31 декабря 2001 года. Новый год.
Наше путешествие началось 31 декабря 2001 года. Только нам – мне и моей подруге, - пришло в голову именно в канун нового года собраться в Вену. И не на каком-нибудь самолете, когда – раз-два, и ты уже там, а в поезде. И даже не в прямом – аккурат до места пребывания, а через славный город Будапешт, двое суток в пути.
Долго решали, как будем встречаться – сразу ли на вокзале, или посидим где-нибудь предварительно, попьем горячительного на дорожку. Не решили.
Я, как существо сознательное, надумала пойти к родителям – проводить старый год и пожелать им всего, что там при этом полагается. Пришла, сижу, снеки поедаю, вино южное пью – красота. Время – 19.00. Раздается звонок.
- Ну, как мы? – уныло спрашивает Ольга. У меня всякие мысли: ой, лениво, тащиться никуда не хочется. Хочется побольше денег на Вену сэкономить.
В итоге дискуссии договорились чего-нибудь в 20-00 пересечься на Тверской в центре зала, и далее – до вокзала, чтоб заранее, не торопясь.
Натурально, я опоздала. Приехала в 20.20, а поезд меж тем уходит в 21.17. Встретились, я и говорю:
- Мож, выйдем на улицу, свежим воздухом подышим, я как раз перекурю, заодно посмотрим, как там народ готовится к празднику.
Кстати, на Тверской собирались в полночь из пушки в виде бутылки шампанского палить. Ну, мы и вышли. А как вышли, Ольга и предложила:
- Тогда давай в Кофе-туне, что ли, посидим – все ж теплей.
В Кофе-тун зашли, начали пальцами щелкать, руками размахивать, в общем, вели себя как обычно – для привлечения внимания официантов.
Подошла девушка, новогодне-милая. Мы ей:
- Пожалуйста, сэндвич с тунцом, джордино итальяно и два двойных шоколада, и быстро-быстро, цигель, ай-лю-лю, опаздываем, мол, на поезд.
Сидим в ожидании, тут я обращаю внимание на блестящую в зимних лампах полированную голову мужчины в углу.
- Не наш ли это однокурсник, - говорю, - тот, что за Аленой, этой, как ее, Пустовит, ухаживал.
Оля:
- Хе, а подальше, собственно, сама Пустовит и сидит.
Ну, далее пошли объятия-рукопожатия, обмен любезностями и поздравлениями. Страшно вздыбливая брови, мы поведали нашей однокашнице «смертельный-номер-говорящая-корова», что мы собираемся в Вену, и не просто, а вот прям сейчас, сей минут, то бишь через полчаса. Обмен визитками, заверения в любви до гроба и долгой переписке до него же.
Ушли обратно к столику, тут и официанточка подоспела, тарелки-чашки-ложки выставила. Мы не то чтобы есть – глотать кусками, давясь, не получая никакого удовольствия. Я, побросав поднадкушенные куски сэндвича, делаю круглые глаза:
- Вороная, – почти шиплю, - а ну быстро доглатывай свое джордано-бруно, без двадцати уже.
Покидали сиротские остатки еды, недопитые шоколады, подмахиваем чеки – и бегом-бегом. В переходе, однако, заминочка вышла – как добираться будем – метром, машиной.... Ладно, авось машиной быстрее будет – 23 минуты до отправления, а сейчас не час-пик вроде, ок.
Ловим первого же – на Киевский, ракетой. Он нам – 150 р. Ну, думаю, ублюдок. Не уложишься в 10 минут – ничего не получишь. Уложились, припарковались, хотя и далековато.
Вломились в один вход – а там квадрат в милицейской форме – куда это вы? Натурально, на поезд. Нет, блин, новый год на вокзале встретить прибило!
- А сюда, - говорит, - только с билетами.
Я мысленно прикидываю, сколько мне там за этими билетами лезть. Ладно, пошел ты, а сами уже огибаем вокзал с другой стороны, мчимся к рельсам-рельсам-шпалам всяким.
Ага, новогодний сюрприз – нету тут никакого поезда на Будапешт. Мы затормозили, ногами перебираем, мозгами шевелим. Попытались вломиться обратно на вокзал – на расписание посмотреть. Времени – 5 минут до отхода поезда.
Еще один брикет в форме, на этот раз добрый, объяснил, что поезд разные вагоны содержит, кое-какие идут и в Будапешт.
Следующий забег, с судорожным вытаскиванием билетов, тычками в лицо проводников – не сюда ли нам. Ах, боже мой, повезло, нам, оказывается, в последний вагон. Времени – 2 минуты до отхода....
Бежим, проклинаем гребаные рюкзаки за спиной. Спина, поди, не железная. Сюда? Сюда-сюда, давайте скорее билеты. Мы – шмыг в поезд, дыхание переводим. Уффф! Успели.
