Легенда о Жестоком короле. 6, 7

-6-

Не успел Равальдо дойти до кабинета, как его нагнал посланный от королевы. Принц почувствовал укол совести – за все время после возвращения из Алаваты он так ни разу и не поговорил с матерью наедине, они встречались только при посторонних.
Правда, он давно не был особенно близок с ней, разве что в раннем детстве, когда каждый ребенок нуждается в материнской нежности и любви. Астрейна тяжело переживала смерть своих маленьких дочерей и, находя утешение в Равале, до рождения Далинаро изо всех сил старалась опекать старшего сына. Образ матери, сложившийся в те годы в сознании маленького принца, был исполнен печали и прочно связан со всяческими ограничениями, мелочным контролем и утомительными бдениями перед каменными ликами богов и богинь. К счастью для Равальдо, появление младшего брата избавило его от чрезмерного внимания ее величества, а король проявил достаточно мудрости и заботы, окружив сына не только учителями и наставниками, но и сверстниками из числа отпрысков родовитого дворянства. С тех пор принц сохранил к королеве отношение почтительное, но довольно прохладное.
Лет с пятнадцати Равальдо проводил много времени с отцом: на охоте, на заседаниях Советов, в кабинете Талаво, не считая балов, официальных приемов и торжественных обедов, где присутствовала и Астрейна. С королевой он также виделся на нечастых религиозных церемониях, нелюбовь к которым, по-видимому, унаследовал от отца. Напротив, Астрейна с детства привыкшая к строгому соблюдению вековых традиций и религиозных ритуалов на своей родине – в Торгасе – никогда не одобряла некоторых «вольностей» и «свобод», свойственных гораздо менее регламентированной жизни виасторского двора.
Расположенный в самом центре континента Торгас был средоточием религиозной жизни Адрэсса – на территории этого небольшого государства находилась половина существующих храмов. Это были центральные храмы всех известных богов; некоторых из них особенно почитали в северных странах, но почти не вспоминали на юге, и наоборот. Лишь несколько культов были признаны повсеместно.
Верховной власти бога справедливости Тагранта со времен Запрещения никто и нигде не оспаривал. Тагрант и его младший брат Омас – в их ведении находились справедливость и добродетель – прочно заняли ведущие позиции в небесной иерархии, прежде принадлежавшие Аднасу и Заргу. Рират – бог мудрости – сохранил свое положение в первой «тройке». Повсюду, за исключением дикого юго-западного края глинистых пустынь и песков Баярита, большим влиянием пользовались храмы богини плодородия Елсы и богини любви Фриамы. Не было королевства, жители которого пренебрегли бы покровительством бога удачи Лукмара и дарующего богатство и семейное благополучие лукавого бога Свэраса. Но только в Торгасе можно было при желании посетить священные жилища семидесяти семи богов. Богатство и власть торгасских жрецов были столь велики, что слово Ближнего жреца бога Тагранта имело в королевстве гораздо больший вес, чем слово самого сюзерена.
Племянница короля Иварана – будущая королева Виастора – в юности почти не знала прелести светских развлечений и за двадцать два года замужества так и не приобрела к ним особого вкуса. Ничто не смогло вытеснить из ее души восторга, трепета и мистического ужаса, рожденных торжественными процессиями жриц и жрецов, игрой отбрасываемых факелами пятен света под мрачными сводами величественных торгасских храмов, протяжным многоголосым, заставляющим сердце то сжиматься от ужаса, то биться радостно и неистово, пением гимноторов.
Несчастья, обрушившиеся на королевскую семью Виастора, она сочла наказанием за недостаток богопочитания.
Трагические обстоятельства болезни и смерти Талаво только отдалили вдовствующую королеву и наследника друг от друга: Равальдо горячо и искренне любил отца, показные же слезы королевы он счел данью столь дорогим сердцу Астрейны традициям и приличиям. По всей видимости, любви между венценосными супругами никогда не было, а лишь известное взаимное уважение хорошо воспитанных людей и привычка.
 Раваль переступил порог небольшой Приемной комнаты королевы и остановился. Здесь было совсем темно. Сумрачный, снежный день и так не баловал обилием света, а все окна в Приемной оказались плотно зашторенными. Одна лишь масляная лампада чадила на постаменте перед большой, почти в человеческий рост, искусно вырезанной из твердого красного дерева статуей бога смирения Брудора. В комнате было почти жарко; густо пропитанный благовониями воздух буквально ударял в ноздри. В первый момент принцу показалось, что сейчас он задохнется.
