Люди дождя

1

Я слышу крики. Каждый раз, когда небо затягивается тучами, я слышу их крики. Миллионы и миллиарды криков, сводящих меня с ума. Они уродуют мое тело и превращают мои барабанные перепонки в месиво. Их крики. Полные отчаяния. Полные понимания неминуемой смерти. Они летят с небес и превращаются в воду. Превращаются, разбиваясь о землю. И кричат…

Я пью только дистиллированную воду.

Я пью только дистиллированную воду, потому что она не вызывает такого отвращения. И еще потому, что надо пить. Пить, чтобы жить.

Дистиллированная вода – это плазма. Если пропустить человека, упавшего с многоэтажки сквозь систему фильтрации, получится плазма. Чистая жидкость из того, что не возьмет ни один из фильтров. Дистиллированная вода.

Я не ем ничего вареного. Только жареное. Куски еды, плавающие в свернувшейся крови, вызывают у меня рвотный рефлекс.

Я слышу крики. Крики безнадежности. Крики разрывающихся маленьких сердец.

Я ненавижу свою жизнь, потому что она полна крови.

Каждый раз, когда я попадаю под дождь, я схожу с ума. Я схожу с ума от боли. Я схожу с ума от барабанного боя их тел, бьющихся об асфальт. Я схожу с ума от вида их внутренностей, текущих в канализационные люки. Я смотрю на людей, прячущихся под зонтами от чужой боли. Я смотрю на детей, прыгающих по лужам из чужого горя. Я ненавижу их. За то, что они не знают правды.

Когда раздается гром, я задергиваю окна, чтобы не видеть их лиц, просящих о спасении. Лиц, медленно стекающих на подоконник. Я никогда не поднимаюсь на чердак, когда черные тучи начинают свои игры. Если у кого-то стук дождя вызывает вдохновение, то у меня он вызывает ужас. Вдохновение от чужой смерти. Смерти, стучащей по крыше. Вы творите под чужую смерть. Вы делаете людей под их смерть. Они кричат от боли, а вы кричите от наслаждения. Вы ничего не знаете о них. И им нет дела до вас. Они, умирая, дают вам жизнь.

Я стараюсь купаться как можно реже. Я стараюсь умываться как можно реже. Я с величайшим отвращением чищу зубы. Большую часть зарплаты я трачу на дистиллированную воду. Фильтрат их тел.

Я живу один. Все девушки сбегали от меня. Когда на первом свидании они затаскивали меня в бар и просили заказать им выпивку, я отказывался. Они говорили, что я скупердяй и чтобы я подавился своими деньгами. Разве можно было им объяснить, что коктейль - это настойка их тел на спирту. Разве мог я объяснить им это?

Я ненавижу эту жизнь, потому что в ней слишком много крови.


2

Родители отдали меня в детдом в пять лет. За полгода до этого я первый раз отказался от поставленной на стол кружки воды. До этого я не знал всей правды. Я думал, что вода - это смесь красной жидкости с определенной степенью густоты. Вы бы назвали это соком с мякотью. Я называю это их телами. Я взял в руки кружку и поднес ее ко рту. Именно тогда я первый раз увидел живую каплю. Она была уже почти мертвая, но жизнь еще теплилась в ней. Она стонала. Я поставил кружку на стол и ушел в свою комнату. Я ревел всю ночь. На вопросы родителей я кричал, что они убийцы. Вскоре меня отвезли в больницу. Обезвоживание организма. Каждый процесс утоления моей жажды превращался для родителей в муку. Так я оказался в детдоме.

Там меня привязывали к кровати и вливали мне в глотку их тела. Там меня затаскивали в ванну и заставляли мыться их останками. Там я проводил большую часть времени в туалете, обнимаясь с унитазом, отдавая ему их, частично переваренных. Там я был один. Один единственный. Наедине со своей страшной тайной.

