Безобразные заметки от А до Б

"В юности я ходил за двадцать километров по грязи к одной девчонке на свиноферму. А в промежутках между моими редкими посещениями мое место занимал симулянт, изображавший инвалида. И я молил тогда судьбу послать мне хотя бы одну настоящую любовь и настоящую весну. И был у меня друг. Спали под одной шинелью. Делились каждой коркой хлеба. А он обо всех наших разговорах доносил куда следует. И я молил тогда судьбу послать мне настоящую мужскую дружбу. И вот жизнь прошла. И что же?.."
 Александр Зиновьев «Зияющие высоты».

От составителя:
Полгода назад мне в руки попала тетрадь – обыкновенная, что называется общая, довольно потрепанная, в грязно-лиловом переплете, исписанная заметками, исполненными неразборчивым почерком и разноцветными чернилами.
Тетрадь принадлежала самому странному из всех известных мне музеев – музею творчества душевнобольных, созданного известнейшим врачом-энтузиастом на свой личный страх и риск при психоневрологическом диспансере одного крупного областного центра, где она пролежала в качестве экспоната более 13 лет.
Меня долго убеждали, что тетрадь заслуживает внимания, но мне было неловко заглядывать без разрешения в чей-то дневник.
Тогда мне показали, что на самой первой странице тетради рукой того же человека сделана надпись: «ПОСТОРОННИМ ЧИТАТЬ РАЗРЕШАЕТСЯ!».
Имя автора этих безобразных заметок за давностью лет забылось.
Впрочем, если вы принадлежите к числу посторонних, вы тоже можете заглянуть в эту тетрадь и самостоятельно решить, стоит ли тратить ваше драгоценное время на изучение экспоната, принадлежащего музею творчества душевнобольных…

«ПОСТОРОННИМ ЧИТАТЬ РАЗРЕШАЕТСЯ!».
« Вы думаете, я сумасшедшая? – Я тоже так считаю. Впрочем, это несущественно – для вас, а для меня хоть и важно, да я все равно от себя никуда не денусь. Хотя деться иногда очень хочется, и, заслышав о факте чьей-либо смерти, первым делом я думаю: «Молодец. Отмучился. Слава те Господи».
Итак, частенько мне хочется помереть. Суицидное состояние – так что ли, ежели по психиатрии? Но возможно, я что-то путаю, и это дело называется иначе.
Но судьба меня хранит. Она жаждет, чтоб я помучалась подольше. И я покорно мучаюсь, и всякие кошмарные истории, которые способны спровоцировать мою смерть, пока обходят меня стороной.
Да, но что это я все о смерти и о смерти? Может, пока я живая, поговорить о чем-либо более сущем?
Я существую. Возможно, лишь как вещь сама в себе. Но если я вещь сама в себе, то отчего же мне так плохо? Отчего я не могу устроить свою жизнь так, чтоб мне было хорошо?
Тупик. Тупик. Тупик.
Вернемся к истоку. Повернем обратно, и, применяя правило лабиринта, сменим левую ладонь на правую, и медленно, на ощупь, вернемся назад.
Так о чем я?
Не помню.
Тогда с чего начать? Первая фраза – самое сложное дело. В школьных сочинениях она всегда от меня ускользала, и я пол-урока думала, с чего бы начать, и тогда сосед по парте, А*, посоветовал мне:
- А ты начни с середины. Начало допишешь потом.
Я попробовала, и у меня получилось. Может и впрямь, начать с середины?
А если с середины – то чего? Жизни, мысли, возраста? Что еще можно придумать?
Да, вспомнила, почему мне плохо. Потому что я точно знаю, как оно должно быть хорошо, и поскольку действительность не совпадает с тем, и не соответствует тому, что есть хорошо, от этого мне плохо.
Пример – хорошо быть замужем. Если не замужем – вообще никто не взял, или же разведена – значит, это плохо, ведь то, что ты одинок, уже нехорошо.
Но о замужестве как-нибудь потом.
Впрочем, была у меня такая знакомая девица – Б*, так вот на двадцать седьмом году жизни на нее напал бзик. Суть его состояла в том, что она во всякое свободное от работы время – помниться трудилась она в каком-то крайне солидном заведении наподобие банки – или же нет, банка, поскольку это было совсем неконсервное и денежное – так вот, она заваливалась на диван, а еще лучше – в постель под одеяло, и ныла: «Ах, я бедная, я несчастная, я одинокая, жизнь моя зазряшная», - и что-то еще в таком же роде. Ее сольные концерты были рассчитаны на родных родителей – чтоб тем было стыдно, что их единственная дочь – старая дева. В один из таких ее заскоков, данную даму – пардон, девицу Б*! - навестила ее давешняя институтская подруга, несколько более юного возраста, В*.
В* имела неосторожность пожаловаться бывшей однокашнице, что вот, ее тоже никто не берет и не приглашает замуж, все только переспать предлагают, причем – такие нахалы! – прямо на улице подходят и о цене спрашивают.
И эта придурошная Б*, тут же живо эдак ей говорит: «Ой, как интересно! И что же ты не попробуешь?»
Поговорили слепой с глухим.