Третьего не дано

Всё началось с того, что Алевтина Валерьевна пригласила Карину в свой кабинет и предложила ей себя в качестве дипломного руководителя:
– Дело в том, что у меня есть очень интересная тема. Я давно мечтала осветить её, раскрыть в полном объёме… Более достойной кандидатуры, чем ты, для этой цели я не нашла… (Она сделала многозначительную паузу.) «Проблема выбора в стихотворениях, написанных в последние годы жизни». Я думаю, вместе мы справимся… Как ты на это смотришь?

Карина смотрела на это во все глаза… С чего она взяла, что я достойная кандидатура? Навела справки? Разглядела с первого взгляда? Раскусила с первого укуса? Острые, должно быть, у неё зубки. И глаз – алмаз… Карина изучающе осматривала свалившегося ей на голову преподавателя. Модная короткая стрижка. Ореховый окрас. Стильные очки. И вообще – стильная. Брючный костюм на стройной фигуре. Шёлковый шарфик на шее. Немолодая, но… умеет подать себя. Косметики – в меру и со вкусом. Во всём – умеренность, без излишеств. За исключением, пожалуй, одного… Глаза! Слишком выразительные глаза! Глубокие. Голубоокие. Как она раньше не заметила этого удивительного человека! Нет, конечно же, она встречала её в коридорах университета. Безусловно, она не раз видела её. Но почему она её не выделила? Один только взгляд чего стоит! Проницательный, пронзительный, проникновенный. Неужели бывают руководители с такими взглядами?… Да, Карина очень хочет, чтобы Алевтина Валерьевна стала её дипломным руководителем. Да, она согласна перелопатить кучу литературы. Да, она готова заняться углублённым изучением творчества поэтов VIII-XX в.в. Да, она обязательно справится. Нет, они вместе справятся.

С этого момента у Карины началась новая жизнь. До сегодняшнего дня она не проявляла особого рвения к учёбе, без должного усердия готовилась к семинарам, без ложного энтузиазма посещала лекции и даже иногда позволяла себе проспать первую пару. Всё это, однако, не мешало ей числиться в ряду твёрдых хорошисток (или мягких отличниц?), прочно ассоциироваться у преподавателей с талантливой студенткой и позиционировать себя как яркую, неординарную личность.

Сегодня у Карины открылось второе дыхание. Первым делом после разговора с Алевтиной Валерьевной она отправилась в публичную библиотеку. Что? Билет просрочен? Подумаешь! Двадцать рублей? Пожалуйста! Карина излучала столько положительной энергии, была так легка и светла, что вступала в диссонанс с угрюмой монолитностью «публички». Но она поставила перед собою цель, и ничто-ничто не могло помешать ей на пути к её достижению. Карина была сама уверенность, сама решительность, само желание. Ни за что на свете не подведёт она Алевтину Валерьевну! Никогда она не позволит себе упасть в её глазах! Во что бы то ни стало, чего бы ей это не стоило, Карина оправдает возложенные на неё надежды! Такой человек! Такая женщина! А какой огонь в глазах! Какая одержимость! Нет, она должна , она просто обязана раскрыть эту интересную тему. В полном объёме.

На следующий день Карина заглянула в кабинет Алевтины Валерьевны и выпалила на одном дыхании:
– Жуковский-Пушкин-Лермонтов-Есенин-Тарковский-Бродский. Как Вы на это смотрите?
Ничуть не удивившись, словно она ожидала услышать именно этот список фамилий, именно сейчас, именно от Карины, Алевтина Валерьевна подняла глаза над очками и спокойно парировала:
– Будь уверена, не сквозь розовые очки. Для дипломной – необходимо, но не достаточно. А для диссертации – тем более, список придётся значительно расширить. Да и тему несколько изменить.

