Les personnes

 
Кадр 011.

Совсем неподходящее время умирать… Укутавшись липовыми ветками, ронять собственные капли в море… Полотно неба тремя цветами красного развевается на ветру. А я малодушно позволяю себе думать о них… о тех, что сейчас пузырятся в заполненном липким жёлтым воздухом пространстве квартир, о тех, что носят нейлоновые куртки на замках и идеально уложенные волосы, о тех, что улыбаются гнилыми губами, глазами, курят и посещают тесный туалет с общим зеркалом, я… позволяю себе думать о них в то время, когда такой растревоженный, слёзный закат льётся в осколки мартовских луж. Главное, сказать то, что нужно… а не что-либо перепачканное порохом, вытащенное изнутри. Там бесконечная карусель, но так тошнит объяснять обычными человеческими словами… Других я не знаю. И я молчу. Никого нет… «Остановитесь за поворотом, пожалуйста» – опять скартавила «р», юноша рядом обернулся, посмотрел. Наверно, я ему… Зачем? Ну и что? Всё. Закат утёк в левый угол. Бессмысленно доставать из этой разваливающейся на множество половин – да, на множество половин – сумки фотоаппарат. Бессмысленно. Мысли бродят сами по себе, а я, конечно, как нищий художник закину шарф и пойду, вдыхая совсем уже как летний океан глубокое небо, качая головой и улыбаясь уголками…. М-м-м. Хочешь? В форточку… Ты, в принципе-то, не плохой город, очень хороший. …Ты – город… У тебя просто нет ничего для меня. Хотя я могла бы жить твоими хожеными и нехожеными асфальтами, смотренными и несмотренными облаками, вдыхаемыми и невдыхаемыми запахами, встречаемыми и невстречаемыми кошками, пустоглазыми разрушенными фабриками и чертовски заманчивыми крышами… Я могла бы, но кроме всего этого мне очень тесно в тебе. Твои стены давят в мои виски так, что лопаются залитые подсолнечным маслом солнца стёкла в окнах, рушится бахрома балконов и дым пыхтит из труб, дым вместо джаза… И я не хочу, не хочу город… Я хочу шаркаться мимо юарских овец, по римским камням и скамейкам, дарить кому-нибудь парижские рыжие форзиции и свои чёрно-белые фото, вдыхать дождливые запахи лиловых гиацинтов, которых в этом городе нигде и нет…


Кадр 055.

Стягивать настроение канатами, дрожа, что опять оборвётся. …Оборвалось, покатилось по лесенкам и вместе с вишнёвыми лепестками снега растаяло. Небо поменяло цвета с одного на другой, и я вам никогда не скажу их названий, отчего оно просто останется целлофаново-серым. Хорошо, думайте, что так… Думайте, что первый дождь бывает раз в году. Весь сотканный из нежности, в сумерках небрежными пальцами дотрагивающийся до рельефа стеклянных губ. Слишком много двоеточий и совершенно не хватает запятых. Я убегу в хвойный лес и спрячусь в сыром песке и густом, неописуемом – как, в общем-то, и всё – тумане запахов. Но вы всё равно настигнете меня там, обернётесь советской клетчатой столовой, заскрипите стульями по плитке, и плоскими рыбами в аквариуме начнёте выдыхать пузырьки. Я ненавидела бы вас, если б умела ненавидеть.
Он. Она. Оно. Окно. ...Он будет мусорить засвеченными кадрами в моём сознании – он ведь никогда меня не слушается! – и крутить сотню треков один за одним, иногда повторяясь. Сотню… ради одной единственной песни. Ну и что, лучше тебе, что ли, стало? Легче? …Нет, я вам по секрету прошепчу, легче не становиться. Оно так вдруг однажды приземляется на голову вспышками июльского грома… или выдувает всё февральским, цвета сепии, ветром. И тогда, тогда только… Легко. Я не могу скакать по дорожке, выбирая цели и преодолевая самостоятельно же созданные препятствия, нет. Я могу только, когда мне легко. Я даже трудности иногда и преодолеваю не для того чтобы добраться до вершины, а чтобы мне было легко. После… Но легко.


Кадр 075.

Протянуть верёвки ниже ладоней и учиться сохранять равновесие, равнодушие… Но нельзя изменить себя, можно изменить себе. Разбросаю кудрявую цедру по простыням и в диком мексиканском танце заверчусь по кускам темноты. Никто. Никого.
И потом даже если солнечной весной, сидя …с кем-то… на лавочке в парке, я буду облизывать тающее эскимо, щурясь в индиговое небо, которое сощуриться в ответ, я не… нет, мне потом это будет уже ненужно.
Три вздоха разложены по бутылкам. Вороны? Да, я знаю одну. Она расхаживает сейчас по городу в ярко-синем пальто, отбиваясь от тех же самых тугих переулков, настырных стен. Но она настолько уже срослась со мной в одно тело, что её присутствие не ощущается, как …чьё-то …ещё, кроме моего. Так что по-прежнему… Никто. Никого.
Батарея. Мама хочет, чтоб я поела, пока не остыло. Сапоги хотят, чтоб я их вымыла. Сосед хочет съесть сейчас банан, недоспелый, с зелёными прожилками в кожуре. Никто. Никого.


Кадр 077.

Снова тени ожили. Жёлтые кошки свели меня с ума… Балдахин неба, трепыхаясь низко над городом, рассыпался на кем-то подсчитанную тысячу ажурных клочочков. Я встречала его влажное прощание, окрашивая в мандариновый цвет фотографии. Я наслаждалась летящий ниоткуда рваной бумагой. Я шкрябала ногтями сырую шероховатость асфальта и прижималась всем телом к рыхлой мякоти крыш. Я махала плывущим вдоль окон светлякам снегоуборочных машин. Всё. Он ушёл. Не взял меня с собой. Скажу ему… «Чёрт с тобой! – скажу ему. – Если хочешь, иди! Я никого никогда не держу. Поэтому со мной никого и нет. Хотя… Знаешь, ты первый, кто смог уйти от меня». Ты первый, кого я вернувшегося прощу.
А пока… в мой красный телефон позвонят, я возьму трубку, а в ней океан… поговорит со мною …другими… Я улыбнусь. Но разве измениться что-то? Нет. Оно уже изменилось.
Я возьму никем не подточенные цветные карандаши и нарисую листья на тополях. Перемигнусь с одним из них. Поездом, пересекающим твои границы… Я видела сегодня. …Что он делал? Чух-чух? …Да нет. …Нет? …Совсем нет. А в это время начнут сыпаться кирпичи. Люди уходят, а иные возвращаются или приходят другие, но это всё равно… Так что я ещё хочу? Ведь всё, чего я от них добиваюсь – это обида, потому что, обидевшись, они хоть на какое-то время перестают разговаривать со мной, и я могу быть один. Совсем один. Так чего ж я ещё хочу? …Я пойду в магазин и куплю зонт. От кирпичей. И буду молчать. А они будут слушать, о чём я молчу, или не будут… Но это всё равно. Ведь любой канатоходец и есть бродяга. Я оставлю ненужную одежду липам, заведу старый патефон, ставя иглу на собранную с тротуаров сухую пыль, и вместе с белыми крикливыми чайками, замирая и не дыша на виражах, унесусь в это море перванша… Всего лишь никем не пойманное мгновение.