– Раваль, наконец-то ты пришел, – тихий голос королевы с точно рассчитанными нотками трагического пафоса вызвал у наследника легкую судорогу в области солнечного сплетения.
Он хорошо знал эту манеру матери разговаривать так, чтобы вызвать у собеседника ощущение Пришествия сил Гдира. Что и говорить, обстоятельства соответствовали. Но вслед за таким вступлением можно было ожидать длинной проповеди о карах небесных и смирении перед властью богов. Поэтому Раваль попытался взять инициативу в свои руки.
– Прости, что не смог прийти раньше. Почему у тебя так темно? Я прикажу зажечь свечи.
По звуку голоса и шороху одежды Раваль, наконец, смог определить местоположение матери. Она сидела в глубоком кресле слева от пылающего камина, скрытая тенью его массивной спинки. Заметить ее было непросто.
– Нет, не нужно света, дорогой. Душа моя во мраке. Подойди, мой бедный мальчик, сядь здесь.
Рядом с креслом королевы обычно стояла невысокая, обитая мягким плюшем скамейка. Как правило, на ней сидела одна из дам королевы, а в последнее время – Далинаро. Словосочетание «бедный мальчик» покоробило Равальдо. Она стала так называть его после ранения. Пока он лежал в постели, страдая от боли и слабости, это обращение даже немного «грело» сердце: кому не хочется, чтобы тебя пожалели, когда тебе плохо. Тем более, собственная мать. Но сейчас он меньше всего нуждался в жалости и намеках на увечье, тем более будущий король не был расположен устраиваться для разговора на низком сидении у материнских ног. Астрейне не удалось в свое время руководить действиями Талаво, не будет она руководить и им.
– Спасибо, мама. Я постою: ноги затекли, мы долго заседали в Совете.
Глаза уже привыкли к темноте, а ноздри притерпелись к неприятному – Равальдо никогда не нравился аромат благовоний – запаху. Он быстро подошел к креслу королевы и склонился, чтобы поцеловать ее руку.
– Я так и знала, что ты сделаешь что-то не так! – с горечью вздохнула Астрейна. – Но это все из-за молодости, неопытности. Я буду молить богов, чтобы они простили тебе невольный грех. Раваль, тебе необходимо прислушаться к моим советам, иначе нас постигнут еще большие беды.
 – Я слушаю тебя.
Сухой, деловой тон сына вызвал у королевы очередной трагический вздох. Ему не удалось вложить в эту фразу и доли смирения, да он к тому и не стремился. В любом случае, сожалеть о чем-либо было поздно. Астрейна даже представить не могла, что именно сделал «не так» ее старший сын. Он не собирался посвящать ее или кого-нибудь другого в историю о своем последнем визите к Каменному Кругу. Кстати сказать, королева даже не подозревала, что принц имел дерзость неоднократно посещать прОклятое место.
– Прежде всего, ты больше не должен созывать Большой Совет. Ты еще не король!
– Хорошо, мама, в ближайшие дни я обойдусь и без Большого Совета. Ты за этим звала меня?
– Что с тобой, Раваль? Едва остыло тело твоего отца, как ты уже потерял всякое представление о благопристойности!
Тон королевы набирал высоту, сама же она подалась вперед в кресле, покинув надежную опору спинки.
– Я чту память отца, – голос принца прозвучал ниже и глуше обычного тембра, заставив Астрейну вздрогнуть. – Ради его памяти и в равной степени ради нашего будущего я намерен защитить Виастор от акривийцев и метерцев. Пойми, сейчас я не могу сидеть, сложа руки.
– Да, конечно, – Астрейна сбавила тон. – Тебе потребуется помощь богов. Ты должен отправиться в храм Тагранта и провести там декаду в постах и молитвах. Он услышит тебя. А еще немедленно начни строительство храма Брудора. Наше спасение в смирении, Раваль! Брудор будет благосклонен к тебе, верь мне, он зачтет твою жертву.
Равальдо слушал мать с изумлением и растущим чувством раздражения: только бредней религиозной фанатички ему сейчас и не доставало!
