Колодезное эхо. Причудливое измышление без правил

 ВЛАДИСЛАВ МУШТАЕВ

 КОЛОДЕЗНОЕ ЭХО

 Причудливое измышление без правил



 Действующие лица

Емельян Пугачев – анпиратор России
Хлопуша - граф Панин, генералиссимус
Мышкин-Мышецкий – князь и канцлер России
Минеев - генерал - аншеф
Марина - Татьяна, Татьяна – Марина - жены анпиратора
Чугунов - управляющий бывшим имением Шереметева, а потом и генерал
Голобородько - императорский казначей и ворюга

Генералы - адмиралы, мужики - холопы, гвардейцы - слуги


Действие происходит в Кремле и анпираторской резиденции-
заповеднике “Раздольное”, что в ста верстах от Москвы по Рублевскому трахту

 
1. Московский Кремль. Первый день Рождества.


Емельян Пугачев. - Убили?!
Чугунов. - Как можно?! Только, значит, обнаружили. Порядок блюдем. При графе самому докладывать было велено. Он, граф-то, сам любил ведмидей на рогатину поднять. Ну а как теперь именьице царское, то, значитца, и вся животная в нём тоже царская. Теперь выходит, батюшка, ты всему хозяин. Вот я и докладываю тебе, а ты уж сам порешишь: прикажешь поднять ведмидей, подымем. Охотников у нас не мало. Пожелаешь, значитца, сам потешиться, так тому и быть. Мы слуги твои верные.
Емельян Пугачев. - А шта! Давно не охотился на медведей! Поди, и позабыл уже, как брать-то ихнево брата. Ай, вспомнить? Побаловать свою душу!
Чугунов. - Так зачем дело стало? Только мигни, великий государь!
Емельян Пугачев. - А ты как думаешь, князь?
 Мышкин-Мышецкий. - А что мне думать? Дел, конечно, не оберешься. Я вот опять с важным докладом.
Емельян Пугачев. - А ну их к ляду твои доклады! Дыхнуть мне не даете, господа министры! Лезете ко мне, как мухи на мед. Ни днем, ни ночью от вас покою нет! Ежели всех вас ублаготворять, так и спать не пришлось бы. Шта я вам, двужильный шта ли, альбо каторжный какой, понимашь? Гульнуть хотца, так нельзя! Законы там, понимашь, обдумывай. В кои-то веки потянуло поохотитца, опять нельзя! Делов, понимашь, у них много! Уехать из вашей Москвы постылой вздумалось, опять нельзя: посланника, понимашь, принимать надоть.
Мышкин-Мышецкий. - Воля Вашего Величества. Могу и подождать с докладом. На Руси никуда не спешат. На Руси - вечность.
Емельян Пугачев. – Да о чем доклад – то твой, князь? Поди, опять о полячишках?
Мышкин-Мышецкий. - По польскому вопросу. Получивши вчера новую польскаго короля дипломатическую декларацию о визах и польской границе...
Емельян Пугачев (перебивает). - Ну, допекли меня эти полячишки! Житья от них нет, треклятых! Ты вот шта, князь, отпиши-ка ты ихнему крулику сам. Моим именем. Да погуще навороти, чтобы ему под душу подкатило. Подопри - ка ты этим полячишкам бока! Остерегайтесь, мол, раздражать Его Величество! Так и напиши, понимашь! Мое слово твердо! И ничево больше не хочу. Надоело! У всех праздник, а у меня будни скушные.
Мышкин-Мышецкий. - Да вот дела бы разобрать надо...
Емельян Пугачев. – Дела твои не медведь, в лес не убегут. Съезжу в «Раздольное», разомнусь малость, освежусь там, а когда вернусь, тогда и с крулем этим разберемся. Ну, а ты, граф, нюжли и ты в меня вцепишься?
Хлопуша. - Без тебя справимся. Ты, князь, подожди меня. Вместе все и порешим с тобой. А надолго ли укатишь, государь?
Емельян Пугачев. - Дня на три, а там посмотрим.
Хлопуша. - Три дня - не велико время. Случись што, мигом оповестим. На кульверских прикатим!
Емельян Пугачев (подозрительно). - Стало быть, в Москве останешься?!
Хлопуша. - Как прикажешь, государь! Прикажешь сидеть, посижу. Посторожу Москву. Прикажешь провожать, с тобой поеду. Три дня столицыя и без нас обойдетца, мы ей хвост то прищемили! Пикнуть не смеет, не то што...
Емельян Пугачев. - Люблю тебя, граф Панин! Всегда на тебя могу положитца! Не выдашь, знаю! Ну, давай, прокатимся, а то сидим, как в остроге.
Хлопуша предостерегающе крякнул. Пугачев недовольно поморщился, тяжело вздохнул, а потом нарочито важным голосом объявил:
-Ну, князь, и ты граф, ступайте к себе, и делами, каки там есть, займитесь, а потом гулять почнем. Рождество, понимашь! Чево киснем?! А к тебе, Чугун, значитца, располагаю приехать на пятый день Рожества. Сколько верстов, гришь, будет?
 Чугунов. - Да тут рядом! Восемьдесять верстов по трахту, потом проселками сорок. Да мы подставы выставим: графские кони - чистые львы! На все Россию завод известен! Еще при Петре Первом был заведен. Арабских жеребцов тогда царь-батюшка деду нынешнево графа подарил. Ежели утром соизволишь выехать, к вечеру в «Раздольное» поспеешь. Очень даже просто. Отдохнешь, погуляешь. Праздничек устроим, как полагаетца, по - христиански. Прикажешь, красных девушек, лебедушек-молодушек соберем: пущай песни играют, хороводы водят.
 Емельян Пугачев. - Баньку, Чугун, сооруди! А те, какие поглаже, пущай в баньке меня погреют, пятки почешут, березовым веничком обметут. Ну, и шельма ты, Чугун!, Ладно, вижу твое старанье. На, руку целуй, и жди нас с графом в гости. Безпременно пожалуем проветритца. А то въелись мне эти стрюцкие со своими делами в печенки. Дыхнуть не дают. Ступай, Чугун, ступай. У нас тут царских дел не хлебано.
 
 Московский Кремль. За окнами видно, как горит Москва.

