Церковь

 ЦЕРКОВЬ
Уже моя мать не верила в Бога. Хотя сам я крещеным был. Крещеным был, а церковь полез грабить. Но если по честному, не я первый начал. Первыми начали из района. Приехали и закрыли церквушку. Из красного кирпича, с куполами и кресты в позолоте.
Поп, отец или дьякон, — как он называется, врать не буду, — стал грехи отпускать на дому.
Приехали из района и забрали попа.
— Сделаем централизованную церковь, товарищи, — объяснили они.
Так и осталась наша деревенька отделенной от церкви и государства. Это мы сразу заметили, когда ночью кто-то кресты спер.
За крестами гробы пошли. Стояли гробы наготове, сохли. А умерла раба божья Анисья Васильевна, кинулись. Но гробов уже не было. Пришлось новый делать. Из сырых досок.
Когда опускали в яму, порвалось от тяжести полотенце. И гроб бабах!
Ну, думает раба божья Анисья Васильевна, из-за этих чертей районных и хоронят теперь не по-человечески.
В то время, когда на церкви амбарный замок висел, библиотекарша вела разъяснительную работу. Помогала верующим осознать пагубное влияние религии.
Наберет книг в сумку, и по деревне.
Зайдет к особо верующему:
— Не идите, товарищ, на компромисс со своей совестью. Вера в Бога говорит о вашей беспринципности. Об отсутствии стойких мировоззренческих убеждений.
На что верующий ей ответит:
— Милости Господней полна земля. Кто мудр, тот заметит сие и уразумеет милость Господа.
Мы же — я, Колька, Васька и Андрей — были стойкими атеистами. Составили план. Выбили витражи на церковных окнах и начали грабить.
Но прежде скажу о страхе. Ведь кто-то должен первым лезть в проем. И если я предводитель, то...
— Ты и лезь, — решили Васька, Колька и Андрей.
Я залез.
Задрал голову, увидел ангелов на потолке и прочее... И замер.
Пацаны были на улице, а я слышал глас Господен:
— Любовью вечною Я возлюбил тебя и потому простер благоволение...
— Отче! — упал я на колени. — Я согрешил перед небом и перед Тобою! И уже недостоин называться сыном Твоим.
И тут случилось самое страшное.
На мою грешную голову был поставлен один ботинок, потом другой. Оба грязные и вонючие. Но я безропотно терпел возмездие Господне. И лишь когда на пол упали две линзы в оправе, я в ужасе закричал:
— Ну, сука, очкарик, куда ты лезешь?!
Да как ахнул его по зубам.
Васька с Колькой шуганулись. Думали, нам от бога хана. Пришлось свистать обратно.
Когда они по одному влезли, Андрей еще ползал в поисках очков и ругался почем зря.
— Вот, — говорю, — прискорбный случай вышел. Андрюха, извини... А про себя думаю — даст сейчас ниже пояса, извиняю, дескать! Первым Васька пришел в себя:
— Тут кругом сколько имущества, пацаны! Ну прямо глаза разбегаются, не знаешь, за что схватиться.
И напялил на себя поповскую ризу, шитую золотом.
Я надел себе на голову что-то вроде короны. А в руки взял хоругви с изображением Христа.
Колян с Андрюхой стали складывать подсвечники, жертвенники и т.д. в велюровую скатерть.
Когда я рылся в бумагах, на глаза то и дело попадались мне журналы "Московские епархиальные ведомости". В них попы на фотографиях на разных церемониях. И тексты. В одном журнале — Иосиф Сталин в черной рамке.
— А он чего здесь, пацаны? — спрашиваю.
— Да брось ты, крысы разберутся. И снова я услышал глас Господен:
— Знаю, что не тленным серебром или золотом искуплены вы от суетной жизни, переданной вам от отцов. Но драгоценною кровью Христа, как непорочного и чистого агнца...
Тут сдуру и осенило меня:
— На чердак, пацаны, ближе к куполу, золото там! И опять я в числе первых. Зажег спичку, потому что не видно ни зги. И только зажег ее, услышал шипенье:
— С-с-сцыш-ш-шь?!
Все равно поднимаюсь по лестнице вверх. Спичка потухла. Новую спичку жгу. И тут вижу змею, да как заору — и кувырком по ступеням вниз.
Молча, от страха не помня себя, драпаем берегом неизвестно куда.
Потом умывшись в реке, сели мы километрах в десяти от церкви и беды. Чтобы прийти, так сказать, к жизни, интерес к которой ослаб.
Больше мы не ходили в церковь. Но то, что там есть какая-то тайная сила, я убедился. Пацанам я об этом ничего не сказал. Стыдно как-то стало. Не то перед пацанами, не то – перед Богом.