Астрейна не в первый раз заводила разговор о строительстве в Свилле храма Брудора, однако Талаво и слышать об этом не желал. Входящий – на третьих ролях – в пантеоны некоторых северо-западных королевств Брудор, согласно преданиям, был «не в ладах» с богиней Истандой, хранительницей пути и покровительницей торговли. К тому же Истанда с давних пор покровительствовала Двуречью: ее статуи, установленные при выходе из портов Лигли и Парны, благословляли торговые караваны, суля удачу и защищая от бед – мелей, вызванного внезапными дождями половодья или нападения речных грабителей. Культ же несколько подзабытого древнего бога – возможно, он был старше культов Аднаса и Зарга – не пользовался большой популярностью даже в Плавке и Метере, где до сих пор сохранились его действующие храмы. Частично «тишайший» присваивал функции Тагранта и Омаса в той сфере, что касалась наказаний за преступления и проступки, совершенные против богов или моральных установлений. Но, как ни странно, Брудор не попал в список запрещенных богов, несмотря и на то, что в жертву ему раскаявшийся и смирившийся в сердце своем преступник должен был принести какую-либо часть тела: палец, глаз, ступню, кисть руки. А ведь кровавые жертвы, особенно человеческие, не практиковались ни в одном другом культе почти тысячу лет. Было что-то жуткое уже в самих изображениях одноглазого без пальцев на левой руке и правой ступне божества, к тому же на затылке у него имелось второе лицо – с двумя глазами, а якобы недостающие пальцы оказывались невероятным образом загнутыми, как бы спрятанными от невнимательного глаза. Чем приглянулся бывшей торгосской принцессе подозрительный древний идол, так и осталось неясным ее супругу.
Безумная идея Астрейны о том, что Раваль поплатился рукой за некие эфемерные «прегрешения предков» глубоко возмутила Талаво, и король запретил супруге обсуждать эту тему с сыном. Теперь королева попыталась навязать свою болезненную фантазию наследнику престола.
Искоса глянув на плохо различимое сейчас, но хорошо знакомое с детства лицо идола, Раваль испытал неприятное чувство: как будто за шиворот попал небольшой комок снега и медленно пополз вниз вдоль позвоночника, растекаясь зябким, колючим холодом. Показалось, что идол в полумраке кривит рот в издевательской усмешке и подмигивает отсутствующим глазом.
– Сейчас не время строить храмы, – сквозь зубы процедил Раваль, он сознавал, что ссора с матерью никому не пойдет на пользу и – не без труда – сдержал нахлынувшую холодную ярость. – Сезон неподходящий. Цех каменщиков не возьмется за строительство до конца весны. Ты ведь хочешь, чтобы мы возвели каменный храм, правда?
– Да, конечно. Я совсем забыла, зима… Но ты должен пообещать мне. Только боги спасут Виастор! Я видела сон…
Терпение Равальдо истощилось. Он вновь наклонился почти к самому лицу королевы, Астрейна поспешно откинулась в кресле.
– Прости, мама. Я не могу сейчас давать таких обещаний. Боюсь, боги отвернулись от Адрэсса. Иначе как объяснить, что Горан Сильный за два месяца овладел Торгасом? Ни один из семидесяти семи богов не пришел Стране Храмов на помощь! Что ты скажешь на это?
– Такова воля богов! – с жаром воскликнула королева. – Я скажу, что император Горан угоден небесам.
– Так что же? – Равальдо отступил на пару шагов и сделал вид, что собирается уходить. – Нам встретить его с ключами от ворот Свиллы? В этом заключается твой совет?
– Куда ты? Ты ничего не понимаешь, Раваль! Надо молить богов. Молить усердно. И тогда…
– Хорошо. Помолись за нас, помолись за Виастор, мама. Может быть, тебя они услышат. Извини, мне нужно идти.
Он быстро поцеловал руку Астрейны и, не слушая более ее причитаний, покинул Приемную.
Возможно, она была в чем-то права, но, совершив свою сделку с Аднасом и Заргом, Равальдо не осмеливался рассчитывать на поддержку их удачливых соперников. А если и впрямь Горан угоден богам? Вот только каким?
В мрачном расположении духа принц прошел в кабинет. Однако уже через четверть часа он начисто забыл о неприятной беседе: другие мысли и заботы целиком поглотили его.

* * *

Подземный ход, петляя, словно след удирающего от своры охотничьих собак зайца, вел за собой, увлекал все дальше высокого грузного мужчину в дорогих пышных одеждах и массивном венце на почти безволосом черепе. Человек шел торопливо, к чему, очевидно, не был привычен, и заметно прихрамывал на левую ногу. Его тяжелое дыхание отражалось от низкого потолка и близко расположенных стен, шаги гулко раздавались где-то впереди идущего. В руке он держал факел, освещавший ему дорогу и своды тоннеля пляшущим оранжевым светом. Ход закончился тупиком. Человек остановился, вставил факел в намертво вмурованное в стену железное кольцо и, привалившись спиной к закрывающему выход камню, попытался отдышаться.
