Работа 2. 12

Работа№12.
Шепельский Евгений - "Очистительный огонь"

Старинный сюжет в новом обрамлении. Писалось в пору затяжного творческого кризиса, так что вещь эта скорее не полноценный рассказ, а так, выкидыш. Примерно на 3-4 балла по 10-балльной шкале. Или того меньше. Впрочем, если растянуть этот рассказец до формата повести, нагнать психологизьму, описаний-диалогов, может, что и получилось бы…
Писано на Прозарушный конкурс фантастики под водительством Призрака Ночи.
  Вряд ли кто-то снизойдет до критики, но ежели снизойдет… Милости прошу, как говорится! «Режьте, братцы, режьте. Режьте осторожно…» \с\ Марк Твен.

1

Первого дохляка они встретили, когда до Вальехо оставалось не больше десяти миль.
Существо ползло, оставляя за собой полосы крови. Цеплялось за каменистую землю ободранными до костей пальцами и медленно, упорно продвигалось вперед.
Ветерок трепал длинные светлые волосы и лохмотья, в которые превратилась одежда.
- Баба… - уверенно сказал за спиной Абракса отец Ансельмо. – Ну, с почином, как говорится. С утра день не задался. Гы-гы-гы!.. Эгей, войско, стой!
- Стой, стой! – начали передавать по цепочке десятники.
Абракс оглянулся: армия Господа, змеей втягивающаяся в долину Сан-Исиды, начала замедлять ход. От белых крестов на камзолах солдат рябило в глазах. Серые лица показались Великому Инквизитору масками. В движениях людей сквозила смертельная усталость. Пустые взгляды, впалые щеки…
Господи, сколько же длится этот ад?
Год. Год и два месяца…
…Колымаги с греческим огнем ехали в стороне от колонны. Каждая – запряжена парой першеронов. Каждая – под линялым тентом. Ехали в стороне, да еще – на расстоянии друг от друга. Опасная это штука – греческий огонь. Тряски не любит, жары не любит, париться под крышками не любит. Всем памятен случай с войском инквизитора Керлинга. Очевидцы говорили, сначала рванул один котел. Ну, а колымаги катили рядышком… Керлинг потерял чуть не половину войска: кто полег сразу, кто после скончался от ожогов, а ошметья мяса находили потом на расстоянии мили.
Ну а еще греческий огонь, в который алхимики намешали какого-то дерьма, нестерпимо вонял на жаре.
Колымагами, как, собственно, и пусканием огня, ведали святые отцы из числа приближенных к Абраксу. Они уже разъезжались в стороны, составляя из колымаг полукруг. Ближайшая, которой правил брат Малах, медленно направлялась к инквизитору. Да, быстро нельзя. Может взорваться.
Ансельмо слез с ишака и, тряся жирными телесами, подошел к Абраксу. Яростно заскреб под мышкой, там, где в коричневой сутане виднелась дыра. Рассмеялся.
- Вши! Га-га! Ничего сволочей не берет. – Ткнул пальцем в сутану: - Шелковая! Должны соскальзывать, так ведь? Не соскальзывают. Любят. Меня. Они.
Инквизитор потер воспаленные глаза, на миг погрузившись в красноватую, усыпанную яркими сполохами тьму. Мул под ним беспокойно всхрапнул. Чует дохляка, боится. Дохляков боятся все животные и птицы. Вороны не расклевывают тела, бродячие псы не глодают конечности. Случится дохляку заползти в лес, даже там его тело спокойно истлеет. Мухи и те брезгуют. Потому и не растекается эта зараза со скоростью обыкновенной чумы по континенту. Только в городах, в больших городах…
Абракс открыл глаза. Глянул на Ансельмо чуть прищурившись:
- Смени белье, Нико. Полегчает.
Ансельмо затряс щеками, загыгыкал.
- Сразу-то полегчает, а потом все по старому! Гы! Гы-гы-гы!
Взгляд Абракса скользнул по существу, которое продолжало ползти, раздирая плоть о камни. Дохляк словно почувствовал его взгляд. Замер. Ветер трепал лохмотья. Белокурая голова дрогнула, медленно поднялась… Не было ни губ, ни носа - женщина стесала лицо о камни; теперь оно напоминало окровавленный блин. Черные ямы глазниц, белые пятнышки зубов…
Мул всхрапнул и переступил копытами. Ишак Ансельмо попятился, но толстяк грубо дернул его за повод.
