Стена

«Учитель по преимуществу должен бегать быстрее своего ученика».
Данте

Для меня журнал «Урал», как и любой толстый журнал, это стена, длинная и высокая стена. Длинная, как стихотворение натуралиста, которому форма (в нашем случае длина) гораздо важнее, например, содержания. Высокая, как нота «до» самой высокой октавы, которая непременно начинается нотой «от». «От Москвы до самых до окраин…»
Мне очень хочется дорожить этой стеной, и я дорожу. Действительно, реальность такова, что постройку сию не обойти и не объехать. Занимаясь стихосложением, мне приходится вольно или невольно стучаться в эту стену, теряя при этом уверенность в себе, теряясь по жизни. (В данном случае потеря – необходимость преодоления «стены» как таковой в натуральную её величину). Натура – штука серьёзная. Но жизнь сильнее натуры, потому как натура дана первоначально и должна изменяться, соответственно жизни, совершенствоваться, становиться, собственно, личностью. Личность это совершеннолетие человеческой натуры. Жизнь – это то, что находится за стеной, но с моей стороны, там, где сердце, где «образование – школа быстрых ассоциаций» . Личность сильнее жизни, потому как возделывает жизнь, управляя и изменяя её.
??? натуралисту этого не дано по преимуществу. Ему не дано быть центром и ядром своей жизни, своей вселенной, потому что приходится смотреть на жизнь свысока, т. е. сверху, либо сбоку – короче говоря, со стороны. Суть таковой позиции и поэзии – описание, отсутствие напряжения, гладкопись. Натуралист – клирик и критик своего времени, потому что ему необходимо быть превосходней времени, чтобы рассказать о нём. Творческий метод натуралиста – пейзаж, будь то пейзаж городской или гражданский, будь он деревенский либо любовный. Пейзаж, как метод, одновременно является формой и содержанием стихотворения. Суть: отустствие собственного «я».
Песок обратится ржаною мукою,
Устав рассыпаться на мокрых плёсах;
Попробуй на это махнуть рукою,
Легко затеряться в чужих вопросах;
Не всё ли равно, кто построил город,
Во благо сложив свои белые кости?
Покуда поэт остаётся молод,
Он может пойти в любые гости.
(В. Месяц, «Урал» № 4 1993)
Или вот это:
Мой дед работал инструктором лыжной базы.
Мои друзья умели сбивать кедровые шишки.
Мой брат – близнец утонул в унитазе,
И если учесть, что я не должен был выжить,
Мне сам Бог велел заниматься чем-то забавным.
(Там же)
Забавно, правда?
Стихи насквозь эстетичны. Этический план отсутствует. Интонационная лёгкость только усиливает легковесность сказанного: «Не всё ли равно, кто построил город» - интеллектуальный фарс, увы. Именно поэтому натуралист отстранён от жизни более, чем, например, мистик, ибо передаёт только впечатления прошедшего, зарисовывая его, освещая. Перо натуралиста напоминает мне кисть художника – живописца слова. Например, перо Марка Воловика:
Январские иды
Январские иды близки,
И некоторые скупают
Рис, масло и батарейки.
Другие покидают судно –
Летят к родичам
Во Франции, Канаде
Или Новой Зеландии.
В университетах нет иностранных студентов…
(«Урал», № 5, 1993)
Такова поступь эстета.
Достаточно эстетична и Юлия Крутеева со стихами в восьмом номере журнала:
Здесь зима, но каркасы цехов не уходят под снег,
Не укрыть холодам этот строй трёхэтажек убогих.
То ни зона, ни лагерь не выселил город двуногих,
Заработавших чёрным трудом этот чёрный ночлег.
Таков пейзаж.
Дирижёрской палочкой видится мне перо Райнера-Мария Рильке, который есть вселенная, где музыка души оплодотворена великим одиночеством человека Рильке и величием его поэтического гения. Какое нужно мужество противостоять этому «смертельному одиночеству»! Высочайшее мужество – суть мистической поэзии, её центр. Отстранённость поэта-мистика – подвиг, который свершается, минуя общественно-политические передряги, минуя пресловутую гущу событий, где постоянно происходят борения между добром и злом, грехом и добродетелью. Стихи Рильке светлы и протяжны, чисты и трансцендентны. Рильке – гений света. И это благо.
Р.-М. Рильке
Госпоже Ренольд
Мы лишь уста. Но кто поёт?
Чьё сердце в каждой вещи бьётся тихо?
И чья душа – огромна, безъязыка –
Чья боль без меры и восторг бездонный
В нас откликаются виденьем сонным?
Мы бездн бежим, и потому – лишь рот…
Но вдруг однажды, в тайное мгновенье
Ты закричишь: в тебя ворвётся мощь
Большого сердца, и взорвётся ночь.
Ты в суть войдёшь лица и пробужденья.
Приведу в пример ещё одно стихотворенье, которое принадлежит современному екатеринбургскому поэту Игорю Зубову:
А за окном шёл синий снег
И шли сиреневые тени.
И мне подумалось – над всеми
Так оставляет время след.

