Разговор у розовой реки

 Я сама себе выдумала героя. Однажды утром проснулась и поняла, что герой мой вот такой, совсем определенный, четко выписанный неутомимым воображением, как снежный рисунок на автобусном стекле в мороз. Герой придуман, и это важно.



...Голова оторвалась от подушки, в нее залетели обыденные до тошнотворности мысли о новом дне: он, скорее, пополнит собой гору серых и неинтересных суток, которые так часто путались в перипетиях моей жизни. Желтые обои комнаты сверкали в солнце апреля, и мечты сами лезли в голову, расстилая в сердце истому радости и восхищения сладким пудингом юности...




 Он сидел напротив меня. Он был задумчив. и оттого еще прекрасней в своей задумчивости.
 Друзьями мы были давно, даже несмотря на то, что встретились всего лишь около полугода назад. Я знала его досконально, а все потому, что жизнь фантазийная давно уже заменила мне окружающую реальность. Предсказуемость, логика, расчет ломали и крушили мое мировоззрение силой американского фермера, распахивающего после переселения свои новые земли. Мир мне всегда виделся под особым углом, он интересовал меня только в своих пограничных состояниях, на пике напряжения, будь это ужас или опьяняющее счастье. Такого же взгляда я всегда придерживалась и по отношению к людям: те, кто был хорош в реальном мире, как правило, были совсем мне не интересны. Я не питала любви к психопатам, но, по-честности, люди подобного рода зачастую возбуждали во мне больший интерес, чем прилежные отличницы или продвинутые тинэйджеры. Другой взгляд, особое видение, стремление заглянуть за грань видимого и понимаемого - все это неизбежно отторгало меня из реальной жизни и наталкивало на поиск своих, отмеченных либо гениальностью, либо безумием, героев.

 Я сама никогда не впадала в отчаянье. Это отчаянье порой укоренялось во мне и сверлило в душе раны грядущей возможной неопределенностью собственного бытия, напоминая мне всякий раз о том, что всю жизнь избегать реальности не выйдет, что найти человека с подобным моему взглядом на мир не просто тяжело, но невозможно. Отчаянье хитро, оно знает, как делать свое дело с наибольшим ущербом для живой души. Механизм отчаянья, вполне вероятно, продумывал когда - то от нечего делать сам Дьявол: изощренные методы и неутихающая боль, появляющаяся в душе, методично разъедает человека изнутри.

 Я уходила внутрь себя, погружалась в самые дебри собственной души, но из попыток этих ничего не выходило, кроме головной боли и сознания собственной ничтожности в реальном мире. В фантазийном пространстве мне дышалось свободно, может быть оттого, что там не было людей: среди воздушных частиц в пространстве носились лишь идеи разного калибра. Среди них, например, была идея заменить обыкновенный дождь молочными каплями, которые зимой оказывались бы снежинками или градом, а может быть, кусочками пенопласта, время от времени крошащегося с небесных вершин.

 Меня не понимали окружающие, да и могли ли, если я сама толком не понимала себя. Я готова была на большие жертвы, страх мне был неизвестен. Теперь я понимаю, что отсутствие боязни перед жизнью можно объяснить моим нежеланием и неприятием окружающей реальности. В ней я была, как железная деталь, случайно попавшая на сборку пластикового механизма. Функционирующей системе нет надобности хранить непотребный материал, да и мне самой существовать в безжизненном пространстве нет интереса. Ведь у меня про запас всегда имеется свой собственный, ирреальный мир.

… Передо мной с ним, назовем его Друг, лежал большой лист, по размеру напоминающий ватман, но тонкий, как бумага для печатной машинки.
- Вот видишь, какая она будет хрупкая, - сказал Друг, пододвигая мне правый угол.
- И почему мы решили рисовать карту на такой тонкой поверхности? – спросила я, пробуя на ощупь в очередной раз бумажный уголок.
- Потому, что мир мечты воздушен, почти невесом, он легче мыльного пузыря. Как же его карта может быть нарисована на грубой, толстой, шероховатой бумаге?- Друг улыбнулся мне той самой загадочной улыбкой, благодаря которой мы узнали друг друга в толпе.

 Мы давно с ним придумали свой собственный мир, он был иллюзорным, забавным, как рисунок шестилетнего ребенка. В нашем мире светило множество солнц, разных по величине. Все они были оранжевыми, напоминающими маленькие декоративные лимоны с тонкой кожицей. Солнца эти не светились, а только лишь висели в белом пространстве нашего воздуха и неба. Напротив нас розовой атласной лентой вилась нежная умиротворенная река, она напоминала глянец или зерна грейпфрута, аккуратные, переливающиеся алой гуашью. Наш мир выглядел незаконченным, он напоминал сюрреалистическую картину. Все, что в нем было: оранжевые лимоны - солнца, белое пространство и розовая река, удаляющаяся в бесконечную неизвестность - казалось, не имело смысловых определений, логических цепей. К примеру, рационалистическим взглядом нельзя было определить функции наших солнц, было непонятно, как вода, окрасившись в розовый цвет, спокойно течет в белом пространстве, не имея под собой ни берегов, ни растительности.

 Мы с Другом сидели у розовой реки и чертили карту нашего собственного мира. Сегодня мы решили, что то, что мы уже сотворили, несомненно прекрасно, но недостаточно. Сегодня я сказала Другу, что мне мало оранжевых солнц и реки, мне нужно больше жизни в нашем мире. И он, взглянув внимательно мне в глаза, опустил руку с карандашом над расстеленной тонкой бумагой.
- Я понял, что моей мечты для тебя мало. Ты хочешь, чтобы в нашем мире жилось привольно и твоей мечте. Хорошо, сейчас на этой карте я нарисую то, о чем грезишь только ты. И все это неминуемо окажется здесь, только нужно набраться немного терпения, - Друг улыбнулся рассеянно, проведя своей тонкой рукой по прядям моих волос.

