Ведьма - отрывок из романа Завещатель

Мне уже четвертый десяток, но у меня сейчас – "молодежный период". После своего развода, я в среднем раз в шесть месяцев менял предмет своего обожания, кристалл души моей и звезду моего сердца. Все в одном лице. Сейчас это была Анжела – молодая, как майская клубника, девятнадцатилетняя девушка – второкурсница электромеханического колледжа. Она – страстная готка и фанатка какой-то финской группы, названия коей до сих пор так и не знаю. Как сейчас помню, группа эта, кроме шума, диких костюмов и страшнейшего макияжа, отличалась еще и тем, что по ней сходила с ума "готическая" молодежь обеих столиц. В дни выступлений в Питере или Москве, все эти готы ехали целыми поездами, повергая в шок и трепет своим видом остальных, более мирных граждан.

Я никогда не дарил Анжеле цветов. Только один раз купил в магазине сувениров выкованную из стали черную розу, чем вызвал дикий, многосерийный восторг. А живых цветов ей не дарил. Полуживые цветы, если о них забыть и воду не менять, вянут, опадают и приносят тоску, тухлую вонь и мошек. Сухие и мертвые цветы ассоциируются с романами Восемнадцатого века, в которые барышни эти цветы кладут и зачем-то засушивают на память. В общем, как не крути, срезанные цветы не люблю, и никогда не покупаю. А о вечно прозябающих на подоконниках монстрах вообще молчу. У меня на работе наши дамы их сажают в пенопластовые коробочки, в которых продают яйца, уверяя, что так они (цветы, а не яйца) быстрее и лучше растут.

Вообще-то Анжела хорошая, только бывает резковата и агрессивна. А частенько ставит меня в тупик своей наивной непосредственностью, которую в ней, в первый момент, ну никак не заподозришь.

Вот, например, вчера. Придя домой после трудового рабочего дня, узрел такую картину. На кухне, на столе, стоит пенопластовая коробочка из-под яиц, а моя девушка, в наушниках и с плеером, достает по одному яйцу, кладет на стол, и пытается крутить. Тут между нами произошел примерно такой диалог:
— Э, Анжел, ты это чего? Что делаешь-то?
— Да, вот, понимаешь, вчера купила десяток яиц, а в холодильник положить забыла. Теперь проверяю, не испортились ли они.
— А крутишь-то зачем?
— Ну, как? Если яйцо свежее – оно не крутится, а тухлое будет крутиться.
— У тебя по физике-то вроде бы пятерка была?
— А причем тут физика?
— Да? Ну, ладно. А чего ты слушаешь?
— Это – HIM! Пора бы и запомнить.
— Хорошо, запомню. ХИМ, так ХИМ. Пожрать-то есть чего? А то с голоду сейчас рычать начну.

Хорошо вылепленная фигура – сто семьдесят сантиметров красоты, длинные стройные ноги, узкая талия, небольшая, но идеальной формы грудь. На все – про всё – пятьдесят пять килограммов. Ее ник в Интернете был неоригинален – Black_Angel. На принадлежавшем ей интернетовском дневнике на каком-то депрессивном блоге, она так и не поместила ничего, кроме одного чужого стихотворения.

Она обожала рассказывать о своих музыкальных увлечениях, о каких-то лидерах эстрадных групп и об их отношениях с другими неизвестными мне людьми. Кто с кем спит, кто кого трахает. Я, с умным видом, пропускал все это мимо ушей, время от времени случайным образом роняя фразы типа – "Да? Ну, надо же!" или "Чего только в мире не случается!". Мою подругу это вполне устраивало – прекрасная ложь всегда была привлекательнее некрасивой и отвратительной правды. Но людям направится, когда их обманывают. Всё это банально и дано известно, но человека не переделать. Вообще-то одна из значительных трудностей в нашей жизни – слушать других людей. Особенно если на фиг не нужен тот бред, что несет собеседник. Даже если не бред, все равно, зачем мне про все про это надо знать? Или – зачем это говорят? А вот зачем. Очень немногие умеют держать в себе свои эмоции, и выброс их (эмоций) в сторону близкого человека – способ за чужой счет снять с себя тяжесть. В Америке только для этого и существуют психоаналитики. У католиков – исповедники. А моя подруга вместо исповедника использовала меня.