- Бить буду! – сказал в мохнатое ухо. – От задницы клочки полетят! Слышишь, серый?.. Одного я не пойму, Вито, чего они так ползают… Сознания нет, глаза вытекли, боли и той не чувствуют. Но ползают, г-гады! Кто на карачках, кто ползком…Пока не высохнут, не рассыплются… Да, это тебе не чума… Гы! Гы-гы-гы!
Безгубый рот дохляка приоткрылся, из провала полился вой. Тихий-тихий, тоскливый-тоскливый. В такт ему начал выть ишак.
Ансельмо огрел вопящего осла палкой:
- С-сука! Убоище! Молчи, я сказал!
Палящее солнце внезапно обожгло холодом. Абракс зябко передернул узкими плечами. Запахнул на груди плащ – осторожно, чтобы не разбередить начавшую заживать язву под ключицей. Провел рукой, затянутой в черную перчатку, по лбу.
Да, больше года назад… Черный мор, болезнь страшней бубонной чумы пришла на эти земли. Гнев Господа… Но как же долго это продолжается! Земля разорена, от городов - пепелища… Но пока заразу удается удерживать в городах. Сжигать в городах. В больших грязных городах, наполненных стяжателями и проститутками, ворами и убийцами, зажравшимися купцами, язычниками… А еще - тупыми аристократами. Принцами и принцессами. И жадными клириками, которые погрязли в разврате.
Но отцы-инквизиторы не таковы. Нет. Это суровые аскеты, перед которыми ныне трепещут церковные иерархи и даже… даже сам понтифик.
А еще – вспомнил Абракс - города заполнены обыкновенными людьми.
Невинными.
Лучше не смотри на нее… От кары Господа всегда страдают невинные. Иначе – нельзя. Никак нельзя иначе.
Ансельмо яростно заскреб под мышкой.
- Чертов Малах… Он что, не может быстрее?
Колымага Малаха была уже неподалеку. Смирные першероны влекли ее с ленцой, привыкли, что их никогда не подгоняют кнутом, а только вожжами. Возле пузатого стального котла с насосом, имевшим кованную рукоять в виде медвежьей лапы, мелькали черные сутаны. Монахи готовили устройство огнеметания, сатанинский огнемет, придуманный византийцами. Длинная черная труба толщиной в два пальца заканчивалась раззявленной пастью дракона. В нижней челюсти, между клыками, имелась прорезь, под которую подвешивалась кружка, заполненная горящей смолой. Это запал. Чтобы греческий огонь, вылетая из трубы под давлением, воспламенялся.
  Скоро Вальехо… Скоро будет много огня…
Вой оборвался. Дохляк уронил голову и вновь, всадив в землю пальцы-крючья, пополз вперед.
Инквизитор пошевелился в седле, кашлянул в платок.
- Нико, послушай…
- Аюшки? – Ансельмо быстро, по-змеиному, поднял голову, заглянул в бесцветные, выгоревшие глаза командира. Господи, как же он сдал за последнее время! Сколько новых морщин… Ястребиный нос заострился; и впрямь – вылитый клюв хищной птицы.
- Добей ее.
- Ее? – Толстяк ткнул пальцем в дохляка. Верней, в дохлячку. – Это зачем это? Сейчас брат Малах…
- Нико…
Ансельмо фыркнул, тряхнул щеками-подушками, заросшими кабаньей щетиной:
- Опять, значит, мне поганить копье? – Бросил поводья ближайшему солдату, поискал взглядом, углядел подходящий протазан. – Эй, вон ты, с конопушками! Да не ты, козел, а ты… да не ты, а ты… ты, лопоухий! Копьецо дай-ка!
Ему передали оружие. Ансельмо повернулся к дохляку, пошевелил лопатками, чувствуя на спине сотни взглядов. Дохляк полз вперед, прямо под копыта мула инквизитора. Ансельмо подошел вразвалочку, сбоку, примерился, с хрустом всадил широкое лезвие чуть ниже затылка. Слегка повернул, окончательно дробя шейные позвонки.
- Господи, твоя воля!
Дохляк не шевелился. Мертв.