Он вытащил тонкий, расшитый вензелями и коронами платок из-за отворота на рукаве камзола и вытер текущий со лба вдоль висков пот. Лицо его, видимо, обычно бледное покрылось красными пятнами, крупнопористая кожа, изборожденная сеткой глубоких и мелких морщин, лоснилась. Выражение бледно-голубых глаз с розоватыми от проступивших сосудов белками могло бы поразить многих, только удивляться здесь было некому: император Горан – а это был он – всегда преодолевал свой тайный путь в одиночестве. Озлобленность затравленного зверя, опустошенность и отчаяние проигравшего – вот что было в глазах удачливого завоевателя. Он шел, чтобы заплатить очередную дань за желанный успех и новую победу, дань жестокому богу коварства и лицемерия, древнему покровителю тиранической власти и младшему брату бога смерти Чегрита – Брудору.
О, жрецы кровожадного бога приложили немало усилий, чтобы скрыть его истинную сущность задолго до битв Запрещения! Пятнадцать лет король Метера доискивался тайны, уходящей корнями в незапамятные времена, когда Аднас, Зарг и Рират заняли на капищах (храмов тогда еще и не строили) и в душах людей место верховных богов. Аднас – Воитель и Защитник Земли, Зарг – Святая Месть и Защитник Света, Рират – Мудрость и Страж Порядка. Они, дети Небесной Зари и Солнца, свергли власть темных подземных богов – Агдира, Чегрита и Калты. Разрушение, Смерть и Ночь отныне были названы демонами. А вот Брудор так и затерялся в небесной иерархии, незаметно слившись с Брагом, смиренным прислужником сильнейших. Текучее Время, всегда пребывающее вне и над божественными и людскими склоками, как всегда, равнодушно взирало на то, как победители стали побежденными: боги войны и отмщения потеряли свой статус, уступив другим, более цивилизованным покровителям копошащегося под солнечным ликом человеческого муравейника. Однако Аднас и Зарг не превратились, подобно своим предшественникам, в демонов, им просто больше не поклонялись и не приносили жертв. Но память о богах, знание о них не умирает, как не умирают ни сами боги, ни демоны.
Не даром говорится, что ищущий найдет, а тайное станет явным или… покажется таковым. Обрывки древних преданий, разрозненные записи хроникеров, храмовые легенды и загадочные трактаты колдунов хранят разъятые на части и перемешанные, словно в калейдоскопе, секреты, секретики и тайны. Если собрать их и встряхнуть хорошенько, можно получить красивую, заманчивую картинку. Но нет никаких гарантий того, что эта картинка и есть истина.
 Однажды такую «картинку» составил для себя Горан Сильный: власть, огромная неограниченная власть над Адрэссом, сравнимая с властью легендарных императоров – Аслирана, Гватра или Скарлиндра, так легко достижима. Легко, если не брать в расчет кровь, боль и смерть. Но какое дело до чужой боли и чужой крови тому, кто готов ради достижения «высокой» цели претерпеть собственную боль и отдать собственную кровь? Он узнал главное – ритуал и заклинание, позволяющие пробудить истинную сущность Брудора, призвать на помощь отца коварства, заручиться поддержкой покровителя властолюбцев.
Ход, начинавшийся в одном из подвальных этажей королевского дворца в центре Гармы, заканчивался в небольшой роще неподалеку от места, где река Айя впадает в величественный Млер. Здесь находилась не менее известная, чем виасторский Каменный Круг, Белая Звезда – еще один колдовской жертвенник из тех, что встречаются вблизи слияния Млера или Мильи с их притоками.
Кто из его предков приказал построить этот длинный, извилистый тоннель, Горан точно не знал. Прорыли его лет пятьсот назад или даже больше. Почему ход вел к жертвеннику? Быть может, это только совпадение: от выхода до Белой Звезды еще нужно было идти не меньше четверти часа. Скорее, это место было выбрано потому, что здесь легко можно было скрыться от преследователей, как по воде, так и по суше. Но до чего же долгим был этот путь! Шесть часов непрерывной ходьбы быстрым шагом по узкой, стискивающей со всех сторон кишке. И хотя в тоннеле было совсем не жарко, повелитель Метера каждый раз исходил семью потами и уставал до изнеможения. А скоро он просто окажется не в состоянии совершать паломничество собственными ногами, особенно обратный путь. И тогда придется добираться верхом, скрываясь от свиты и охраны. Да и долго ли можно резать себя на куски незаметно для окружающих?