Карина медленно присела на стоявший возле двери стул. Нет, она точно сумасшедшая. О какой диссертации может идти речь, когда Карине и в страшном сне не снилась аспирантура!… А может, это она так шутит? Да нет, взгляд, кажется, серьёзный. Она что, решила сделать из меня протеже? Готовит себе замену? Да, вроде бы, ей далеко ещё до пенсии. Или не далеко? Интересно, сколько ей лет? А дети у неё, интересно, есть? Может быть, она на меня глаз положила… ну, в смысле, как на дочь? Бывают же такие тётушки – одинокие, бездетные. Живут себе одной работой, в науку с головой уходят, никакой тебе личной жизни, никакого счастья… И тут — бац! На тебе! Откуда ни возьмись сваливаются им на голову молодые, симпатичные, жаждой жизни охваченные. И включается вдруг у этих одиноко стареющих тётушек неизведанный материнский инстинкт. И так и просятся выплеснуться наружу не растраченные любовь, нежность, забота о близких…
– Карина, ты меня слышишь? — Алевтина Валерьевна подошла к окну и открыла форточку. — Если ты себя плохо чувствуешь, мы можем перенести консультацию на завтра.
– Да… пожалуй, лучше на завтра. Что-то у меня голова разболелась… До свидания.

Карина чувствовала себя опустошённой, ограбленной среди бела дня и, вместе с тем, вывернутой наизнанку. Что-то очень личное, сокровенное, скрываемое от посторонних в недоступных тайниках её души было вынесено на всеобщее обозрение. Но почему? Зачем? С какой целью? С целью поругания и осмеяния? На, мол! Получай! Чтобы впредь неповадно было! Нечего прятать свои скелеты в шкафу! И прикидываться невинной овечкой! Чем ты лучше других? Чем твои чувства возвышеннее и чище материнского инстинкта бездетных тётушек? Или не бездетных? Вспомни, какими глазами вчера ты смотрела на неё? Ты восхищалась ею как преподавателем? Допустим. Как человеком, одержимым любимым делом? Принимается. Но только ли (и столько ли) этим ты руководствовалась в своём выборе? Ведь ты выбрала её, не правда ли? Выбрала не в качестве дипломного руководителя, а… в качестве кого? Ну, себе-то хоть признайся. Хотя бы раз возьми на себя ответственность — быть честной перед собой. Ведь ты почти боготворишь её. Обожествляешь. А о чём у нас гласит одна из заповедей? Не сотвори себе кумира. Ах, ты любишь её, как мать… А о чём у нас гласит ещё одна заповедь? Не лги. Ах, сейчас, впервые, ты искренна… Она обладает всем тем, чего лишена твоя мать. Она такая открытая! Такая настоящая! Такая мудрая! Итак, возвращаемся к заповеди о кумире…

Спустя ещё день Алевтина Валерьевна пригласила Карину к себе домой. Трёхчасовой разговор о поэзии. Зелёный чай с сушками. В спорах не рождается истина. Все правы. Чтение стихов. Откровения, открытия. Ничего личного. Ничего лишнего.

– … или вот хрестоматийный «Silentium»…

… мысль умирает вместе с телом. Слово остаётся жить на бумаге. Остаться верным себе, смертному, или изменить себе с вековой славой? Смерть мысли или жизнь слова? Зачем, если всё равно – ложь?

(Мысль – виртуальна, неуловима.
Слово – реально, необратимо.)

Мысль искреннее слова. Мысль, облечённая в слово, – ложь. (Мысль, обречённая на ложь…) Третьего не дано.

Как сердцу высказать себя?
Другому как понять тебя?
Поймёт ли он, чем ты живёшь?
Мысль изреченная есть ложь.

Между прочим, любимое стихотворение Карины. Ещё со школы. Литература, наверное, была твоим любимым предметом? Да, Алевтина Валерьевна. У нас был такой хороший преподаватель. Мужчина? Нет, женщина. А почему Вы спрашиваете? (Так вот где собака зарыта. Кажется, кое-что начинает проясняться. Хороший преподаватель. Любимая учительница. Учитель литературы. Женщина.) Я писала самые лучшие сочинения в классе. Она пророчила мне большое будущее… У Вас были хорошие отношения? (Ничего личного. Она просто поддерживает беседу.) Я была её любимицей. Многим это, конечно, не нравилось. Но я же не виновата, что она выбрала меня. (Мы выбираем, нас выбирают. Как это часто.) Мне кажется, ты очень тонко чувствуешь слово. Язык. Поэзию. (Ничего лишнего. Пора плавно менять тему.) Не знаю. Хотелось бы думать, что так оно и есть. (Так оно и есть.) Ещё чаю? Да, пожалуйста. Спасибо. Алевтина Валерьевна, можно я задам Вам нескромный вопрос? (Что ж, валяй. Один нескромный ты уже задала.) Сколько Вам лет? Сорок пять. А тебе, должно быть, двадцать… Тебя смущает разница в возрасте? (Четверть века. Шутка ли!) Нет, что Вы… я просто подумала… мне просто интересно… Какой у Вас вкусный чай. Вы всегда зелёный пьёте? (На третий нескромный она уже не решится. Может быть, в следующий раз.) От чёрного я не могу уснуть. (От чая ли? Или от одиночества? Ну, скажите! Ну, пожалуйста! Как-нибудь в следующий раз.)
 
