Женщина которая стрижет

Ее школьная еще подруга Тамарка Хмелевская вдруг стала владелицей трехкомнатной распашонки на первом этаже панельной башни. Вышло так, что почти в одночасье померли родители Томки, а брат женился и умотал с женой в Канаду. Месяца через три после похорон Томка позвонила ей и смурным голосом пригласила зайти для разговора.
- Ты чего сейчас? Все когти бабам мажешь?
- Ну, мажу, - грустно вздохнула она.
- А живешь? У своего этого… - подруга замялась.
- У него. Где же еще?
- Липнет? Норовит?
Она промолчала, не стала отвечать на никчемный вопрос. Семь лет назад после страшной гибели отца, ее забрал из деревни в Москву старший брат отца дядя Гена. И пока была здорова его жена тетя Зоя, жила она в городской профессорской семье, как у Бога за пазухой. Училась, ходила в клуб на танцы, целовалась с мальчишками и забот не знала. Но полтора года назад у тетки случился инсульт, и она слегла молчаливым полутрупом. И вот тут-то началось. Вначале взгляды, потом родственные вроде бы объятия и поцелуи, ну и кончилось, конечно, койкой. Вероятно, можно было бы в ту первую ночь заорать на него и отбиться, но она почему-то этого делать не стала. Смирилась, мол, не убудет. А потом как бы и попривыкла и даже ждала иногда старика пустыми тоскливыми вечерами. Томка однажды увидала у нее в комнате забытый профессорский жилет, аккуратно повешенный на спинку стула. Подруга пристала как с ножом, и она раскололась: « Ну да, бывает. Разок в неделю, по субботам».
- Чего молчишь-то? Нашла принца-полюбовника! Он же тебе в деды, очкастый хрыч, – проворчала подруга по телефону смурным голосом. - Давай перебирайся ко мне. Будем бизнес устраивать. Ты стричь-то научилась там у себя в бабском зале?
- Да ты что, подруга? У нас классные мастерицы. Мне не доверяют. Да и желания особого нет.
- Не умеешь – научим, не хочешь – заставим. Зайди сегодня ко мне. Сделаю из тебя бизнеследи. Уяснила?
Вечером в тесной кухонке Томкиной распашонки подруга пила водку, а она – чай, бухнув в стакан столовую ложку вишневого варенья.
- Парикмахерскую? Мужской зал? – после третьего стакана, вытирая проступившую испарину, уяснила она. – Ну, даешь! Отчаянная ты девка!
Подруга продала ненавистное пианино, многолетнее орудие пытки, установила в одной из комнат зеркала и крутящиеся кресла, повесила на стене дома рекламную зеленую доску с золотым профилем мужика, и бизнес завертелся. Легкой тонкой большеглазой бабочкой порхала она тогда с ножницами вокруг клиентов.

Было это без малого два десятка лет назад. Теперь грузная с отекшим серым лицом и тусклыми оловянными глазами она, как и раньше, суетится вокруг клиентов, привычно подравнивая затылки и маскируя жидкими прядями лысины. «Надо жить», - сказал ей тогда хирург. Она и живет. Ну не вешаться же! Грех это руки на себя наложить. Большой грех. Да и не сумеет она. Нет, не сумеет.

Нельзя сказать, что они тогда быстро забогатели. Клиент косяком не шел, а сочился поначалу неуверенной хилой струйкой. Однако через полгода после открытия частной парикмахерской, купили они низкие плюшевые диванчики для ожидающих своей очереди клиентов и повесили на стены цветные репродукции картин художника Айвазовского. Морские пейзажи почему-то вселяли в них уверенность, что бизнес их потихоньку наладится и будет все, как говорила хозяйка распашонки, тип-топ. Да так оно, пожалуй, и шло. Работали они с подругой споро и аккуратно, цены у них были скромные без нахрапа, и мужики из близких домов к ним зачастили. Рядом совсем, около кольцевой дороги, за высоким зеленым забором располагалась воинская часть, которая тоже обеспечивала заведение хоть и недорогой, но стабильной клиентурой.
Вот оттуда из-за зеленого забора и пришло к ней горе лютое неизбывное.
 
Старлея звали Костя. Был он высок, голубоглаз и улыбчив. Впервые она заметила его, отделила от прочих клиентов, в самом начале зимы. А когда закончилась слякотная непогода, и начались холода, он уже водил ее в соседнее кафе «Алина» и жадно тискал в темном подъезде. Подруга оценила начавшийся роман как перспективный и пригласила веселого старлея в начале декабря в свою распашонку отметить католический праздник «Введение во Храм». По семейному преданию Хмелевские были выходцами из Польши, и подруга изредка вспоминала о своих католических предках.
- Далась вам эта «Алина». Дорого там, и черти что подают. Намешают всякой... стесняюсь сказать. Оставайтесь дома, как люди.
Близко к полуночи, разомлев от выпитого, хозяйка дома демонстративно ушла в свою комнату. Дверь, однако, прикрыла не плотно, чтобы слышать, как поведут себя влюбленные. Старлей в ту праздничную ночь проявил себя любовником пылким и неутомимым, так что обе дамы были от него в восторге.
Дикий несусветный кошмар приключился с ней в новогоднюю ночь. Старлей увел ее после нескольких бокалов шампанского за зеленый забор, и они расположились на узкой панцирной скрипучей кровати в каком-то закутке пустой, как ей показалось, казармы.
- Котик, сегодня я могу подзалететь, - задыхаясь от желания, предупредила она.
Старлей пробормотал что-то невнятное, сдирая с нее трусы и колготки.
Через часок, утомившись, он сполз с кровати.
- Ты куда? Мне одеться? – сквозь охватившую ее дрему пробормотала она.
- Лежи. Я скоро. Водички глотну.
Она закрыла глаза и провалилась в сон. А когда ее разбудили голоса и чей-то гаденький смех, она увидела солдат. Много. Толпу. Толпу пьяненьких молодых мальчишек в пятнистом камуфляже. Один из них невысокий коренастый с хмурым озабоченным лицом подошел к ней и расстегнул ширинку. Она прижала к подбородку тощее солдатское одеяльце и захлебываясь ужасом позвала:
- Костя!!!
Солдаты оскалились улыбками, некоторые нехорошо хохотнули. Коренастый, остался серьезен и двумя руками сорвал с нее одеяло. Лица солдат изменились, и она вдруг подумала, что потом они ее могут убить. Зарезать или еще как-нибудь. Она перестала кричать и закрыла глаза, чтобы не видеть их лиц. Ее раздражал омерзительный ритмичный скрип кровати, и она изо всех сил старалась не слушать его, а думать, что не убудет ее от этого и все это через какое-то время забудется, как и не было вовсе. Мысли эти напрочь снесло дикой раздирающей болью. Она скорчилась, завизжала и услыхала как кто-то яростно крикнул: « Сволочь!». Она повернула голову на крик и увидела, что один из насильников лежит на полу, а остальные бьют его ногами. В одном из бьющих она узнала старлея Костю.