Однажды всех нас отправили в океанский круиз. Собрали в обшарпанном холле и долго объясняли, что великий и очень знаменитый человек пожертвовал деньги, чтобы мы, отбросы общества, чей пропуск в жизнь подделка, могли отдохнуть. Я стоял, внимал словам и не знал, какой ужас ждет меня впереди.

Нас долго везли на автобусе. А потом я увидел его. Самое большое кладбище в мире. Кладбище без крестов и памятников. Без родственников, плачущих о том, чего нет.

Вы думаете океан красный только на закате? Нет, это его естественный цвет…

Я не помню, как я попал на корабль. Память милосердна к самому страшному, что доводится нам испытать.

Я лежал в углу какой-то каморки и мечтал о своей комнате, где ближайшая вода только в ванной. Мои мечты перемежались с позывами рвоты, сознание с неохотой но возвращалось к увиденному сегодня. Оно знало, что там, за окном, их тела. Бесконечность их тел.

Я лежал, пока множество детских рук не подняло меня и не вынесло на палубу. Там меня скинули вниз, в волны красного океана. Их приговор был суров и жесток. Но что можно было ждать от детей, любимым лакомством которых был хлеб с изюмом? Они думали, что шоколад придумали взрослые, чтобы они быстрее ложились спать.

- Мы предаем тебя волнам за то, что ты не такой, как мы…

В уголовных кодексах любой из стран нет статьи, наказывающей за то, что кто-то не похож на кого-то. Но почему-то во все времена объединения тех кого-то, стоящие у власти, наказывали именно за это.

Мы ненавидим тех, на кого не похожи.

Особенно если Нас много.

Мне тогда было девять лет.

Вы и малейшего представления не имеете, что это такое.

Тонуть в мертвом океане.

Или, точнее, в океане мертвецов.

Я четыре года после этого молчал.

Вы думаете океан красный только на закате?


3

Сейчас мне тридцать четыре года. Я адвокат в одной известной юридической фирме. Я работаю в стодвадцатиэтажном здании в центре мегаполиса и знаю то, чего вы не знаете. Четырнадцать лет я пью только дистиллированную воду. Мой офис находится на сто четырнадцатом этаже, и за стеклом во всю стену я вижу город. Ближайшая река за двадцать семь километров. До океана две тысячи. Люди, которые в цистерне привозят мне дистиллированную воду, не спрашивают, зачем мне она нужна. Я плачу им за то, чтобы они не спрашивали.

Я слышу, как кричат капли дождя…

Они похожи на фей. Фей из тех столь далеких для взрослых сказок. Только маленьких. Но столь же прекрасных.

Я объездил весь мир, тысячи сумасшедших домов; из красного кирпича и не очень. Из желтых блоков и белых панелей. И с решетками из закаленной стали. Я прочитал много личных дел. Я беседовал многими врачами.

С 20 июня 1965 года по 24 сентября 1982. Дмитрий Нестеров. Умер от кровоизлияния в мозг. Жена вызвала психиатрическую помощь, когда у Дмитрия от большой дозы алкоголя началась белая горячка. Он кричал на весь дом что слышит, как плачет дождь.

С 7 декабря 1949 по 2 марта 1953 года. Джон Керр. В тринадцать лет родители привезли его к психиатру. Через полгода он уже был в психбольнице. Утверждал, что вода - на самом деле кровь. Умер от разрыва сердца, когда медсестра заставила его принять ванну.

С 13 января 1987 по 5 мая 1995 года. Фридрих Зобэ. Пытался создать общество защиты капель дождя. Призывал найти альтернативные источники утоления жажды. Убит в баре. Убийца сказал, что Зобе достал со своим драным дождем.

И Я.

Я не один.

Я не один, кто знал правду.

Сегодня. Я сижу в кресле у себя в офисе и думаю о них. О нас. О тех, кому доверена величайшая тайна в мире, о тех, кто создан, что бы знать их правду и их боль. Мессии дождя. Люди дождя.

Вы знаете, что такое минеральная вода? Это их сгнившие тела, пролежавшие под землей очень долго.