 Хлопуша.- Неужто работать станем, князь? На первый день праздничка-то? Не по- христиански это...
 Мышкин-Мышецкий. - А што тут по - христиански? Поди, во всем дворце, кроме тебя, меня, да лакеев-слуг, ни одного трезвого человека не найти. Вечный праздник...
 Хлопуша (подмигнув).- Ай грех? Народушко на радостях веселитца.
 Мышкин-Мышецкий. - Ну,радоваться как будто бы и нечего, ежели по совести сказать!Сам знаешь, как дела идут...
 Хлопуша (злорадно). - А ты, барин, чево ожидал-то? Ай думал,што при такой томаше да все как по писаному пойдет?
 Мышкин-Мышецкий. - На большую гладкость не рассчитывал, но и такого повального безобразия, признаться, не ожидал.
 Хлопуша. - Кишка у тебя,князь, вижу, тонка. Одно слово, барская кишка, нежная. Но в одном ты, князь, прав – хорошего тут мало. Наворовались, нажрались, как свиньи, пресветлого величества слуги верные. На радостях, што дорвались. Сволота! Поди, к утру и окачурятся с перепою. А мне с тобой, князь, давно погуторить хотелось. Прямо скажу, не люблю тебя, но уважаю. Голова у тебя не тыква, но одново не пойму: пошто спутался с нами?
Мышкин-Мышецкий. - Знать хочешь? А зачем тебе? Тебе ведь тоже на безголовье жаловаться не приходится. Напрямки скажу, и я тебя не люблю, не могу любить. Уж больно ты лют, граф, Малюте Скуратову не уступишь.
Хлопуша (хрипло смеется). - Сибирской тайги я выученик, князюшка! Да и от родителев с прародителев многое унаследовал. Мой батюшка покойный, раньше чем на плаху попал, поди, человек до ста на тот свет спровадил. И так, все больше в шутку. Ай, мне от него отставать?
Мышкин-Мышецкий. - Ну, да я тебя не боюсь. Стар я, граф, бояться. Но в голове у тебя не глина. Будь ты императором, многое с тобой можно было бы наладить. Один ты, кажись, и можешь на него влиять.
Хлопуша (оглянувшись, шепотом). - Раньше больше слушался. Бывало, побрыкается, побрыкается, да и сдастца. А как взяли Москву да в Кремле сели, возгордился. Поди, и впрямь вообразил себя царем. Про Бога больно часто поминать стал. Он, Бог, мол, на небе, а я, мол, его избранник, на земле. Так-то вот, князь. В помазанниках ходить ему нравится. В орлах да в знаменах все. На подштаниках золотых орлов понавышивал, а кто их видел, окромя девок сенных? Помазанник божий… Кто его мазал-то? Сотник по окаянному рылу?
Мышкин-Мышецкий (предостерегая). - Потише ты, граф!
Хлопуша. - Ты не доносчик, а энти... рвань коришневая. И откуда этой сволоты столько набралось, скажи ты мне, князь? Эх, князь, глуп тот, кто сказал, что лутче, мол, девять виновных помиловать, чем одного невинного наказать. Про слезы ребенка чего-то там мял... А по нашему характеру лучше десяти невинным головы оттяпать, чем одново виновного выпустить. С нашим братом добром многова не наделаешь. Наш народушко такой, дуй его и в хвост, и в гриву без отдыха, и оглядываться не давай, так он, как битюг, везти будет, а распустил вожжи, так он и оглобли поломает. Свобода... Смотри, князь, в окно: Москва горит, что можно было стащить, стащили, что можно было разбить, разбили. И это тебе свобода?
Мышкин-Мышецкий. - Да тише ты! Веселого мало... А тут еще депеши новые пришли. Новости плохие.
Хлопуша (засмеявшись). – Ох, и пужливый ты, князь! Ничево. Все утрясется! Полтораста лет назад, говорят, тоже была завируха... А ничего! Утряслось.
Мышкин-Мышецкий. - Утряслось... Слышал ли ты, граф, про колодезное эхо?
Хлопуша. - Што за эхо?
Мышкин-Мышецкий. - Выходит, не слышал... Все, что полтораста лет было, сегодня, эхом вернулось. Будущее, которое уже было. Думаешь, не повторится через полтораста лет? Повторится! Тот, кто первым ту самую завируху начал, первым в пустой колодец и крикнул, а спустя полтораста лет эхо это снова завирухой обернулось. Так и пойдет теперь по Руси.
За дверью что-то рухнуло, покатилось, разбилось со звоном. И весь этот шум покрыл пьяный хохот. Мышкин-Мышецкий резко повернулся и с ужасом спросил:
-Што это?! Кто там? Слышали нас?
Хлопуша. - Чево всполошился, князь? Гуляет народишко, гуляет! Это мы с тобой все о делах судим, а народ наш гуляет и эха твоего не боится.
И тут, с шумом распахнув дверь, в комнату ввалились двое пьяных, тиская пьяную молодку в гродетуровом платье с пышными фижмами. Она притворно отбивалась, хихикая и томно твердя:
-Грудь-то, грудь-то не рвите, бесстыдники, право. И штой то вы со мною делаете? И как не совестно, право?!
Хлопуша (зло). – Мразь, треклятая! Наползло их к нам, как клопов. (И зловещим шепотом) - А ну, не балуй, ребятки!
Молодка. - А ты што зауказчик? Тебе – то какое дело? Тебя што ли жмут?
Хлопуша (понижая голос).- Што-о-о?! Да вы, черти, где находитесь? Што это вам, сеновал, енералы драные? По сусалам соскучились?
А шумная пара, не обращая внимания на Хлопушу, уже почти раздела молодку.
Хлопуша. - Я кому говорю, рвань коришнова?
Молодка. - Сам што ль хочешь? Как же это? Ни про што и сразу по сусалам. Может, вы, кавалер, и меня побьете?
Хлопуша (прошипев). - Удавить бы тебя, сука!
Мышкин-Мышецкий. – Оставь их, граф. Стоит руки марать об такую мразь?! Не надо было дрянь в Кремль пускать.
Хлопуша (зычно). - Эй, кто там есть из гвардии?!
И в дверях тут же появился здоровенный холоп.
- Что прикажешь, васиясь?
Хлопуша. – Энтой троице, моим именеми, ребра пе-рре-считать! И покруче! А потом выкинуть в сугроб! И шобы духом их тут не пахло! А суку... вож - жж-жами отодрать, шоб сидеть не могла!
Холоп (радостно). - Слушаю, васиясь! Эй, ребята, разбирай добро! Сделаем, васиясь, в лучшем роде! По гроб запомнят, ей - богу!
Хлопуша. - И шоб, значитца, быстро!
Холоп. - В сей миг обтрясем, как грушу!
В комнату, весело гогоча, вваливаются дюжие холопы. Замелькали увесистые кулаки, послышался рев "придворной дамы" и через минуту комната опустела.
Хлопуша. - Я енту суку знаю. Мамкой служила у магистратского чиновника. А когда мы Москву взяли, энта сука на хозяев своих нажалилась, так их в клочья порвали, а мамка по рукам пошла. Дашкой ее кличут.
Мышкин - Мышецкий. - А те двое?
Хлопуша. - Энти клопы и того хуже. Гришка - фалетурщик, а Митька - анпираторский цырульник.
Мышкин-Мышецкий . - А если самому нажалуется?
Хлопуша (спокойно, буднично). - Удушу.
Мышкин-Мышецкий. - Тогда... конечно. Чем угощать-то прикажешь?
Хлопуша. - Какое еще угощение?! Водки у тебя, поди, не найдешь, а вина барские мне в глотку не лезут. Кислотой в брюхе набухают! Рыгаешь потом.
Мышкин-Мышецкий. - А если кофий?
Хлопуша. - Пробовал... Ну, его! Сбитень куда способней. Да не надо ничево. Давай беседу поведем. Новости, говоришь, получил?
Мышкин-Мышецкий. - Получил... Сейчас двери затворю и побеседуем.
Хлопуша (небрежно усевшись в кресле). - Да не ходи ты, князь, пущай слухают... Все веселей жить будет. Давай твои новости.
Мышкин-Мышецкий (разворачивает перед гостем, свернутую в трубку географическую карту). - Ну, как знаешь, граф. Вот, полюбуйся! Тебе это будет полезно. Мои люди только вчера закончили. Хотел к празднику Его Величеству презент праздничнный, да раздумал: все эти дни он ни разу трезвым не был. А с пьяным толковать охоты мало. Тебе в военной коллегии с картами приходилось иметь дело? Разбирать научили?
Хлопуша (потупившись). - Начинаю марковать...
