Парадоксы. Часть четвёртая - трилогия Валенки

ВАЛЕНКИ



 Они стояли в углу, всем своим видом давая ему понять, насколько равнодушны ко всему вокруг. Мало того, ему даже казалось, что своей индифферентностью они подчёркивают какую-то наглую и непробиваемую уверенность в чём-то, давно уже им известном. И это раздражало его до глубины души.
 « Чем же мне опровергнуть их суровые молчаливые доводы? - напряжённо думал он.- Ведь, чтобы эффективно противостоять чему-то, надо знать об этом как можно больше ценной информации. Я знаю о них… Стоп! А что я, собственно, о них знаю? Конкретного? Вот, например, цвет… Чёрт, они же действительно какие-то бесцветные!.. »
 Он обхватил седую голову руками и тихо застонал.
 - Не может быть… Не может быть,- механически бормотал он, раскачиваясь из стороны в сторону.
 Этот человек с благородной седой шевелюрой всегда знал ответы на все вопросы и никогда не ошибался. Он был блестящим теоретиком мысли. Причём, даже если в ходе решения какого-либо вопроса или спора он допускал оплошность,- он развивал свою мысль до таких пределов, что его окончательное утверждение становилось для собеседника чем-то вроде аксиомы. По уровню интеллекта он был на голову выше всех своих знакомых и, достойно осознавая это, относился к ним с презрением и даже сочувствием.
 А теперь, под давлением этой новой для него ужасающей и, казалось, непоколебимой силы, он чувствовал себя совершенно подавленным и угнетённым.
 Но он всё-таки верил, что не всё ещё потеряно в этой суровой тихой схватке мыслей и фактов, что можно хоть как-то понять и осмыслить это молчаливое, бездушное естество, чтобы воспротивиться его поползновениям навязать свою волю…
 И пришло озарение.
 - Войлочный… Войлочный цвет! – победно гаркнул он, пристально взглянув на них из-под густых бровей.
 « Вот ведь как,- радостно думал он.- Раз цвет войлочный – стало быть, войлок, материал, к огню неустойчивый… Вот ведь где попались! А ну, как возьму вас сейчас – да в печку, а? Что тогда? »
 И тут он вспомнил, что тётка его, валяльщица, во время Великой Отечественной Войны сгорела заживо в войлочном цеху, подожжённом немецкими солдатами.
 Улыбка сошла с его лица.
 - И всё-то вы знаете,- побледнев и уставившись на них стеклянными глазами, прошептал он.
 А они, словно чувствуя неизбежность своей победы, продолжали гордо стоять в углу.
 … Уже еле двигая замороженными пальцами ног в лёгких туфлях, он, отчаянно теребя галстук, додумывал свои последние мысли перед капитуляцией.
 « Надо же, как вышло… Ещё пару лет назад я и помыслить не мог, что буду заниматься таким унизительным для меня делом. Вот оно, моё унижение, олицетворение движущейся материи,- думал он, затравленно глядя на них.- Да ведь ещё какая движущаяся – вон как из угла смотрит…
 Выходит, Бога нет. И Абсолютного разума тоже. Ничего этого нет. Есть только бездушная материя, управляющая всем этим миром… »
 Он снял с непослушных от холода ног туфли, подошёл к противоположному по диагонали углу комнаты и покорно влез в валенки. Увидев на спинке стула незамеченную им ранее вылинявшую фуфайку, он махнул на всё рукой и набросил её поверх пиджака. Потом, посмотрев в зеркало, висящее на стене, он сел в угол, где весь вечер стояли валенки, уронил лицо в ладони и горько зарыдал…

* * *

 … Около полугода прошло с тех пор, как седой угрюмый человек исправно нёс вахту в той маленькой холодной комнате.
 Как-то раз, холодным утром, туда зашёл водитель. Он увидел спящего за столом седого человека в фуфайке и валенках, сжимающего в кулаке какую-то бумажку. Водитель взял её и, развернув, прочитал:

Бога нет, но будем жить!
Что прошло – не возвратить…
Нашу волю не сломить –
Пили, пьём и будем пить!

 сторож войлочного цеха,
 кандидат философских наук
 Валенюк С.Э.

 На столе стояла на треть пустая бутылка водки, и валялся опрокинутый стакан.





