Филантропы

Вопросы журналиста были вполне ожидаемы, и Левин чувствовал себя в связи с этим достойным собеседником и полноценным представителем собственной профессии.
 - Эти манипуляции мы проводим исключительно по строгим медицинским показаниям, - последние три слова он отделил друг от друга увесистыми паузами и сопроводил тремя ударами по крышке стола, словно бы материально воплощая твердость своей позиции по этому вопросу и всю строгость медицинских показаний. В разговоре наступила небольшая пауза.
Левин оторвал взгляд от корреспондента и перенес на окно своего кабинета, за которым на холодном осеннем небе тщетно пытались собраться тучи. Продолжая смотреть в окно, Левин кинул журналисту свою домашнюю заготовку.
- Вообще, медицина – отрасль весьма гуманная. Я бы сказал, что человек, в ней работающий должен ощущать любовь к людям особо остро, она должна быть неотъемлемой чертой его характера. Учтите, что на наши плечи ложится груз двойной ответственности. А потому мы предъявляем строгие требования в духе гуманизма не только к врачам, но и к среднему и младшему медицинскому персоналу. Задачей нашей является поддержание здоровья будущих матерей и их детей. Здоровья не только физического, но и морального. Мы не только помогаем женщине родить ребенка, предупреждаем и лечим осложнения беременности и родов, но и способствуем вступлению женщины на новый этап своей жизни. Во многом именно от нас зависит, согласится ли женщина в будущем иметь еще детей. В связи с имеющейся в стране демографической ситуацией, это становится особо важным.
Лицо Левина изобразило глубокое понимание демографической ситуации, духа гуманизма и особой важности «этого» - он уже и забыл чего. Врач потер пухлые руки, поправил шапочку и продолжил.
- Необходимость подготовки новых кадров мы также осознаем, а потому с искренней радостью принимаем врачей-интернов и начинающих докторов, которых стремимся воспитать согласно нашему пониманию проблем здравоохранения и, в частности, акушерства и гинекологии. К ним мы относимся с доверием, стараемся как можно глубже погрузить их в лечебный процесс…
Журналист, порядком утомленный речью Левина воспользовался очередной паузой и, поблагодарив заведующего отделением, поспешил распрощаться с ним.
Спустя четверть часа после ухода корреспондента, Левин вышел в коридор отделения. Из приоткрытых дверей раздаточной густо пахнуло перловой кашей. Левин поморщился и двинулся в сторону смотровой.
Жизнь в отделении, как всегда, шла своим чередом, все были чем-то заняты. Из неясного гула многих разговоров лишь изредка выскакивали отдельные ничего не значащие фразы, да еще возгласы санитарки «Куда ломишься! Сказано было – душ по понедельникам и четвергам!»
Когда Левин проходил мимо дверей отделения, в них ввалился запыхавшийся интерн, которого, вероятно для более глубокого погружения в лечебный процесс, старшие коллеги услали в магазин. В его руках, в запотевшем целлофановом пакете смиренно покоилась, ожидая своего момента, группа морщинистых пирожков.
С картошкой – подумал Левин глядя на пирожки – теплые. И сглотнул слюну.
- Здравствуйте, Юрий Семенович! – с восхищенной улыбкой произнес интерн, и в приступе раболепия сопроводил приветствие втягиванием головы в плечи. При этом он чуть ли не согнулся пополам.
Левин в ответ на это кивнул настолько глубоко, насколько позволили его многочисленные подбородки – то есть едва заметно – и важной походкой проследовал дальше. Интерн же, которому вдруг стало стыдно за собственное поведение, для поднятия боевого духа скорчил за спиной заведующего страшную гримасу, и, воодушевленный собственной смелостью, бодро зашагал в сторону ординаторской.
…исключительно по строгим медицинским показаниям… строгие требования в духе гуманизма… - вспоминал Левин похрустывая свеженькими бумажками в кармане накрахмаленного халата, лучшие, по его мнению, моменты собственного интервью – и его лицо само по себе становилось строгим, серьезным и гуманным.
- Да… - сказал он уже вслух, открывая дверь смотровой.
Сохраняя прежне выражение лица, Левин повесил халат на крючок, вымыл руки и поздоровался с пациенткой, уже ожидавшей его не в самом удобном для нее виде.
Сев на табурет, он осмотрел лоток с инструментом, надел перчатки, зачем-то повертел в руках кюретку, и застыл в ожидании заветной фразы анестезиолога - «Работаем!»

Вечером Левин ужинал в ресторанчике, недалеко от больницы. После относительно скромной трапезы, он загнал машину в гараж в двух кварталах от своего дома и пошел пешком.
Моросил неприятный мелкий дождь, грозящий перейти в ливень, и Левин, не имевший привычки носить зонт, ускорил свой шаг настолько, насколько это ему позволял прилично выросший за последние годы живот.
Не успел Левин свернуть в арку собственного дома, как навстречу ему выдвинулась компания из трех молодых людей. Двое – высокого роста, с надвинутыми на самые глаза кепками, один – маленький – в серой спортивной куртке с большим капюшоном.
- Дядь, дай закурить, а? – Парень в капюшоне подошел к Левину вплотную.
- Не курю, - брезгливо бросил тот, делая шаг назад, и понимая, что сигаретами дело не закончится.
Дорогу к отступлению перекрыл один из высоких парней. В руках у второго что-то подозрительно блеснуло.
- Ну дай, что ли на сигареты, - заявил маленький, чуть подталкивая плечом врача.
Левин не имел привычки носить с собой крупные суммы, а потому без всякого сожаления отдал бумажник, в котором еще лежали несколько хрустящих купюр. Подумав о том, что жизнь дороже, он также расстался на добровольных началах с новым, но дешевым телефоном. Дорогой телефон он держал в потайном кармане пиджака и не демонстрировал на улице.
- Спасибо дядя, добрый ты очень, - прогнусавил маленький, пряча добычу в карман.
- Люблю понимающих людей, - добавил один из больших, и вся компания быстрым шагом вышла из подворотни.
Дождь усилился и перешел в ливень…