Мышкин-Мышецкий. - Ну, тогда смотри. Тут изображена вся Россия. Вот ее границы. Видишь? В эту сторону до Варшавы, а тут на юг-до двух морей. Правее до кавказских гор. И все это было одно целое. Россия. Может, и не все ладно было скроенное, да крепко сшитое. И на всем этом пространстве был один закон. Даа-а-а... А вот, значит, пришли мы с тобой, и все стало расползаться. Вот, смотри, чуть выше Твери петербургские сенаторы держатся, и нас туда не пускают. Не сегодня-завтра Кавказ отойдет, Сибирь, смотри, чуть ли не государством самостоятельным готова стать, а тут ещё и поляки на Москву пожаловать грозятся...
 Хлопуша (сердито). - Пусть сунутся!
 Мышкин-Мышецкий. - А ты, граф, не грози. Чем защищать-то станешь? Армии - то у тебя нет. Жалование, поди, как год не платишь. Ладно, пошли дальше. Киев, Чернигов, Полтава, Харьков да Крым верному другу и союзнику Великому Гетману Украискому, Вельможному пану Полуботоку подарили,а он полегоньку, да потихоньку стал москалей выпирать, заменяя своими сердюками, да гайдамаками. А тут, значит, Дон с верным другом Атаманом Всевеликого Войска Донского Игнатом Бугаем... А друг-то ваш клич кликнул, и потекли к нему наши люди служивые... Деньги то у него есть.
Хлопуша. - Не все уходят, не все! Многие и возвращаются. И с Днепра, и с Дону, и с Яика...
Мышкин-Мышецкий (хмыкнув). – Приходят, приходят... Пришли, пограбили, набили торбы, и ушли. Растаскивают русское добро. Покуда грабить можно, держатся. А кто мошну набил, тот же на Дону. А с Дону, испокон веков, выдачи нет.
Хлопуша. – Дурит, Игнашка. Вот весною намнем казачишкам бока, опамятуется!
Мышкин-Мышецкий (засмеявшись). - Колотить пьяную мразь - одно,а с голыми руками на Дон не полезешь. Но энтого мало, друг мой. Смотри, тут, значит, Азов, а тут Таганрог.Его царь Петр основал. А теперь в нем Сулейман сидит. А третьего дня депеша пришла: нагрянул Сулейман с десятью тысячами янычар на город Ростов - на- Дону.Четыре месяца в осаде держал, а потом город сдался... на капитуляцию. Теперь жди, вверх по Дону пойдет. Помощи от Москвы ждали, а Москва сама на бобах сидит.
 Хлопуша. - Ну, положим -то! Мы тут тоже не все время пьянствуем, да с девками валяемся. Поди,на Ижевских да Тульских заводах пушки давно готовы. Да тысячи будет. Антилерия у нас хоть куда!
Мышкин-Мышецкий (сухо). - До весеннего сплава вряд ли получишь свою "антилерию". А, кроме того, и работа идет вяло. Денег-то не платим.
Хлопуша. - А пущай натурой берут!
Мышкин-Мышецкий (с иронией). - Пушками, что ли?
Хлопуша. - А хоть и пушками! Все одно наше!
Мышкин-Мышецкий. - Ума не вижу. Злобы много. Глупости еще больше, только на этих конях далеко не уедешь .Толку из вашей политики не вижу. Сломать да разрушить легко, а вот построить - дело не простое.
Хлопуша. - Не пужай, князь! После праздников махну на Урал. Места родные,знакомые. Почитай, и сейчас там дружков найду! Я там живо все вверх тормашками поставлю.
Мышкин-Мышецкий (рассмеявшись) .- Да там и так все вверх тормашками стоит! Сам, чай, знаешь,что из старых демидовских заводов, почитай, один-два работают. Мастера да опытные управляющие, кто куда побежал: кто торговлей промышляет,кто с сумой пошел, кого перебили, кого в истопники загнали, а кого на все четыре стороны выгнали. Да посадили дружки твои на их места сволоту свою. А сволота, во-первых, работать не умеет, а, во-вторых, жадна очень: тащит, что под руку подвернется. А те, кто волю получили, на радостях, все заводы ограбил. В Берг - коллегии стон стоит: не могут заводы работать. Все стоят.
Хлопуша. – Поеду, все налажу. Сейчас же после Крещения и махну.
Мышкин-Мышецкий (многозначительно). - А не боишься Москву оставить?
Хлопуша. - А чево мне бояться? Не ты ли меня сковырнуть собираешься?
Мышкин-Мышецкий (резко и строго). - Глупостей не говори! Голова у тебя на плечах светлая. Я тебе - союзник,а не враг. Младший Зацепа на тебя вот зубами ляскает.
Хлопуша. - Собью рога! Бычок бодливый, да силы в ем мало.
Мышкин-Мышецкий. - Опять же, Минеев... Ты ведь ему поперек дороги!
Хлопуша (с сжав кулаки, прогундосил). - Ростом не вышел, сморчок вонючий.Не я ему поперек дороги, а он мне.Голова покружилась у аншефа хренова!Сидеть бы ему всю жизнь в армейских поручиках, кабы к нам под Казанью не перебежал. А теперь, вишь, мало ему быть енерал-аншефом,так он в фельдмаршалы мостится. Говорили мне,что и мундир уже заказал. Тоже мне, Румянцев какой!А чево, спрашивается, за сражений такое выиграл, шоб, значит, в фельдмаршалы моститься?!
Мышкин-Мышецкий. - Так за ним Голобородько стоит!
Хлопуша ( с омерзением). - Из-за Маринки-Таньки ихней... Бабник наш анпиратор. Набил девке брюхо тр-р-ребухой, вишь, лестно ему в отцах ходить. Наследника ждет. Да у его, почитай, пол России в наследниках, как в еловых шишках.
Мышкин-Мышецкий. - Все-то у вас в борьбе друг с дружкой, а вот чем своему воинству христолюбивому платить станете? Жалованье то большое пообещали, а денег в казне нет: разворовали казну-то! Казначей ваш и разворовал.
Хлопуша. - После Крещенья в скорости обоз придет из Екатеринбурга, с монетного двора:серебряными рублевиками два миллиона, да новыми червонцами полтора, да у круля взаймы возьмем до осени. Даст. Куда ему супротив нас? Обоз - то поди уж и вышел?!
Мышкин-Мышецкий. – Если довезут... А вот в долг бы я не брал.
Хлопуша (с удивлением). - А што так?!
Мышкин-Мышецкий. - Так отдавать же надо!
Хлопуша (рассмеявшись). - Ну, ты, князь, шутишь!
Возьмем до осени, отдадим... осенью. Не зимой же отдавать?!А какой осенью, Бог решит. А мы, князь, люди малые. С нас и спрос малый. Все от Бога.
Мышкин-Мышецкий. - На обмане дело не справишь...
Хлопуша. - Справимся, князь! Со всем справимся! Еще как получится! Силы-то у нас не занимать, стать. Мужик у нас дурак - всем миром за батюшку царя...Петра Федоровича навалится. Ведь энто мы ж его до земли допустили,так он и уцепится ногами и зубами. Теперь всё само и пойдет, как под горку!
Мышкин-Мышецкий. - Только вот бывшая барская земля так и осталась не засеянная озимыми, да и на своих, крестьянских землях, чтой-то прошлую осень не очень и работали. Не очень и работать хотят. Праздновали да делились, из-за лужков да рощиц друг дружке головы проламывали.
Хлопуша (беззаботно). - Вывернемся, князь, вывернемся! Самое трудное уже сделано. В Кремле сидим!
Мышкин-Мышецкий. - Ой ли?! Я и раньше так сам думал: лишь бы немку с престола сковырнуть, а там, мол, все, как по маслу пойдет.
Хлопуша (с интересом). - А што теперь думаешь?
Мышкин-Мышецкий. - А теперь думаю, что развалить державу не трудно: пустили по дремучему долу пал, огонь траву выжжет, а лес не тронет... А оказалось, лес-то и загорелся. Да так полыхнул, что и не знаем на какой край теперь бежать...
Хлопуша (вставая). - Прощай, князь! Пойду водки выпью. Нагнал ты на меня, князь, тоску, признаться... Аж-ж зубы заломило. И што за манера у вас ныть! Лес горит у ево... Да пущай все огнем горит, но шоб весело шло!
 Мышкин-Мышецкий. - Прощай, граф! Смотри, не запей! Будет уж и того,что сам богоданный да помазанный неделями не просыхает.
Хлопуша встает, и неспеша идет к двери. Остановился... что-то хотел сказать, но передумал. Дверь за ним закрылась.
Мышкин-Мышецкий (проводив Хлопушу, склоняется над географической картой и долго ее рассматривает). - Старый дурак, во што поверил...
Сквозь запотевшее стекло смутно видны ярко освещенные окна главного здания дворца и всполохи от пожаров.
В Москве никак не удается остановить пожары.