Горан убрал платок, подождал, пока руки перестанут дрожать от усталости, а дыхание полностью выровняется, плотнее закутался в подбитый мехом плащ и нажал на секретный рычаг. Солнце цеплялось последними лучами за верхушки заснеженных деревьев. Оно сядет как раз вовремя, когда он окажется у Белой Звезды.

* * * * *

– Что значит, «резать себя на куски», хозяин? Разве ж так можно? Или это просто это… как его… образное выражение?
Пьено внимательно слушал отрывки нового опуса Барбатоша; в целом, он находил рассказ убедительным и даже увлекательным, но чрезвычайно страшным и печальным. Стойкое предчувствие того, что добром эта мрачная история не кончится, повергало романтичного массариола в уныние. Даже задорные веснушки, украшавшие круглое простоватое лицо гнома-крестьянина, поблекли, хотя, наверное, в этом была «виновата» затяжная, снежная и морозная зима.
– Никакое не «выражение». Горан пальцы на ногах себе отрезАл, ими за победы с покровителем своим расплачивался. Жажда власти – штука страшная, дружок. Когда молодой Равальдо стал королем в Виасторе, у метерского императора на левой ноге один большой палец остался, – жестко разъяснил Барбатош.
Массариол даже передернулся, представив, как наяву, пыхтящего и скрежещущего зубами Горана, когда тот калечил себя острым кинжалом, пристроив изуродованную ногу на холодный камень колдовского жертвенника. Воображение у Пьено было хорошее, и чем больше он слушал истории гнома-ювелира, тем больше оно развивалось.
– Так как же он ходил-то без пальцев? – хлопнув глазами, небезосновательно удивился массариол.
– На протезе. Сделал ему один мастер штуку такую из кожи и дерева, довольно примитивную, скажу я тебе. Я ее потом видел: вроде следа с недостающими пальцами, только крепление было хитрое. Наверняка ходить с таким протезом было сущим мучением.
Приживал бросил изумленный взгляд на развалившегося в любимом крутящемся кресле писателя – (где это Барбатош мог видеть протез чокнутого императора?), – но спрашивать не рискнул. Может, он и железную руку Равальдо лично пожимал? Кто ж его знает…


-7-

Вечером в королевском кабинете собрался Личный или Тайный – как назовут его позже – Совет Равальдо: туда были приглашены Первый маршал, Старший советник, Первый министр, Первый Страж и Казначей короны, а также не успевшие вернуться в войска после церемонии погребения Талаво товарищи наследника. Раваль приказал им задержаться с отъездом, считая, что сейчас они все будут нужны ему для выполнения более важных задач, нежели командование отрядами рыцарской конницы.
На большом красного дерева столе, резные ножки которого были отделаны позолотой и костью, лежали развернутые карты. Канделябры на гладких белых стенах, украшенных гобеленами, и подсвечники на столе ярко пылали десятками свечей. Деловито потрескивали дрова в облицованном бело-розовым мрамором камине.
Раваль предложил располагаться, кто как захочет, здесь ему была важна рабочая обстановка, а не церемонные расшаркивания. Первые лица королевства, словно заговорщики, устроились тесной группой на пододвинутых к столу со всех сторон мягких стульях. Молодежь расположилась поодаль. Бывать в королевском кабинете при жизни Талаво им – за исключением Лиромо Карви – довелось нечасто: всего два раза, когда король устроил всей буйной компании выволочку за особо злостные проделки. И оба раза товарищам принца было не до того, чтобы разглядывать мебель и отделку кабинета. Теперь они с интересом оглядывались по сторонам, не без основания полагая, что отныне посещать кабинет им придется гораздо чаще.
Сам принц присел на массивный подлокотник королевского кресла и сразу перешел к делу:
– Господа, необходимо действовать быстро. Завтра же мы отправляем посольство в Нардир. Граф Робли, я вынужден возложить на вас обязанности главы посольства.
Старик закряхтел и хотел было что-то возразить, но принц не дал ему возможности заговорить и продолжил:
– Да, граф. Вы самый опытный дипломат в Виасторе и вас хорошо знают при нардирском дворе. Договоренность с королем Стекатом должна быть достигнута уже к моей коронации.
– Я сделаю все возможное, ваше величество.
Робли шумно вздохнул, но возражать не решился. «А мальчик прав: нас спасет только быстрота и неожиданность, – с одобрением подумал старый дипломат. – Такая сила духа и государственный ум! Кто бы мог подумать!»