– …а вот ещё у Тютчева, этого в школе не проходили:

Как жадно к небу рвёшься ты!..
Но длань незримо-роковая
Твой луч упорный преломляя
Свергает в брызгах с высоты.


Этой ночью Карина не могла уснуть. Пять кружек зелёного чая, выпитого у Алевтины Валерьевны, не успокаивали. Скорее наоборот — всё дело было в чае, горьком, невозможном. Как она смогла столько выпить! Чай не утоляет обыкновенную жажду. Чай помогает утолять жажду общения. Воспоминания об этом общении и не давали Карине уснуть. Почему там, в той огромной квартире с высокими потолками, ей было так уютно, так тесно и тепло? А здесь, в этой хрущёвской клетушке, так невыносимо просторно, так пусто и одиноко!… Мне целых двадцать. Ей – всего сорок пять. Она ценит каждое мгновение, каждую встречу, каждое открытие. Я прожигаю жизнь — бездарно, пошло, легкомысленно. Ничуть не лучше тех моральных уродов, что побывали у меня в постели. «Без божества, без вдохновенья, без слёз, без жизни…» Ведь я тоже без любви раскрывала им свои объятья. Ведь и мне от них нужно было только одно: удовлетворение любопытства, а заодно и животного инстинкта. Какая там любовь в неполные восемнадцать! (Береги честь смолоду. Цени мгновение в сорок пять.) Посадить бы их всех к чертям собачьим за совращение малолетних! Несовершеннолетних. Совершенно глупых. А туда же со своей независимостью!… Эх, мама, мамочка… Где ж были твои глаза, когда мои, заплаканные, с растёкшейся тушью, виновато смотрели в пол? О чём ты думала в тот момент? Опять двойка? Двойка тебе, мамочка, за наблюдательность. И не исправить уже! (Исправленному — не верить.) Распишитесь на пропуске в мир острых ощущений. Так. А вот здесь — место для печати. Отлично. Не жди меня, мама, хорошую дочку… В погоне за ощущениями я растеряла самое важное — материнскую любовь и привязанность. (Выходит, первая учительница ни при чём? Всё дело в матери? Или они обе сыграли свою важную, определяющую роль в жизни Карины?) И что же ей остаётся?

– Алевтина Валерьевна? Здравствуйте. Это Карина. Можно я к Вам сегодня приду?
– Здравствуй, Кариночка. Конечно, можно. Что-то случилось? Тебя сегодня не было на занятиях.
– Всё в порядке. Я просто… проспала. (На другом конце провода раздался облегчённый вздох.)
– А я уж было подумала, что ты заболела. Напились мы с тобой вчера чаю горячего. А на улице-то что творилось! Ты почему, Карина, без шапки ходишь?
– Да я уже привыкла… Ну так я приду?
– Приходи. Завтра воскресенье… Так что можно и проспать. (Было слышно, как она улыбалась.)