2. А в это время в пиршественном зале буйная попойка в самом разгаре. Хор военных трубачей, половина которых еле держится на ногах, дружно дует марш за маршем. Во главе стола восседает сам... анпиратор.

Емельян Пугачев. - Здорово запузыривают наши трубачи!
Марина -Татьяна. - Не ездил бы ты, государь, к Чугуну.
Емельян Пугачев. - Неужто не нравится, шта еду?
Марина – Татьяна (капризно). - Не ндравится!
Емельян Пугачев. - Да шта так то?
Марина -Татьяна. – Очень нужно ведьмедев стрелять каких-то? А задерут тебя, чего доброго? А я тогда, как буду? Ведь брюхатая я...
Емельян Пугачев. - Меня задерут? Анпиратора?! Хлопуша, родной,(увидев входящего Хлопушу), подь сюда!Слышь,меня ведьмедь задерет?!
Хлопуша (подходя к анпиратору). - Да кто ж позволит-то?
Емельян Пугачев. - Во-о-о! Слыхала?
Марина -Татьяна.-С девкой какою гулящей,гляди,сведут тебя тамотка. Он, Чугун, дошлый! Я ево знаю.
Хлопуша. - Да где ж там в лесу девки-то гулящие? Одни ведьмеди, да ведьмедицы.
Емельян Пугачев.-Хо-хо-хо!Ревнует! Сказал-женюсь, ну, так и женюсь.Чево тебе ищо? А потом и коронацыю для тебе, дурехи, сварганим. Сварганим, Хлопуша?
Хлопуша. - Сварганим,только скажи.
Емельян Пугачев. - Слыхала! Мне-то уж и не надо: я и так коронованный. Одно слово, Божий помазанник. Митрополита из Киева выпишем. Напишу Полуботку,он в миг доставит. А потом мы того Полуботка и растрясем с его... хохлами. Зазнался, собачий сын. Снюхался с разными полячишками, которые за бугром. Да и Бугаю, Хлопуша, слышь, рога обломать придется. Тоже, ворюга, фордыбачит. И пойдем Варшаву - шаршаву урезонивать!
Хлопуша (тихо). – Только чем урезонивать-то станешь? Антилерии нет, денег в казне нет.
Емельян Пугачев. – Минеев войску собирает! Легулярную! Антилерию получим, и айда на шаршаву!
Хлопуша. - Из дворянов он, Минеев твой! За дворянов руку и тянет. Вон, войску-то стал набирать... одно офицерье старое!Да и жадный он, аншеф твой...
Емельян Пугачев. – Экий, ты завидущий какой, граф! И чево ты злобствуешь на аншефа, скажи, пожалуйста? Чево не поделили-то?
Хлопуша. - А чево мне с ним делить! Чай, не я к нему прибежал, а он к нам под Казанью.Тогда предал своих, испужавшись за свою шкуру, случись што,снова испужается. Нет уж, ты как хочешь, а нет у меня к нему веры.
Емельян Пугачев. – Нет, ты послухай,что он мне говорил...Эй, урядник,
скажи своим, шоб умолкли! Ишь, раструбились! Пущай, водки выпьют, а то
дух у них сник! А хороши, Хлопуша, трубачи?! Почитай, таких у немки не было!
Хлопуша (перебивая). - Так что тебе Минеев говорил?
Емельян Пугачев. - Аншеф-то наш? А где он? Почему не вижу?
 Хлопуша. - А вон он! В конце стола сидит. Тверезый! Не пьет,аншеф хренов.
Емельян Пугачев.-А-а-а, вижу Борьку! А говорил он мне, шта без легулярного войска я и трех недель не устаю, ежели с кем драться придется.Да и сволота в повиновении долго не пробудет.
Хлопуша. - А постоянное войско, ежели ево не кормить да жалования не давать, глядишь, да и пойдет против тебя. Ты об этом думал? Ко всему тому, из офицеров господа благородные народятся! И поехало все с начала! Прав князь,когда про эхо говорит. Вот эхо-то и догонит нас с тобой, Емельян.
Емельян Пугачев. – Сдурел? Услышат ведь... А благородные уже народились, пока ты водку жрал и благородных душил.
Хлопуша (с интересом). – И где же эти благородные?!
Емельян Пугачев(почти шепотом). - Да мы с тобой, Хлопуша! Не так скажешь? Да те же урядники, да эсаулы, да атаманы, да беглые солдатишки, да приказные, да варнаки наши, да начетчики... Теперь и они тут благородные. Все в Кремле сидят. Элита новая.
Хлопуша. - Выходит, мы кашу заварили, чтобы старых бар спихнуть, а самим на шею мужику сесть?
Емельян Пугачев. - Так сидим уж! Аль не так?
Хлопуша. - Не говори так! Мы народушке волю дали, все разрешили, чево хотят, землю дали.
 Емельян Пугачев. - Дать-то мы её дали, а мужички - то никаких податей платить не хотят, деревня на деревню из-за земли с кольём пошла, леса везде валят, воруют. И чево, понимашь, не хватает им? Все, кажись, получили, а работать не хотят, выборных, сами ведь выбирали, а не слушаются...
Хлопуша. - Тут ты прав. Старый колдун, Мышкин-Мышецкий, тоже говорит, что, идучи на Москву, думали, мол, главное - Катьке шею свернуть, да власть забрать,а остальное, мол, само приложитца. А стала держава наша, видим,что со многим неуправка выходит,а делать чево - никто не знает. Все спорим да воруем.
Емельян Пугачев. - Вот Минеев, выходит, и прав, когда на счет войска постояннова говорит. Без войска и пропасть можно... Эй,у рядник, кончай отдыхать! Труби!
И хор военных трубачей снова урезал марш. А в разных углах кремлевского зала пьет и пляшет «рвань коришнева» - сановники и сановницы анпиратора России.
Весь этот разговор внимательно слышает хитрый лис – царский казначей Голобородько.
-Ты уж прости меня, величество, но слышал я ваш разговор. Вот только не пойму, а с каким войском ты царицыны войска расколошматил? Ежели не было бы у тебя войска, да нас, людей тебе нужных, которых ты забывать теперь стал, не под правую руку сажаешь, то и не сидеть бы тебе в Кремле... Аль забыл, што обещал нам?
Емельян Пугачев (пьяно засмеявшись). - Да хто их расколошматил-то? Ежели хочешь правду знать, то нас били, где попадало. Дули нас и в хвост, и в гриву, и совсем бы нас прикончили,д а заединиться они не смогли. Все власть делили меж собой: кому, значитца, в воеводах сидеть, кому деньги делить, кому законы принимать, а кому их исполнять, и кто из них самый главный да умный, а кто, значитца, так себе, пятое колесо в телеге, тому в тюрьме гнить. Вот все само и рассыпалось, а тут и мы приспели. Просто всё получилось. И не скальте зубы на Минеева, без войска державе не быть. А ахвицерей нашему величеству бояться нечего: в руках будем держать, так они, окромя пользы нашему государевому делу, никакой вреды принести не могут. (И зло) Ох, и надоели вы мне, голобородьки! В кишки въелись, езовиты. Ходют за мною следком, как няни за малым ребенком. И все вам мало! По праву руку сидеть хотите, опекуны непрошеные, "царские советы" рветесь давать, а от жадности утробы скоро полопаются у всей семейки вашей. Рвете кус за кусом. Казначей чертов.Т ретьеводни хто на ельтонскую соль откуп выцыганил у меня?
Голобородько (с удивлением). - Так сам ведь предложил!
Емельян Пугачев. - Как же… сам?! Теперь пристаешь отдать тебе и водку по всей Московской округе в откуп? Скажешь, я тебе предлагаю
Голобородько. - Так все одно, в казну государеву идет! У казны твоей царской только и доходовверных, что с соли да с водки.
Емельян Пугачев (с иронией). - Каку казну? В казне одни мыши! В утробу свою набиваешь!
Хлопуша (наклонившись к Пугачеву, тихо). - Так не давай!
Емельян Пугачев (раздраженно). – Ему не дашь... Тебе легко сказать, не давай!Посидел бы на моем месте!
Хлопуша. - Упаси Господи!
 Емельян Пугачев. - А кто нам с тобой деньги дал, когда голыдьбу собирали, забыл? Голобородьки и дали,а старшего из них - в казначеи. Не велика, брат ты мой, сладость в анпираторах ходить. Я на день по сто раз за башку хватаюсь: цела ли? А ежели цела, то крепко ли на плечах сидит. Эх, Хлопуша!
Хлопуша (громко, чтоб все слышали). - Так волю прояви, государь!
 Емельян Пугачев (вскочив и разъяряясь). - Как-кой такой порядок, какая воля! Раз с помазанниками так поступать... полагаетца, скажем, по...священному Писанию?! Раз с меня воля снята, так я без ихнево (показывает на Голобородько) дозволу и шагу ступить не смею?! Вон,Игнашка Бугаенок, стерва ,какую пакость учиняет: совсем Донщину от Москвы оторвал. Бает, коль денег из казны не шлешь, то и быть под Москвой, стервец, не желает! А заговорил я, шта, мол, это какое же такое дело выходит, держава рушится, шта, мол, казачишкам рога обломать пора,так он (показывает на Голобородько) на дыбки: тебя, мол, кто, как не казаки на родительский престол Отечества посадили? Не моги! Должон, мол, значит, ты им всякое уважение оказывать. А шта же я, понимашь, после тово за царь такой, да еще анпиратор и все такое, ежели какой-то шелудивый Бугаенок всенародно мне в бороду наплевать может, а я ево,собачьяго выпортка,и пальцем тронуть не смею?
 Голобородько вжимается в кресло от страха, стараясь сползти под стол.
Емельян Пугачев (продолжая). - Опять же, с Полуботком, кто всему причина?Опять же они, Голобородьки. Мышкин князь меня когда ешо упреждал: нельзя, мол, на такое согласитца, штобы отдать Полуботку Украину, разрушитца, мол, держава, а поляк морду вверх задерет. Так ведь и получилось! А они, Голобородьки, в одну душу: Полуботок – человек ве-е-ерный. Ну, ладно. Оттяпали от державы во-о-о каку кусину! Да ешо поставили всюду свои заставы. Да не пропускают в нашу сторону с юга ни соли, ни рыбы. Везли из Кафы серы пятьсот бочонков, так этот Полуботок, поганец, забрал! Из чево порох делать будем? Поляки, возьми, ничего не пропущают. Через Ригу тоже не получишь. И как жить?А сволота,шта ни день, орет: дай!И где тогда взять? А ты дай, а то смуту подымем! И тово, дура, в толк не возьмет, шта без денег и пороху никуда не полезешь, так ошпарят, шта вся шкура с тела слезет. Ох, да и наберусь жа я старова духу, настоящева, казацкова!
Хлопуша (тихо). - Если пить бросишь. А голобородькинская помога тебе поперек горла вышла. Не даром Кармицкий покойный тебя упреждал. Так ведь прознали, шакалы, горло ему перерезали.
Емельян Пугачев (не слыша). - Да примусь из всех моих ворогов лучину щепать! По- казацки! Штобы пух и перья во все стороны летели. Да что же ты молчишь, граф Панин?
Хлопуша. - Щепать лучину, дело плевое. А вот как державу поднять, тут надо голову иметь, а не горшок со щами.
Емельян Пугачев (зловеще). - У меня что ли горшок?
Хлопуша (спокойно). - Да не о тебе речь идет. Министров головастых рядом иметь надо, а не рвань коришневу.
Емельян Пугачев (тихо). - Вот тут ты прав, Хлопуша.Одни клопы! Только где же их, головастых то, взять? Один Мышкин князь прибился к нам, да Минеев из армейских...И то, когда спужался .А не спужайся он,так и его бы не было.
Хлопуша. - А чево тогда всем енералов надавал?
Емельян Пугачев (удрученно). - Дак ведь просили меня. Как тут не дать...
Марина -Татьяна(снова заныв). - Идем спать...Скушно мне тут...И енти громко гундосят, в ушах от них звенит...
Емельян Пугачев (цыкнув). - Замолкни, дура! Не до тебя тут, брюхатая! (И тут же Голобородько).- А скажи ты мне, дядя, зачем это ты мне Софку альбо Устюшку подкладываешь? Хочешь,штобы все голобородькинское семя крапивное в анпираторы выползло?
Голобородько(взмолившись).-Да что ты, Ваше Величество?! Для отдыху,только для отдыху! Не мило тебе, не бери. Вон, и наследника ужо ждешь!
Емельян Пугачев. - Нашел, понимашь, отдых... Все вы, как черт за грешную душу, за меня цепляетесь, а чуть сиверко повеет, так первые и поглядываете, как бы мне руки скрутить, да моей головой откупитца.
Голобородько (возмущенно). - Как такое подумать мог, Ваше Величество?
Емельян Пугачев. - Аль забыл, как нас Голицын князь под Татищевою раскатал? А-а-аа? Побежали мы тогда с Хлопушей в Бердскую слободу, так твой шуринок Шигаев связал нас, как баранов,да хотел Рейнсдорпу головой выдать. Аль забыл, дядя?! Хорошо, что тот Рейнсдорп раздрыпой оказался, не поверил твоему шуренку, а то бы не жить нам с Хлопушей. А Лыска, забыл? Кто хотел меня заколоть копьем? Хорошо кольчуга стальная была, а то и не было бы вашего анпиратора, рвань ты коришнева. На сваво закон-н-ного анпиратора руку, злодей, поднять посмел! Ну, только не вышло... Лыску, дядя, я самолично удавил, как пса. А Харлову, майоршу, любимку мою, кто сгубил?
Голобородько (твердо). – А вот это не я!
Емельян Пугачев. - Не ты сам, а по твоему велению. Баба им, вишь, помешала!
Марина -Татьяна (с интересом). - Какая баба?
Емельян Пугачев (развернувшись к ней). - Взъелись, понимашь, шта ни день,то пуще. Бунтом грозить стали. А на сволоту разве можно полагатца?Она, сволота, как дым от костра: куда ветер дует,туда она и стелется. Ну, и прикончили Харлову. По шейке белой ножичком полоснули, и нет больше любимки моей... (Вздохнув) Эх-х-х... А она то, бедная, и по сей час по ночам ко мне приходит. Войдет... глянет, я и плачу.
Марина –Татьяна (зло). -Да не плачешь ты, а орешь,как баран, которого режут. Плачет он... Когда ты плакал?
 Емельян Пугачев (задумался, но вдруг вскочив, и зычно гаркнул на весь зал).- Гей, слуги мои верные! Генералы да адмиралы храбрые! Казаки мои лихие!
Остановился. Засмеялся. Забыл, что хотел сказать, но, увидев хитрую физиономию своего казначея, дико взвыл:
-Граф Панин, гони ты всю эту сво-о-олоту в зашей! Будет, надоели! Гони их, гони! Онемели, понимашь, слуги верные?! Знаете, кто тут царь! Сказал, что еду в "Раздольное",так утром и укачу, и пущай хуть пол-Москвы сгорит! Нет мне тут указчиков! Я тут император России, а не сивые Голобородьки. Все. Отдыхать пойду! А ведьмедей завтра бить будем!

