорода. Обмирая и уливаясь слезами, смотрела любую рабыню-изауру. Совершенно не умела вести хозяйство. Готовила еду на несколько дней вперед, не знала, как выбрать на рынке мясо, не догадывалась, что плиту и унитаз следует хоть изредка мыть и задавала дурацкие вопросы вроде: «а белье меняют раз в месяц или реже?».
Я же, «сиротинушка», «безотцовщинка», взлелеянный мамой и бабушкой, был ими капитально избалован, сейчас я это отчетливо понимаю. Уж у мамы-то котлеты всегда были сегодняшние, а чистота и порядок – почти клинические.
Чуть что - я шел к маме, благо мы жили в соседних домах. Там, штопая мои носки, одновременно читали вслух Ахматову, там глушили телевизор и разговаривали по телефону шепотом (Андрюша занимается!).
Понятно, что долго это продолжаться не могло, через год Наташа перевелась на заочное и уехала к родителям. Думаю, сейчас она гораздо счастливее, чем была со мной.
С тех пор я бдительно и ловко уворачивался от женщин, едва в их взгляде брезжило «семья, свадьба». Я научился жить один, мама смирилась, бабушка умерла.

Белое утро, вздрагивая на морозе, подбиралось к окну. Кот спал в кресле, развалившись кверху шелковым пузом и вольно раскинув лапы. А я мыл посуду и думал, как все ему объяснить.

***

Объяснять ничего не пришлось, проснувшийся Маркес был в курсе всех подробностей моей личной жизни. Словно через антенны-усищи всю ночь скачивал из космических глубин информацию обо мне.
- Ну и на какой принцессе ты меня намерен женить? Шведская Маддалена меня, так и быть, устроит. Только не предлагай мне Монако, я туда не хочу, там жарко, – пытался я прояснить его планы и свои перспективы.
- Принцесса… будет тебе принцесса, – фыркал он, умываясь лапой - Что ты как неграмотный заладил, принцесса-принцесса, стыдобища. Неужели надо объяснять взрослому дяде: та, которая тебе нужна – она и есть принцесса?
Умный, ага. А на сардельку накинулся с таким утробным воем, будто все детство голодал на помойке.

Дематериализовав мясопродукт, полосатый впал в благодушное настроение и милостиво поведал, что в роли принцессы он видит Алену, а людоедом, на место которого он рассчитывает посадить меня, является ректор нашего университета.
Велел мне (офигевшему от такого расклада) идти работать, а сам обещал заняться моими проблемами.
Как только сарделька переварится.

***

Я принимал экзамен, пожалуй, впервые так невнимательно. Наставил ни за что пятерок. Студенты перешептывались, роняли шпаргалки – я не реагировал.
При имени «Алена»… Нет, я не скажу, что со мной стало при имени Алена.
Интересно, неужели действительно можно произвести на нее впечатление? А почему нет? За годы брака она, должно быть, уже утомилась от своего безупречного Игоря…
Ректор? Да черт с ним, ректором. Хоть ректором, хоть корректором, увидеть бы ее…. Я машинально расправил плечи и подтянул живот – и как раз в этот момент услышал, как на задней парте одна фифочка с разноцветными волосами говорит другой:
-Эх, был бы он лет на двадцать помоложе…
Это вернуло меня к реальности. Вот зараза, на двадцать! Да я б тогда младше тебя был, пигалица, сейчас как «неуд» вкачу, мало не покажется!
Однако крашеная пигалица отвечала блестяще, чего не скажешь о ее подруге. Та все списала, причем так косо, что вместо N = const у нее получилось N = con 51, и я, затаив дыхание, слушал фантастические версии, объясняющие этот кон-51.

После экзамена мне тоже не удалось всласть повитать в мечтах. В кабинет постоянно заглядывали какие-то личности. Спрашивали глупое. Или просто исчезали, извинившись. Потом мне позвонили сильно-сильно сверху и велели назавтра явиться на ковер. Слово «ректор» не прозвучало. Но было понятно, что аудиенция назначена не просто так, и след мягкой кошачьей лапы казался мне очевидным.