– Я уверен в вашем успехе, граф. В качестве военного советника с вами поедет.., – Равальдо сделал паузу, словно еще раз взвешивая уже принятое решение, – граф Лево. Он будет заниматься вербовкой наемников для Нардира.
– Благодарю за доверие, ваше величество.
Дастимо привстал с подоконника, где вольно устроился, беря пример с сюзерена, и коротко, но почтительно поклонился. Неважно, что не так давно они могли квасить друг другу носы или вытягивать один другого из жадной пасти болотной трясины – всякое случалось, – сейчас их дружба вступила в новую фазу.
Равальдо не случайно выбрал для поездки в Нардир спокойного и рассудительного флегматика Лево. К тому же он был самым старшим из четверки друзей наследника – принц был двумя годами моложе Дастимо – и самым внушительным на вид. Ширококостный блондин на полголовы выше Равальдо, светлобровый и светлоглазый, со смуглой бронзовой кожей и жесткими чертами лица, напоминающими лик каменного изваяния, Лево производил известное впечатление. К нему трудно было отнестись как к несмышленому юнцу. В доспехах на поле боя молодой человек выглядел грозным воином, что вполне соответствовало действительности.
– Одновременно граф Лево возглавит отряд сопровождения.
– Да, не хотелось бы, чтобы золото, предназначенное для этого важного дела, попало не в те руки, – добавил Казначей.
– Сэр Смаль, что дало наблюдение за герцогом Бретондо? – обратился с вопросом к Первому стражу Равальдо.
– Пока ничего определенного, ваше величество. Обмен записками между ним, сэром Нондо, графом Сонэ и сэром Урго. Как будто они собираются поохотится в герцогских угодьях послезавтра, – с почти безучастным видом доложил тот.
– Значит, они покинут замок завтра утром. А посольство выедет чуть позже. Дастимо, подойди ближе, – позвал принц.
Он наклонился над одной из карт и, взяв, левой рукой сухое перо, что-то стал показывать Лево.
– Сможешь провести отряд здесь?
– Да, если снегопад прекратится. Иначе слишком велика опасность заплутать и оказаться в болоте.
– Ваше величество, зачем же так рисковать? – взмолился Старший советник.
– Это кратчайший путь, – видимо, считая вопрос исчерпанным, Равальдо чуть развернулся в сторону Казначея:
– Вы приготовили требуемую сумму, граф Бурмо?
– Разумеется, ваше величество. Обе суммы.
– Отлично, – Раваль удовлетворенно кивнул и соскочил с подлокотника.
Жестом он приказал всем не покидать своих мест.
– Герцог Тивал и граф Пеллит завтра же отправятся вместе с посольством, но, достигнув Нардира, вы повернете на Завьяс и далее в Баярит. Нам нужно пять тысяч сабель легкой баяритской конницы и как можно скорее. Сэр Голли снабдит вас необходимыми сведениями о передвижениях артаваргов.
– Каван захлебнется в Гиевской топи, государь. Мы приведем артаваргов!
Светло-карие глаза рыжеволосого Тивала уже загорелись азартом. Отчаянный и невероятно удачливый сорванец Барво был заводилой всех шалостей и проказ, в какие пускались принц и его юная свита с тех пор, как Равалю минуло десять лет. Его порой зашкаливающую за всяческие границы разумного удаль могли осадить разве что сам Равальдо или ироничный насмешник Иливардо. Со стороны могло показаться, что эти двое – Тивал и Пеллит – скорее убьют друг друга, чем вместе осуществят какое-либо предприятие. Но принц хорошо знал их обоих: для достижения поставленной им опасной задачи они подходили как нельзя лучше. Договариваться с хаганками будет владеющий южными наречиями и обладающий острым изворотливым умом Иливардо, а Барво способен выпутаться и вытащить друга из любой переделки. Ну, почти из любой…
В другой ситуации Раваль, возможно, не стал бы отправлять друзей в баяритское пекло – пекло в прямом и переносном смысле, – где вечно враждующие между собой племена воинственных кочевников обильно поливали кровью пески пустыни, но выбора не было.
– Хаганки любят золото и женщин. Думаю, ваше величество, они будут рады познакомиться с городами Акривы.
