Шелкопряд

 Шелкопряд
Лошадь нужно запрягать таким образом. Взять в руки хомут. Нет. Положите все обратно — и хомут, и постромки и вожжи.
Лошадь вывести из конюшни не мудреное дело, а все-таки выведите сначала лошадь. Напоите водой, дайте вылить старую. Отнеситесь, по возможности, без предрассудков. А иначе будет мало возможности называться джентльменом.
Убедившись окончательно в том, что ни малейшая опасность не угрожает Вам, подведите лошадь к арбе. Посмотрите лошади в глаза. Назовите ее по имени.
Выйдет конюх и скажет:
— Прекрасно! Тебя хорошо обучили полезному ремеслу.
— Со своей работой я уже почти покончил, учитель.
— С шести утра ты начал, конечно, уже в самый раз покончить. Это он правду говорит. Начинать надо с восходом солнца. Но, я извиняюсь, есть ли у Вас такие данные? Обладаете ли Вы основными сведениями о Луне, планетах, Солнце, звездах и других небесных объектах астрономических явлений. Нет? Тогда нечего и лошадь закладывать. Распрягайте!
— Этого Вы не сделаете, — возразит Вам конюх. — Придумайте что-нибудь в оправдание. Или выполните мой наказ. Вот Вам два рубля восемьдесят семь копеек. Мигом туда и обратно. И чтобы было все в порядке. А я пока лягу всхрапну.
И вот Вы, кивнув головой, хватаете вторую лошадь за узду, всовываете ее в рот. Она, правда, отзовется на это, отступит от Вас и с ужасом глянет Вам в лицо. Вы на нее:
— Чудовище!
Но не останавливайтесь на полпути. Она может Вам ответить на это отрицательным жестом. Яко копытом Вас по зубам. А то и убить может.
— Убивают! На помощь!
Но я бы на Вашем месте не орал. Еще на прошлой неделе конюх Вам наказал подковать обе лошади. А Вы? Вы позволили оскорблять по приезду в кузницу самого старого кузнеца. Кто дал Вам право говорить старому кузнецу, что он лыка не вяжет?! Такие слова можно применить к лаптежнику, а не к кузнецу, я извиняюсь.
Время мчалось вперед и ни разу не остановилось, чтобы отдышаться. В отличие от него, лошадей я притормозил для отдыха. И пошли они пехом. Вскоре добрались до кустов шелковицы. Остановились.
Кусты шелковицы имеют определенный квадрат. И посажены специально для шелкопрядов. Шелкопряд — шелк прядущий. Белая гусеница голубых кровей. Лежит дрянь такая. А я лошадь запрягай и за шелковицей для нее езжай. Саму шелковицу он не ест, только листья. И только свежие. Если ты заехал на речку покупаться, а листья маленько подвяли, не тронет. Сдохнет, а не тронет.
Вечно нам в Россию что-нибудь подкинут. Вот эту дрянь, например, с Китая привезли.
О, детство, тяжелое мое детство. А где-то большой город. Приличные люди, и ходят в шелке. Как шелковые все.
А я, оборвыш, обездоленный с самого рождения, копошащийся на самом дне. Закоулки и канавы — моя обитель. Ветки шелковицы... Тьфу ты, черт! Перегрелся маленько я на солнышке, пора кончать.
— Хары колхозники! — воскликнул мальчик, прижал руку к сердцу и со слезами, вызванными неподдельным горем, обратился к ватаге пацанов и девчонок. — На сегодня производительное задание по заготовке корма китайскому шелкопряду выполнено хорошо и честно.
— Так это ты и есть тот самый мальчик? — спросил председатель колхоза.
— Ну! — тихим, дрожащим голосом отозвался я.
— Высоко подними голову! — покровительственно воскликнул ПК.
А премию не дал.
Сохнет душа, черствеет разум. И вся душевная работа направляется не по тому, не по праведному пути. Как спросила бы собачка Му-му у Герасима: "За что?!»
Некоторым современникам казалось, будто я сгущаю краски. Конюху Шкорупееву, например, и тогда он посылал меня в магазин за бутылкой. Мы видим эксплуатацию налицо. А молчим. И это не случайность. Молчим потому, что, как отмечают историки, только труд делает пацана "благородным", а лень — "испорченным».
Загрузили листья шелковицы в арбу, и везу я их на ферму. Со мной пара девчонок и друг. Остальная бригада идет пешком, чтобы листья шелковицы не помять. Видали! Подвянет — не тронет, подомнешь — не прикоснется, зараза такая, шелкопрядная.
Выгрузили ветки, едем на конюшню. Лошадей перепрягаю на бочку.