 Повернулся к продолжавшей сидеть на диване Марине - Татьяне и, с трудом устояв на ногах, потянул ее к себе:
-Шта сидишь, губы надула, понимашь... Подымайсь...Спать идем. А завтра, слышь, генералы! Айда, все в «Раздольное»! Весь генералитет... с императором!
Но не удержался на ногах, упал на диван.
Хлопуша. - Кончай базар, господа! Бросай жавать, натуре! Все пошли по домам! Урядник, понесли величество!
И урядник с хором трубачей понесли анпиратора. В зале Кремля догорали свечи.

 3. Резиденция-заповедник «Раздольное». Сто верст от Москвы по Рублевскому трахту. Пятый день Рождества.

 Минеев (ходит по комнате, останавливается у окон, разглядывая заснеженный лес. В кресле, у камина, спит анпиратор). - Да-а-а... Пьет его пресветлое царское величество! Без просыпу пьет. Еще и раньше, до взятия Москвы, в Екатеринбурге пил здорово, иной раз чуть не до зеленого змея, то все же, по крайней мере, в крутые дни умел сдержаться и сохранить свежую голову. В опасности тут же трезвел, словно рукой хмель снимало. А вот со взятия Москвы словно под гору покатило. Теперь и трезвым не бывает. На совещаниях тремлет. Оживится на миг, буркнет два-три слова, и те не- впопад, и опять обмякнет. По целым суткам в постели, держит при себе какую-нибудь бабу Маринку-Татьянку, чтобы бока грела. Ничем не занимается. Два-три часа от силы работает. А так на все рукой махнул. Доктора пугают:ежели не бросит пить, то - каюк скоро. Печень, мол, сгниет. Жилистый был, двужильный даже, а вот на глазах меняется. Стоило ли Москву брать, чтобы державу до такого состояния довести! Заводов сколько было, мастерских разных, рабочего люду! А теперь что?Работать никто не хочет. Да кто и хотел бы, так возможности нет: то того нет, то другого нет. Одни торговать принялись, другие спились. Бродят толпами, побираются да грабят по трахтам. У кого гроши, прячут, у кого нет, воруют. Стыд и срам: страна богатая,а люд беден. И все так быстро произошло, что и опомниться не успели. Что ни день - режут друг друга, головы свои безмозглыя разбивают. Ну, и пущай! Сами выбрали! Печалиться мне, што ли? Да пропади все они пропадом! Мне в пору думать, как самому ноги унести...
А за окнами крики – «Ур-р-ра! Урр-а-а!»
Емельян Пугачев (крики будят анпиратора). - А? Шта там, аншеф?
Минеев. - Народ приветствует.
Емельян Пугачев (потягиваясь). -Н-ну, дурак энтот народ! (сладко позевывая).-Орать-то он, народ, горазд. А чево орет-то, и сам не знает! Так,горло дерет. Драли их, дураков, видно, мало!
Минеев. - Прикажешь принять?
Емельян Пугачев ( с удивлением). - Кого энто?!
Минеев. - Народ.
Емельян Пугачев. - Ещо чево... На кой ляд-то он мне нужен?
Минеев. - Так принято, государь!
Емельян Пугачев. - Надо, говоришь? Ну, пущай войдут. Зови.
В комнату вваливаются мужики.
Первый. - Ваше Величество! Шепелевские нас забивают! Из-за водяной мельницы.
Второй.- Они, Ваше Величество, наших человек с пяток укокошили! Да еще из-за лужка, который поповский, человек трех...
Третий. - Терпежа больше нет! Режут!
Емельян Пугачев (с интересом). - Ну-у-у, а вы, детушки, шта же? Неуж стерпели?
Первый. -Так и мы! Тоже бьем!
Второй. - Не замай наших! Каки-таки права они имеют?
Третий. – Где увидим, там и бьем!
Емельян Пугачев (потирая руки). - Значит, тоже охулки на руку не положили? Поди тоже с пяток в могилу загнать успели?
 Второй. - А как же! До десятка будет!
 Емельян Пугачев (весело). - И-ии-х, молодцы! Катай их, братцы!
 Первый. - Та-а-ак и катаем! Коль дозволяешь, ещо проводим!Ай так спущать, да разбой терпеть? При господах натерпелись, будя!
 Емельян Пугачев. - Так их! Валяй по всем трем! Ну, детушки, ступайте,
живите, как Бог даст, а я помолюсь за вас! Проводи народ,аншеф, ску-ушно тут с ими!
 Третий (радостно завопив). - Батюшка! Ваше величесто! В век не забудем милости твоей!
 Минеев (выпроваживая мужиков). - Ну будя, будя, мужики! Батюшке-царю еще с другими встретиться надо. Не вы тут одни у него. Ступайте, ступайте.
 Емельян Пугачев (когда за последним закрылась дверь). - Ах, дураки,
ах, дураки! К самому анпиратору со своим дерьмом лезут, сиволдаи! Никак барское добро поделить не могут! Ведь сказано, бери, сколь можешь, так нет,
рыла готовы друг дружке своротить! И шта за народ?! Не могут жить мирно. Кто там еще, аншеф?
Минеев (спокойно). –Так, там ещо народ ждет. Звать, аль нет?
Емельян Пугачев. - Как не звать?! Зови! Антиресно мне!
Входит новая «делегация» мужиков.
Емельян Пугачев (строго). - Ну-у, а у вас шта?
Староста (выходя вперед). - Ваше пресветлое Величество! Подушные сбавить просим! Силов наших больше нет!
Емельян Пугачев. - Подушные? Да как у вас совести хватает, дуболомы? Волю я вам дал, ай нет?
Староста. - Дал, батюшка.
Емельян Пугачев. - Землю барскую получили, ай нет?
Староста. - Получили, батюшка. Только вот никак, значитца, поделить не можем.
Емельян Пугачев. - В-о-о! Поделить они не могут! Чево вам еще нужно? Какова лешаго вам не хватает? Власть у вас своя? Выборная?!
Староста. - Своя, выборная. Только какая это власть? Воры, сущие грабители!
Емельян Пугачев (с удивлением). – Так вы ж их сами выбирали!
Староста. - Да-а што с тово? Ево выберешь, а он тебе сечас же за пазуху
норовит залезть, собачий сын! Куски р-рвет! Душегубы они, а не власть.
Емельян Пугачев. –Так, шта же это, мужики! Который плох - гони в шею!
Староста. - Покуда силы не имеет - хорош, а как забрал силу, зубы враз вырастают! Заедают они, власти энти!
Емельян Пугачев. - Помещиков вам, дурьё, вернуть, шта ли? Соскучились?
Староста. - Нет, не надо. Опять рабами заделаться што ли? Не желаем! Хотим, батюшка, штобы никакой власти не было! Каждый сам себе хозяин!
Емельян Пугачев. - Сдурели вы, шта ли, ребята? А кто подати собирать будет? С кого я спрашивать должон? Без податей державе не жить!
Староста. - И податей не надо! Будя! Весь век плати! Не желаем больше! Москва и без нас богатая! У казны денег и без наших грошей много! Пущай нам казна теперь содержание дает!
Емельян Пугачев (наливаясь гневом). - Шт-а-а-!Содержания хотите? Все получили, а мало? А хто на державу работать будет? Дядя?! Нет уж, ребятушки, так дело не пойдет. Хотите миром разойтись, дурь эту из голов повыбрасывайте. Не будет этого. Шта еще у вас за печаль?
Староста (испугавшись царского гнева). - Опять же, поджоги... Сено в стогах все как есть пожгли, проклятики.
 Емельян Пугачев(с удивлением). - Да кто поджигает то?
 Староста. - А мы тово не ведаем, батюшка! Разное бают!
 Емельян Пугачев. -Ты понял что-нибудь,аншеф?
 Минеев (обращаясь к старосте). - Толком говори, старик! Кто сено пожог?
 Староста. – Будто бы господишки за свою обиду мстят.
 Минеев. - Да вы ведь всех господ под корень вывели?!
 Староста. - Вывели... А, может кто и прячутца...
 Емельян Пугачеев (пораженный). - Как это?!
 Минеев. - Так кто же пакосничает?
 Староста. - Начальства таперь нету, наказывать некому. А как што, айда в Москву. Почитай, пол России в Москве осело. Ищи его там... Опять же, разбойнова люду видимо - невидимо. В шайки стали табуниться. По дорогам проезда нету. Грабят!