Поскрипывая, подъехала колымага Малаха. Бледный, узколицый, скрюченный, Малах, тем не менее, легко соскочил на землю. Сноровисто нацедил греческого огня в жестяное ведро, направился к телу. По дороге кивнул Ансельмо:
- Ловко вы его, святой отец!
- Заткнись, - беззлобно отозвался толстяк, держа протазан лезвием книзу. – Я был солдатом, помнишь?
Малах облил дохляка вонючей черной жидкостью, облил тщательно, с ног до головы. Потом, выливая остатки, прочертил дорожку футов на шесть, взял поданный факел.
Через миг огненный ручеек добрался до тела и – пфу-у-урршшш! – оранжевое пламя с треском объяло покойника.
Отец Ансельмо сунул клинок протазана в огонь, в самое начало дорожки, едва не задев драные сапоги Малаха.
- Ост… - начал Малах, и в этот миг пылающее тело вскочило. Молча, безумно размахивая руками, понеслось на святых отцов, словно решило забрать их с собою в ад.
Огненный человек – яростный, рыжий – бежал, усеивая землю кусками горящей плоти. Пламя дало ему жизнь – короткую и страшную.
Так бывало и раньше. Не часто. Но бывало.
Ансельмо выпрямился, вскидывая протазан. Он поймал мертвеца на острие футах в трех от себя. Ударил снизу в грудь, с хеканьем распрямил руки, отбрасывая не такое уж легкое тело. Мелькнули пылающие глазницы, пламя рвалось изнутри острыми красноватыми языками. Ансельмо поднажал. Мертвец опрокинулся на спину, в огненный ручеек, бестолково суча ногами. Протазан остался торчать в его груди.
За спиной испуганно ржали лошади, им вторили мулы и, конечно, ишак святого отца.
- Тьфу, копье загубил! – Ансельмо оглянулся на Абракса. Великий Инквизитор показался ему статуей. Бледен, взгляд устремлен куда-то… Ну да, там, внизу, в долине – Вальехо. Боже, дай инквизитору сил!
- Ловко вы его, святой отец! – сказал Малах.
- Заткнись, - буркнул Ансельмо. – Сапоги свои лучше подправь, вишь, пальцы торчат!
- Дырки – не вши, а их-то у меня нет! – отозвался Малах, пошевелив пальцами в правом сапоге.

2
Войску дали два часа на отдых. Задымили костры под черными казанами, кашевары сварганили какую-то похлебку с крупой и кореньями. Без мяса. Мясо и вино будут вечером. После дела.
К концу обеда заметили еще одного дохляка. На сей раз это был мужчина – грузный, лысый, в исподнем. Полз он не быстрее перегревшегося червяка и никуда не побежал, когда его подожгли.
- Первый дохляк комом! – сострил отец Ансельмо, почесывая осла между ушами. – А второй нормальный, ничо так… Да, ничо…
- Время молиться… - прошелестел над его ухом голос Абракса. – Сегодня будет тяжкий день. Строй войско, Нико.
- Да-да, - кивнул Ансельмо. – Я же бывший солдат!
Он выстроил войско, помогая капралам пинками и зуботычинами. По его знаку солдаты опустились на колени и затянули молитву. Загудели, как пчелиный рой. Почти все они были рекрутами из горных селений. Их вымуштровали в монастырях за последний год. Родственников в городах у них не было. Почти не было. Жечь города, в которых, возможно, живут твои близкие, совсем непросто.
Молитва была долгой. Сам Ансельмо, не в силах стоять на коленях, опустился жирным задом на пятки.
- Ну, - буркнул он, когда солдаты выпрямились. – С богом. Для забывчивых ублюдков: здешнюю воду не пить! Не хватать жратву, не вымыв руки в уксусе! Не подтирать жопу местными лопухами! За нами едут цистерны с водой. Кто будет пить здешнюю воду – спалим живьем. Живьем спалим! – Он помедлил. – И еще… Я повторял уже… В городе есть те, кто не поддался заразе. Выжившие. Их убить в первую очередь. Сами-то они здоровы, но заразны, как кусок тухлого мяса, пролежавший в малярийном болоте. Все ясно? Да, и морды свои замотайте тряпками!
Он оглянулся на Абракса. Великий Инквизитор подал знак – вперед.
Войско начало дробиться, растягиваясь по долине и охватывая Вальехо клещами. Тут и там вспыхивали жаркие огнища. Это монахи жгли дохляков, которые расползались из города.
