Они были ослепительно красивой парой

Они были ослепительно красивой парой, и это признавали все.
Она училась играть на скрипке, Он был простым художником. Она писала Ему стихи и подкладывала их в утреннюю почту. Он внимательно читал их, но с получением следующего каждый раз забывал, куда клал предыдущее.
Она называла Его по имени, Он звал ее «своей сладкой».
Она не спала ночами, беспокоясь за Его жизнь и здоровье, а Он позволял Ей целовать свои руки.
Он всегда хвалил Ее актерское мастерство и считал, что Она блестяще играет. Больше всего в Ее исполнении Ему нравились слезы и истерики. Она же в свою очередь всей душой пыталась научиться хоть чуть-чуть быть актрисой…
Он говорил Ей, что любит Ахматову, и Она считала ее своей соперницей.
Они много курили, но Он знал, что ради Него Она могла бы бросить эту привычку, и именно поэтому Он не просил Ее об этом. Он вообще не любил делать Ей больно, но почему-то никогда не упускал такой возможности.
В минуты близости Она тянулась к Его губам, а Он всего лишь снисходительно улыбался и проводил ребром ладони по ее щеке, что давало Ей право думать, что Он – лучший мужчина в Ее жизни.
Она никогда не спрашивала Его о Его бывших девушках от страха узнать их количество. Он всегда ревновал Ее к Ее бывшим и будущим любовникам, хотя на настоящих Ему было наплевать.
Она стеснялась играть для него скрипичные экзерсисы, в которые вкладывала всю душу, а Он наотрез отказывался написать Ее портрет.
- Как только я тебя нарисую, тут же забуду твое лицо, - шутил Он. Она изо всех сил убеждала себя, что тоже когда-нибудь Его забудет…
Ее подруги, если таковые и были, давно считали Ее безнадежно больной и уже ничего не советовали. Его друзья хвалили Его за «удачно подобранную пассию», а Она при встрече с ними всегда прятала глаза.
Она пила много вина, и в минуты опьянения Ей казалось, что все в этой жизни обратимо и вовсе не все потеряно. По утрам у Нее болела голова, и Она думала, что давно пора уйти и разорвать порочный круг их отношений. Выпив таблетку, Она снова считала их союз ослепительно красивым и совершенным.
Она просыпалась среди ночи, звонила Ему по телефону и шептала самые неприличные стихи обожаемого Ею Бродского. Он сплевывал, кричал Ей: «Дура!» и бросал трубку. Она заливалась истерическим смехом и ложилась спать.
Она с радостью гуляла бы с Его собакой, но у Него, к сожалению, была аллергия на животных.
Он жил в старом заброшенном подвале, в тесной, никогда не проветриваемой комнате. Ей казалось, что любая обстановка, в которой находится Он, в один миг становится дворцом. Она часами сидела в Него во дворе, лишь бы дождаться того часа, когда Он выйдет в магазин за сигаретами, и Она сможет поприветствовать Его кивком своей белокурой головы.
Он часто приглашала Его к себе домой, в тихий двухэтажный особняк за городом, оставшийся Ей в качестве подарка после расставания с немолодым влиятельным адвокатом. Он всегда отказывался от подобных предложений под убедительными предлогами.
Она не любила сладкое, но часто ела белый шоколад, который обожал Он. Он хвалил запах Ее духов, подаренных Им самим в начале их отношений, которыми Она и вовсе никогда не пользовалась.
Она мечтала выучить испанский, но даже не удосужилась купить словарь. Он говорил, что лучше всего рисует восход солнца, хотя всегда спал до обеда.


Однажды Он все-таки приехал к ней домой. Ее счастью не было предела, и он прекрасно об этом знал.
С самого начала все шло как-то необычно: Он отказался от предложенного Ею молочного ликера, хотя этой напиток был Его любимым и считался символом их отношений. Она накормила Его самым вкусным блюдом, которое он когда-либо пробовал: лазанья по-сицилийски. Она не умела и не любила готовить, а Он знал об этом и представлял себе, каких усилий Ей стоило это кулинарное чудо. Поэтому Он решил, что с Его стороны будет тактичнее, если Он не скажет Ей, что Она слегка пересолила.
Он пил земляничный морс, а Она считала, что лучше натуральных ягод быть ничего не может.
Они рассуждали о планах на будущее, и при этом их мысли были прямо противоположны их словам.
Потом Он погладил Ее сиамскую кошку с пронзительно-зелеными глазами, а Она сказала:
- Пожалуй, это единственное существо, которому я по-настоящему нужна.
Он резко поднял голову, посмотрел Ей в глаза и ничего не ответил. Кошка фыркнула и убежала. «Если бы только твоя хозяйка была такой независимой» - с сожалением подумали они оба, но вслух не произнесли ни слова.
А потом они ушли в спальню и занавесили окна. Сквозь разноцветные шторы пробивались лучи закатного солнца. Их любимое время суток. В открытую форточку врывался теплый летний ветерок. Их любимое время года. На пыльный пол падала одежда. Их любимое занятие.
То, что эти два человека делали друг с другом в такие минуты, никому не удавалось описать, и тем не менее Она каждый раз фиксировала в своем блокноте, который служил Ей одновременно и дневником, и черновиком стихов, и адресной книгой: «Это было волшебно».
В тот день, после того, что Она называла «волшебством», они уснули на разных краях роскошной двухспальной кровати.
Они спали долго. Она проснулась оттого, что Он целовал Ее ладони. Она улыбнулась и взлохматила Ему челку, цвет которой Она определяла как «насыщенно шоколадный». Он тянул Ее к себе и звал по имени, и Она не могла припомнить, когда бы звуки собственного имени приносили Ей большее удовольствие. А потом Она впервые в жизни увидела в его глазах слезы. Нет, Ей не показалось – Он действительно плакал. Он плакал и просил у нее прощения за те дни и ночи, которые Она провела без сна, думая о Нем. Он извинялся за то, что терял Ее стихи и просил Ее написать Ему их в отдельной тетради, чтобы иметь возможность выучить их наизусть. Он клялся Ей в любви и говорил, что теперь напишет тысячи Ее портретов, потому что Ее лицо воистину незабываемо, и Она – лучшая девушка, которую Он когда-либо встречал. Она слушала Его и чувствовала, что по Ее щекам тоже текут слезы. Это были великие слезы радости, и Она считала себя самой счастливой на свете. Кажется, на спине прорезались крылья, на которых они оба смогут улететь так далеко, что…

Резкий порыв ветра хлопнул оконной рамой. Она испуганно открыла глаза и увидела, что тот, кто спал на другом краю кровати, продолжает глубоко дышать и вряд ли когда-то станет Ей хоть чуточку ближе…

Snaypersha,
 26.03.2006