Несмотря на ангельское имя, теперешняя моя "гелфренда" выглядела совсем даже не по ангельски. Скорее – наоборот. Одевалась она только в черное, и сочетала кожу, черную джинсу и многочисленные железки. Черные кружева и жабо, правда, также иногда присутствовали. Туфли она органически не переваривала – таскала только ботинки на толстой подошве с тупыми круглыми носами и высокой шнуровкой. Этой обуви у нее была целая батарея – на все времена года и случаи жизни. Из штанов она практически не вылезала и только в жару признавала юбку – кожаную, черного цвета со шнуровкой и с неизменными железяками. Штаны у нее тоже бывали со шнуровкой – то от колен, то того места, откуда ноги растут, а то и от пояса. Для летней погоды иногда делалась поправка на обувь – ботинки уступали место каким-то странным босоножкам. Прическа у неё не отличалась большим разнообразием – ее черные жесткие прямые волосы до плеч не давали особого простора для фантазии визажистов, и только ее подруги – готки – все время ахали и охали, завидуя природной крепкости, блеску и цвету волос. Была в ней капля не то корейских, не то китайских генов, что придавало ее лицу несколько восточный колорит. Слегка раскосые почти черные глаза с небольшим эпикантусом, высокие скулы, коротенький вздернутый носик – все это мне нравилось необычайно. Косметикой она не пренебрегала, и эта ее косметика иногда повергала меня в шок. Возможно для эстрады такая раскраска лица и допустима, но для хождения по городу… не знаю… отстал я наверное от современной молодёжной моды. Правда такие резкие макияжи она накладывала нечасто, а только при походах на свои готик-пати и концерты готичных групп и певцов. К ее чести, надо сказать, что природное чувство меры не дозволяло ей перейти некую невидимую грань и впасть в откровенную вульгарность и пошлость.

Вероятно, именно восточные корни позволяли ей как-то по-особому управлять определенной мускулатурой, и наши любовные упражнения всегда доводили меня до полубессознательного состояния и сладких судорог. Она каким-то образом втягивала меня в себя, и в такие минуты я терял всякий контроль над собой.
Сегодня вечером мы должны были в очередной раз пройти весь этот древнейший ритуал, но я сам же все и испортил. Когда уселся за компьютер и принялся щелкать по клавишам, она кошкой подкралась сзади и начала странный "разговор по душам".

— Слушай, Воротыцев, это ты написал?
Ее привычка называть меня по фамилии, сначала забавляла, потом раздражала, а еще потом просто привык, и стал относиться к этому с философским спокойствием. Она прижалась своим круглым упругим бедром к моему плечу, протягивая вчерашнюю распечатку.
— Я, ты же видишь… – обнял Анжелку за талию и притянул к себе, – что скажешь?
— Зачем ты это написал?
— Как это, зачем? Мне показалось, что это очень "готично". Думал, что тебе будет интересно, и ты оценишь. И потом, это моя работа в некотором роде.
— Это не готично, это… это… даже не знаю что это такое. Ты меня иногда так пугаешь.
— Я? Пугаю? Тебя? – усадил ее себе на колени, – почему это вдруг?
— То, что ты время от времени… подожди… ты, иной раз, пишешь просто сумасшедшие вещи. Страшные жестокие и злые. Ужасные! Зачем ты это делаешь? Неужели это кому-то может нравиться?
— Это помогает мне жить и не сходить сума.
— А почему должна все это читать?
— Ну, знаешь! Ты же сама напросилась, – я запустил свою левую руку ей под майку, – кто ко мне приставал? "Дай почитать, дай почитать!" Вот и дал. Почитать. Ну, не сердись, иди ко мне…
— Я не сержусь. Подожди, не сейчас. Ну, не надо… не могу я… давай потом.
— Потом? Когда потом?
— Давай завтра утром, – Анжела выскользнула из объятий и слезла с моих колен, – сейчас… я устала, уже не хочу ничего. Буду спать.
— Ладно, как скажешь. Тогда еще немного попишу, вечером лучше работается.
— Хорошо. Пойду лягу. У меня голова что-то дурная какая-то. Боюсь, болеть начнет.
— Это от моего рассказа?
— Не знаю. Может быть и от твоего.

Черт, я, наверное, действительно идиот! Непонятно – чего жду от этой жизни? Логика у мужиков тоже часто хромает на обе ноги, причем в вопросах личной жизни. Говоря проще – в личных отношениях мужики бывают менее логичны, чем женщины. Но – если столь глубоко вдаваться в самоанализ, то можно себе позволить. Это как его? Экзистенциализм! Что поделаешь, конъюнктура, сэр. Это я о себе.