Открываем купе – здрасте-пожалуйста! Сидит мальчик прелестного 16-летнего возраста, круглолицый, пышущий румянцем, в модных трениках и нечистой рубашке. На голове – ермолка. Мы опешили – не ожидали такого соседства.
Рассовали вещи по полкам, присели. Мальчик – ни гу-гу, даже и не смотрит в нашу сторону. Я уж решила, может глухой или как-нибудь по-другому убогий.
Стали оглядываться. Купе – сущая помойка: узкое, грязное, тесное, непонятно, как здесь втроем существовать. У окна примостился странный агрегат – полумойка-полустол. Крышку приподняли, краны повертели – ага, не работает. И душно, и специфический запах сочится от мальчика. Постепенно нам стало скучно.
Мы обратно к проводникам:
- Когда открывается вагон-ресторан?
- Через полтора часа.
Ага, ладно, посидим, подождем, не в купе ж новый год встречать.
- А краники в купе не работают?
- Ой, девочки, вы лучше туалетом пользуйтесь, в купе вода замерзла. А вы откуда?
- С Братеева да с Чертанова.
- А чего вам делать-то в Будапеште?
- Мы не в Будапешт – мы в Вену.
- Вена – да! Вена – город красивый! И шоколад там обалденный – с трюфелями. Мож привезете нам с напарником по киллограмчику?
Мы согласно закивали. В тот момент нас можно было попросить привести алмазы из Африки и статую Свободы из штатов, - нам все казалось «фигня-вопросом».
Что ж, пойдем, что ли, перекурим. Ушли в задний тамбур, стоим-смолим. Тут в коридор вываливает человек так семь – все чернявые да в ермолках. Ага, думаем, ну, что ж, ничего удивительного, этого следовало ожидать. А то как же – едем МЫ!, и ничего интересного не происходит. Подумаешь, еврейская конгрегация. При этом, однако, позвонили паре друзей и рассказали про оказию.
Вернулись в купе. Мальчик тут же подскочил, начал рыться в своих манатках.
- Меня зовут Левий, - сказал, не глядя на нас, абсолютно ничего не выражающим тоном.
- Нас, - говорю, - Зоя и Ольга зовут.
Левий:
- Это, в общем-то, не важно, я все равно не запомню. Я с вами ехать не буду. Я к друзьям пойду.
Любезный мужчина. У меня сердце радостно подпрыгнуло – ура, вдвоем поедем! Левий меж тем достал стремного вида распашоночку на завязках – того и гляди, по швам расползется, при этом вещая, как образовательное радио:
- Это – национальная еврейская одежда, есть такие же, но подлинней, цициты называются – их одевают только женатые мужчины. Да, новый год у нас уже был – мы отмечаем его по солнечному календарю – недели две назад. Я со своей школой – мы едем по местам Холокоста во Львов, потом в Польшу.
Да, подумала я, веселая у них поездочка.
Тем временем юноша сгреб свои скудные пожитки, пожелал нам счастливого нового года.
- Хаг самех, - откликнулись мы: типа, и тебе, чувак, того же.
И тут же раскидали по всем освободившимся полкам свои вещи, и стали ждать, когда откроется ресторан.
Ресторан открылся как-то на диво быстро. Подсчитали куцую наличность – не густо, двести рублей, ну, и доллары. Ладно, бутылку шампанского и всяких мерзких закусок типа сыра Гауды 1998 года выпуска.
Не успели раскупорить – тетя-ресторан подкатила, поставила на стол табличку – резёрвед с 11-15. Ни фига себе. Я к тете – мол, мож на баксы какой-нибудь более серьезной отравы продадите, не прогоняйте. Наша матрешка на предложение согласилась, и мы взяли по спортивной свинине в картошках. Сдачу принесли: штуку в рублях – целое богатство! и полтинник баксов.
По радио пел Антонов. Мы несколько приуныли от перспективы встретить новый год под такой аккомпанемент.
Не прошло и четверти часа – к нам насильно подсадили каких-то чахоточных ушельцев с украинским говором. Сначала мы делали вид, что за столом вроде как одни, потом подействовало шампанское.
Стол меж тем стал обрастать мусором, в основном, сладким: рафаэлами да шоколадом.
Мужики – Вася и Степа – угощали. Рассказали, что оба – заядлые лыжники, в Западную Украину едут исключительно покататься.
- Да я, - утверждал то ли Вася, - на лыжи вообще в пять лет впервые встал!
Верилось слабо, учитывая их комплекцию, ну да ладно.
Тем временем постепенно выяснялись общие знакомые. Наши задохлики, как они признались сами, были на короткой ноге с неким господином Перепелкиными – большим тузом в Российской вино-водочной компании, Ольгином клиенте, - гостили на его даче, практически только что с нее и приехали. Появилась мысль, что гостили они в качестве водопроводчиков.