Небольшая застава осталась у входа в долину. Это – чтобы не вышли те, здоровые.
Нещадно палило солнце. Изредка набегавшие облачка рассеивались на глазах. Стоял август – самый жаркий месяц.
Абракс и Ансельмо – жердь и пузатый бочонок – ехали мощеной дорогой, которая вела к городским воротам. За ними следовала колымага Малаха и десяток солдат. По бокам слышался треск – армия Господа прочесывала виноградники. Когда войско будет двигаться назад, от сожженного города, виноградники спалят тоже. Спалят все, что находится рядом с Вальехо на расстоянии в две мили.
Когда перевалило за полдень, их догнал конный разъезд монахов здешнего монастыря. Доложили. Они держат город в кольце. Здоровых не выпускают, дохлякам ввиду отсутствия запасов греческого огня позволяют расползаться.
Великий Инквизитор благословил святых отцов на дальнейшие подвиги. Велел накормить. Сказал, как и всем: «Скоро все кончится». И правда, скоро. Целехоньких городов кроме Вальехо – одна столица. А в села зараза не проникает. Господь не обижает селян, ибо их нравы – это нравы детей природы. Нет сребролюбия, стяжательства, половой распущенности. А также ума. Из селян выходят послушные солдаты.
Городские ворота – это звучало слишком громко. Так, арка, зажатая между стен домов, и построенная, скорее, для празднеств. Стены, которая бы опоясывала Вальехо, не было. Белые домики, плоские крыши…Абракс вздохнул. Да, здесь хватит одних огнеметов. Катапульты понадобятся в столице. Черный мор обязательно придет и туда. Рано или поздно.
Над городом стояла тишина. Мертвая тишина, тишина такая, что мороз шел по коже. Невдалеке от арки валялся раздутый, нестерпимо смердящий на солнце труп лошади.
Колымага Малаха подъехала к арке. По бокам – настороженные – шли солдаты. В окне дома мелькнула тень. Выживший…
- Глядеть в оба, с-собаки! - велел Ансельмо. – Стрелять без жалости! Если кто-то… хоть кто-нибудь!.. пустит стрелу мимо – уд-давлю!
Где-то в городе, наверное, на другом его конце, вдруг взметнулся фонтан огня.
Началось…
Абракс прикрыл лицо платком; отец Ансельмо обвязал физиономию смоченной в воде повязкой.
Малах повесил под пасть дракона кружку с горящей смолой. Стал у винта, который регулировал наклон трубы.
- Давай!
Пара чернорясников налегла на рычаг насоса.
- Пфу-у-у-у! – огненный язык – оранжевый, нестерпимо жаркий - лизнул стену дома. Лопнуло стекло, занялись ставни. Через миг внутри разгорелся пожар. Затем раздался вопль – дикий вопль объятого пламенем человека. Горящее тело до половины высунулось из окна, но выброситься наружу сил уже не осталось. Обыватель перевесился через подоконник, болтая горящими руками; плоть стекала на землю крупными пылающими градинами.
Страшная штука этот греческий огонь. Очень страшная.
- Есть, следующий!
Солдат дернул коней за повод. В этот миг из арки метнулся выживший и, визжа, понесся к виноградникам.
Три стрелы – почти одновременно – ударили его в грудь. Солдаты, выученные Ансельмо, знали свое дело.
Следующий дом… огненная струя… а позади – треск пламени, вопли…
По окружности… Медленно, методично двигаться вокруг Вальехо, выжигая крайние дома. Дальше – пламя пойдет внутрь города, пожар будет шириться, пока не запылает каждый дом. Пока не сгорит все дотла.
Затем, сняв запалы, развалины обрызгают греческим огнем и подожгут снова. И снова. В конце от Вальехо останется только зола и расколовшиеся от нестерпимого жара камни.
Только так можно уничтожить заразу. Только так.

3

Этим вечером отец Ансельмо был пьян, как чипок от бочонка. Собственно, после дела полагалось напиваться. Город ярко пылал в ночи, но помощь солдат уже была не нужна. Не прогорит и до завтра, а дохляков и, уж тем более, выживших там больше нет. Верней, есть – в виде кучек пепла.
Солдатам выдали паршивое пиво и кислое аргоское; святые отцы, ведавшие запасами алкоголя, оставили для себя несколько бочек кисло-сладкого маркеля. Дрянь, конечно, но лучшего теперь было не сыскать даже в столице.