Емельян Пугачев. - Это ты брось, старик! Я всюду команды рассылаю. Для порядка.
Староста. - И-и-и, батюшка!Ты его для порядку посылаешь, а он мошну набить старается. Никогда при господах такой обиды не было. Ну, баловались
барчата, да и то больше с дворовами девками, а теперь которая девка молодая да грудастая,так ее, бают, персюки скупают. Девок наших. Он, персюк, до наших девок ласый, так как она, девка наша, на всей земле самая лучшая. Зовет к себе представляться, всякие трефюля выкидывать, а сам и скупает.Такие-то дела, батюшка! Опять же говорят, что, мол, собрались семь царей и положили промеж себя клятву - русскую землю под себя забрать,да поделить,а народишко, значица, изничтожить. Штоб леса им, значитца, перешли, серебро да золото, но без нашего народишка. У них свой есть, но без богатств. И взять эти богатства им не откуда.
Емельян Пугачев (скрипнув зубами). - Вздор! Пустое. Бабы плетут.
Староста. - Тебе лучше знать, батюшка. Только бы силушки хватило. А только разныя знамения проявляются. Орловский архирей, говорят, из могилы по ночам стал выходить, а в Саратове городе, бают, одна мещанка зверушкою рогатой разродилась, а это денег не будет, народная примета, опять же камень накаленный упал, как гора, а из того камня глас был...
 Емельян Пугачев (вскочив). - Пошел вон, дурак старый! А то я сейчас сам тебе глас подам! Зверушка рогатая! Ты гляди, наплел, старый мерин! Гони их, аншеф, в шею! И водки давай! Водки! Все нутро горит от энтих сиволдаев! Такие разговоры любого взбулгачить могут.
Минеев (спокойно, без грубости). - Ну, пошли что ли, делегация. Наговорили царю, черт знает что, теперь он сам не свой с месяц ходить будет. И чего плетете, сами не знаете.
Староста (хитро). - Мы-то знаем...
На встречу «делегации», выходящей из комнаты, входит Хлопуша и, пропустив их к выходу, оказывается лицом к лицу с Минеевым.
-Служишь,аншеф?
Минеев (спокойно). - Служу,граф.
 Хлопуша (зловеще). - Служи, служи,аншеф. Царю верные псы нужны. Смотри,аншеф, ножку не зашиби ненароком, альбо глазок не запораши чем.
Минеев. - Не зашибу, граф.
Хлопуша. - Вот-вот, остерегайся, аншеф. Народ-то утомил императора?
Минеев. - А ты у него спроси.
Хлопуша. - Спрошу. На ведьмедя-то пойдешь?
Минеев. - А как же! Чай, не забоюсь!
Хлопуша (презрительно). - Ты у нас герой, аншеф! Ну, провожай мужиков своих, провожай.
Пугачев, завидя Хлопушу, радостно приветствует друга:
-Где пропадал?
Хлопуша. – Так ведь завтра на охоту, надо было все подготовить.
Емельян Пугачев. - Косолапый на месте?
Хлопуша. - Спит себе, лапу сосет. Чего мужики-то бают?
Емельян Пугачев. - Бают, шта баба какого-то нечистого младенца выродила. А еще какой -то там камень с неба глас подал. Опять же убиенный архирей. Я его убил, шта ли? Али приказ какой был, штобы убили? Да я еще в Казани строго - настрого приказал никого из дворянского звания здря не резать! Помнишь?
Хлопуша (безразлично). - Помню. А што, разговоры, какие были?
Емельян Пугачев. - Были... Да разве сволоту в руках удержишь? В Кашире давно ли бунт был? Али забыл? А против кого? Сами, дуболомы, властей над собой поставили, а потом перебили. А Калуцкий полк чево в том месяце наделал? Я их, калуцких, в свою гвардию записал, кажному солдатишке по рублю серебром отсыпал, а они сдурели, и своих же выборных командиров на штыки подняли, а город на шарап взяли. Зачем? Свое ведь все было! Говорю, сущие волки. А почни их наказывать, так они всю державу разворошить могут. Вот, ты и поди, делай полезное с такими двуногими.
Хлопуша. - Утрясется.
Емельян Пугачев. - Чево утрясется-то? Все вы мне твердите, шта, мол,
утрясется... А оно не трясется, хоть тресни! Суды по боку... Начальства никакого - все выборные. Гладко все было в мыслях, а как до дела дошло, так и пошло в раскаряку. Расквасили мы большой горшок, а слепить новый не можем. Не получается. Не выходит. Ай, не так надо было дело варганить?
Хлопуша. - Одно знаю, снявши голову, по волосам не плачут. Попали мы с тобой, Емеля, в передрягу, ну, надоть теперь вывертываться.
Емельян Пугачев. - А как вывертываться, мил друг?
Хлопуша. – Грабителей - на виселицу, разбойников - на кол, ворам руки руби. Порядок наводить надо.
Емельян Пугачев (невесело засмеявшись). - Во-о ! А кто тогда в живых ходить будет? Коряво, коряво всё выходит, Хлопуша. Только и легко на сердце, когда выпьешь. Ты гляди, Хлопуша, снежить начинает. Как завтра на ведьмедя пойдем? Занесет, поди, все.
Хлопуша. - Утрясется.
Емельян Пугачев (безнадежно). - Опять утрясется... А ну, кто там есть, позвать ко мне Чугунка!
  Входит Чугунов.
Чугунов. - Звал, батюшка?
Емельян Пугачев. - Звал. Пуржит. Как завтра на берлогу-то выйдем?
Чугунов. – Выйдем, батюшка. Да мы, Чугуновы...
Емельян Пугачев ( с сожалением). - Да не о том я! Ведьмедя то
найдешь?
Чугунов. - А чево его искать? Чай, не варнак, не убежит. Лежит себе ведьмедь, тебя ждет. Поднимем его, вот и потешишь душу.
Емельян Пугачев. - Ну ладно, видим твое старанье!
Сладишь ведьмедя, в генаралы произведу!
Чугунов. – И где нашему брату, мужику серяку, да в генаралы?
Емельян Пугачев. - Я брат, и не такую сволоту в генаралы повыводил! Ломатца тебе, значит, нечево! Жалуем тебя, нашего слугу верного, генаральским чином. А твоя женка твоя теперь генаральшой будет! Во-о-о! Верно, говорю, Хлопуша?
Хлопуша. - А чево? Энтих генералов, как клопов! Одним больше, одним
меньше, какая разница...
Чугунов. - Да нет у меня жены... Вдовый я.
Емельян Пугачев. - А хто ж по дому-то хлопочет?
Чугунов. - Сношеньки две, да племянничка одна. Дозволь ей к твоей пресветлой ручке приложитца? Осчастливь её...
 Емельян Пугачев. - Зови.
Чугунов выбегает из коматы и тут же возвращается с высокой, статной,
чернобровой девушкой.
Емельян Пугачев (пораженный ее красотой). - Ну и красавица! Шта замуж не выдаешь красавицу свою?
Чугунов. - Да она, батюшка, на парней и глядеть не хочет! Вот пойдешь опочивать, кликни ужо, Танюша страсть сколько сказок знает! Песни играть умеет. Пяточки почешет.
Емельян Пугачев (восхищенно). - Ай, даЧугун! А меня, красавица, старика не забоишься?
Татьяна-Марина. – Кабы, все молодые такими были, как ты, батюшка. А мне чево бояться-то? Чай, не съешь?
Емельян Пугачев. - Чего меня разморило, Хлопуша. Отдохнуть, что ли пойти?
Хлопуша.-Отдохни, величество, отдохни.(Тихо).-Только имена не попутай. Не Мариной, а Татьяной девку кличут.
Емельян Пугачев. - Не насмехайся, мил друг, не насмехайся...
Чугунов(как бы не слыша их). - Опочиваленка то давно
готова, государь! Отдохни, батюшка. А Татьяна и проводит тебя, государь, коль разрешишь.
Емельян Пугачев (вставая с кресла). - Ну, пошли, красавица. А снег-то, гляди, какими крупными хлопьями валит! На ведьмедя завтра и итти нечего!Пущай себе спит!
 Хлопуша (тихо). - Ну, одну медведицу ночью рогатину посадишь!
 Емельян Пугачев (Хлопуше). - Нюжли это грех?
Хлопуша. - У нас с тобой грехов немерено. Спи, величество, спи спокойно. Держава и без тебя постоит.
Емельян Пугачев. - Ну, пошли, красавица, проводишь.

 
4. На шестой день Рождества в «Раздольное» прискакал из Москвы князь Мышкин-Мышецкий с дурными вестями.