И пусть скрипит земная ось,
И чёрный конус в мирозданьи.
И всё, что будет, то сбылось,
А то, что нет – в предначертаньи.
Между этими двумя типами поэтического видения существует третий – реалистический, как мне представляется, наиболее полный и плодотворный. Назвать его можно было бы так: «осознание своей правоты» при помощи прошлого, которое личным опытом творит настоящее, проецируя тем самым будущее. Реалист познаёт жизнь, осознавая свою конечность и бесконечность жизни, как таковой. Конфликт, который можно разрешить с помощью высочайшего примирения души и ума, чем и является, собственно, творчество. Поэт-реалист – собственник своей жизни. Он – её ядро, микрокосм. Но именно жизнь, как проводник, связывает микрокосм поэта с микрокосмом вселенной. Поэтическое видение заключает в себе поэтическое осознание. Реалистическое осознание себя, как поэта – это степень собственного познания. Посему там, где начинаются Мандельштам и Пастернак, должны кончаться романтизм и символизм, акмеизм и натурализм – дань реализму, к слову сказать. По истечении времени на второй план уходит то, что Мандельштам являлся ярчайшим представителем акмеизма. Мы давно забыли про то, что Пастернак занимался у футуристов. Направления выдумывали не они. Направления – просто повод для разговора о так называемом поэтическом табеле о рангах. (Разговор – следствие). В нашем случае, «стена» - причина.
Мне бы очень хотелось, чтобы журнал «Урал» был просто домом, в котором иногда зажигается свет, в который иногда заходят знакомые, но не случайные, а если случайные, то искренние навзрыд. К слову, натуралисты случайно огородили себя «стеной», отделив при этом свою натуру от реальности, во имя натуральности создаваемого мира, действительности же вопреки. Действительность, я уверен, необходимо воссоздавать, творить, трансформировать, строить. А если строить, то не стену, а дом. Дом – одухотворённая действительность и действие, потому что в нём можно жить или гостить, чего нельзя сказать о журнале «Урал».
На перекрёстке улиц С. Дерябиной и Волгоградской, недалеко от моста, лежит огромный железобетонный монолит, из которого в разные стороны торчит арматура. Один мой товарищ всякий раз, проходя мимо этой глыбы, говорит: «Авангард!»
Действительно, откройте журнал «Урал» (1990-92 г.г.) посередине и перегните его. Посмотрите внутрь. Внутри – «Текст». «Текст» - это такие длинющие, огромные тексты, зарифмованные в нечто бессмысленное и замороченное, очень напоминающее описанный выше «памятник». Внутри текстов – пустота, т. е., сам «текст». Длинные монологи абсурдны, потому что авангардны, и авангардны, потому что абсурдны. Внутри глыбы находится сама глыба, - так называемое единство формы и содержания. Ваятель же, увы, отсутствует. Я нарочно не цитирую известных авторов «текстов» - В. Кальпиди, В. Дрожащих, – считаю излишним в очередной раз рекламировать данное направление, суть которого – эпатаж.
Авангард – это вывернутый наизнанку натурализм, который препарирует жизнь, оперируя словом, как жонглёр, или же алхимик – ртутью и оловом, дабы выглядеть более значительным и естественным, именно сейчас, когда «всё разрешено», чтобы быть на виду, не на месте. Я думаю, что угол отражения поэта-натуралиста равен углу падения поэта-авангардиста.
Я знаю, что поэт-реалист – это человек, который нашёл в себе силы жить беззащитным. Мне не нужна «стена», но она есть, и, по всей видимости, должна быть, чтобы стучать в неё и отшибать себе внутренности. Потому что суть поэзии – боль. И преодоление боли в стихах ежедневно и пожизненно. Если упал, нужно вставать. Если перед тобой стена – иди домой. Поэзия – дом, который поэт строит по своему собственному сердцу.
1993.