Странноватости

 - Ну почему ты не такой, как все? – с сожалением сказала она. – Если бы ты был таким, как все, всё бы у нас было в порядке. А так... Вечно у тебя странности...

      - Странноватости, - поправил я.

      - Ну вот видишь, я же говорила...

      - А "как все" – это как?

      - А ты не знаешь? Нет, конечно же не знаешь, откуда тебе... Вот например, ты что делаешь, когда утром встаёшь?

      - Утром? Ну... по комнате хожу, воздух телом пробую. Пытаюсь разузнать у дня: каким он собирается стать...

      - Да..., - по её виду было ясно: она прилагает героические усилия, чтобы меня понять: для того,чтобы помочь. – А ты бы, вместо этого, зарядку бы сделал, зубы почистил, кофе сварил...

      - Я чай пью.

      - Ну так чай.

      - А потом?

      - Потом?

      - Ну да, что потом? После чая. Опять зубы почистить?

      - Суп с котом, вот что, - она начинала кипятиться.

      - И пироги с котятами, - в тон ей добавил я, но тут же добавил, - нет-нет,
это для меня невозможно, ты же знаешь, как я люблю кошек... а котят – так и...

      - Послушай, я вот, никак понять не могу, ты это всё серьёзно или придуриваешься? Если серьёзно – то тебе в психушке – самое место. А если придуриваешься, спрашивается: зачем? Чтобы девушку наповал сразить своей оригинальностью? Так ты уже сразил. Самое время возвращаться к себе самому, настоящему, понимаешь?

      - Э-э... – я задумался.
Просьба была сложной... "К самому себе настоящему"? С тем же успехом она могла бы меня спросить: "Ты – кто? " или "Ты – зачем?"

      - То есть, ты хочешь сказать, что я не должен больше интересоваться у дня: каким он собирается стать? Или, например, у дождика: чувствует ли он разницу, когда поливает цветы или завод?

      - Ну вот, видишь, понял! И, кстати, насчёт завода. Ты когда работать пойдёшь? На тот же завод, хотя бы...

      - Так я, ведь, всё время работаю. Даже много. Только это всё как-то... незаметно. Внешне, я имею ввиду.

      - А ты так работай, чтобы заметно было, понимаешь?

      - То есть, ты хочешь сказать, что я должен всё это не в комнате у себя делать, а прилюдно? Выйти, скажем, на улицу, и вслух спросить у дождика, что он чувствует, когда... А что, это идея! Завтра же и попробую.

      - Это я сама виновата: что с придурком связалась. Я тебя последний раз прошу, попробуй стать нормальным. Хотя бы наполовину. С той, другой, я уж как-нибудь справлюсь... А? Попробуешь? Для меня.

      - Для тебя? Всё, что угодно. На половину? Ладно.


***

      На завтра я встал и посмотрел в день. Он, как всегда, был новый. Я вовремя напомнил себе, что обещал сократить странноватости ровно наполовинку. Поэтому, я попробовал воздух телом, но не стал выпытывать у дня, каким он собирается стать. Сам он, разумеется, этого мне не сообщил. Воздух был не так, чтобы очень уж, но вполне.

     Тогда я решил: будь, что будет! И вышел на улицу, в полную неизвестность нового дня.

      Естесственно, шёл дождик.

      - Здравствуй дождик! – громко сказал я, но не стал расспрашивать его о тонкостях самочувствия: обещание есть обещание.

      Я посмотрел на завод слева и на цветочную клумбу справа. Клумба была лучше. "Почему? – спросил я себя, - Почему клумба кажется тебе лучше?" – "Ну во-первых, клумба – она разная: синяя и белая и сиреневая и бордовая и оранжевая..." – "Завод тоже разный, -возразил я самому себе, - он и прямой и угловатый, и железный и бетонный ("белезный" и "жетонный" – было бы лучше, - отметил я про себя), он прочный и солидный, он пышет уверенностью в себе... Пойди на него работать – и будущее твоё обеспечено." – Я изо всех сил старался стать нормальным.