Недобрая усмешка блеснула в черных, глубоко посаженных глазах Пеллита. Черноволосый, кучерявый юноша среднего роста и не слишком мощного сложения, Иливардо был физически вынослив и ловок. Он происходил из знатного, но обедневшего рода, и рано оценил свою близость к будущему королю как блестящую возможность поддержать потускневшую славу предков и пошатнувшееся достояние семьи. На жизнь Иливардо смотрел с предельным реализмом и даже некоторой долей цинизма, всегда был готов высмеять глупость (чья бы она ни была), нелепый отживающий обычай или предрассудок. Мать юного графа, родом из Завьяса, не только научила сына языкам южных стран, от нее Иливардо унаследовал живость ума и особое изящество движений, шарм. Его нельзя было назвать красивым: крупный нос и слишком резкие подвижные черты лица совсем не соответствовали общепринятым канонам красоты. Но Пеллит умел очаровывать женщин и вызывать доверие мужчин. Поэтому на него Равальдо рассчитывал как ни на кого другого из друзей детства. Принц знал, что Иливардо мечтает достичь высокого положения при дворе, но не просто занять какую-то важную должность, а проявить себя так, чтобы остаться в памяти потомков.
– Да, и эвсеитовы братья тоже, – продолжил развивать свой план Раваль. – Герцог Карви позаботится о покупке боевых шадар в Огаро и найме экипажей.
На этот раз уже Первый министр с трудом сдержал удивленный возглас: радикальные идеи наследника совершенно выходили за рамки благоразумия. Нанимать на службу дикарей и пиратов! Но министр быстро взял себя в руки и лишь заметил:
– Пожалуй, расквартировывать их стоит подальше от Свиллы, ваше величество.
– За этим проследит сэр Первый маршал.
Граф Кроно коротко кивнул в знак того, что принял распоряжение государя к сведению.
– Когда мне ехать? – поинтересовался Лиромо Карви.
Поручение Равальдо обрадовало Лиромо не меньше, чем предстоящая поездка в Баярит – Барво Тивала. Сын наместника Двуречья, павшего в битве при Лигли, Лиромо мечтал освободить захваченные земли и отомстить акривийцам так же страстно, как и Раваль. Покойный герцог одновременно командовал и немногочисленным военным флотом Виастора. Лиромо часто бывал с отцом на боевых шадарах – небольших, но очень маневренных кораблях, из которых в основном и состоял речной военный флот королевств, владеющих тем или иным отрезком течения полноводных равнинных рек континента. Карви кое-что понимал в управлении судном и хорошо знал фарватер Млера и Мильи на территории Виастора. Однажды он даже плавал с отцом в Огаро и видел море.
– Ты отплывешь послезавтра, Лиромо. В Отере ремонтируют три шадары, это все, что у нас осталось. «Звезда Двуречья» готова к спуску. «Звездой» командует сэр Мардэ. Ты должен быть знаком с ним.
– Да, он нередко бывал у нас во дворце. Отец всегда хорошо отзывался о нем, как об одном из лучших командоров.
При упоминании о потере флота, лицо молодого герцога помрачнело, шейные мускулы напряглись, идеально очерченные губы плотно сжались. Синеглазый брюнет Лиромо в остальном – чертами лица, фигурой и манерой держаться – заметно походил на Равальдо. Фамильное сходство всегда сильно сказывалось в облике принцев крови Виастора, настолько, что троюродных братьев – Равальдо и Лиромо – можно было бы даже принять за родных.
– Надеюсь на это, герцог. Южнее Файеры Млер зимой не замерзает. Как ты смотришь на то, чтобы еще до весны навестить Бавиль и Страну Храмов?
– Я лично нанесу визит королю Кавану.
Судя по выражению лица Лиромо, повелителя Акривы ожидала чрезвычайно неприятная встреча.
– Навестим его вместе, – пообещал кузену Раваль. – А теперь, граф Кроно, прошу вас доложить общий план компании.
– От нас не ждут нападения, ваше величество. Об этом свидетельствует как само поведение акривских войск, так и донесения лазутчиков сэра Голли. Позвольте, я покажу на карте, так будет яснее.
– Да, конечно.
Граф Кроно встал и склонился над картой, за ним последовали все присутствующие за исключением старого графа Робли. У дипломата не было необходимости всматриваться в изображение рек, лесов и болот, его поле битвы – в залах и кабинетах.

* * *

Конечно, было рискованно нанимать артаваргов и эвсеитову братию. Но большинство пиратов полегло в битвах за речные порты Виастора, Акривы и Торгаса. Они скоро перестали заботить Равальдо.