Сегодня они сидели в зале. Алевтина Валерьевна испекла пирог. Слушали Градского. Пили зелёный чай. Уже не такой горький. С малиновым вареньем. Не бойся, Кариночка, ешь на здоровье. Сегодня мне опять не спалось… (Достала что-то из мешочка.) Вот, связала тебе шапочку. Примерь, пожалуйста... Алевтина Валерьевна! Ну зачем Вы… Мне так неудобно… А болеть тебе удобно? А занятия пропускать? Она совсем не это хотела сказать. Но это уже не важно. Она связала ей шапочку! (Карину переполняло чувство нежности.) Ей не спалось, и она… взяла и связала шапочку! А утром пошла на работу. И наверняка взяла с собой обновку для Карины. Иначе как она узнала, что её не было на занятиях? Ведь Алевтина Валерьевна не преподаёт у них. Просто за весь день она ни разу не встретила Карину в коридоре? Или заглянула в аудиторию, чтобы перенести день консультации, и не обнаружила там своей дипломницы? Разве теперь это важно!… Какой сладкий горький чай! Какой вкусный пирог! Какой знакомый Градский! Как молоды мы были, как искренне любили…
 
Раздался звонок в дверь. Извини, Карина, я сейчас… Она вышла в прихожую и через пару минут вернулась в зал с молодым человеком. Знакомься, Карина, это Ванечка… Ваня. Мой сын. (Версия с бездетными тётушками провалилась под землю от стыда.) Ванечка, это моя дипломница Карина. Очень приятно — Иван. Сынок, ты голоден? Поешь сначала или чаю? И то, и другое, и можно без хлеба. Пойду руки помою. Ваня… Сын… Как они похожи! Тот же взгляд. Та же улыбка. Взгляд на неё. Улыбка ей.

И снова зелёный чай. И снова пирог. Градскому дали отдохнуть. Ванечка, подожди, сейчас пельмени сварятся. Мамуль, не волнуйся, в моём желудке поместится слон. Нет, Ваня совсем не толстый. Плотный, широкоплечий… И такой уютный!… Говорили об искусстве – искусстве кинематографа. Современное российское кино переживает нелёгкие времена… Вы так считаете? Можно на «ты», я не такой старый. (Какая улыбка! И глаза – добрые-предобрые!) Зелёный чай на брудершафт. И всё-таки – Вы. Трудно как-то с первого раза. С первого взгляда… Ну, хорошо. МЫ так считаем. Но мы думаем, что не всё ещё потеряно. Это всего лишь кризис, который необходимо пережить… Кризис среднего возраста? Ну, я бы… мы бы так не сказали. (Ироничен. Беспощаден. Но очень мил.) Скорее это… Знаете, как в экономике: сначала – бум, затем – спад… Вы экономист? В какой-то степени… Экономлю чувства. Накоплю побольше и раздам нуждающимся. (Нет, он невыносим. Невыносимо мил!) Так и в кино. В советские времена мы переживали подъём… МЫ – это наш, российский кинематограф. (И снова улыбка. И снова – ей.) Так вот, достигнув самой вершины, пика, так сказать… Значит, Вы кинематографист? Кариночка, Вам так интересно узнать, кто я? Да, очень. А Вы спросите у моей мамы. Может быть, она знает… Алевтина Валерьевна попыталась улыбнуться. Что-то не так. Переглянулись с сыном… Большое спасибо, мамочка. Было очень вкусно... (взгляд на Карину) и приятно познакомиться. Извините, девушки, я Вас покидаю. Дела…

Мама с сыном удаляются в прихожую. (Шёпотом, но Карина услышала.) Мамуль, я сегодня у тебя переночую? Тактичное материнское молчание. Должно быть, кивнула головой. Щёлкнул замок входной двери. Алевтина Валерьевна вернулась в зал. Что-то изменилось во взгляде. Озабоченность? Тревога? Алевтина Валерьевна, вы живёте с сыном? Нет, Кариночка, я живу с мужем. (Удар ниже пояса. Она замужем.) Нет, я имела в виду… Я понимаю, Карина. Ванечка с Анютой живут отдельно. Анюта — это Ваша дочь? Нет, Карина. Анюта — это моя сноха. (Нокаут. Ванечка женат.)
 
Эй, одинокие, бездетные тётушки! Где вы? Ау! Отзовитесь! Молодая, симпатичная, без вредных привычек (кроме одной — задавать глупые вопросы). Предлагает себя для искренней дружбы и глубокой привязанности. Умеет безответно и безнадёжно любить. Обладает даром вечно во что-то вляпываться. Обращаться по адресу: улица Свидания, дом Ожидания, квартира Любви, если хочешь — заходи. Переписать тридцать три раза, и будет вам счастье.