Шатер Абракса стоял на отшибе. Охраны возле него не было. Великий Инквизитор не любил, когда его опекали, словно неразумное дитя. Сквозь полог пробивался лучик света. У шатра кто-то из монахов забыл колымагу с греческим огнем. Даже коней не стреножил, пр-р-ридурок!
«Узнаю кто… утром… надеру уши… - подумал Ансельмо, морщась от вони. – Нет, зубы выбью… нет, сперва сломаю нос… ладонью… Потом хрястну по ребрам и перебью ключицу… Удумал тоже: поставить эту вонищу рядом с шатром Великого Инквизитора!
Полог был расшнурован. Входя, Ансельмо задел локтем трехногую курильницу, в которой тлели можжевеловые ветви; целебный дым можжевельника уничтожал всякую заразу. Курильница накренилась, но монах удержал ее за раскаленную чашу.
- А ч-черт!
Абракс резко повернул голову. Он стоял возле наполовину раздвинутой ширмы, покрытой восточным узором. Из-за ширмы выглядывал край раскладной парусиновой койки. Красная рубашка инквизитора резко контрастировала с блеклыми стенами шатра.
- А, Нико… Я думал, ты уже спишь… Что, в лагере все пьяны?
Ансельмо подул на обожженную ладонь. Пошатнулся. Шагнул по протертому ковру, звучно икнул.
- Я уже б-блевал… - сообщил он. – Дважды. Гну-ус-сно мне… С-скверно! Зачем оно так?.. Все… это…
Опять старая песня. Абракс не ответил. Масляный фонарь, висящий на крюке под потолком, отбрасывал его тень с гротескно удлинившимся носом на стену.
Ансельмо моргнул по совиному. Снова икнул.
- Я думал, - сообщил он, тупо глядя на покрасневшую ладонь.
- Да?
- Думал…Думал снова и снова… Я за последний год много думал… Больше, чем за всю прошлую жизнь.
Абракс нетерпеливо дернул морщинистой птичьей шеей.
- О чем же ты думал, Нико?
Монах переступил с ноги на ногу.
- Зачем… Зачем оно все? Почему? Возможно, это не кара Господня?
- А что?
- Ну… здесь может быть рука Сатаны! Или вовсе…
- Вовсе? Что – вовсе?
- Ну… - Ансельмо потоптался на месте, наполняя шатер запахом перегара. – Здесь… вот… такое… Помнишь того алхимика? Ну, которого ты сжег за ересь три года назад? Когда еще и слыхом не слыхивали о… о заразе. Он говорил, что эта зараза имеет истоки… ну, природные истоки. Что… такое уже было… давно, чуть не тыщу лет назад. Что эта зараза вышла из болот Терано, и что если их осушить…
Ансельмо умолк.
Инквизитор равнодушно передернул плечами:
- Это было давно, Нико. Я все позабыл. Однако смею напомнить: рассказ того алхимика – ужасная ересь. И ты… Даже тебе не позволено заводить такие речи. Если Коллегия прослышит о твоих словах… Даже я тебя не спасу. – Он нетерпеливо качнул головой. - Прости, сейчас я слишком устал…
- Да-да, - спохватился Ансельмо. – Как… как я не понимаю… Все ведь на тебе… Все, все на тебе… Даже понтифик молится за тебя. А тут я. Пришел. Пьян. Прости.
Пошатываясь, он двинулся к выходу, однако внезапно развернулся, сделал два шага вперед и бухнулся на колени.
- Вито… Я хочу… Отпусти мне грехи!
Абракс вздрогнул, нахмурился. Его хищный нос клюнул воздух.
- Ты должен исповедаться прежде. Но сейчас я слишком устал…
Он благословил Ансельмо размашистыми движениями.
- Все, иди.
Сопя, монах тяжело поднялся с пола. Его качнуло вперед, он выругался, развернулся и, понурившись, шаркая, выбрел наружу.
Тут же из-за ширмы вынырнул брат Малах, подкрался к пологу, слегка отдернул его, посмотрел. Затем тщательно зашнуровал полог. Подумал и сказал после паузы:
- Ушел… Ноги-то как заплетаются… Пьянь и рвань… Однако из него получился хороший палач.
- Он искренен, Бениро, - заметил Абракс.
