Дым

Все имеет свое начало и свой конец. Ведь живем же мы, стараясь не помнить о смерти. Memento mori – выражение, которое совершенно не годится для современной жизни.
Так думала она, идя по пустынной улице. Прохладный октябрьский ветер чуть развевал ее волосы, имевшие от природы приятный и необычный оттенок орехового дерева.
Все, конечно, могло бы быть иначе, но кто сказал, что все должно было быть по-другому.
Наивно полагаться на правдивость бульварных романов, в которых какие-нибудь баловни судьбы, наплевав на положение в обществе, богатых женушек, на привычный ход жизни, сами по себе изменившись до неузнаваемости, сбегают на край света, в какую-нибудь глушь – следуя за каким-нибудь «великим чувством». Еще меньше верится в трагические концовки с единичными и групповыми самоубийствами. В жизни все гораздо проще, и, как оказывается, одновременно – гораздо сложнее. Никто на ее памяти не сошел с ума, не изменил жизнь, не прыгнул с крыши высотки. И она тоже не собирается. Нет в жизни никакой однозначности, и от этого все усложняется…
- Ну не переживай, я позвоню, тебе помогут, примут как нужно. Не бойся.
Она вспоминала их последний разговор. Его голос был как всегда мягким. Словно матрац с поролоновой набивкой.
- Все будет хорошо, положись на меня. Ведь ты веришь мне?
В этот момент она возненавидела его спокойствие, его податливость и такт – все, чем он привлекал ее раньше. Его мягкий, спокойный голос показался приторным, словно патока – до тошноты.
Тогда она смотрела на него молча, плотно сжав губы и черты ее лица – тонкие, казалось, чуть острые – заострялись еще сильнее, и нельзя бы было точно сказать, что же происходит внутри нее, если бы не подкатившийся к горлу вязкий комок, и еще – ощущение теплой влаги, незаметно смочившей ее глаза – признак удерживаемых слез.
Вспоминая это, она сама незаметно для себя ускорила шаг и сжала кулаки так, что ногти впились в кожу ладоней.
Внезапно она почувствовала, что силы ее иссякли, она почувствовала себя так, как должно быть, чувствует себя выжатый лимон – маленькой, скомканной, потерявшей всякий внутренний смысл. Она остановилась, опершись об холодную стену девятиэтажного панельного дома посмотрела вверх.
Тяжелые, низкие осенние облака, чуть ли не цепляясь за верхушки деревьев, плелись куда-то на юг. В прорехах меж ними виднелось небо – голубое, но не того теплого оттенка, что привычен для начала сентября, а леденяще голубое, застывшее, кажется, звенящее под порывами ветра.
Поодаль от места, где остановилась она, сворачивал вправо, под небольшим углом к основной улице, узкий переулок, имевший, похоже, грустный и безжизненный вид и в самые веселые, яркие весенние дни. Переулок оказался безветренным – самое место, чтобы спокойно покурить. Вообще-то она считала, что курить на улице – неприлично, особенно для девушки. Еще она не считала допустимыми употребление спиртного в рабочее время и увлечение женатыми мужчинами. Впрочем, она также умела найти причины, по которым можно было не соблюдать собственные принципы.
Она вдохнула дым и почувствовала, как сжалось что-то в легких. Вдох за вдохом, это ощущение становилось все менее отчетливым, пока не исчезло совсем.
…так и встречи с ним казались какими-то опасными, неправильными только в самом начале. Лишь в самом начале что-то в ней переворачивалось, протестуя, предупреждая. Лишь в самом начале она чувствовала себя виноватой перед собой, перед кем-то другим. Очень скоро все это прошло…
Окурок обжег указательный палец ее левой кисти, и она бросила его догорать подле себя.
Ветер немного усилился и закружились, закувыркались на его легких руках желтые листья, зашуршали несмело по асфальту, зашумели тревожно те из них, что еще висели на ветвях. Все это наблюдала она, стоя в безветренном переулке. Совершенно случайно, пара высохших, свернувшихся березовых листьев желтовато-бежевого цвета закатилась в переулок, подталкиваемая ослабевавшим ветром. Словно стесняясь, листья едва шурша, подкатились к ее ногам. Она подняла один из них – безжизненный, хрупкий, слегка похрустывавший в руках высохшими прожилками.
Уже два года как запретили сжигать опавшие листья. Уже вторая осень лишилась своего неповторимого горького аромата. Кто-то замечал это, кто-то – нет. Она подумала об этом только сейчас. Достав из сумочки зажигалку, она поднесла лист, держа его за сухой черешок, к беспокойно дрожащему в движении воздуха огоньку зажигалки. Пламя едва занялось, почти сразу погасло, а лист продолжил медленно тлеть. Она поднесла его к лицу…
… и грустный, знакомый донельзя, горький, густой запах вдруг окутал ее. Она закрыла глаза.
Она вспоминала то недавнее время, когда осень пахла сгоревшими листьями, когда над сиротливыми деревьями вертелся рваными клочьями горький дым. Когда жизнь только начиналась, когда еще мелкие шалости были крупно наказуемы, и все было впереди, и не уснуть было от легкой тревоги ожидания завтрашнего дня.
Вспомнилась щемящая красота той рощи, что видна из окна ее спальни. Той самой, что каждый октябрь бывает расцвечена всеми оттенками красного, желтого, зеленого – полосами, словно упали на землю, окрасив деревья, осколки радуги. Вспомнилась грунтовая дорога, загадочно извивавшаяся по холму, исчезавшая среди деревьев, и как хотелось иногда идти по ней, бросив все, чтобы найти взамен что-то новое.
Еще подумалось ей, что за последнее время все эти чувства угасали, притуплялись, медленно теряли свою значимость, глубину.
И уже нельзя было сдержать воспоминаний, которые ударили в нее, закружили в своих объятиях.
И уже нельзя было удержать тех двух слез, что, скатившись по щекам к уголкам рта, заставили ощутить свой солоноватый вкус на краешке языка.

Спустя полчаса, абсолютно спокойная, с будничным, ничего не выражавшим лицом, она открыла белые пластиковые двери с красной надписью, выполненной почему-то стыдливо мелкими буквами.
Войдя в помещение, она присела на край топчана, обитого поскрипывающей под тяжестью тела искусственной кожей.
Она знала, что все уже оговорено, что ее вызовут на прием через пятнадцать минут. Она знала, что после – уже ничто не будет так, как было, что вернуть прошлое решительно невозможно, и что все обязательно кардинально переменится
Конечно, все будет иначе, гораздо иначе.
Еще она подумала, что неплохо бы встретится с ним через недельку – другую.
Он наверняка позвонит. А если нет…
…если нет – она хорошо помнит где и когда с ним можно встретиться.