И всё-таки – озабоченность… Всё-таки – тревога…
 
Каринушка, если б ты знала, как я устала! Вся извелась… издёргалась… И ничем я не могу ему помочь. Ничем. Эта беспомощность меня просто убивает. Год они уже вместе, а ни одного безоблачного денёчка не было… Поговорил бы с ней, обсудил бы проблему. По-простому, по-человечески… Нет. Хлопнет дверью, уйдёт из дома и бродит по улицам до вечера. А ночевать — к нам с отцом… Коля в больнице сейчас. Проблемы с печенью. Когда он дома был, Ванечка старался реже приходить. Коля у меня грубоватый, вспыльчивый. И совершенно не гибкий. Чуть что — сразу кричать: «Куда смотрел, когда на вертихвостке женился!» (А ты куда смотрела, когда за чурбана неотесанного выходила?) В общем, ничего хорошего. Разругаются только, раскричатся. У Вани-то тоже характер дай бог! Тихий-тихий, а как наступят на больную мозоль — так не уймёшь его. Ранимый такой… Коля же этого не понимает. Брякнет, не задумываясь, а потом удивляется, почему это у него с сыном отношения никак не складываются… А потом другая беда, Каринушка. Ванечка и у нас среди ночи хлопнет дверью — и ищи его свищи. Куда пойдёт, к кому — неизвестно… Думай всю ночь, ломай голову… жив ли… А этот — напьётся, и по новой… Теперь уже на мне отыгрывается.
Глаза, полные слёз… Сдерживается…

Ты прости, Кариночка… Не сдержалась я. Всё на тебя вылила… Вот Ванечка ушёл, а ближе к ночи… придёт выпивший. И ничего я не смогу сделать. Ничего. Никогда... Не объяснить, ни помочь... Ни исправить. (Пять с плюсом, мама, за любовь к сыну!) А ведь он у меня один…

На каникулы Карина уехала домой к родителям. Набрала в библиотеке книг. Обещала Алевтине Валерьевне плотно поработать над дипломом. Обменялись адресами. Письмо стало рождаться в голове Карины уже в первый день разлуки. Здравствуйте, милая моя, хорошая моя Алевтина Валерьевна! Какое редкое сочетание: Алевтина Валерьевна. Какое редкое сочетание: ума, доброты, гибкости, порядочности… Нет, всё не то. То есть всё это правда, но... Я очень скучаю! Я очень хочу Вас видеть! Вас и Ванечку. И это — правда. Но я никогда не скажу Вам об этом. И даже не напишу. Почему? Да потому что я всегда пишу и говорю только о ненужном. Потому что я всегда оказываюсь в ненужное время в ненужном месте. Потому что я – не нужна вам с Ванечкой. А вы мне ОЧЕНЬ НУЖНЫ!… Через день Карина получила письмо.


Каринушка! Здравствуй, дружочек мой родной!

Как только ты ушла, в тот злополучный день, я сразу же села за письмо. Думала, отдам тебе его в понедельник в университете. Но, как видишь, не отдала. Порвала и выбросила. Мне казалось, тебе и так всё понятно. Но вот, Кариночка, ты уехала. И я поняла, как мне тебя не хватает. Не хватает твоей молчаливой поддержки, твоих вопросов невпопад, просто твоего присутствия…И я снова пишу тебе.

 Мой Коля в очередной раз закодировался. Ванечка в очередной раз «помирился» с Анютой. (Слава Богу, хоть не пьёт.) Так что, Карина, у нас — ОЧЕРЕДНОЕ затишье. Перед бурей. Даже думать об этом не хочу…
Навязала носочков, варежек (из того же, что тебе шапочку)... Столько всего, Кариночка, навязала я и нашила, а внучки мне, видно, так и не дождаться…Не хотят они с Анютой детей. То ли Анюта не хочет, то ли Ваня – не знаю. Ничего мы не знаем о своих детях. Ванечка говорит, рано ещё. А может, не получается у них? Или делают что-нибудь… чтобы не получалось. Как узнаешь! Не стану же я к нему в душу лезть. А я, Каринушка, давно уже внучку жду…