ВАЛЕНКИ-2 (альтернативная версия)





« Эта музыка будет вечной,
если я заменю батарейки »
« Nautilus Pompilius »





 - Гляди-ка, брат! Какой дядька странный: два часа прошло, а он как сидел в летних туфлях, так и сидит! Эй, мужик, ты не забыл чего? Не май ведь месяц.
 - Насчёт забыл – это вряд ли. Ты на него-то самого погляди: в пиджаке сидит, да ещё и при галстуке…
 - Ты смотри, точно ведь! Эй, дядя, ты, никак, на приём пришёл? Слышь, Правый, а может, он дурачок какой? Нормальный-то никогда на вахте сидеть так не вырядится.
 - Ну давай, давай, поговори с ним ещё. Ты хоть на волну его настроился, чтобы нравоучения свои вдалбливать? Вот и стой тихо тогда. Настраивайся. И не хрен порожняк гнать!.. А за дурачка я тебе прямо скажу: неправ ты, братец. Я за волну его уже зацепился. Даже мысли чувствую. Смутно ещё, правда, но кой-какие уже в очертаниях. Да и вибрацию уже ловлю… Нет, брат. От него мощью за версту разит. Только шаткая она больно, мощь-то. Словно не знает он, куда теперь дальше-то кумекать… Перелом у него. Душевный.
 - Как же так: мощща – да вдруг шаткая?
 - Просто не знает он, что с ней дальше делать. Потерять боится. Глупо, конечно. Ведь всё, что он помыслил и до чего дошёл в своих мыслях – всё это вернётся в Изначальную Данность. Ведь именно оттуда, из этой Абсолютной Бесконечности, и черпаются крупицы, которые они называют знаниями и открытиями…
 Мало того, он сам, как и все до него, и многие другие после, обретёт Изначальную Данность полностью, причём уже ой, как скоро…
 - Это как же он её обретёт? И откуда ты знаешь, что уже скоро, а?
 - Молод ты и глуп, Левый. Вот уж действительно сводный брат.
 - Опять ты за старое, да? Я только забуду – ты снова напоминаешь. Я, между прочим, про своего родного Правого без слёз вспоминать не могу! Всё время перед глазами картина: как его, трёхгодовалого, забирает от меня какой-то нахальный маленький цыганёнок и с диким визглявым смехом кидает в костёр… Зачем меня только Барон спас? Ромке этому мелкому по шее надавал, а меня на следующий день в ближайшей деревне выкинул. И зачем? Чтобы я по ночам постоянно вспоминал последние крики родного брата? И чтобы теперь каждый день слушал твои упрёки и издевательства?..
 - Ну-ну, поплачь теперь. Только как это у тебя выйдет, когда глаз нету? Картина у него, видишь ли, перед глазами… Тьфу!
 - Да пошёл ты…
 - Ладно, брат, извиняй. Вспылил я. Согласен, чересчур. Вот зону с моё потопчешь – поймёшь, откуда злоба идёт…
 - Ладно, брат, проехали. Ну так чего там насчёт этого, седого?
 - Да ничего особенного. Энергия у него слабая уже. А как сюда зашёл – так ещё слабее стала. Поломала его эта жизнь, особливо за последний год. Порох-то есть, да ещё какой! А вот астральное тело сдаёт уже.
 - И как он с таким астральным эту Изначальную Данность обретёт?
 - Эх, Левый, Левый!.. Все астральные тела, отделившись от плоти, присоединяются к Изначальной Данности. Они становятся её составляющими не потому, что так захотели, а потому, что всегда были её частью, хоть на некоторое мгновение, которое люди называют жизнью, они и были от неё оторваны.
 - Это что же выходит?.. Изначальная Данность – она что, из астральных тел вся состоит? Или, как это по-ихнему там… Из душ?
 - Как бы тебе потолковей объяснить-то… Не совсем. Вот прикинь: когда людей ещё не было, мир существовал?
 - Конечно, существовал.
 - Ну вот. А Изначальная Данность – на то она и Изначальная, чтобы по её законам существовала Вселенная. Кстати, понятие « Вселенский Разум » - наиболее приближённое к определению сущности Изначальной Данности, которое люди смогли придумать за время своего существования. Просто у них не хватает так называемого « разума », чтобы чётко это осознать. Вот они и придумывают альтернативные термины типа « Бог », « Абсолютная Истина », « Абсолютный Разум », « Судьба »… А на самом деле топчутся на одном месте. Потому что человек, сколько бы он ни убеждал себя и окружающих в том, что опирается на богатый опыт мыслителей и учёных прошлых поколений, в своих мыслях всегда одинок. Анализирует весь этот опыт он тоже в одиночестве. И, соответственно, все его умозаключения индивидуальны. Потому что на каждую единицу человеческого сознания отпущено одинаковое количество Изначальной Данности, а соединиться два сознания не могут. По крайней мере, у двух живых людей – точно. В этом и заключается один из законов Изначальной Данности. Для людей.
