Внутренние войска

С первых же строк этой небольшой статьи хотелось бы сразу внести ясность по поводу её названия. Разговор пойдёт не о милиции, но о внутренних войсках духовных, если хотите, ещё более внутренних, чем мы даже можем себе представить.
Забота о духовной жизни человека всегда волновала людей религиозных, образованных либо просто умудрённых жизнью. Пацан – герой фильма А. Тарковского «Андрей Руб-лёв» по поводу нехватки серебра для отливки колокола говорит приблизительно следую-щее: мол, мне великий князь на такое богоугодное дело сколько хочешь знать ценного ме-талла отвалит. Иногда думаешь, будучи достаточно взрослым человеком, что мне бы, нам бы, всем русским людям, вот такую уверенность в своём предназначении, в своей внут-ренней необходимости делу. «Свято место пусто не бывает» - хотя бывает, я уверен в этом. Всё дело в том, как ты сам его ощущаешь, это самое место, точнее, его «святость», его необходимую неизбежность. Конечно, воспринимая себя только винтиком в огромной и сложноподчинённой машине по имени «Государство», место твоё тебе заранее задано – быть вместе со всеми и как все: всемтство – у Достоевского. Но если в жизни ты не впи-сываешься каким-то образом в это «всемство», или чувствуешь в себе силы непреходя-щие, при помощи коих возможно не быть «винтиком», то нужно заниматься именно своим избранным делом, оставаясь самим собой.
Не секрет, что внутренний распорядок нашей жизни таков, что динамика её – здесь, в ми-ре проживания – зачастую связана как раз со «сложноподчинённостью» нашей по отно-шению к этой самой «машине» под названием «государственный аппарат», а так же по отношению к другим, подобным нам, человеческим особям. Люди связаны между собой обще-житием, так, а не иначе, устроен мир. И плохого в этом ничего нет. Но жизнь напря-гает нас: социальной моралью, экономикой, а также скоротечностью и безысходностью перед лицом смерти. День вроде бы тянется долго-долго, а год проходит быстро, «не ус-пеешь и глазом моргнуть». И вот она, старость. Поэтому мы и спешим жить, а теперь, в 2002 году, в силу разных причин (теракт в США или захват культурного центра в Москве, например), спешим ещё более.
И ещё: любая остановка, будь то поход в церковь или в музей, или чтение хорошей книги – кажется нам чуть ли не погибельной. Людьми движет «скоряк», живём, стало быть, «на скоряк». Поэтому, если есть возможность выпить, многие из нас напиваются с мыслью: а вдруг завтра уже не будет? И, если есть возможность урвать куш, то это делают лишь для того, чтобы вновь хорошо выпить и вкусно заесть, не останавливаясь при этом ни на ми-нуту. Считая себя «продвинутыми» и овладевшими собственной жизнью, а точнее – вре-менем, отпущенным нам на проживание. Но это не так, на самом деле время овладевает нами. Независимость от времени – удел немногих (не зависеть – это значит останавливать время). Этим свойством обладают подлинные поэты, музыканты, художники и люди мас-теровые – белошвейки, часовых дел мастера, плотники – короче говоря, все те, для кото-рых «жизнь прожить – не поле перейти». А если переходить это поле жизни, то основа-тельно, достойно и грациозно, если хотите. Грациозно – в шиллеровском и вайсмановском смысле, когда «грациозность – не дар, а заслуга» (Шиллер) и «мера культурной возделан-ности тела, вторичной, человеческой его сотворённости. Грациозность – красота дви-жений, и одна из важнейших предпосылок её – минимальная затрата сил. А жест произ-растающий - короче и экономичнее рассудочного, механического, он никогда не обременя-ет руку, напротив, одаривает её той струящейся лёгкостью, что стимулирует догадку о движении, как бы отделившемся от своего предмета. Грациозно артикулированное тело ещё более органично, чем натуральное, что все зароненные в него природой выразитель-ные потенции усилиями духа изобильно выведены вовне, в классику, в диалектическую ре-альность» (С. Вайсман).
Прошу не путать грациозность с изяществом. Изяществу – манерам – можно научиться путём внешних усилий, путём повторений. Грациозность же должна вырасти в человеке и вырасти только из него самого. Нельзя, например, подметать двор изящно, потому что изяществу требуется всегда некая подставка – сцена, но грациозно это делать возможно. И для этого многого и не требуется: просто сознание, что это кому-нибудь нужно, что ты делаешь настоящее дело. Суть здесь – в «настоящности», если можно так сказать.
Так вот, подлинные «внутренние войска» нашего двор, деревни или всей нашей страны состоят из подлинных людей. Если мужик, то мужик, если женщина, то это – женщина в полном смысле этого слова. А не в том понимании, как теперь принято: «я – сама» или «я – сам». На поверку получается, извините, « я – само».
Говоря о внутренних наших войсках, я хочу остановиться на личности В. В. Высоцкого, личности метафизической, воссоединяющей времена (до 60-х годов и после), воссоеди-няющей внутреннее с внешним, временное с вечным. Как бы о Высоцком не судачили: «пил – да пел, пел – да пил». Рубаха-парень, одним словом! А как иначе, когда «низы не могут, а верхи – не хотят»? Когда – с одной стороны – «лирики», с другой – «физики». Когда «два пишем – пять в уме, а восемь зачёркиваем». Высоцкий нутром прочувствовал прерывание времён, некую мёртвую зону отчуждения нашего народа от нашего же наро-да. В 60-80-е годы мало кто ощущал всей кожей и нервами начало теперешнего «пира во время чумы». Напряжённым, порой натужным своим хриплым голосом он сшивал и свя-зывал временные потоки, связывал собственными венами, непоправимо ощущая отток са-кральной – священной для Руси - энергии памяти. Памяти о погибших, убиенных, о геро-ях земли русской.