 Внезапно в белом пространстве повисло огромное зеленое дерево. Оно застыло передо мной, и его длинные корни болтались из стороны в сторону, аккуратно гладя меня по голове. Не успела я опомниться, как это дерево бархатным басом запело песни Джо Дассена. Зеленый могучий ствол вещал французское ретро.
- Только не говори, что это дерево - часть моей мечты! - воскликнула я, с озорным смехом обращаясь к Другу. Он же был серьезен, как злобный и натруженный мавр.
- Женщина, прошу не перебивать! Между прочим, процесс идет. Когда ты создавала оранжевые лимоны из моей мечты и нарекала их солнцами, имел ли я что-нибудь против? Если это дерево появилось здесь, значит оно тоже часть твоих иллюзий. Кстати, премиленькое, интеллигентное, а главное, талантливое растение! Советую тебе с ним подружиться, узнаешь много нового. Вполне возможно даже больше, чем от общения с обыкновенным человеком, - Друг улыбнулся мне широко, но через мгновение убрал несерьезность со своего лица. Он стал задумчивым и угрюмым. Во второй раз коснулся Друг своим карандашом нашего тонкого листа.

 Снег! Переливающийся, игривый, разноцветный снег! Его несло отовсюду: он появлялся из пустоты и путался в моих волосах, он был мягким и не имел никакой температуры. Он летал так, как ему хотелось. Одна снежинка, к примеру, выбрала себе горизонтальное направление и двигалась все время по исключительной прямой. Другая решила прыгать, наподобие резинвого мячика из детства. Эта снежинка прыгала вверх и вниз, вниз и вверх, словно дразня своих подруг, которые до сих пор не выбрали себе свое собственное направление и полагались исключительно на волю ветра.
- Смешной снег, с характером, - поделилась я впечатлением с Другом, которого тоже умиляло созерцание прыгающей снежинки.
- Хорошо, что они у тебя только направление сами выбирают, а не разговаривают или песни поют, - Друг махнул головой на зеленое дерево, тянувшее басом что - то про Елисейские поля, - Тогда весь наш мир превратился бы целиком и полностью в Гнесинский концертный зал. Хотя, нет, там больше играют, чем поют...
Друг взглянул на розовую реку, вспоминая свой прошлый визит на концерт тромбонистов Гнесинки. Ничего себе был концерт, ничего, потому ... ну, что с тромбонов возьмешь?!

- А тебе не кажется, что наш мир значительно преобразился? - прервала я приторно - сладкие воспоминания Друга.
- Не знаю, как вам, а для меня этот мир - просто красотища! Главное, никаких тебе тут машин, шума, гула, собак невоспитанных, - в разговор вмешалось зеленое дерево, не помнившее, по - видимому, больше песен Дассена.
- А ты Мирей Матье исполнить можешь? - подумала я вслух и тут же осеклась, представив нежные песни француженки в неуклюжем исполнении моего нового хорошего знакомого, - Я имела в виду Шарля Азнавура... - договаривать и пояснять мне не было необходимости: зеленое дерево, получив распоряжение, тут же начало вытягивать французские мотивы незабвенной Матье.

- Да, мне нравится то, что мы допридумывали, - Друг отложил карандаш в сторону и пододвинул ко мне карту нашего мира.
Теперь это был уже не пустой белый листок, на нем расцвели, подобно подснежникам в апреле, новые картинки наших мечтаний.
- Скоро в этом дереве появятся гнезда, а затем из зеленых листьев вылетят первые птицы. Они наполнят наш мир пением. Из розовой реки совсем скоро покажутся первые синие рыбки с серебряной чешуей. В ней, может быть, даже появятся дельфины, с которыми ты сможешь общаться, как древние атланты, на мысленном языке. Этот цветной снег скоро образует разноцветные облака, они превратят наше белое небо в переливающееся разноцветными красками полотно. Наш мир создан, и в него больше не требуется вносить какие - то поправки. Чтобы все это сбылось нужно подождать еще пять дней, сегодня был день первый,- мой удивительный Друг подошел к розовой реке и зачерпнул из нее воды. В своих ладонях он поднес несколько капель ко мне и оросил меня, как самый любимый цветок, розовыми каплями.
- Я безмерно счастлива, Друг. Спасибо за то, что сумел воссоздать мою мечту. Наш мир пребудет с нами вечно, потому что место ему наши бесконечные души.

 Мы стояли у розовой реки, крепко обнявшись, растворившись друг в друге до капли. Мы стояли у розовой реки, а над нами висели оранжевые солнца разных размеров, разноцветный снег, переливаясь, превращался в облака, тонким голосом запели первые птицы и показались из воды дельфины. Мы стояли, обнявшись, а мимо нас бежали дни: первый, второй, третий. На шестой день нас окружал уже совсем завершенный, созданный нами почти с чистого листа, иллюзорный мир нашей Большой Мечты.
Мы стояли, обнявшись, а время бежало и ускользало безвозвратно.


*** *** *** *** *** *** ***

... А это был всего лишь один день моей жизни, который не превратился в затхлую обыденность, который был освещен ярким свечением. Этот день мне запомнился, как и тот подвиг, который совершил ради меня мой самый непридуманный Друг: безумец, герой из моей второй, фантазийной и нереальной, жизни.







- - - - - конца мечтаний не бывает, а значит - это не конец. Только лишь завершение определенного отрезка пути - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -