Ночь коротка

 Ночь коротка
Вечер закрывает от недобрых глаз землю. Надвигается тихо и медленно, давая людям понять, что пора им заканчивать свою суету, которая будет почти такой же и завтра. "Нет, — думают они, — завтра будет лучше".
В такие вот теплые летние вечера дед Артем особо любил посидеть подольше один на один со своими думами. А вспомнить было что за свои девяносто лет — да таких, что и самому иной раз непонятно, как это все можно взвалить на плечи одного человека, пережить все и жизни радоваться. В чем же корень?
Последний год как-то заметно сломил деда, согнул маленько его спину. А все, наверно, потому, что судьба забрала от него последнюю утеху — жену Клавдию.
Что им нужно было, век отжившим? Посидеть возле хаты вдвоем, вот тут, где виноградная лоза глаз радует. Поговорить, и то не всегда нужно было — просто посидеть вот так тихо, без обид. Все слова были уже сказаны, и теперь лишь душевная теплота грела их сердца.
Прошло больше года, как умерла Клавдия. Первые дни дед Артем еще как-то мирился со своим одиночеством, думал, что недолго теперь и ему тянуть лямку жизни. Но шли дни, месяцы, шло время. Смерть то ли забыла о нем, то ли оставила специально для эксперимента: "Какова, мол, сила людской души?" Да ясно, что хилая, и можно делать с ней все, что угодно. Но не тут-то было. Душа, а вместе с ней человек, а по-земному — это просто Артем, жил, как и подобает людям: злу — на зло, а себе на радость. И вот совсем недавно забралась к нему в голову одна коварная мысль.
Сколько раз он старался изгнать ее из головы, да все напрасно. Неловко было самому признаться, а сказать кому-то было стыдно.
Ну да Бог с ним, что будет — то будет.
Сегодня суббота. День начал свою работу с удачного солнечного утра. Артем надел старенькую рубашку, чистые штаны, разгладил своей заскорузлой рукой косматую бороду, из-за которой местная пацанва прозвала его Львом Толстым, и направился к конторе колхоза. Расположена была контора в центре села, а это как раз недалеко от дома.
Зашел в контору, отыскал знакомую дверь, постучал. Оттуда донесся голос председателя:
— Да. Входите.
— Доброго здоровья!
— А-а-а, Артем Никитич! Здравствуйте, — поднялся навстречу председатель и поздоровался за руку, — что-то ты давненько не был у меня. Обижаешь.
— Да понимаешь... — хотел было возразить дед, но председатель продолжал:
— Мне, сам знаешь, заскочить на минутку и то некогда, работой загружен. То сеять, то убирать, ну и прочее. Да, так что у тебя за жалобы? Или помощь какая нужна?
— Нет нужды, Степаныч, спасибо тебе. Уголь есть, дрова есть — ребята твои завезли. Спасибо и им. Тут другого интереса дело.— Так что же, говори. Сам знаешь: для тебя, Артем Никитич, я все, что смогу...
— Оно, видишь, вроде и не вовремя сейчас... — Чего уж не вовремя. Работа работой, а человек должен завсегда стоять на первом месте. — Я, — начал Артем, а сам и в глаза не смотрит, — мне... Ну, не жениться, а так, сойтись что ли, для жизни. Бабы, вот...
Оба замолчали. Знает председатель, что человека, как и музыку, слушать надо душой. Для обоих эта пауза была соединением первого звена в цепи понимания.
— Что же, это хорошо. Жизнь, она такова, ее жить надо. Так, а когда же запивать будем, Артем Никитич, — перешел на шутливый тон председатель, — у нас не пристало так, без гулянья. Ведь мы как: коль горе — выпьем, а коль счастье — втройне.
— Нет у меня бабы.
— Как? — удивился председатель. — А Анна, соседка, — баба ничего.
— Да я и сам думал, — более смело сказал Артем Никитич, — она ничего, я бы без нее не знаю, что... Но не могу. Ты же знаешь, хоть и кума она мне, а не любила ее моя Клавдия. Все из-за меня, дурака.
— ???
— Было мне тогда, уже и не припомню точно, сколько, но мужик он всегда мужик, и до баб охоч. Тебе-то, Степаныч, уже который?
— По осени шестьдесят третий пойдет
.— Ага. Ты Кузьму помнишь, что за мельницей внизу жил.
— Как не помнить. Конечно помню.
— Так вот. Была у него тогда вечеринка. Пить да есть Кузьма не жалел. А музыканты себя не жалели. Играли так, что дом дрожал. Тимка — тот на гармошке, Никола на бубне и Марко-скрипач. Ох и разошлась в тот вечер моя душа, как черт на мельнице, танцевал все подряд. "Карапет" так "карапет", "барыня" так "барыня". Уж мне и невмоготу было плясать, вышел на крыльцо, душа вся горит. Дело уже к ночи шло. Вытянул я кисет с махоркой, скрутил "козью ножку", да и присел здесь же на крыльце.
— Фу-у-у! Валюсь с ног, как забодалая, — вышла Анна, и это было первое, что она мне сказала.
Дед замолчал, вспоминая тот дальний вечер.
— А дальше-то? Дальше что было? — ненавязчиво и совсем почти тихо спросил председатель.
— Дальше? А уж и не помню точно. Очнулись мы с Анной, как воры-злодеи, затаились на сене и ни гу-гу. Все вскоре утихло, замерло.
Председатель смотрел на деда и не верил себе: вот сидит перед ним старый, бородатый, и он ли это был в тот самый вечер — здоровый, полный жизни мужик.
— Клавдия, конечно, заприметила, что я ушел. Меня-то она и словом никогда не попрекнула, а вот с Анной война была пожизненной. Было хуже, чем у троянцев.
Председатель колхоза ухмыльнулся, откуда дед о Трое знает? Но промолчал.
Долго они еще сидели, и разговор у них не обрывался до тех пор, пока в кабинет не вошел заведующий фермой Петр Лукич Богатый.
— Добрый день добрым людям! — пробасил он. — Как здоровье? Как жизнь? — обращаясь к Артему лично.
— Да жизнь, она, как и здоровье. Коль есть, так слава Богу и Богу слава, — ответил ему Артем.
— А, ну так и слава Богу, — ответил шутливо Петр Лукич.
— Петр Лукич, а не поможешь ты нам вот с Артемом Никитичем разрешить проблему мирового значения? — начал председатель издалека.
— А что, думаете, коль мирового, так и забоюсь? Нет. Коль мне вмочь, то я готов помочь.
— Артем Никитич, берем его в свой "заговор"?
— Человеку, может, и не до нас, не до меня. А мы ему тут...
— Ай, Артем Никитич, необидчивый я, а то бы брови нахмурил.
— Ну, не сердись, коль на то пошло, нагружай его, Степаныч, сполна.
Председатель объяснил Богатому, в чем гвоздь дела. Какая нужна тут развязка. И порешили они на том, что завтра, то есть в воскресение, Богатый поедет на машине в город и через свою родственницу находит хорошую старушку-вдову для Артема Никитича.
Командировка Петра Лукича была успешной. Правда, не в городе, а в соседнем селе, по подсказке некоторых стариков нашел он невесту. Это была еще молодая старушка. "Проворная, моторная, не сварливая", — божились за нее соседки.
Жила она при школе, тут же и работала. Так сложилась судьба, что не успела пожить она с мужем, как его забрали на фронт, откуда он не вернулся. Зовут "невесту" Агриппина или, нежнее, Груня.
Петра Лукича в той деревне знали давно. Когда-то земли двух деревень принадлежали одному колхозу, где он был бригадиром. Людям приходилось часто с ним работать, поэтому и знали его как хорошего бригадира и человека.
Поэтому и помощь ему была оказана со всех сторон, а особенно от старух, которые знали его лучше, да и кто лучше знает о жизни своего села, как не бабы.
Вот сели возле домов небольшими кучками, и пошла информация со всех точек:
— Где была.
— Что видела.
— Аль слышала.
— Что-то теперь молодежь больно пить стала.
— А что поют-то, батюшки.
В небольшой комнате Агриппины собрались гости, за сватов — сам Богатый и водитель машины, со стороны Агриппины — две соседки да кума. Сватовство длилось долго, каждая мелочь была разобрана подробно, старухи взвешивали, прикидывали.
Сначала, как положено, Агриппина отказывалась — и стар, мол, дед ваш, и куда ему справиться со мной. И разглядывая фотографию, которую Петр Лукич привез с собой (заранее все было предусмотрено), Агриппина сетовала:
— Так у него борода, небось страх какая колючая? Мне больше с усами нравятся.
— Эх, больно ты в мужиках разбираешься, — вступила в разговор баба Варька, — у тебя один-то всего был. А я своего пьяницу променяла бы не задумываясь на Артема Никитича. Сама же слышишь, не пьет дед, так что тебе еще надо?
— И пенсию приличную получает, — добавила кума. Ее подхватила другая соседка, затем опять кума, за кумой соседка первая, и вскоре Агриппина отступила. Хотя обряд был немного нарушен, ведь невесту полагалось долго упрашивать, ее ближним сразу не отдавать, а немножко как бы потужить о ней, но в основном все прошло на высшем уровне.
Подвыпивший и веселый Богатый приехал к деду Артему уже заполночь. Дед его ждал. О своих похождениях Богатый говорил серьезно, без ухмылки, знал, что можно легко обидеть человека.
"Значит, в следующее воскресение, — повторял про себя дед Артем, — туда поедет машина и привезет несколько старушек и с ними Агриппину Елизаровну. Имя хорошее..."
В природе ничего не случается ни с того, ни с сего, так и в жизни человека. Ведь дед Артем не из-за прихоти решился на такое дело. Он и не сразу отважился на такое.
Ну, вот и воскресение. "А не отказаться ли сразу от всей этой затеи? Собрать вещи, продать хату и уехать к сыновьям в город. Звали же его и Гришка, и Михаил, там ведь и жить проще, все есть, все дома. Али к дочери поехать, я же не голодранец какой-то, пенсия у меня есть, к тому же хату продам, будут деньги и на книжке, еще на смерть приберег".
Выкатились три слезы из глаз от таких мыслей, а сердце стучит другое:
"Что ты, Артем, спятил, что ли, на старости лет — родную землю на асфальт променять хочешь? Нет, не выйдет. Старость непременно требует родного дома, рядом — понимающего человека, и чтобы ты был нужен. Кому? Всем. Понимаешь — всем!"
Зашла во двор баба Анна, она пришла приготовить для будущих гостей ужин, принесла то ли вишневую, то ли виноградную наливку и бутылку водки. Дед Артем старался не смотреть на Анну, то ли стыд брал за мокрые глаза, то ли от долга перед Анной за ее любовь.
— Анна, я того... пойду... Семена позову.
— Его нет дома, он, видела, на речке рыбалит.
— Так я того... на речку-то.
— А чего ты меня спрашиваешь, я, что ль, хозяйка твоя али жена. Вот приедет сегодня, у нее и спрашивай.
"Ох, Анна, Анна, не кори хоть ты меня, не грызи душу мою", — думал про себя Артем, направляясь к реке. По дороге его не покидала мысль об Анне. "Вот старуха она, помирать, чай, скоро будет, как и я, а любовь-то до сей поры живет. А будет ведь любовь-то с веками еще крепче, и чем больше любви в человеке, тем жить он будет лучше и дольше".
Дед Семен был моложе деда Артема, но дружба у них была по-стариковски крепкой. Оба рыбаки, да еще к тому же дед Семен — сосед справа, через хату. Работали всю жизнь вместе, жили вместе, рыбалить ходили вместе. Сколько ночей у костра провели за беседой. Сколько утренних зорь им довелось встретить, это приятно каждый раз и вспомнить. И беседы велись толковые: "Рыбы раньше много было, сейчас не то, сейчас химикаты с полей, да в речку. Раков-то, раков сколько было!"
Артем и не заметил, как подошел к заветному месту, где ловил последнее время дед Семен. Тот сидел на скале под деревом. Дерево, вот дурь-то какая, росло прямо на скале.
— Как, рыбак, клюет рыба, али только нос?
— Клюет. Чего уж, рыба не баба — легче поймать. Хотя некоторые рыбаки и в этом мастаки.
— Доброго здоровья, Семен! — подойдя ближе, пожелал Артем.
— Дай Боже! — ответил тот.
— Ух ты-ы, молодец, — рассматривая улов, похвалил рыбака дед Артем. — Семен, так ты, чай, слышал, женюсь я?
— А как же, слышал. Все село за тебя радуется.
— Так приходи сегодня вечером. А?
— Приду, а как же иначе. Еще и "горько" кричать буду.
— Да ну тебя, мне горько и так, и кричать не надо.
Посидели еще немного. Солнце заходило за горизонт. Собрались и вместе пошли домой. По дороге дед Семен отдал другу всю рыбу. "Свадебный подарок", — говорит.