В реанимационном отделении, после того как она вышла из наркоза, и ее перестало тошнить, к ней подошел длинный, как жердь хирург. Он осторожно присел у нее в ногах на край кровати. Усатый мужик, чем-то похожий на ее дядю профессора, был смущен и долго сидел молча, виновато поглядывая на нее.
- У нас нет отделения гинекологической пластики. Если бы тебя,… если бы ты не потеряла так много крови, я мог бы и сам. Но было очень опасно, и я не решился.
Она смотрела на него, не понимая.
- Вы о чем? – разлепив покусанные губы, едва слышно спросила она.
- Ты не сможешь рожать и… нормальный половой акт… тоже не сможешь. Все у тебя там было истерзано в клочья. Чем уж они тебя так. Начальник отделения звонил в милицию. Когда я разрешу, приедет следователь. Расскажешь, что вспомнишь, - он тяжело вздохнул. – Их было несколько? О, temperas! O, mores! Надо жить, девочка, надо жить.

Она и живет. Подруга числит ее компаньонкой и почти половину выручки в конце месяца ей отстегивает. А куда ей? Барахло вроде бы и ни к чему, а на жратву уходит немного. Она наладилась в последнее время покупать картины, и теперь все стены в квартире увешаны морскими пейзажами в резных золотых рамах. За прошедшие с той поры годы подруга сменила трех мужей. Последнего Степку-алкаша похоронила, и теперь живут они в своей распашонке, как усохшая никому не нужная бесплодная сорная трава.
Подруга щелкнула кассовым аппаратом, громко в голос зевнула.
- Ну что, девонька, пошабашим? Закроюсь пораньше сегодня. Ноги устали. Доделывай пацана и приходи в кухню чай пить.
Чай! Она покачала головой и вздохнула. После закрытия заведения подруга обычно выпивала полный стакан водяры и засыпала перед истошно орущим телевизором. Она выпустила из квартиры мальчишку школьника и увидела мужика с тросточкой, по виду пенсионера, неспешно ковыляющего по тротуару.
- Пострижете? – улыбнулся он.
- Заходите, - секунду помешкав, пригласила она.
Клиент оставил тросточку в прихожей, зашел в комнату и угнездился в кресле. Она пригладила расческой седой ежик волос.
- Как вам?
- На ваше усмотрение. Уезжал, три месяца не стригся, зарос. А вы давно здесь? Когда-то тут работала…
- Костя!? – она уронила расческу и ножницы, прижала ладони к щекам.
- Ты? Живая?
Он хотел встать, но она положила руки ему на плечи и оставила его в кресле. Где-то низко почти в животе молотом бухало сердце. Его удары болью отзывались в висках. Чтобы не упасть, она схватила двумя руками спинку кресла.
- Живая. Далеко уезжал?
- В Сибирь. В Норильск. Есть такой очумелый городок на карте, - он растеряно улыбнулся. – А ты… как же ты-то...?
- Что я. Скучала.
Она нагнулась и подобрала упавшие инструменты. Щеки ее зарумянились, глаза заблестели.
- Скучала, - повторил он севшим голосом.
- Ага, соскучилась, - она повернула кресло и опустилась перед ним на колени. – Раздвинь ноги, чтобы мне было удобно. Ага, вот так. Вынимай!
- Да, ты что? Пойдем к тебе.
- Хлопотно. Здесь обслужу. Давай-ка я сама выну. Вон, какой он у тебя молодец. Солдатик!

Хмелевскую разбудил страшный звериный вопль. Она ошалело уставилась на телевизор. На экране вокруг поющего мужика крутились девки в тельняшках и бескозырках с ленточками. Хриплый вой заполнял комнату. Мужик с экрана так не мог. Она оглянулась на звук открывшейся двери. В комнату вошла компаньонка с ножницами в одной руке и сочащимся кровью бесформенным куском мяса в другой.
- Скорую вызови, - сказала она.
- Господи! Кому?
- Там в зале.
Подруга кинулась в парикмахерский зал. Там на полу в луже крови корчился и захлебывался криком мужик, в котором она не узнала старлея. Да и как было узнать веселого улыбчивого офицера в раненном насмерть звере.