Природа деревенская изменчива, как изменчива сама погода. В знойный летний день, когда ничто не в силах нарушить установившейся жары, природа наградит Вас коварным дождем. Эх, жаль, на церкви колокольню разрушили! Так бы завернул, на всякий случай, бочку к колокольне: и бах! бах! бах! В провинции дождь — большая радость. Сбежался бы весь народ, как на пожар:
— В чем дело, товарищи! — загалдели б они.
— Помилуйте, это тут имело место быть звону?
Но колокольни нет, и дождь уже закончился. Набрали воды ведрами в бочку из речки. Знаете, как это интересно — набирать воду в бочку? Загоняешь лошадей по шею в воду, и стоишь себе, пол бочки в воде. Набрал в ведро, тут же вылил, набрал — вылил. А заодно и лошадей напоил.
Едем в поле, там ждут давно уже ребята. Со мной на сидении две девчонки, на самой бочке — друг.
— Приехали! — скажут ребята. — Где Вас черти носили? И т.д. Но старайтесь держаться гордо. А надоест, крикните: — Эй, Вы! Мне полет ваших мыслей совсем не по душе. Слышите?
И они, пацаны и девчонки, смиренно наберут воды в ведра и пойдут выливать сусликов из их нор.
Важный показатель моего экономического положения, ну, то есть власти, это вожжи. В зависимости от работы я меняю орудия труда: то бочка, то арба. А вожжи остаются! Плюньреализм, называется. Признак "чистой" и "высшей" демократии.
Как хорошо в поле. Жаворонок поет, теплый ветер дует, комбайн вдалеке тарахтит. А чтобы сохранить намеченный процент хлебозаготовки, надо истреблять сусликов. Один хвост суслика — пять копеек. Важный показатель вашего экономического положения? Важный. Вот и истребляйте. Для начала нужно найти нору. Рядом еще одну. Нашли?! Отлично. Теперь одну из них накройте. Чем? Чем? Кашкетом.
— А зачем нору закрывать? — ударит вопросом, как пощечиной, презираемый всеми и нигде не встречающий жалости городской человек. Достойный колхозник ему ответит, что является превосходным доказательством того, что на свежем воздухе мозги работают лучше, чем на спертом:
— Старая истина, — скажет он, покачивая головой. — Суслик с одной норы выскочит, то в другую вскочит. И пропало ведро воды, затраченное на него.
Быть может, он при этом употребит пару иностранных слов. Тут уж извольте. Это вы дурак. Странно звучащее не по-русски слово, это и есть самое верное русское слово.
Словом, наливая в лунку воду, будьте бдительны. Только выскочит суслик, хватайте. Хватайте со стороны, где нет зубов, за шею. Раз! И он сразу же оказывается в плотном кольце ваших пальцев. И стазу же пока испуг не прошел, об землю его шмяк! Есть еще один хвостик!
Их потом надо сдавать колхозному бригадиру. Он учет ведет. Раньше и шкурки брали, платили дороже, теперь лень, наверное. Или денег жалко. Так мы тоже хитрые. Бывало, хвостик отрежешь, а суслика — выпустишь. Живи!
Итак, в бочке воды все меньше и меньше. Я и заглядывать в отверстие не стану. Постучу ладонью по бочке, и по звуку могу определить: воды столько-то! Значит, еще одну заправим, израсходуем и домой. Доставлю лошадей в конюшню, выйдет "благородный" конюх Шкорупеев и спросит:
— Сколько сегодня?
А я с гордостью отвечу. Однако иные люди столь утонченные от природы и столь деликатны, что не в силах созерцать подобные ужасы.
Как-то поле уже близко подступило к речке, а значит, и полоска степная близка. Выливаем сусликов и косим на городских, что в речке моются. Сегодня воскресенье, понаехало, отдыхают. Другое дело мы, все работаем.
Может, мыслю я не последовательно, но считаю, что дети, которые не работают, безнадежно и окончательно испорчены.
Вот мы видим живую картину: популярные песни звучат, зеленый бархат земли, мама и дети играются. Мама берет последний номер "Огонька" и ложится почитать. Дети пристально следят за нами на протяжении того периода времени, что дает им понять, почему суслик больше любит бегать бесхвостым.
Интересно? Интересно! Так чего ж тогда бежать и орать:
— Мама, Мама! Живодеры!
Ну мама и отвязалась. Как каждая замужняя женщина в растрепанных волосах.
Лично у меня не было ни малейшего желания завоевывать сторонников среди подобных людей. И я не питал уважения к их мнению, хорошему или плохому, не добивался их одобрения и не для их развлечения писал.