Песня

Тихим, летним вечером по большой деревенской дороге шли два монаха. Дул ветерок, развевая их подрясники, и рассыпая длинные седые волосы отца Амвросия по его крутым плечам. Они шли, архимандрит и простой монах Павел. Каждый думал о своем и не замечал, как идет время.
Отец Амвросий, бывший певец Большого Театра, ушедший в монахи, смотрел на заходящее солнце и благословлял величие Божие, простиравшееся в разноцветных волнах и уходящем солнце. Он думал о прошлом, об умершей жене своей, о брате-художнике и молился за каждого горячо и долго. Архимандрит был не стар, но седина перекрасила его волосы в серебряный цвет. Он был хорошо сложен, и невысокий спутник его казался еще меньше рядом с ним.
Отец Павел, совсем еще молодой, в недалеком прошлом – студент юридического факультета – размышлял о будущем, немного жалея о столь поспешном уходе в монашество. Причина же была такова: родители хотели женить его на дочери богатого Калужского купца, но молодой студент, тогда еще просто Ярослав Виноградов, не хотел иметь ничего общего с неуклюжей Аграфеной Ирошниковой и спешно ушел в монахи. Он полагал, что в монастыре ему будет легче и покойнее, и что он избежит искушений мира сего. Позже, отец Амвросий приметив его, взял к себе в келейники.
Печальны были думы молодого монаха. Тосковал по родине, по родному Саранску с его зелеными улочками, где прошло его детство, пока семья не перебралась в Калугу. По матери, хоть и строгой, но доброй и заботливой. Очнувшись от дум, отец Павел взглянул на своего спутника и тихо, едва слышно сказал: «Отче, пойдем, вон стоит придорожная часовня, там всегда есть вода».
Не спеша, помолчав, ответил Амвросий: «Да, пожалуй, пойдем, а то чай утомились по дороге-то». Они спустились к небольшой часовенке, и зашли в нее, помолясь на небольшой, писанный на дереве образок Смоленской Божией Матери. «А вот и вода,» - промолвил отец Павел, увидев большое ведро со студеной водой, стоявшее на лавке. Уставшие путники напились холодной, леденящей зубы воды, и вышли на поле.
Солнце почти село, и только огненная верхушка его виднелась на горизонте.
Русское поле…. Нигде, ни в какой стране не найти такого поля, как на Руси. Монахи стояли молча, не шелохнувшись, и лишь ласковый ветерок шевелили бороду и волосы отца Амвросия. «Отче, спой что-нибудь!» - попросил молодой монах. Опять долго молчал седой архимандрит, долго смотрел куда-то вдаль и, как будто очнувшись, проговорил: «Спеть? Вспомнить молодость и силу…. Хорошо, слушай!» И сильным баритоном запел монах старинный, духовный поминальный стих. Пел хорошо, глубоко, так, что молодому монаху захотелось плакать. Не то от горя, не то от радости, он сам не знал от чего.
Голос отца Амвросия ясно звучал в вечерней тишине и разливался по всему полю, как бы проникая во все, дали и пространства. Отец Павел вспомнил детство. Бывало, няня певала ему этот стих, и он плакал, думая о смерти.
Кончилась песня и как будто дымка слетела с глаз отца Павла, воспоминания детства ушли вместе с песней далеко-далеко; осталась только грусть. Отец Амвросий сидел на траве и глядел куда-то вдаль, и, может, видел то, что не мог увидеть отец Павел…

Монахи продолжали свой путь, желая к утру добраться в Оптину Пустынь, куда шли, чтобы поклониться святым старцам.