Хранитель Историй

Серое и сонное утро стояло в Иерусалиме. Накрапывал легкий дождь. Укрывшись куском полинялого брезента, Юваль лежал на крыше дома, и обозревал сквозь бинокль расстилавшуюся перед ним улицу. Бинокль он получил в подарок от бабушки на прошлой неделе в честь своего десятилетия, и с тех пор каждое утро он проводил на крыше, наблюдая за проходящими мимо людьми. Часов у него не было, но он и так знал, что время приближается к девяти, ибо в тот момент в бинокле мелькнула фигура старого Иосифа, медленно бредущего к своей лавке. Юваль отчетливо видел, как старик засовывает старый ключ в заржавевший замок и наваливается всем весом на дверь, чтобы распахнуть ее. Так открывалась лавочка ежедневно, в одно и то же время, уже в течение пятидесяти пяти лет, естественно, кроме суббот.
Старый Иосиф был человеком ученым, и вместе с тем глубоко верующим. Каждый день он вставал с петухами для утренней молитвы. Потом он садился есть легкий завтрак, читая при этом газету, журнал или книгу, которую не читал до этого.
- Каждый день надо узнавать что-то новое, любил говорить Иосиф своей жене Саре, когда та еще была жива. – Если каждый день мы не будем выучиваться новым вещам, камень не сдвинется с места.
Лавочка, которую содержал Иосиф, служила для починки старых книг. Иосиф построил ее сам, кирпич за кирпичом, из Иерусалимского камня, в год создания государства Израиль. Все свое время до ужина проводил Иосиф в этом полутемном помещении. Он возился с редкими книгами, подклеивал страницы, чинил потрепанные переплеты, и вытирал скопившуюся на полках пыль. – У каждой книги своя судьба, говорил он, бессознательно повторяя знаменитые слова Горация, - И два рассказа рассказывает она, один внутренний написанный и один внешний. Моя работа сохранять внешний рассказ, для того чтобы люди могли открывать для себя секреты рассказа внутреннего.
В прошлом Юваль очень любил проводить время в лавочке Иосифа. Сара всегда угощала его лимонными леденцами, и он сидел на старом плетеном кресле Иосифа и помогал ему в его кропотливой работе - подавал либо ножницы, либо клей и наслаждался запахом старых книг.
Иосиф очень любил свою работу. – Мое предназначение быть хранителем историй, любил поговаривать он. - В этом смысл всей моей жизни. Даже сейчас, когда лимонные леденцы уже давно покрылись плесенью, и количество клиентов заходящих в лавочку снизилось до считанных единиц, продолжал Иосиф свой сизифов труд. Пыль уже не вытиралась так регулярно как раньше, книги ветшали, и даже Иерусалимский кирпич стал крошиться, и обваливаться по углам. Его друг детства Хаим Лейбович, торговавший тканями в лавке по соседству, уже давно перешел на продажу сотовых телефонов, и все время предлагал Иосифу войти в дело, но тот не соглашался. – Людям по-прежнему нужны истории, говорил он упрямо. – И пока я стою на ногах, я буду делать все возможное для сохранения этих историй.
Когда у Иосифа кончались деньги на еду или на клей для книг, он продавал старую мебель из своего дома. Ему было жалко расставаться с любимыми вещами, но он всегда говорил, что у мебели есть только один рассказ - внешний, и поэтому книги важнее. Да и не только мебель приходилось продавать старику. Юваль собственными глазами видел, как Иосиф тащил на находящийся в соседнем квартале блошиный рынок старинные часы с кукушкой и зеленую хрустальную вазу, доставшуюся ему в наследство от матери. Старьевщик, который покупал у Иосифа также и мебель, пытался дать ему двойную цену за вещи, но Иосиф не согласился.
Странный незнакомец в длинном черном пальто привлек внимание Юваля. Сквозь бинокль он видел, как незнакомец приближается к лавке Иосифа, время от времени поглядывая в маленький блокнот, который держал в руках. Сверив адрес, он сунул блокнот в нагрудный карман, и уверенными шагами зашел внутрь. Загоревшись любопытством, Юваль спрятал бинокль под брезент, и принялся спускаться с крыши.
Когда он вошел в магазин, незнакомец пристально изучал взглядом сидящего за рабочим столом Иосифа.
- Иосиф Вульф? – Спросил незнакомец.
- Я здесь.
- Я хочу купить ваши книги.
- Я не продаю свои книги, сказал Иосиф. – Я занимаюсь починкой книг, которые приносят в мой магазин.
- Не будьте упрямым. Я много слышал про ваши книги, и хочу опубликовать их. Подумайте, вы наконец-то сможете нормально существовать, не заботясь о завтрашнем дне, станете известным. Неужели тебе не хочется оставить свое имя в истории, старик?
- Я сохраняю историю. У меня нет ни малейшей надобности быть в ней. Это не моя роль.
- Тогда зачем ты писал всю жизнь свои книги?
- Я хотел создать что-то особенное, для себя одного.
Воцарилась гнетущая тишина. Наконец незнакомец сказал:
- Позволь мне быть хранителем твоих историй, старик.
- Это не твоя роль. Не каждый может быть хранителем историй.
Смерив Иосифа холодным взглядом, незнакомец повернулся, и медленно пошел к выходу. Положив руку в перчатке на заржавевшую дверную ручку, он обронил не оборачиваясь: - Я дам тебе любую цену за книги, старик. У тебя есть неделя на размышление.
Иосиф устало смотрел вслед выходящему из лавки незнакомцу. Потом перевел взгляд на Юваля. С усмешкой на устах он достал с верхней полки две книги в красном тисненом переплете, и протянул их мальчику.
- Возьми эти книжки, Ювик, и хорошенько спрячь их. Обещай мне никогда и никому не показывать их. Да и сам не заглядывай в них до старости, и тогда ты тоже сможешь быть хранителем историй. Обещаешь?
Юваль молча закивал головой, и Иосиф положил в его протянутые руки два толстых тома.
- Холодно, сказал Иосиф, и принялся растапливать камин. – Беги домой, Ювик. Мама ждет тебя.
С этими словами он подошел к старому книжному шкафу, единственному предмету мебели, еще не перешедшему в руки старьевщика. Юваль побежал домой.
Через год после описанных событий Иосиф тихо умер в своей постели. На похороны пришло пять человек – Хаим Лейбович с женой, старьевщик с блошиного рынка и Юваль с матерью. По прошествии траурной недели закрыл Хаим Лейбович лавку Иосифа, а книги вынес в картонных коробках на видное место на улице, и их разобрали соседи.
Юваль сохранил свое обещание, и никому не показывал книги, полученные им от Иосифа. Это были единственные книги, которые он хранил всю свою жизнь. Уже будучи глубоким стариком, он наконец-то осмелился открыть их, и долго смотрел, с всевозрастающим удивлением.
Книги были пустые. На кремовых шершавых листах не было написано ни строчки.