Вы знаете, что такое пиво? Это солод, хмель и их кровь.

Вы знаете…?

Вам еще не плохо?

Что вы пьете в данный момент?

Сок с мякотью.

В смеси с определенным количеством других веществ.

Я не сошел с ума.

Я просто знаю правду…

За окном собираются тучи. Это значит, что сегодня я опять услышу их крики. Я опять услышу удары их тел о тонированные стекла моего офиса. Мойщики окон даже не догадываются, что именно они смывают с куска кварца, за которым мы прячемся от жизни. Я не слушаю рок-музыку, мне хватает барабанов их тел. Я не слушаю симфоний, мне хватает скрипок их голосов.

Я ненавижу этот мир, потому что в нем слишком много крови.

Тучи собираются сегодня необычайно низко. Я могу открыть окно, протянуть руку и дотронуться до их жилища. Жилища, которое они сами себе создали. Когда собирается дождь, я предпочитаю оставаться ночевать в офисе на кушетке для посетителей. Выйти на улицу во время ливня для меня равносильно смерти. Каждый раз после того, когда дождь застает меня на улице, я две недели лежу в постели. Мои перепонки могут лопнуть. Мое сердце может выпрыгнуть из груди. Мои страхи могут захлестнуть мое сознание, и тогда:

«С такого-то по такое-то. Я. Говорил, что капли - это маленькие феи. Умер.»

Я буду всего лишь еще одной записью в тоннах архивов. Меня уничтожат через 100 лет. Сожгут в печи вместе с другими бумагами. И на мне будет надпись: «Уничтожить тогда-то». А внизу кто-то подпишет: «Он был не похож на нас».

Просто вас больше.

Я пою. Точнее, что-то напеваю про себя. Я никогда не знал этой песенки. Я никогда не произносил таких звуков. Откуда это? Но что-то в моей голове заставляет мой рот открываться и петь. Я никогда не пел. Что-то в моей голове заставляет мои ноги подниматься вверх по лестнице и идти на крышу. Поближе к тучам. Шаг за шагом, и песня все громче и громче звучит. И теперь, кроме меня, ее поет еще целый хор. Хор в моей голове. Я знаю эти голоса. Я знаю, кто поет эту песню. Я минуту стою перед дверью на крышу. Это страшно. Узнавать что-то новое не всегда безумно интересно.

Иногда это очень страшно.


4

Вы знаете, что такое тучи?

Это их государства, ведь они тоже не могут быть одни…

Вы знаете, что такое молния?

Это сила их любви, искренней и чистой…

Вы знаете, что такое гром?

Это они кричат, когда любовь поглощает их тела…

Они похожи на маленьких фей, из детских сказок. Как про Питера Пена. Только у них нет крыльев. И им не нужна пыльца, чтобы летать.

Они возрождаются, как фениксы из своих останков. Собираются в огромные государства. И отдают нам свои жизни, умирая. И так всегда.

Но перед тем, как пожертвовать своими прекрасными телами ради нас, они поют свою песнь любви. Кружатся в великолепном танце любви. И нет любви в мире, прекраснее, чем их. Чем их любовь перед смертью.

Любовь…

Я видел это.

И они звали меня. Они кричали, что только я один знаю их секрет. Они звали меня к себе. Маленькие феи совершенства.

И вдруг они остановились. Посмотрели вниз, на наш грешный мир. И первые из них, самые смелые ринулись вниз. За ними еще и еще. Люди внизу забегали. Они открыли свои зонты, свои щиты от правды. А дети прильнули к окошкам домов, и закричали: «Ливень, ура, наконец-то настоящий ливень». И матери отпускали их попрыгать по лужам из чужой боли.

И только один единственный шаг отделял меня от них. Один. И я его сделал. Я не хотел становиться кремированной папкой бумаг.

Я летел вниз.

Вместе с ними.

Я кричал.

Вместе с ними.

Я улыбался.

Вместе с ними.

Я был ими.

И знайте - они кричат от восторга.