Вообще, дела мои идут просто классно! Кажется, у моей девушки появился какой-то другой мужик. И ещё, судя по всему, ее весьма достали мои проблемы, а меня, в свою очередь, окончательно заели ее капризы. Меня бесят всякие ее отмазки, подобно тому, что "у меня что-то голова болит" или "сегодня устала". Хотя, может, и ошибаюсь, и может это и не мужик вовсе – а баба! Но, скорее всего – вибратор, который (ясен пень) в сто раз лучше меня. Ибо никогда не волнуется, не утомляется, неизменно делает то, что нужно, как нужно, и куда нужно, и при этом ничего не требует взамен, кроме электричества. Да… Кажется, век живых мужиков постепенно сходит на нет.

А завершился день просмотром замечательного фильма "Игры разума". Кто еще не смотрел, советую обязательно посмотреть – зашибенная вещь! Ведь шизофрения – просто ужасающая штука, но – офигительно интересная! Сойти что ли с ума?
За окном уже ночь. Вышел на балкон и несколько минут стоял и смотрел на полную круглую луну. Вспомнил свой первый выезд в поход с палаткой. Мне тогда было тринадцать, и все казалось таким чудесным, замечательным! Никогда не забуду, как ночью ушел из лагеря и, отойдя на довольно значительное расстояние, перестал, наконец, глядеть под ноги, а просто осмотрелся. Весь лес был заполнен густым туманом и пронизан нереальным, каким-то прекрасно-страшным светом полной Луны… Я долго стоял и смотрел на всю эту красоту, пока меня не спохватились. Почему-то не к месту мне вспомнились слова дурацкого заговора от детской немоты:

“Смотри на Луну, там ангелы живут, твою душу берегут.
Там Бог стоит, на тебя, дитя, глядит, поздоровайся с ним”.

Нет, не понимаю, и как это вообще возможно – опоздать в постель? Когда я, наконец, лег, Анжелка уже давно спала, мерно посапывая во сне. У нас с ней всегда были разные одеяла – так уж повелось. Я завернулся в свое, и убаюканный ее ритмичным дыханием, тоже быстро уснул.

То, что потом приснилось, описать трудно. Но сделаю это, поскольку сон сыграл важную роль в моей последующей жизни. До сих пор не уверен, что это был действительно сон. Скорее все-таки – явь. Смутно припоминаю, что вроде бы вставал, одевался и выходил из своего дома. Кажется, что шел по ночной Москве, и, не встретив охранника, беспрепятственно заходил в Старый Дом, в свою фирму… Потом подходил к стене на первой площадке лестницы… Прижимал обе ладони к этой стене и что-то там такое делал – совершал какие-то движения… Как будто стенка становилась сначала удивительно гладкой, потом – зеркальной, потом – прозрачной…

…Девушка была молодая и очень красивая. Той неброской красотой, которая бывает у женщин северной Европы. У нее были густые, длинные, волнистые темно-рыжие волосы, отливавшие медью, правильные черты лица, высокие скулы и огромные карие глаза. Почему-то решил, что она не может загорать, вероятно, из-за бледности кожи. Одета она была только в грубый мешок с тремя дырками для головы и рук, а в руках судорожно сжимала деревянный крест, стараясь загородиться им от меня. На заднем плане виднелась стена из дикого камня. Потолка у камеры вообще не было, и сверху светила яркая полная луна.
— Ты кто? – нелепо спрашиваю я, краешком мозга веря, что это мне снится, и могу в любой момент выйти из сна.
— Я – Хельга. А ты – демон?
— Почему – демон? – Спросил я. Меня совсем не удивило, что могу свободно понимать ее, а она беспрепятственно понимает меня.
— Святой отец сказал, что демоны сегодня ночью будут искушать мою душу, и оставил мне этот крест. Ты демон?
— Я не демон, я такой же человек, как и ты.
— Я не такая, как ты. Я – ведьма, и завтра взойду на костер.
— На костер?! О нет… Ты так спокойно об этом говоришь?
— Я не боюсь: cвятой отец сказал, что этот крест убережет меня от мук пламени, и огонь очистит мою душу, а я попаду к Господу. Наш Господь простит меня.
— А за что тебя… Ты, правда – ведьма?
— Да, правда. Святые отцы нашли на моем теле знак Лукавого, и печать Сатаны. Вот смотри… – девушка повернула ко мне обнаженное плечо, где заметил небольшую родинку, отдалённо напоминающую по форме пятиугольник.
— Хельга, а ты что-нибудь умеешь?
— Я могу сеять и растить лен, прясть, ткать и шить. Хорошо вышиваю и умею петь лучше всех своих подруг. И еще всегда чувствую чужую боль…
— Нет, хотел сказать, что ты делаешь как ведьма?
— Ничего. А разве надо что-то делать? Ты – демон? И ты меня искушаешь?
— Нет, просто я тебе снюсь…
Нас разделяла стена времени Темного Портала – для меня разговор занял столько, сколько занял, а для нее – мгновение, после которого она уже ничего не вспомнит.