      - Простите, пожалуйста, - раздался тоненький голосок, - но вы настолько глубоко заблуждаетесь, что даже до нас дошло. Мы бы промолчали, как обычно, но очень уж обидно.

      - А вы кто? – спросил я, - клумба?

      - Мы не вся клумба, мы лютики! – ответила звонкая разноголосица. Я, как раз стоял около них.

      - Очень приятно. Вы очень красивые.

      - Спасибо, мы знаем. Так вот, послушайте, нам было бы не так обидно, если бы это был кто-то другой, но вы, который так любит дождик – ну почти, как мы... Очень обидно, понимаете? Тем более, что мы же знаем: вы насильно пытаетесь себя убедить. На самом деле, вы, ведь, так не думаете, правда, ведь? – с надеждой спросили лютики.

      Я был смущён: с одной стороны – обещание сократить странноватости до половины и попытаться стать, по возможности, нормальным, но с другой стороны – лютики...

      - Объясните мне, пожалуйста: почему вы лучше завода, - попросил я. – Только так, чтобы я понял.

      - Он плохой! Он злой! Он вредный! – закричали голоски наперебой. - Он шумит! Он плохо пахнет! Он заслоняет свет!

      - Ну хорошо, хорошо, - сказал я, - я понял. – А вы?

      - Мы красивые, мы добрые, мы разные, мы дружные, - опять зазвенели голоски. Но был среди них один – самый тоненький. И, может быть, поэтому, пробился он сквозь общий хор. – Мы живые! Если ты пойдёшь работать на завод, ты нас разлюбишь!

      Я посмотрел на лютики и увидел, что они все мокрые, но не от дождя, а от слёз. Лютики плакали. Плакали от обиды и от страха потерять друга.

      - Я понял, - сказал я лютикам. – Не беспокойтесь, я не пойду на завод.


***



      Я сидел дома, пил свой любимый чай и записывал всё это. А ещё я думал, что, кажется, понял дождик: он одновременно живит лютики и гасит завод.

      Раздался телефонный звонок.

      - Тебя видели! – закричал обличительный голос. – Ты стоял и разговаривал с клумбой! Это, знаешь ли, совсем уж...

      - Скажи, - сказал я, - что делает твой завод? То, что он делает дым, я видел. И шум. Запах, по-моему, тоже есть. А ещё что?

      Голос в трубке молчал.

      - Нет, ты скажи, не может же быть, чтобы ты не знала: ты, ведь, там уж который год работаешь...

      - Яды он делает. Яды, понятно?

      - Яды? – переспросил я растерянно, - Какие яды?

      - Химикалии, для сельского хозяйства. Пестициды, против вредителей разных.

      - То есть, он животных и растения травит?

      Голос молчал.

      Я повесил трубку. Но голос остался во мне. Он сказал:

      - Клумбу твою, между прочим, тоже люди сделали.

      - Те, что на заводе работают? – спросил я.

      - Нет, но это не важно!

      - Важно, - ответил я голосу. – Очень даже важно.

      И голос исчез. Навсегда.


***

      Я стоял у окна, смотрел на клумбу и спрашивал у дня: каким он собирается стать?

      День пожеманничал слегка, а потом показал мне картинки:

      - ёжик с листьями на спинке и с носиком топает по делам...

      - лужицы разноцветных зонтиков (вид сверху) толпятся у входа в кино...

      - луч солнца меж двух туч косым столпом упал точнёхонько на яхту в море...

      - порыв ветра срывает со старых лип стаю воронов, швыряет их в простор и они летят – чёрные на сером, - точно хлопья сажи....

      - целое семейство маслят, примостившихся под большим мшистым камнем у двойной сосны...


      - Смотри-ка, - протянул я дню, - вот, ведь, ты каким оказывается, будешь... Хоро-о- о ошим! – Я знал,что день всегда будет таким, каким собирается стать: мы оба старались сдерживать свои обещания.

Я оделся и отправился в поход за маслятами: я отлично знал это место.


22.I.04.