Ты знаешь, у меня после Ванечки аборт один был... А потом – я очень девочку хотела, дочку. Очень хотела. Прямо до слёз. Но… не смогла я больше родить. Думала, Ванечка приведёт в дом невесту. Дочкой моей станет. Любить её буду больше жизни. А Ванечка очень долго ни с кем не дружил. Не было у него девушки, и всё. Я боялась, он вообще никогда не женится… Женился. Но невесту в дом не привёл. Расписались и стали квартиру снимать. Анюта даже ни разу не была у нас. Всё отговорки: то комиссия, то ревизия (она бухгалтером работает). Я к ним иногда после работы забегала, продукты приносила. Как ни забегу — у них то бойкот, то голодовка. Вижу, что не вовремя я. Ухожу. А на душе так и скребёт, так и скребёт… Перестала заходить без приглашения. Ждала, когда позовут. Не звали. Ванечка сам приходил. А когда и почему приходил, ты уже, Каринушка, знаешь…

Бог меня наказал, Карина. Не на кого мне пенять. Да я и не пеняю. Только бы дети наши не отвечали за грехи родителей. Только бы не повторяли они наших грехов. И новых бы не натворили…
Каринушка, будь счастлива. Береги себя.

P. S. О дипломе пока не спрашиваю. Верю, что на этой стадии ты легко обойдёшься без моей помощи.
С уважением и любовью А. В.


Карина перечитала письмо. Затем ещё раз. Затем (зачем?) оделась и вышла на улицу. Ходила очень долго. До вечера. По дворам и перекрёсткам. Садилась на лавочку и… снова перечитывала. Она написала мне. Она первая мне написала. Алевтина Валерьевна! Человечек мой родной! Мой искренний! Мой неподдельный!… Радость – переполняла, но вместе с тем… Какая-то тревога. Какое-то сладкое волнение. Как перед первым свиданием и расставанием навсегда. Как перед отплытием. (Долгие проводы в дальнее плаванье.) Но Алевтина Валерьевна здесь уже ни при чём. (Ещё как при чём!) Всё дело – в её сыне…

Карина испытывала странные, противоречивые чувства. То ей казалось, что Ванечка потому так долго не женился, что ждал всё это время, искал повсюду именно её, Карину, но они ездили в разных троллейбусах, ходили по разным улицам, посещали разные места, и никак не могли встретиться друг с другом. Потеряв всякую надежду, Ванечка махнул рукой и… тут как раз под руку подвернулась вертихвостка Анюта, и он сделал ей побудительное предложение, на что та односоставно ответила: «Буду!» и бросилась ему на шею … Никогда теперь уже Карина не станет его женой.

А то вдруг Карину осеняло: на каком-то тонком, неуловимом, ментальном уровне её начинала переполнять уверенность в том, что она, Карина, и есть та самая не рождённая девочка, дочка Алевтины Валерьевны, а значит и Ванечкина сестра. От этой мысли у неё мурашки бежали по телу. Ну конечно! Как же она сразу не догадалась! Ванечка не мог на ней жениться, потому что он её брат! И ездили они всегда в одном и том же троллейбусе, и ходили они по одной и той же улице, и посещали одни и те же места, и, конечно же, не раз встречались глазами, и не могли отвести глаз друг от друга… О да! Она готова стать его сестрой, младшей сестрёнкой! Она готова любить его, как сорок тысяч нежных сестёр! О нет! Что вы! Никакое это не извращение, она готова любить его на расстоянии, просто за красивые глаза, за обворожительную улыбку! Она даже ни разу не прикоснётся к нему, не возьмёт его за руку, не уснёт на его плече. Никогда. Никогда она уже не станет его сестрой.