Следом звонила мама, интересуясь, зайду ли я на ужин. И между делом проинформировала, что ходят слухи о намечающемся разводе Алены.
Моя юношеская любовь работала диктором на местном телевидении (красавица и умница, не удивительно). И ее личная жизнь была для многих прозрачнее, чем собственная.
Ну кот!… Ну и кот!!! Надо же, как он это-то сумел…

Раздался третий звонок.
- Здравствуйте, Андрей Александрович! Я бы хотела…
- Здравствуй, Алена, я узнал твой голос.
- Да? Вот и замечательно. Андрей, нас проинформировали, что твоя кандидатура выдвинута на пост ректора. Я должна взять у тебя интервью, расскажешь о своей программе. (Я поперхнулся, программа мне в голову пока не приходила.) Завтра к пяти подъезжай в Феникс, предварительно все обсудим.
Она была, как всегда, спокойна и уверена в себе, а я растерялся так, что едва мог отвечать.

На этом события дня не закончились. Не успел я повесить трубку, как в мой кабинет стремительно вошла элегантная женщина, в которой я с удивлением узнал бывшую жену.
- Наташа?! Наташа… Здравствуй, ты прекрасно выглядишь! – я не кривил душой, за прошедшие годы из сельской гусенички вывелась бабочка. Пусть не шикарный коллекционный махаон, но и не капустница, отнюдь, отнюдь.
- Андрей, я к тебе по делу, у меня просьба, - говорила она так, словно это не просьба, а приказ по армии.
- Да, конечно, слушаю.
- Моя бывшая ученица, а теперь - твоя студентка серьезно заболела и должна ложиться на операцию. Надо помочь.
- Смирнова что ли? То-то я смотрю она последнее время сама не своя… Да нет проблем, она молодец, все контрольные на отлично.
- Вот и замечательно. До свидания! – Она развернулась на каблуках (раньше не носила – мелькнуло в моей голове) к выходу.
- Наташа, стой, подожди! Послушай, я уже освободился, давай зайдем в кафе, посидим, обговорим всё… расскажешь, как у тебя дела…
- А ты меня ведь первый раз в кафе приглашаешь, - это была грустная улыбка, но улыбка.
- Знаешь…. Я, вообще-то, был большим идиотом и сильно перед тобой виноват… Кстати, Федосеев – тоже твой ученик? Снимаю шапочку, ты хороший учитель…

***

Вечером непомерно раздувшийся от килограмма сосисок Маркес сообщил мне:
- Схема такая: завтра ты встречаешься с «самим» и утрясаешь вопрос о ректорстве. Сходи с утра в парикмахерскую, галстук купи толковый, никаких свитеров… Послезавтра - интервью. Программу ректорскую я тебе сейчас надиктую. А насчет Алены - ну что ж, приложишь немного усилий, очаруешь девочку, тебе не впервой.
- Знаешь, хвостатый, ничего не выйдет. Я сегодня случайно встретил Наташу. И думаю…. Думаю, никто кроме нее мне не нужен… Словом, не хочу я быть ректором, и пусть Алена живет, как живет… Я, кажется, и так могу быть вполне счастлив.

Ни грома и грохота, ни каких-то других кинематографических спецэффектов не последовало. Я еще не договорил ключевые слова, как понял, что говорю в пустоту. Маркес исчез бесследно и бесшумно (надо отметить, что вместе с ним исчезло кольцо краковской колбасы со стола).
Вот такие коты-в-сапогах…

***

- Марик, как ты быстро вернулся в этот раз. Что, опыт, сын ошибок трудных?

- Нет, гений – парадоксов друг. Однако признаю: тяжело с этой нынешней интеллигенцией. Главная проблема теперь – заставить клиента считать, что все сделано им самим, что произошедшее – его собственный выбор.
Принес бы я ему его Наташу на блюдечке с каемочкой – неизвестно, что бы вышло.
Давления они не признают, понимаешь ли. Так что кроме прямого воздействия еще и дымовую завесу приходится устраивать. Отвлекающие маневры всякие... Уф.
Кстати, у меня есть чудный деликатес. Заходи, гостем будешь.

---
впервые опубликовано: http://shit.ru