В хате деда Артема было уже накрыто на стол. Ждали приезд бабы. Жених сидел у окна и вроде бы слушал разговор между Анной, Семеном и Ольгой, дальней родственницей деда. Но на самом деле он его не слышал. В голове у него сейчас то звон, то пустота, то мыслей куча. Поди разберись, что к чему.
— Ну вот, слава Богу, приехали, — услышав гул машины, сказала Анна.
Нет, если вы этого никогда не видели, как старые люди сходятся, и вообще, что это за слово — старые, просто пожившие люди, понять вам будет трудно. Но вы постарайтесь:
Тишина, молчание. Мгновение жизни. Снова тишина.
Их посадили вместе.
Главным на торжестве был Петр Лукич Богатый, он же и за бабой Груней со старушками ездил. Все как-то сразу нашли между собой общий язык, говорили обо всем, вспоминали старое. Только он и она сидели молча. Старух из соседнего села взяла ночевать к себе Анна, а завтра их отвезут обратно домой.
Баба Анна показала невесте кровать, где она (они) будут спать. Постель была чисто выстиранная, белая. Остались они одни. Тишина. Молчание. Мгновение жизни. Тишина.
— Агриппина Елизаровна, ложитесь здесь, в спальне, — сказал чей-то голос, но только не его, не деда Артема.
— А вы, ты?..
— Я уж на кухне.
Но ни он, ни она не пытались даже подняться со скамьи. Так и просидели они до рассвета. "Чего это я, — думал дед Артем, — так холодно встречаю свою хозяйку, может остыл и в душе у меня ничего не осталось?"
Неделя совместной жизни прошла подобно году. Дед Артем по-прежнему спал на кухне. А спал ли? Груня спала в спальне, а спала ли? К хозяйству Агриппина приступила быстро. Хозяйство, правда, было небольшое — одни куры. В хате царил порядок, во дворе чисто убрано. Кушать баба Груня готовила отменно. Все, казалось, шло хорошо, но вот у них все как-то не так. Говорили между собой мало, все вопросы да ответы.
Вот и сейчас. Лежит дед Артем с открытыми глазами и все смотрит куда-то, о чем-то думает. Не спится. Не спит и Агриппина, он это слышит и чувствует. Так всю ночь и пролежат, не уснув, врозь, вместе. "Зачем я ее мучаю, не она же пришла ко мне, сам взял. Она же обидчивая, душа человеческая. А вдруг уйдет? Бросит меня? Что тогда?
Это была первая ночь, когда дед Артем быстро уснул, крепко спал и ни разу не проснулся. Старые мысли теперь казались ему глупыми, и сам он глупым казался, и вел себя очень даже глупо. Сегодня он родился еще раз, впервые вздохнул глубоко. От прилива сил впервые на его лице появилась улыбка. "Ух ты, — промычал он, — а улыбки-то и не видно на лице из-за бороды, нужно немного подрезать. А то как же, жена молодая, а я как... Жена... Ока еще спит, наверное, сегодня, как никак, воскресение. Выходной..." Е ее комнату войти не осмелился. Но прошел час, другой, а в комнате — тишина, ни единого шороха, будто нету там никого.
Открыл тихо дверь. "Никого. Как? Не может быть! Ушла. Как же так, я ведь сегодня хотел поговорить с ней ласково, по-доброму... Я же не просто так, для жизни хотел".
Выбежал во двор — там, может быть? Нету. За ворота — нету, не видно. Где она? Ушла?! Сел на скамью возле хаты. "А теперь что? А ведь хорошая была, голос такой ласковый, глаза добрые и хозяйка. А я — старый дурак". Б глазах Артема было полно слез, но ни одна из них не выкатилась наружу. Было бы лучше, чтобы они покатились градом. Слезы — облегчение для души. Но они как будто застыли в глазах.
Вдруг стукнула калитка, зашла Груня, за спиной у нее — мешок. В мешке — что-то тяжелое. Она идет и улыбается.
— Агриппина. Груня. Грунечка. Гру-у-уня. Дорогая. Агриппина остановилась возле него, сняла мешок.
— А я тебе сома привезла... Купила в городе на базаре. Ты же у меня рыбак.
— Тяжелый же?
— Ага. Еле донесла, — а сама тоже плачет.
— Грунь?
—А?
— Как же это ты так, сказала бы... Муж же я как никак... родной. А то ушла...