Родители Карины на неделю уехали в профилакторий… Семь дней одиночества! Ну почему всегда, когда она так нуждается в чьей-то поддержке, она остаётся совершенно одна? Почему родителям именно сейчас дали эти путёвки? Почему она познакомилась с Алевтиной Валерьевной накануне отъезда? Почему она встретила Ванечку так поздно? Почему, почему, почему… В дверь постучали. Карина открыла… На пороге стоял он. Небритый, взъерошенный. Добрался ночным поездом… нашёл твой адрес у мамы… она не знает… сказал, что в командировку… а на работе взял без содержания… Ваня… Ванечка! Крепкие объятья. Жаркий поцелуй. Будто всю жизнь были знакомы. Будто целую вечность не виделись… А если бы её родители были дома? Ну, он не знает… Он просто очень, нестерпимо хотел ещё раз увидеть её!

Какое счастье, что её родителям дали путёвки! Какое счастье, что она познакомилась с Алевтиной Валерьевной! Какое счастье, что она встретила Ванечку! Семь дней счастья! Семь дней беззаветной, сумасшедшей любви! Никаких вопросов о прошлом. Ничего лишнего. Только — личное. Тот же взгляд. Та же улыбка…

Прикасается к его волосам, щекам, губам…
держит его за руку…
засыпает на его плече…

День первый.

– Тебе болтунью или глазунью?
– Тебя! (подходит сзади, обнимает за талию, целует в шею…)
– Ну перестань… (улыбается) Я серьёзно.
– К чёрту болтунью вместе с глазуньей! Хочу болтушку-глазастика! И немедленно! (берёт её на руки, уносит в спальню…)
– Ванька, прекрати сейчас же! (смеётся, сопротивляется…)

Земфира на всю громкость. Я задыхаюсь от нежности… я помню все твои трещинки… ну почемууууууу?…

– А вот теперь, пожалуй, можно и яичницу. (Завтракают. Не отрывает от неё глаз. Ест глазами.) Карина… кто выбрал это имя?
– Папа.
– Если бы я был твоим папой… (Этого ещё не хватало! Братом он уже был…) я бы тоже тебя так назвал. А знаешь, почему?
– Потому что нету груш-то.
– Но зато есть две сочных спелых вишенки! Твои карие глазки. И твой папа, как настоящий мужчина, не мог этого не заметить.

Карина. Лучшего имени нельзя было выбрать… А Земфира, наверное, была сладкая, как зефир.

– А почему – Ваня? (Иван-дурак? Или Иван-царевич?)
– Не знаю. Наверное, в честь дона Хуана.
– А может Жуана?
– Да куда уж мне! (Берёт её руку, прижимает к своей щеке, целует…)
– Ты очень похож на свою мать.
– Ты просто не знаешь моего отца… (Родителей не выбирают.)

Алевтина Валерьевна! Каким бы неотесанным чурбаном ни был Ваш муж, Вы воспитали хорошего сына.

– Вань… а почему – Ванечка? (Ванечка – Анечка… Нет. Ничего лишнего. Никаких вопросов о прошлом.) Почему мама называет тебя Ванечкой? Прямо как маленького.
– Не знаю… Любит, наверное. Как маленького.
– У тебя замечательная мама. И у неё… замечательный сын!
– Зам-мечательный тост! (Чокаются кофейными чашечками. Пьют кофе. Не отрывают глаз друг от друга.)

День второй.

Он очень любит свою мать. Маму. Мамочку. Нет, он не маменькин сынок. Он просто очень любит свою мать. А к отцу он испытывает неоднозначные чувства. Ненавидит? Это слишком. Стыдится. Может быть… Недолюбливает? Скорее недопонимает. Они оба недопонимают друг друга. А чаще – не понимают совсем. Говорят на разных языках. В качестве переводчика зачастую выступает мама. Неблагодарная это роль – переводить чувства. Приводить в чувства. Ох какая неблагодарная! Сынок, папа очень любит тебя, но не умеет этого показать. Высказать. Выразить. Не умеешь – не берись. Не берись учить жизни, если сам не усвоил ни один урок. А за что ты любишь свою мать? Разве она усвоила? Разве она не совершала глупых поступков? Один за другим? Как последняя двоечница не смогла ответить на простой вопрос: зачем? Зачем она вышла замуж без любви и уважения? Зачем она родила от нелюбимого и неуважаемого ею мужчины? Нет, она не должна была делать аборт. Она просто не должна была на пушечный выстрел подпускать к себе этого человека. Но она подпустила. Подпустила к себе. Впустила в себя. И родился сын. Несчастливый. Несчастный. Решила больше не делать ошибок. Избавилась от дочери. Не позволила ей родиться. Но – поздно. Она родилась. Независимо от неё. Для неё.