Не все шло так, как хотелось молодому королю. Он въехал в Бавиль только в день весеннего равноденствия. Въехал во главе грозной объединенной армии Виастора и Нардира, армии, наполовину состоящей из наемников и дикарей. Памятуя о разоренных городах Двуречья, о тысячах трупов горожан – купцов, ремесленников, матросов, портовых рабочих, женщин, детей – на их улицах, Равальдо приказал уничтожить столицу Акривы и вырезать все дворянство мужского пола.
Завязший на этот раз в Рорке и Иканде Горан Сильный не пришел на помощь своему союзнику, и Акрива перестала существовать как самостоятельное королевство. Еще державшаяся против файерской армии метерского императора Бастоника обратилась к соседям-победителям за помощью, и к середине лета была полностью очищена от захватчиков. Казалось, бог удачи Лукмар, наконец, отвернулся от метерца.
Известие о свадьбе принцессы Келианды с сыном императора Горана принцем Нарно не стало для Равальдо полной неожиданностью – люди сэра Голли не даром получали свое жалование, но это событие чрезвычайно осложнило обстановку. Алавата вступила в войну на стороне Метера. Правда, первый удар, спеша на помощь новому родственнику, король Лепольто направил на Рорк.


События первого года войны после освобождения Виастора и падения Акривы слились в непрерывную чреду сражений: наступления и отступления, осады крепостей и взятие городов, заключение договоров с союзниками и недовольство в рядах наемников – все это следовало друг за другом, либо происходило одновременно. Король почти не бывал в собственном замке. Словно яростный демон отмщения Однорукий – тогда его еще называли так в стане врага – появлялся в самых опасных местах, там, где численное или тактическое преимущество противника грозило тяжелым прорывом. Нередко это случалось тогда, когда Равальдо было необходимо временно заменить кого-либо из своих маршалов другими командирами. Что поделаешь: только Иливардо умел договариваться с хаганками, и лишь одному Лиромо удавалось пополнять редеющие экипажи морских пиратов и добиваться поставки новых шадар.
В большинстве случаев королю удавалось переломить неблагоприятную ситуацию или свести потери к возможному минимуму. И все же главный талант Равальдо заключался в умении поручить дело тому, кто мог наилучшим образом его исполнить. Другое дело, что подходящих людей было до обидного мало.
Первый, самый тяжелый год борьбы с Метером и Алаватой проверил на прочность и закалил ближайших помощников будущего императора. Кроно и Лево успешно защищали восточную границу Виастора от армий короля Лепольто, Карви разбил войска Метера в Торгасе и сумел удержать Страну Храмов, несмотря на многочисленные попытки императора Горана вернуть ее, Тивал и Пеллит изгнали файерцев из Бастоники.
Серьезной потерей для короля стала смерть старого дипломата – граф Рибро скончался осенью, спустя ровно полгода после взятия Бавиля. А перед тем советник успел устроить брак Равальдо с единственной дочерью короля Нардира принцессой Вильдой. Так вышло, что два тяжело больных человека, договорившись, положили начало созданию империи Равальдо. Король Стекат был прикован к постели уже несколько лет и с ужасом думал о том, что станет с его страной, когда ему придется уйти в сумрачное царство Чегрита. Прямых наследников мужского пола у него не было, а с севера надвигалась черная тень Метера.
Рассудив, что лучше самому отдать единственное дитя и вместе с ним королевство молодому энергичному союзнику, чем обречь дочь на почетное пленение в Гарме, а страну на разграбление императорским армиям, Стекат сам предложил виасторскому дипломату организовать свадьбу и объединение двух королевств. Равальдо женился между бастониксим и торгасским походами, даже не успев толком познакомиться со своей супругой. До смерти отца королева Виастора оставалась в нардирском королевском замке и увидела своего мужа второй раз в жизни на церемонии похорон последнего короля Нардира.
Тихая светловолосая девушка с большими голубыми глазами оставила в памяти Равальдо лишь смутное воспоминание. Их недолгое супружество свелось к нескольким непродолжительным встречам. Какие чувства испытывала к нему жена, Равальдо не успел разобрать. В постели она была покорной и податливой, а днем – печальной и молчаливой. После разрыва с Келиандой Раваль не был склонен выяснять, нравится ли он женщине, заранее уверенный в том, что искренний ответ не доставит ему удовольствия. Сам он никаких нежных чувств к супруге не питал, лишь чувство долга в качестве защитника, ибо поклялся королю Стекату в том, что нога метерца никогда не ступит на земли подвластных ему Нардира и Виастора, а его жена не станет пленницей завоевателя. Однако не в его силах было спасти ее от смерти.
Королева Вильда умерла при родах, подарив жизнь дочери Тавельрике.