- Как и все мы, - эхом откликнулся Малах. – Как и все мы. Он служит делу Очищения, не ведая о том. И как служит! Однако, боюсь, вскоре он сопьется.
- Возможно…
- Может, есть смысл ему рассказать? Ты ведь открылся мне… И я тебя не подвел!
Абракс пожал худыми плечами:
- Я думал над этим. Нет, пожалуй, не сейчас. Когда все будет сделано. Нет, нет, даже тогда я не расскажу…
- Однако он чуть не докопался до истоков! Болота Терано… Кабы он только знал, что ты, Вито, и есть тот самый выживший!
Лицо Абракса передернула болезненная гримаса.
- Не надо об этом… А Нико… он просто пьян. Когда ты пьян, тебе в голову приходят разные мысли. Знаешь, о смысле жизни… О том, почему мир устроен так… так паршиво, так мерзко…
Он подошел к койке. Малах сноровисто раздвинул ширму и отступил на шаг. Перед койкой находился маленький, заполненный разнообразными предметами столик. Пузатая алхимическая посудина из толстого огнеупорного стекла. Пара пузырьков. Крохотная жаровня с тлеющими угольями. Палочки сургуча. Две плошки с уксусом. На краю столика матово блестел скальпель.
Под Абраксом тяжело скрипнула койка.
Закатав рукав, Великий Инквизитор взял скальпель и надрезал запястье.
Кровь полилась в стеклянную посудину, пузатенькую, широкогорлую, с длинным носиком внизу.
Малах едва слышно вздохнул. Бледность его лица приобрела восковой оттенок.
- Вот так… - пробормотал он трясущимися губами. – Вот так… Вот и настал черед столицы…
Надежно перебинтовав руку, Абракс бросил скальпель в плошку с уксусом. Затем слил кровь в небольшой, темного стекла пузырек, надежно закупорил его, и, разогрев над маленькой жаровней сургуч, залил пробку. Прополоскав пузырек в уксусе, подал его Малаху.
Малах принял пузырек, спрятал в черный бархатный мешочек, затянул горловину. Затем сполоснул руки в тазике с уксусом.
- Я готов. Все по старому, Вито?
Инквизитор кивнул:
- Все по старому. Знаешь Сидеранский акведук? Он питает столицу водой. Ты поднимешься повыше… найдешь дырку в трубе. Там много дыр… Выльешь туда. Спалишь флакон в костре.
Малах судорожно вздохнул, его взгляд затуманился:
- Сколько…Понадобится на столицу?
Абракс пожал плечами, сморгнув каплю пота:
- Десять дней. Чтобы зараза пустила корни, нужно десять дней. Даже в таком большом городе – всего лишь десять дней. А затем… Это же как вспышка. Мгновенная вспышка. Раз – и все мертвецы. Выживут единицы. Керлинг и Рэндо уже выдвигаются к столице… Флот брата Ренфро перекрыл доступ к городу с моря… Я предупредил их в письме, что у меня было очередное видение… Искренние фанатики! Как же они верят мне! Идут за мной как овцы…
- Как твой Ансельмо, - вкрадчиво подсказал Малах.
- Не говори о нем так! – Абракс привстал на ложе. – Да, он тоже овца, но… Он мой друг.
- Как и я…- Брат Малах отвесил глубокий поклон и шагнул к выходу. – Как и я…


4
За Малахом сомкнулся полог. Тотчас на улице послышался вскрик, а затем раздался стук – глухой, едва слышный. Всхрапнули лошади. В ноги Инквизитора подул ветерок.
- Малах? – спросил он, не поднимаясь из-за ширмы.
- Пфу-у-у… Тяжелый, з-зараза!
Это был голос отца Ансельмо.
Абракс резко поднялся, опрокинув столик.
- Что?
- А то! – пузатый монах скинул с плеч свою ношу – Малаха. – Пфу-у-у… Слышь – с виду маленький да дохленький, наверняка с глистами, а тяжел! Тяжелый, говорю, с-сука!
- Что? Что ты… Зачем… - Абракс переводил взгляд с Ансельмо на Малаха. Шагнул вперед, держась рукой за ширму. – Ты…
- Я его убил, - сказал Ансельмо кротко. – Ручками убил, свернул шейку, как гусю. Я же был солдатом. Флакончик я вынул. Положил на колымагу. До времени. Я тебя сейчас убью, а потом… Ну да тебе будет все равно, что случится потом.