 - Вон оно как… А если сознание всё-таки пытается соединиться с другим? Ну не может же быть, чтоб не было ни одной лазейки?
 - Бывает, брат ты мой Левый. И такое бывает. Попытки сознания проникнуть в лоно Изначальной Данности ( то бишь, соединиться с другим сознанием, а может, и не одним ) случаются при приёме человеком критической дозы различных химических, что вызывает необратимые и печальные для него последствия.
 - Смерть, что ли?
 - Именно. Изначальная Данность постоянно поддерживает свой баланс во избежание Великой Катастрофы. Именно поэтому лучшие умы человечества умирают рано своей или насильственной смертью, не оставив после себя ничего принципиально нового…
 - А как же эволюция? Развитие всяких там информационных технологий?
 - Да и тут всё просто. Человеческая цивилизация – не первая, как уже догадываются некоторые её представители. А вот пройдёт ещё несколько поколений так называемой « компьютерной эры », или появится сверхновый вид материи… Значит, и не последняя.
 - Так значит, будет всё-таки Великая Катастрофа? Раз появится… как там её… материя эта и эра компьютерная?
 - Я не понял, Левый, ты вообще слушаешь, нет? Талдычишь тебе, талдычишь!.. Никакая это не катастрофа будет, а всего-навсего Последний и Решающий Этап для человечества! Объяснял же тебе: Великая Катастрофа может наступить только тогда, когда хотя бы две высокоорганизованные материи ( или два человеческих сознания, чтоб тебе легче понять было ) соединятся. Потому что, когда они соединятся, появится альтернативный вид Изначальной Данности, ни в чём ей не уступающий. И тогда начнётся противодействие, которое положит конец Всему. Потому что два Начала не могут существовать друг в друге – это огромный резонанс. Парадокс, в общем… Эх, Левый, Левый. Одно слово – валенок!
 - Ты чего это? Сам, что ли, не валенок, а?
 - А ты до сих пор не допёр, да? Вот сам подумай: откуда простой валенок про Изначальную Данность всё знает? Или почему он умеет ловить вибрацию человеческой мысли? Я, помнится, учил тебя на неё настраиваться, да вижу – без толку всё это…
 - Так что же ты тогда?..
 - Я – часть движущейся материи. Как и ты, между прочим. Только во мне находится большее количество информации, намного большее. Не спрашивай, почему. Так надо. Просто, это ещё один закон Изначальной Данности, только на этот раз – для неодушевлённой материи.
 - И зачем нужны такие, как ты?
 - А вот для таких, как он, и нужны. Для подготовки сознания к слиянию с Изначальной Данностью. Он, видишь ли, думает, что знает за жизнь всё. С одним только не хочет смириться: дескать, как же это так – его, видного философа, кандидата философских наук, опустили до такой жалкой работы, да ещё хотят, чтобы он в валенки да в фуфайку вырядился?! Вот и думает, что ему в валенки сейчас влезть – всё равно что с привычной, интеллигентской жизнью навсегда распрощаться. Типа как мосты сжечь.
 Конец близкий чувствует – вот и упирается.
 - Ну и что же ты с ним сделать хочешь?
 - Да то же самое, что и с тобой. За жизнь ему всё объясню, за Изначальную Данность. В общих чертах. Только потихоньку, с раскачкой, а то махом сопьётся, толком ничего не поняв… Но это будет возможно только при полном контакте с его отчаявшимся, запутавшимся сознанием. Короче, когда он нас оденет.
 Тьфу ты!.. Не на шутку же я разошёлся. Пока тебе всё втолковывал, половину своих вибраций на него перевёл… Ну да ладно, раньше созреет – раньше и решится.
 - Ну ты даёшь!.. Кстати, а чего он сейчас думает? Улыбается как-то недобро…
 - Ну-ка, ну-ка… Хе-хе! Сейчас он нас с тобой, братец, сжечь хочет. Он, видишь ли, вспомнил, что войлок – материал, к огню неустойчивый. Вот ведь наивная душа!
 - Э, э! Ты чего пугаешь-то?! Я так не согласен!
 - Не боись, братан. Прорвёмся. Сейчас я ему кой-чего напомню…