Хлопуша. - Ба-а-а,сам князь к нам пожаловал! И чево поперся, в такую даль? И как это ты снегу не побоялся? Нюжли холопы все разбежались, што самому скакать пришлось?
Мышкин-Мышецкий.- Вести дурные привез, граф.
Хлопуша. -Тихо говори. Спит он. Приказал не беспокоить.
Мышкин-Мышецкий. – А как же охота?
Хлопуша. - Кого на рогатину поднять знаем, зачем его тревожить. У него сон сладкий...
Мышкин-Мышецкий. - Так, выходит, уже поехали?
Хлопуша. - А чуть развиднелось, так и поехали. Гляди, вот-вот вернутся.
Мышкин-Мышецкий. - И Минеев с ними?
 Хлопуша. - Аншеф наш ге-е-ерой! Первым и пойдет на ведьмедя! А как же! Надо императору презент сделать! Шибка храбрый, наш аншеф. Только боюсь, ведьмедь бы его не задрал, уж больно горяч он...
Мышкин-Мышецкий. - Эх-х-х, граф! Зачем грех на душу берешь?
 Хлопуша (удивленно). - О чем ты, князь, не пойму тебя?! Ну, так што за вести-то? Хорошие есть?
Мышкин-Мышецкий. - Из Берлина царю подарки везли: полное фельдмаршальское обмундирование, шпагу золотую, часы с хитрой механикой .Да вот только польские власти под разными предлогами на границе задержали.
Хлопуша (засмеявшись). - Зарываются ляшки! Дальше давай.
Мышкин-Мышецкий. - Фридрих Второй, король прусский, заболел. Бают, что опасно, уж дважды слух шел, что вот –вот помрет.
Хлопуша.- А пущай помирает,старый перец! Нам никакова огорчения, окромя радости! Это хорошие вести! Дальше-то што?
Мышкин-Мышецкий. - Гайдамаки с Украины сожгли несколько богатых местечек в Польше. Разгромлены поместья Радзивиллов и Сангушек.
Хлопуша (злорадствуя). - Ништо полячишкам! Пущай по Польше погуляют! Холоп и там такой же, как у нас. А из Питера что есть?
Мышкин-Мышецкий. - Был бунт в Кронштадте.
Хлопуша (с интересом). - Ну-ну!И што?
Мышкин-Мышецкий. - Да генерал Рогачев подавил беспорядки.
Хлопуша. - Эх-х-х, жаль. Сала за шкуру залить бы им! А плохие?
Мышкин-Мышецкий. - Бунт в Москве!
Хлопуша (с изумлением). - Как бунт? Какой еще бунт?!
Мышкин-Мышецкий. - А помнишь,говорили с тобой о колодезном эхе? Так вот, граф, догнало и нас это эхо!
Хлопуша. - Да ты говори толком! Не мни!
Мышкин-Мышецкий. - Полыхает Москва !Вся Москва поднялась!
Хлопуша. - Да почему же?
Мышкин-Мышецкий. - А как ты хотел? Работы нет, все, что разграбить
можно было, разграбили, денег нет, и не будет. Голод в Москве, голод! Цены подскочили до небес, а у народа денег нет. Лавки бьют!
Хлопуша (начиная понимать). - А обоз с деньгами из Казани?! Ведь после Рождества обоз с серебряными рублями ждали?!
Мышкин-Мышецкий. - Нет больше обоза! Перехватили его по дороге.
Хлопуша (гнусавя). - Да кто перехватил то? Кто посмел? Загрызу, сволоту!
Мышкин-Мышецкий.- Не загрызешь, граф. Такие же, как вы, свободные люди и перехватили. У них там свой император объявился. Что делать то будем?
Хлопуша (звонко гаркнув). - Эй, гвардия! Буди императора!
Грохоча сапогами в опочивальню пробежали гвардейцы, и через минуту на пороге объявляется заспанный анпиратор.
Емельян Пугачев (бормоча спросоня). - Ково бьют? Кто бьет? Генералы поднялись? Аль поляки?
 Хлопуша (зло). - Да проснись ты, Иваныч! Москва поднялась!
Назвать императора Иванычем, было сигналом сильнейшей тревоги.
 Емельян Пугачев (испугано). - Бежать надо, мужики! Кони готовы? Скорей! А где аншеф Минеев?
Хлопуша. - На кой хрен тебе Минеев занадобился? Нет его!
Емельян Пугачев (с изумлением). - Как нет?! А армия легулярная?
Хлопуша (спокойно, будто так и должно быть). – Да помер твой аншеф.
Емельян Пугачев. - Убили, душегубы!
Хлопуша. - А кто ж это знает... Может медведь задрал…Да ежли бы и убили, велика важность! Незаменимых в нашей державе нет. Он, бают, против твоей жизни, замышлял! Крыс морил, тебя отравить хотел.
Емельян Пугачев (схватившись за голову, застонал). - А-а-а-а... Убили,
значит... Как тогда Кармицкова?! А-а-а-а... Душегубы! Может, вы и меня решили выманить и прикончить? Так я вам не дамся!
Хлопуша. - Да будет тебе лотошить, Иваныч! Чево выдумал то? Ты нам пока нужен. А барчук твой вредным был. Да одевался бы ты, Иваныч, што ли! Поговорить надо, совет держать будем! Там и решим, что делать.
Емельян Пугачев. - Куда?
Хлопуша. - Как куда! Известно, в Москву! Сволота московская разгулялась. Слуг твоих верных режут!
Емельян Пугачев. - Как в Москву?! Москву знаю: она лютая. Дура дурой, а станет на дыбы, так с ней не справишься. Заломает!
Хлопуша (спокойно). - Иди уже, оденься. Мы не ведьмеди, нас заломать нельзя. А утечь всегда время будет! Вот Москву потеряешь - царство потеряешь, Иваныч!
 Емельян Пугачев.- А провались оно, это царство поганое!
Хлопуша(тихо). - Лыжи навострить, Иваныч, завсегда успеем. Но уж если побежим, тогда пропадем. В России не спрячешься. В клетке по городам возить будут. Ну, иди, иди, оденься, а я тут с людьми побалакаю.
  Император уходит к себе, а Хлопуша подзывает Чугунова.
Хлопуша. - Ну, Чугун? Как дело было?
Чугунов (тихо), - Отпустите, говорит, я тихо уйду, никому словом не обмолвлюсь.
Хлопуша. - Ай да аншеф!
Чугунов(тихо). - Поясок камешками цветными туго набил, серым зайчишкою за рубеж перескочить собирался, белотелый. А мы ево, зайца лопоухова, шапочкою и накрыли!
Хлопуша. - Поясок-то где?
Чугунов (передавая поясок). - Да вот он! Про армию легулярную што-то там мял, Савка его и придушил. Только хрящики и х-хря-кнули!
Хлопуша. -Помер, значит, аншеф. Ладно. Камушки поделим, а то, сам видишь, как дело то пошло.Теперя самое главное Москву - дуру унять. А тут, брат, не кулаком, а умом надо орудовать. Ты девку ты свою забери, хватит императору бока греть. Да лошадей приготовь, генарал.
Чугунов. - Будут лошади. Не лошади, птицы! На Дон?
Хлопуша. - Там поглядим. Ступай, Чугун, а я еще с князем поговорю. Эй, князь, чего в окне увидел?
Мышкин-Мышецкий. - С охоты возвращаются...
Хлопуша. - Ежели хочешь, князь, возьми себе шкуру.
Мышкин-Мышецкий. - Нет уж, уволь!
Хлопуша. - Не хочешь, не надо. Ты вот что скажи, князь, как дело-то это унять?
Мышкин-Мышецкий. - Знать бы... Не дворяне, а народ голод испытывает. А это уже беда. На фабриках по всей России сколько тысяч рабочих было, и все сыты, обуты, одеты были, а теперь голодают,работы нет, денег нет, веры нет. Люди мрут, как мухи. Хоронить дороже стало, чем жить. Когда такое было? Черная смерть опять проявилась... Птицы её заносят.
Хлопуша. - Ну, не все так плохо...
Мышкин-Мышецкий. - А что хорошо-то? Укажи, чем лучше стало?
Хлопуша. - Эх, князь... Забыл, как своих крепостных в карты проигрывал, альбо на борзых менял? А ныне все слободны!
Мышкин-Мышецкий. - Та-а-ак! Это тебе кто же сказал? Если вспомнишь, плюнь ему в его глаза бестыжие! А с чего бы это матери детей своих убивают, штобы муки ихней не видеть?! Свобода, говоришь, а кому она нужна такая свобода?
Хлопуша. - Так потерпеть надо. Это на первых порах не легко...
Мышкин-Мышецкий. - А на вторых порах легче будет? Ты што, не понимаешь, что голод идет? Лучше-то не будет, граф, ни на вторых ,ни на третьих порах... Бежать вам надо. Вот куда Только бежать-то?
Хлопуша. - Да хоть на Дон!
Мышкин-Мышецкий. - Да кто ждет вас там? Там свои... анпираторы. Никто вас не ждет, а появитесь, тут же и запродадут... за камешки.
Хлопуша (зловеще). – Слышал, князь?
Мышкин-Мышецкий. - Мне ли бояться? Я уже стар. А что слышал, уже забыл.
Хлопуша. - Эх, князь, люблю я тебя! Голова у тебя светлая.
Мышкин-Мышецкий ( с тоской). - Ежели бы светлая, тут ли бы я сидел? Ладно, зови императора, совет держать будем. Время-то идет. Не сегодня-завтра и сюда припожаловать могут. Сто верст - не крюк.