Абракс побледнел. Сразу ввалились глаза и щеки, хищный нос клюнул воздух, но Ансельмо предупредил движение инквизитора коротким ударом под дых.
- Не… Ты лучше не рыпайся. Я же был солдатом, Вито.
Абракс молча прижал руки к груди. От удара проклятая язва снова открылась. Укус теранской пиявки никогда не проходит бесследно. Остаются шрамы, изредка – язвы. Сколько же этих шрамов на теле Инквизитора! Правда, не все пиявки Терано разносят черный мор… И в этом проклятый алхимик оказался прав.
Ансельмо тяжко вздохнул.
- Я ведь как… Я пьян был… Ушел от тебя, а ноги… они того, заплетались ноги. Круг сделал, вышел к твоей палатке… сзади… и прилег. Прилег на минуточку. Ну, я и услышал все. Все-все услышал.
- Ну и что? – просипел Абракс. – Что скажешь?
- Я уже сказал. Я тебя убью.
- Постой! Погоди! Ты не разумеешь! Победа близка! Вальехо был последним городом! Впереди – столица! Мы уничтожим ее и установим новый порядок!
- Ты установишь новый порядок. Я ведь все слышал. Ты. Ты один.
Абракс поморщился:
- Хочешь сказать, я недостоин?
- Теперь – нет. Чертов сукин сын! Столько жертв ради чего?
- Ради нового мира! Ради правильного мира! Ради справедливого мира!
- Чего?
- В этой стране не будет больше королей и аристократов! Не будет судей, ростовщиков, адвокатов, Не будет жирных попов, не будет понтифика! Не будет городов, растлевающих души! Не будет городов, которые служат пристанищем ереси! Институты… Мыслители! Ученые! Раньше люди слушали нас, и только нас, но теперь… Пройдет еще сто, двести лет, и наша власть станет фикцией! Народ уже насмехается! Народ уже говорит: развратен как монах, жирен как монах, глуп – как монах! Посмотри, во что превращается церковь! Мы – разжиревшая каста паразитов! Мы жрем… жрем сами себя! Все неправильно! Все, все неправильно!.. А когда авторитет церкви падает, в мир приходят черные боги!
Ансельмо фыркнул.
- …В моем мире все будет не так! Будут монастыри. И паства. Мы станем истинными пастырями душ… Мы – судьи, мы - учителя! Мы – пастыри! Строгие и нищие! А я... тебе это не понравится, нет… я пророк нового мира! Я – карающая длань! Я – оружие!
Он взмахнул руками перед лицом Ансельмо и дернулся к скальпелю, который поблескивал на протертом ковре. Но Ансельмо оказался быстрее.
Коротко и страшно он ударил инквизитора в спину, чуть ниже лопаток. Послышался хруст. Абракс замер. Потом захрипел. Его руки обвисли, он повалился на ковер боком. Еще живой, с глазами, выпученными от боли.
- Аффф… аффф… - послышалось из его рта. Он хотел что-то сказать, но язык не слушался. Великий Инквизитор перевернулся на спину, дергая тощей длинной шеей.
- Я же был солдатом, - кротко заметил Ансельмо. – Я был солдатом, Вито. А вот это в знак нашей дружбы. Я же не хочу, чтобы ты сгорел живьем, как твои жертвы.
Протянув руки, он коротким движением свернул Великому Инквизитору шею.

5

Лошади сонно всхрапнули, когда Нико ухватил повод. Он потянул за него, понуждая першеронов к движению. Заскрипели несмазанные оси. Ансельмо подвел колымагу вплотную к шатру. Затем распряг лошадей и отвел их подальше от шатра. Вернулся, протиснулся в шатер и, пыхтя, попытался снять с крюка лампу. Нет, не дотянутся. Он оглянулся, кусая губы. Крысенок Малах… Каково тебе лежится со скрученной шеей? Он схватил Малаха за ворот рясы, подволок под лампу и, ничтоже сумняшеся, взгромоздился на еще не закоченевшее тело. Снял лампу с крюка. Масла в ней было много. Руки дрожали.
- Вот как оно все получилось, - пробормотал Нико. – Вот как оно все получилось, господин мой Абракс. Вы, значит, хотели быть первейшим из первых, равнейшим из равных, новый мир слепить ручками своими… На крови, значит… На боли. На огне-пламени. З-зараза!