За столиком напротив бычился багровый мужик. Сидел он один и явно нуждался в компании. С этим и приставал ко всем окружающим, требуя то зажигалку, то любви взаимной. Грязный, мятый, он портил все веселье.
Тем временем на столе уже возникла вторая, и третья бутылка шампанского. У меня в глазах уже веселые пузырьки играют. А вот и Хэппи Нью Йеа! Ура! Все рады, все счастливы.
Наши Степаваси многозначительно переглянулись – эвона как мы Новый Год-то встретили – с такими девчонками! Повертелись кокетливо, нажелали всякой стандартной лабуды. Мы ответили им тем же.
Отливающий уже в синеву мужик напротив, забодавший уже всех зажигалками, поднял мутный шкалик с нефильтрованной водкой и провозгласил:
- За не-геев и не-лесбиянок!
Мы с Ольгой поцеловались.
В начале второго, подобрав разоренные коробки с шоколадом и недопитую бутылку шампанского, мы пошли восвояси. По пути горланили – С новым годом, ублюдки!, - и раздавали конфеты.
Пришли – в вагоне Африка, дышать нечем, у стенки строем стоят евреи, косятся опасливо. Мы – в купе. Поскидывали одежки, и спатеньнки.
Три ночи. Брянск.
Громы и молнии – стук в дверь, прожектор в лицо.
- Паспорта, пожалуйста!
Ковыряемся, достаем покоцанные паспорта. Народ попялился в них, покивал, передал обратно.
- Здравствуйте, таможня, что везем?
Бочки с порохом, конечно...
- Да, собственно, ничего – личные вещи.
- Откройте рюкзак.
Открыли. Мужик своими паучьими пальцами перебрал мои футболки, успокоился, пожелал спокойной ночи. Издевается.
Четыре часа ночи. Канатоп.
Стук, скрежет судорожно открываемой двери.
- Му-му-гу-гу-бебэ, - на меня пялится мужик в форме таможенника, спрашивает явно что-то украинское. Я ему с пьяных глаз да со сна:
- Чего???
- По украинскi не разумэ?
Я отрицательно мотаю головой.
- Do you speak English?
Я:
- Yes, типа, I do.
- How much money? – последовал вопрос.
Я четко рапортую:
- One thousand roubles and one hundred dollars, sir!
И тут этот хмырь на чистом русском отвечает:
- Ok, но украинский надо учить.
Дверь захлопывается, свет гаснет. Блаженство беспримесного сна.
1 января 2002 года. Мы едем-едем-едем в далекие края.
Утро встретило нас похмельем: шампанское – не шутка. Умылись и прямиком направились назад в ресторан – завтракать. Долго ковырялись в меню, отличий не нашли. Ограничились бутербродами с икрой, ветчиной местного разлива и чаем с кока-колой.
Сидим, болтаем, прошедшие события обсуждаем. Ольга по ходу дела сломала занавески, пару минут пыталась починить, не получилось. По местному радио душераздирающе транслировали «Мираж», причем нон-стопом, так что я во всех красках вспомнила свое пионерлагерное прошлое.
Я радостно вещала про невероятное количество людей, накануне поздравивших меня с новым годом – народ все больше неожиданный и в друзьях особо не числившийся. Пальцы загибала, шутки вспоминала.
Ольга слегка помрачнела и сказала, что ей вообще никто практически не позвонил, так что не заткнуться ли мне и не прекратить ли расстраивать ее.
Тему закрыли и стали веселиться дальше – бредить, как всегда, швыряться словами, извращаться фразами. Уселись на скамейки уже с ногами, я и ботинки уже расшнуровала-поскидывала, и завязалась в блаженную лотосову позу.
«Мираж» все продолжал завывать. Видео, типа, видео, снова я вижу какой-то там свет. Песня коматозника. Мы сломались – попросили хотя бы Антонова поставить – все ж разнообразие. Но нет, закрутили что-то похабно-бандитское, ты-мне-не-дала-я-тебя-убил. И вот под этот гнусный гимн явился он.
Идет, весь лощенно-монументальный, скала-человек. Вид до отвращения уверенный и респектабельный, отожравшийся «пахан». Дошел до нашего столика и всей своей массой осел рядом с Ольгой, выплюнув фразу:
- Ноги-то убери!
Олечка вся аж в стенку вжалась, конечности, конечно, подобрала, но совсем со скамейки опускать не стала.
Мужик уже начал хамить, салфетку из подставочки вытащил, харю утер, скомкал и чуть не в Ольгу швырнул.
- А ну, падла, убирай свои грабли!
У подруги от таких слов на стриженой башке под банданой ощутимо встал ирокез. Она буркнула с раздраженно-агрессивной интонацией: что, мол, мужик, ты на меня наезжаешь? Во-первых, грабли мои тебе не мешают, во-вторых, есть свободные места – здесь тебя никто не держит.