Грустно и больно в начале 21 века сознавать, что беспамятство захватывает всё большую часть народа, особенно – молодую часть, всё интенсивнее и пагубней. И процесс этот я связываю с американизацией России. После 991 года прошлого тысячелетия мы стали те-рять техническую, технологическую, информационную и продовольственную независи-мость, творческую независимость в том числе.
В начале 90-х годов в Москве практиковались ночные экскурсии по городу с обязатель-ным посещением Ваганьковского кладбища. Ознакомив с достопримечательностями, нас под утро доставили в означенное место. Уже светало. Экскурсовод – подрабатывающий студент – остывшим к тому времени голосом рассказывал нам о захороненных на этом кладбище знаменитостях: Есенине, его сумасшедшей подруге, об артистах и других усопших. Незаметно как-то мы со спутницей ушли вперёд и очутились вдруг у могилы Высоцкого. Представьте себе: ранний-ранний рассвет, море цветов, и в этом море – па-мятник Владимиру, как корабль, и совсем рядом – початая бутылка водки и простой гра-нёный стакан. Поступок – по тем временам, да и по теперешним тоже! Сразу вспомни-лось: «К ним кто-то приносит букеты цветов, и вечный огонь зажигает…» Вечный огонь памяти людской, неистребимый и незабвенный.
Высоцкий так проникновенно пел, даже кричал о надвигающемся забвении недалёкого прошлого нашей страны и людей - героев войны, что его слышали и слушали: и заклю-чённые в колониях, и рафинированные интеллигенты, и дворовая шпана, и стиляги, и сту-денты ВУЗов. И на каком предел нужно было жить с этим криком в душе, чтобы вообще – жить? Только так, по настоящему, по-высоцки – высоко и пронзительно. И жаль, что и в шестидесятые, и теперь – в 2002 году многие продолжают жить по принципу «ничего не знаю, моя хата – с краю».
Но после Высоцкого разбивал пальцы в кровь о струны Саша Башлачёв, земляк наш уральский, рвал голосовые связки, обращаясь к России, Игорь Тальков. Гипнотизировал слушателей шаман Виктор Цой. И были ещё многие-многие другие, которых нет уже с нами теперь, земля им пусть будет пухом, дорогим нашим людям, память о которых за-ставит нас – живых – бороться с рутиной, ложью, формализмом. Как Юрий Шевчук, на-пример, как лидер «ЛЮБЭ» Николай Расторгуев, как ещё один наш земляк – Олег Митя-ев. Вот такие люди – это действительные внутренние силы страны, её внутренние войска. Чего, к сожалению, нельзя сказать о столичных стихотворцах. «Новая волна» литераторов представляет собой хорошо вышколенных «гардемаринов», освоивших единственное на-правление движения: на запад и обратно. На страницах толстых журналов – одни и те же имена поэтов-«пловцов»: Кибиров, Гандлевский, Лосев и др. «Пловец, куда нам плыть?» - вопрошает екатеринбуржец Ю. Казарин.
Но внутренние войска в уральской поэзии есть. Алексей Решетов (светлая ему память), Михаил Найдич и Николай Мережников. И были они всегда, такие, как Альфред Голод, Юрий Лобанцев, Роман Тягунов, Борис Рыжий. Были и есть на уральской земле поэты, которые останавливают время. Когда центростремительные силы превращаются в центро-бежные, статическое напряжение от этого возрастает. Тогда и писать в самый раз, «оста-новить мгновение», которое прекрасно. Но сколько требуется на это сил и ещё чего-то… Сколько требовалось Высоцкому, чтобы примерить на себя шкуру солдата, альпиниста или самой земли и трансформировать свою сущность: «на братских могилах не ставят крестов…», «…кто сказал, что земля умерла…», «если парень в горах не ах…». И Осип Мандельштамм восходил на свою Голгофу как воин, как неизвестный солдат. Борис Пас-тернак отстаивал свою волю в образе Гамлета. Марина Цветаева продиралась в инобытие к своему другу Райнер Мария Рильке, в «Новогоднем». Вот они – бойцы невидимого. Па-вел Флоренский и Александр Мень, Дмитрий Лихачёв и Андрей Сахаров. Без этого внут-реннего братства, без этого внутреннего касания друг друга в сфере духа мы никогда не смогли бы стать людьми в полной мере. Без их невидимой поддержки, оберегающей наши души, словно Евангелие, от скверны и пустословия.
Вспомним Василия Шукшина и Андрея Тарковского. Вспомним его персонаж – пацана – ставившего колокол, его «настоящность». И Андрея Рублёва, позвавшего отрока с собой в конце фильма. Уже заговорившего после обета молчания Рублёва: «Так пойдём с тобой по Руси, я – иконы писать, а ты – колокола отливать». В каком же глубоком молчании и не-ведении нужно быть и пребывать, чтобы соединить несоединимое? Когда все вокруг зна-ют, что сделать ничего нельзя, но находится невежда, который соединяет: отливает коло-кол, пишет «Троицу»…
Март 2002.
И. Воротников