Абракс лежал, как лежат гуси на базаре – лапы вместе, крылья вдоль туловища. Седой пух вокруг тонзуры казался розовым в бликах огня.
Ансельмо посмотрел на Инквизитора в последний раз. Покачал головой. Тощий гусь, недокормленный… Выскользнул из палатки. Оглянулся. Патрулей не видать. Лагерь в стороне сверкал огнями. Слышались пьяные выкрики – солдаты и монахи заливали вином свою боль.
Зажав лампу в зубах, Нико взобрался на колымагу. Ох, он тяжел! Как бы не проломить дно! Поставил лампу у ног. Вытащил нож из-за халявы. Срезал тент. Скрутил из него подобие каната. Осторожно приоткрыл краник в основании котла. Тут же закрыл, когда еще не пролилось и капли. Нет! Греческий огонь пожрет фитиль мгновенно. Он не успеет отбежать. Что… Постой, простой нагрев! Это даст ему время. Просто разбей лампу! Но не об котел – от удара черная дрянь может взорваться.
Ансельмо стал на борт колымаги. Оперся о стойку тента и легонько ударил ножом по стеклу лампы, низко опустив руки.
Идиот! Что ты делаешь? Масло вспыхнет, ты получишь ожоги!
Я все еще пьян, сообразил он. Оттого мысли путаются.
Тогда… Я просто брошу ее на дно и спрыгну.
Да, так будет лучше всего.
Не размышляя больше, он с силой бросил лампу на дно колымаги, рядом с черным бархатным мешочком, и спрыгнул в траву.
- Фф-ф-шух-х-х!!!
Не оборачиваясь, он сперва на карачках, а потом и на ногах помчался во тьму. Клин света метнулся под ноги. Это отблески пламени. Масло горит хорошо, жарко… Не так жарко, как черная дрянь, но… Главное отбежать подальше, успеть. Господь, ну почему у меня такое жирное брюхо???
За спиной разверзлось преддверие ада. Дыхание преисподней опалило тонзуру и мигом слизнуло пух на ушах. Ансельмо повалился ничком, зажав уши локтями.
- ГГГУ-У-У-УХХХ!!!
В откляченный зад больно ударило раскаленной лопатой. А может, адской сковородкой, на которой жарятся грешники. Нико проволокло по траве, носом он проделал в земле небольшую бороздку.
Потом все стихло. Он приподнялся на локтях. С трудом повернул толстую шею.
Последний и единственный источник заразы пылал жарким пламенем. Греческий огонь не затушить, можно, правда, забросать песком, но в ближайшие часы никто не приблизится к палатке из-за нестерпимого жара. А к утру на месте палатки останется лишь горячий пепел.
В лагере безумно ржали кони, слышались крики людей.
Нико усмехнулся: кричите, кричите…Яростно заскреб под мышкой. Вшам было наплевать на взрывы.
Через пол часа он, навьючив ишака едой, оружием и деньгами, выехал из лагеря. На его щеках цвел румянец. Глаза были озарены странным светом.
Столица уцелеет. Как же будут удивлены Рэндо, Керлинг и Ренфро. Но он не расскажет им, чтобы у них не возникло соблазна… Нет, не расскажет. Солдаты вернутся в деревни. Все постепенно вернется на круги своя. Да, будет как всегда - криво, косо, продажно. Но во что превратил бы страну Великий Инквизитор? Ансельмо не хотел об этом думать. Одно он знал точно: Витторио Абракса вскоре причислят к лику святых.
- Сперва доложусь понтифику, - говорил Нико, понукая осла. – Абракс погиб от взрыва…Но последняя воля… Гы-гы! Видение! Спалить и засыпать песком Терано!.. А потом…К черту все! К черту сан, к черту, к черту… Побреюсь! Поменяю белье! Вытравлю вшей! Буду принимать ванны! Женюсь… Сколько мне? Пятьдесят пять. Есть деньги. Дети… Я заведу детей. Еще не поздно. Семь… восемь… Целый десяток! Брошу пить… жрать в три горла… Начну сочинять стихи! И никакого разврата! Одна женщина – на всю жизнь! Одна женщина – на всю жизнь! Вы слышите, небеса? Одна женщина – на всю жизнь!!!