День третий.

Она понимает его. Она тоже любит его мать. Маму. Мамочку. Нет, она любит её не как мать. Не только как мать… Она просто очень любит её. За неё. За него. За непоправимое. За неисправимые ошибки. За не родившуюся дочь. За нерадивого сына. Она любит её сына, хотя совершенно не знает его... Ничего мы не знаем о детях. Ни о чужих, ни о своих. Ничего мы не знаем. Дети вырастают и уходят. А мы остаёмся… детьми.

День четвёртый.

Они созданы друг для друга. (Ей хочется так думать.) Если бы не было его, не было бы её. (Ей хочется в это верить.) Если не будет его, не будет её. (Ей этого хочется.) Она не представляет свою жизнь без него. Она не представляет свою жизнь без неё. Но она очень хорошо представляет. Его с ней. Себя с ним. Он реальнее её. Реальнее её жизни. Он смог реализовать себя в её жизни. Он смог воплотить в реальность её мечты. Она – захотела, он – смог.
Если не будет его – не будет её.

День пятый.

Если не будет её, его мама останется одна. В который раз. Ей не привыкать. Она давно уже привыкла. Его мама – сильная женщина. Только у сильной женщины мог родиться такой сын. (Мог бы.) Только у сильной женщины могла не родиться такая дочь. (Как она могла!) Только такая женщина могла стать матерью. И стала. Всем. Для неё.

День шестой.

Здравствуйте, милая мама!

Как я мечтала назвать Вас этим коротким и простым словом! Нет, я не сошла с ума… Хотя мне всё чаще кажется, что именно это со мной и происходит. Каждый день на минуту, на мгновение я лишаюсь рассудка. Он просто отказывается понимать происходящее, подробно вникать в него… Мой разум отходит на задний план, выдвигая на передний чувства… А им только дай волю! Вы же знаете, мама, как тяжело ими управлять! Так и рвутся наружу!

Мама… Неужели и я когда-нибудь услышу это слово? Совсем уже скоро… я услышу, как его ритмично отбивает во мне второе, маленькое сердечко: ма-ма, ма-ма, ма-ма…

У нас будет девочка! Или не будет. Одно из двух.

День седьмой, последний.

Человек не принадлежит самому себе. С самого рождения. Нет, раньше. С момента зачатия. Его не спрашивают, хочет ли он быть зачатым и появиться на белый свет; хочет ли он ходить в детский сад и общеобразовательную школу; хочет ли он мыть руки перед обедом и ноги перед сном; хочет ли он отмечать дни своего рождения и присутствовать на чьих-либо похоронах. А главное – может ли? Может ли быть иначе?

в первый раз я умерла за девять месяцев до своего рождения
когда моя мама приняла несправедливое решение о моём нерождении
а папа для смелости принял и принял справедливое решение

во второй раз я умерла в день рождения своей дочери
в это время тому назад ночью мои родители зачали меня
и мама приняла решение о моём нерождении
а папа принял решение о моём рождении
а я приняла решение

третьего не дано

…………………………………………………………………………………………

Алевтина Валерьевна откладывает тетрадь в сторону. Идёт на кухню и выпивает сердечные капли. У неё давит в груди и раскалывается голова… Ведь это состоявшееся литературное произведение! (И несостоявшаяся человеческая жизнь…) Как попала к ней эта тетрадь? (За несколько часов до несчастного случая…) Почему она не заметила Карину?! (Не помогла ей. Не спасла её…) И откуда этой девочке известно про аборт? (Но в начале был выкидыш от побоев мужа.)

Карина могла написать отличную дипломную работу (Алевтина Валерьевна никогда не познакомится с Кариной.); поступить в аспирантуру и с блеском защитить диссертацию (Алевтина Валерьевна никогда не станет её научным руководителем.); оправдать возложенные на неё надежды и даже превзойти все ожидания (У Алевтины Валерьевны не было, нет и никогда уже не будет детей.)

Или не могла?