* * *
И снова я стоял перед стеной напротив задней стенки лифта, в Старом Доме, где уже давно проживала наша Фирма. Надлежало произвести ряд движений рукой с тем, чтобы открыть Черный Портал для другого важного разговора. Но воспроизвести правильную последовательность действий я никак не мог. У меня это не получалось. Попадал в самые разные места. Передо мной мелькали и Древний Рим, и какие-то грязные варварские деревни, и булыжная мостовая европейского города, и знойная пустыня с миражами и горами вдали… Все не то. Наконец вспомнил. Произведя нужную комбинацию движений руками, я, наконец, увидел того, кого хотел. Черная, непожвижная фигура на воне чуть менее черного "неба".
— Что тебе нужно, человек?
— Ты можешь спасти ту, с которой недавно говорил через Портал?
— Прошли века, и ее прах давно растворился в твоем мире.
— Спаси ее! Спаси от костра!
— Спасти от костра? И это ты просишь об этом меня? Что-то новое! Зачем это мне? Да и как? Не могу изменить ход времен, ты же знаешь.
— Ты можешь забрать ее душу за секунду до пламени и перенести в наше время? Ничего не изменится и парадокса не будет.
— Могу. Но зачем?
— Я буду твоим рабом.
— У меня нет рабов. У меня только слуги и жертвы. Рабы мне не нужны, а жертв пока хватает.
— Я буду твоим слугой.
— Зачем тебе все это?
— Спаси ее.
— Ты этого так хочешь?
— Да! Я тебя об этом прошу.
— Хорошо. Сделаю. За мгновение до того, как первые языки пламени дотронутся до нее, душа покинет тело и уже никто ничего не заметит.
— Ты сделаешь это?
— Я же сказал. И в вашем времени ее душа родится в новом теле, и только через двадцать лет она станет такой как тогда.
— А что она будет помнить?
— Почти ничего. В детстве ее будут беспокоить странные и непонятные ей сны, но потом они пройдут и забудутся. И только к двадцати годам она начнет вспоминать прошлую жизнь. А ты с настоящего момента станешь моим слугой.
— А в чем это будет выражаться?
— Будешь служить мне!
— Как?
— Ты будешь свидетелем и ловцом душ. Ты будешь лучше многих видеть и ощущать несправедливость, зло и несчастья живых и не сможешь равнодушно проходить мимо. Ты будешь стараться им помочь, но помощь твоя будет отвергнута или пойдет на пользу только мне!
— А если останусь безразличным свидетелем?
— Тогда твоя душа будет болеть, сердце разрываться, твой мозг будет отказываться служить тебе, и на время ты будешь погружаться во мрак безумия.
— На время? На какое?
— Будет зависеть от глубины страданий тех, мимо кого ты пройдешь безучастным…
— А что буду чувствовать? Конкретно?
— Вот это…
Тут я ощутил, как мое сердце сделало несколько ударов подряд, приостановилось, потом повторило сбой, а в груди почувствовал пустоту и недостаток воздуха. Ледяной ужас затопил все мои мысли и сознание начало куда-то уходить. Дернулся, сделал судорожный вздох, и…

…проснулся.
Я сидел на своем диване, быстро и глубоко дыша широко открытым ртом. Рядом ворочалась проснувшаяся Анжелка. Оказывается, я вскрикнул и резко сел в пастели, разбудив и перепугав до ужаса свою партнершу по сексу и совместному проживанию.

Считать это пришествие чем-то другим, кроме сна, у меня особых причин тогда не было. Ну, не мог же я так прямо сразу отказаться от привычной картины мира и своего устойчивого атеистического мировоззрения. И потом, я же проснулся у себя дома. Да и Анжела ничего такого не заметила. Правда она спит как сурок – пушкой не разбудишь. Хорошо помню случай, когда мы занимались среди ночи любовью, а она так и не поняла утром в первый момент – приснилось ей это или нет. Потом-то конечно поняла, но вначале была в сомнении. Иными словами спала она всегда крепко, и уйди я куда-нибудь на самом деле, она так и не заметила бы ничего.

Какое-то странное ощущение преследовало меня все утро, и даже стакан крепкого чая не снял эти ненормальные чувства. С одной стороны, я, конечно, видел, что я дома пью чай и смотрю утренние теленовости. А с другой стороны, малоприятное чувство контакта с мрачным темным персонажем не проходило. Более того, все утро казалось, что это он каким-то образом влияет на мои поступки и управляет моими эмоциями. Не желая подвергать жизнь опасности, поехал не на машине, а на метро.

Окончательно я проснулся только на работе.