Хлопуша. - Добро, князь. Покличь людей, пусть стол поставят. Поговорим, там и решим, как быть нам всем. Пойду, потороплю. Видать,опять его энта девка задержала. Уж больно долго штаны натягивает Его Величество.
Хлопуша идет к опочивальне, и входит без стука. Князь зовет слуг и они начинаю вносить кресла. Через минуту из опочивальни выходит император с Хлопушей.
Емельян Пугачев (строго). - Все собрались?Тогда садитесь,будем думать, как нам всем дальше быть. Кто первый говорить будет?
Хлопуша. - Пущай князь скажет! Он вести привез.
Мышкин-Мышецкий. - Как говорить будем?
Хлопуша. - Говорить будем прямо, как того дело требует.
Мышкин-Мышецкий. – Народ, государь, серьезно поднялся…
Емельян Пугачев (перебивает). - Сволоту московскую народом не зови! Не побоюсь!
Мышкин-Мышецкий. - Побоишься, Величество, когда узнаешь, что жену твою Маринку на Остоженке в доме Репьевых нашли, а на Арбате, рядом с Покровом, в доме Филимоновых, человека с ребятишками взяли, которого ты за Емельку Пугачева выдавал.
Емельян Пугачев (выпучив глаза). - Мово верного слугу, доброва донскова казака Емельяна Пугачева с женкой да ребятишками захватили? Казни всех предам! Забью сволоту московскую, альбо повешу всех!
Хлопуша. - Брось, Иваныч, тут все свои. Думать надо, как дело решать: утекать или силы собирать вновь. А вот што нам по силам, сам не знаю...
Емельян Пугачев (деланно смеется). - А может, само утрясется?
Мышкин-Мышецкий. - Не утрясется, государь. Поведут в Успенский собор, заставят крест целовать, они всё и поведует. А жены твои расскажут, как твои генаралы да министры, промеж себя, тебя, государь, Емельяном Иванычем кличут.
Емельян Пугачев (сокрушенно). - Эх-х-х, погубите Рассею!
Хлопуша. - Не так надо было... Малую Россию, за понюшку табака, лукавому хохлу отдали! Крым подарили! До нас князья да цари землю по кусочкам собирали, а мы на куски порезали. Города не строили,а только жгли. Казань спалили, Рыбинск спалили, Калугу спалили...
Емельян Пугачев. - Все поправим, только время дайте!
Чугунов. - Сам-то веришь, батюшка?
Емельян Пугачев (вздохнув). - И ты туда же, генарал хренов...
Наступило глубокое молчание. Слышно только тяжелое, прерывистое
дыхание Пугачева да злое сопение Хлопуши.
Емельян Пугачев (виновато). - Ну, ошибка вышла. По горячему делу. Известно, драка была огромаднейшая. А в драке волос не жалеют. И все такое... Ну, правда, бед натворили не мало. Я ведь не слепой тоже! У самого под сердцем сосет. Места себе не нахожу.Так нюжли пропадать всем? А-а-а? Ведь, если дружно возьмемся, то дело поправить можно, аль я не прав? Во как скрутим!
Мышкин-Мышецкий. - Да крутить-то кого, государь? Ведь не дворяне поднялись,а народ! Его не скрутишь.
Емельян Пугачев. - А надо, князь, по- доброму, по- хорошему. Да неужли не сговоримся? Господи... Я им, они-мне... Шта молчите?
Хлопуша. - Не поверят, Иваныч! Сердце подсказывает, не поверят. Обманывали часто.
Емельян Пугачев. - Струсили вы все тут, поди, до омморока! Ну, подурит сволота московская, как кобыла брыкливая, и шабаш, замрет. А мы тута посидим, подождем. Я так думаю, пустое это дело! Сами себя пугаем! Чернь буйная по пьяному делу, драчливая, ей дай порвать! И только. А порвали, и душа в пятки. Чернь - шкодливая да трусливая!
Мышкин-Мышецкий (сокрушенно). - Только ты, государь, на кресте да на евангелии клятву давал, аль забыл?
Емельян Пугачев (беззаботно). - Велика важность, князь!
Хлопуша. - Нет,величество!Тогда власть из рук выкатывается, как яйцо на Пасху. Отчет давать обязан, коль клялся!
Емельян Пугачев. - А вот все утрясется, тогда и отчет дам.Подождут, поди.
Мышкин-Мышецкий (складывая бумаги). - Опять утрясется... А ежели на этот раз не утрясется и ждать не станут, тогда как? А тогда пора складывать дудки, забирать шапки и лыжи вострить.
Хлопуша (гундося). - Уходить, князь?
Мышкин-Мышецкий. – Да не уходить, а убегать, сиятельный граф!
Хлопуша. - Надумал бежать,князь? Дак поймают!
Мышкин-Мышецкий (показывая на перстень). – Меня не поймают! Ковырну этот камень, да загляну внутрь...
Хлопуша (испугано, но с интересом). - И што там лежит?
Мышкин-Мышецкий. - А лежит под камешком лепешка, и имя имя ей - смерть.
Хлопуша. - Яд, значит? Та-а-к! Ну, а мне себя убивать не охота. Што такое? С какой энто стати?
Мышкин-Мышецкий (насмешливо). - Правильно, граф,с какой стати. В самом деле, зачем тебе себя травиться или вешаться,когда и так,о твоей смерти Ванька - кат позаботится в свое время. Поздно, новые господа! Кончен бал!
Хлопуша. - Н-ну, и завируха! Весело!
Емельян Пугачев. - Чугун, кони готовы?
Чугунов. - Как птицы, батюшка!
Емельян Пугачев. - Вот тогда ,князь, и айда с нами на Дон! А с Дону выдачи нет! Еще погуляем, генаралы! В Рассее медвежьих углов много! Отсидимся, окрепнем и снова все почнем!
Мышкин-Мышецкий. - Во-о-т оно! Колодезное эхо! Сколь раз возвращаться будет, один Господь знает. Нет, государь, не стану я медвежьи углы искать. Стар.
Хлопуша.-А ты на Бога то не ропщи,князь. На всё его святая воля. В священном писании на сей счет сказано, что, мол, даже волосу не упасть. А эхо твое - не пуля, не догонит!
Мышкин-Мышецкий. - Как знать,как знать... Да я и не ропщу! Россия будет! Только уже без нас.
Емельян Пугачев. - А мы то куды денемся, князь? И мы будем. Вот Чусовая да Кама, да Белая тронутся, жди серебра в чушках с уральских да строгановских заводов, да меди столько, что все московские улицы медью вымощу, а крыши серебром покрою. Во-о-о, князь! А ты эхом своим укройся, как полой, да помирай. Хоть ты и князь, да какой-то унылый... Вот, Голицын князек,тот мозговатый. Не ноет, как ты. На всякия выдумки князек горазд! Егерей на лыжах бегать обучил, из снега валы строит, у казаков перенял. Не по книжкам,как твой Михельсон. Немец-перец. Ладно,хватит языками чесать. Вы свободны, господа енаралы. И ты, князь, ступай. Чай, с дороги сомлел? Поспи, князь, поспи. А Чугун с Хлопушей останьтесь. Поговорить нам надоть о делах государевых.
Когда генаралы покинули комнату, император, наклонтившись к Чугуну, тихо сказал:
-Коней готовь в утру. Три упряжки. И щоб, как птицы! В Москву поскачем!
Хлопуша. -Ты чево, Иваныч, сдурел? В каку Москву поскачешь?
Емельян Пугачев. - Сволоте казну оставить?! Никогда! Заберем,а там решим куда? Дорог на Руси много, а с деньгами и персюки примут, как родных. И никому ни слова. Ты с нами,Чугун?
Чугунов. - Тут останусь, государь. Посторожу. Глядишь, вернешься,
а постелька теплая, тебя ждут. Куда мне отсюда? Я тут испокон веку управлющим был! При графе порядок блюл, при анпираторе ничего не пропало. Кажна плошка на своем месте, все кони целы, все девки живы.
Емельян Пугачев. - Так и решим. А князька, Хлопуша, удави! Неча ему нас эхом пугать! Зажился на этом свете князек. Удави его, слышь? А кольцо с камушком для меня забери. Не хочу с Ванькой-катом встречаться.
Хлопуша (спокойно). - Удавим. Плевое дело, Иваныч.
Емельян Пугачев. - Неси вина, Чугун, гулять будем. А завтра - в путь. «Москву потеряешь - все потеряешь». Эх-х-х, Хлопуша, все одно не спасешься. Расея - страшней любого ведьмедя будет. На рогатину не поднимешь, лаской не возьмешь, а чево ей надо, никто не знает. Тайна.
На седьмой день Рождества, чуть свет, император покинул «Раздольное». Больше о нем никто ничего не слышал. Говорят, сгинул анпиратор в каком-то медвежьем углу огромной России.



Москва - Сергиев Посад, 1998 год.
По мотивам романа М.К. Первухина «Пугачев победитель», Берлин, 1920 г., изд. «Медный всадник».
Причудливое измышление издано в изд. «Новый ключ», М., 2000 г. в сборнике прозы «Колодезное эхо».
Новая редакция 2006 г.