 - … Эй, Правый! Ты чего притих?
 - Ф-фу-у… Вот вымотал он меня! Пришлось за этот короткий промежуток времени всю концентрацию собрать, а не то он в натуре чудачить начал бы…
 - А чего ты ему напоминал-то?
 - Да на севере дело было. В армии, в каком-то военном городке. Там, вроде, нас с тобой и побратали. Помнишь?
 - А, это тогда ещё. Ну, и чего там?
 - А помнишь, был там один старый валенок? Такой же сирота, кстати, как и ты.
 - Ну, помню. И чего?
 - Так вот, он мне рассказал, что в войну фашисты сожгли один войлочный цех. Сам-то он, валенок, то есть, этот, уцелел, а вот брат его там остался.
 - Ну?
 - Что – « ну »? Там ведь и люди ещё погорели, в цеху-то. И одна из тех, кого сожгли, оказалась тёткой этого, седого. Вот так-то. И до чего же эти люди, всё-таки, суеверный народ!..
 - Понятно теперь… Ну и что, долго нам ещё его ждать? А вдруг он ещё какую каверзу против нас придумает?
 - Ждать будем, пока не созреет. Да не дрейфь, скоро уже. А против нас он больше ничего не придумает. Он уже всё понял…

* * *

 - Слышь, Правый, а что с ним будет, когда он про Изначальную Данность узнает?
 - Трудно сказать… Думаю, что сначала, когда на него обрушится Понимание, он не выдержит этого и начнёт пить, чтобы хоть как-то облегчить давление груза Великого Знания. Но рассудок будет из последних сил противиться этому. Учитывая то, что он, как-никак, человек творческий, можно предположить, что это внутреннее противостояние выльется на бумагу в виде небольшого, но гениального стихотворения, в котором Великое Знание смешается с бредом вконец запутавшегося разума. И уже перед самым концом он напишет что-то вроде « откровения », пронизанного чистой, как слеза, частью Великого Знания…
 - А что это будет за…
 - Тихо, Левый. Великий момент! Видишь – к нам идёт!
 Ну здравствуй, отчаявшаяся душа! Давай, Левый, принимай…
 Есть контакт!





ВАЛЕНКИ-3: надежда умирает последней






 - …Ну что же. Сегодняшний семинар, я полагаю, можно считать законченным. А теперь я хотел бы прочитать вам, господа студенты, удивительную рукопись, обнаруженную при весьма трагичных обстоятельствах,- сказал профессор и вынул из своей папки лист формата А4.- Вы ведь помните тот чудовищный пожар войлочного цеха?
 - Это где сторож ещё сгорел?- спросил кто-то из глубины аудитории.- По радио потом официальную версию передавали. Вроде как сторож этот зашёл ночью в цех и уснул на полу. А возгорание произошло в результате короткого замыкания, искра от которого попала на разлитый сторожем спирт.
 - Верно, Николай. Хорошо, хоть это запомнили,- произнёс профессор.- Однако, мало кто знает, что этот сторож непосредственно перед смертью написал своё последнее произведение. Очень жаль, но и оно пострадало при пожаре – осталась лишь вторая часть, так сказать, концовка. Видимо, так распорядился случай, и мы теперь никогда не сможем узнать, что было в начале этой рукописи. Но даже то, что от неё осталось, представляет, на мой взгляд, большую моральную ценность. Именно это я и хочу вам сейчас прочитать. Это, конечно, не оригинал, а только распечатка; да это, в конце концов, и не так уж важно…
 И, выдержав паузу, профессор начал:

 - « … вот так и человек – любит, страдает, но, несмотря ни на что, продолжает верить и надеяться. Надеяться на взаимное чувство со стороны любимого человека, на разваливающееся государство, по обломкам которого он всё-таки надеется пройти и создать на них новый, счастливый вид существования…
 Но этот круг не бесконечен, он замыкается. И в конечном итоге человек возвращается к изначально данным параметрам: он надеется на любовь, на страдание, без которого вообще невозможна жизнь… Но самое главное – он надеется на само существование Надежды!
 Человечество живёт только Надеждой и ничем более. Оно уже догадывается, что именно эта вера и обуславливает ритм жизни. Оно программирует само себя, поколение за поколением, только лишь на существование этой абстрактной Надежды, которая на самом деле – просто набор символов с данным ему невнятным объяснением…
 Но и в программах случаются сбои. Жизнь, которую отождествляют с существованием плоти, не вечна, как доказывает печальный пример человеческого ( да и не только человеческого! ) организма. И именно поэтому самый главный Программист из жалости в одной из строк программного кода человеческого бытия написал: «Надежда_(присвоить)_ожидание чуда». И сразу же добавил: «Надежда_(присвоить)_умирает последней».
 Но была и третья строка, самая главная, которую Программист зашифровал неизвестным (опять же, из жалости) кодом.
 И только теперь, когда я чувствую приближение Неизбежного, я вижу её.
 Надежда умирает последней. Но она всё-таки умирает…
27 августа,
за час до пожара.
С. Валенюк »

 Раздался звонок. Студенты поспешно собрались и вышли из аудитории. В кабинете осталась единственная студентка, заинтересовавшаяся прочитанным отрывком. Стесняясь подойти к профессору, сидящему за своим столом возле окна, она спросила с места:
 - Аркадий Михайлович, а что это был за человек? Вы не знаете?
 - Сигизмунд Эдуардович Валенюк, кандидат философских наук,- всё так же глядя в одну точку за окном и не поворачивая головы, произнёс профессор. Потом шумно вздохнул и добавил:
 - Я был его научным руководителем. Давно ещё, когда он работал над диссертацией…
 Девушка задумчиво покивала и тихо вышла из кабинета.
 В теперь уже опустевшей аудитории, глядя всё в ту же точку за окном, одиноко сидел за своим столом профессор. В глазах у него стояли слёзы.