Мужик опять чегой-то хамовато прокряхтел и ушел по направлению к «типа-барной-стойке».
Через секунду к нам на несвойственной ей скорости подскакивает мадам-ресторан:
- Ой, а чегой это ваш мужчина себя так ведет?
С нашей стороны буря протестов – ну, удружили, наш он, как же!
- Вы его, нам, пожалуйста, не приписывайте, приблудный он.
Красавец наш вернулся и с завидным упорством опять сел подле Ольги.
- Ты, ****ь, сука, убери оглобли свои, а то по голове настучу!
Я уперлась взглядом в вилку, лежащую передо мной на столе, и явственно представила, как будет выглядеть на ней его глаз.
- Вы, - говорю, - что, угрожаете нам? На каком основании, спрашивается, вы это делаете? Пришли, уселись, нахамили, да еще угрожаете?
Мужик посмотрел на меня как-то странно, даже как будто доброжелательно, и ничего не сказал.
Оставшиеся минут десять мы делали вид, что ничего не произошло, и старались общаться, как прежде, но присутствие третьего за столом подламывало обеих. Наконец мы поднялись, чтобы уйти. Сосед наш небрежно-властно махнул рукой официанту, указывая на посуду:
- Убери эту ***ню.
Я повернулась, забрала початую бутылку колы, посмотрела на мужика в упор:
- Часть этой ***ни мы заберем с собой.
На обратном пути до вагона в коридоре мы встречали заспанных людей с удивленными глазами. Они тянулись к нам и спрашивали – Девушки, а конфеты где? Мы только разводили руками.
Вернулись в купе. Ольга ушла внутрь, а я задержалась в коридоре полюбоваться проносящимися пейзажами. К тому же в купе копошился Хава-Нагила, местный рэббай – глава конгрегация, и я решила не мешать. Наконец, он вышел, и я обнаружила Ольгу, корчащуюся от смеха чуть не на полу.
- Ты видела? – всхлипнула она.
- Нет, а что такое?
- Раввин там пока копошился, к липучке на сумке приклеился твой лифчик и повис у него прям перед лицом, покачиваясь в такт пейсам. Видела бы ты его лицо!
Отдышались от смеха и принялись устраивать гнезда под одеялом, и погрузились в медленный, затягивающий дневной сон.
15.00. Киев.
Мороз и солнце, и все такое, как писал поэт. В Киеве мы выбежали на платформу в поисках кукурузы – Ольгу прибило именно на кукурузу, душистую, свежесваренную, - вероятно, повлияло что-то из детства. Мы кидались к каждой бабуле, но, увы! был балык, торты, местная водка и другая горячая снедь, в общем – ничего похожего. Подошли и к высокому тощему мужику с желтой паклей волос и красными с мороза ушами – при нем была невероятных размеров сумка, в которой угадывались округлые формы коробок.
- У вас кукурузы нет? – спрашиваем.
Мужик сощурился подслеповато на солнце, задумчиво так:
- Хм, кукуруза? Большая такая? Желтая, вареная, пар с нее валит?
Мы зачаровано закивали.
- И солить самому надо?
- Ага!
- Знаю, вкусная вещь. Нету!
Не успели мы вернуться, как в купе к нам заглянул длинно-тощий еврейский подросток, в шапочке. Внешностью он скорее походил не на еврея – на тыквоголового Джека – весь нескладный и угловатый, зубы плохие, и запах от него, как в хлеву с утра.
Представился Раулем и начал быстро-быстро тараторить что-то про то, что Левий – лопух, потому что свалил, вот если бы он с нами ехал – нипочем не ушел бы. Я мысленно возблагодарила бога железнодорожного транспорта, что этого не случилось.
С некоторым изумлением мы слушали эту не вполне внятную речь: в ней переплелись сильное заикание и чуть ли не сотня акцентов, из которых наиболее заметным был русский матерный. Затем нас постепенно одолело любопытство, и мы стали вытягивать из него сведения о еврейском житье-бытье.
Итак, наш разговор свелся к следующему:
1. Почему ушел Левий? Ну так ведь заповедями запрещено в замкнутом помещении находится с девушкой, а вас тут целых две. Типа, еврейского мужчину это настраивает на игривый лад. (При взгляде на Рауля мы беспрекословно поверили в это).
2. Окэй, сколько же у вас заповедей. Шестьсот тринадцать. И какие же? Перечислено было вместе вышеуказанным всего семь – не жениться на не-еврейках, не одеваться, как другие, молиться чуть ли не 150 раз на дню, не пить, не курить, есть только кошерное.
3. Также были обсуждены сексуальные проблемы еврейского 16-летнего подростка, но это отдавало паранойей, было неинтересно, и тему мы замяли.
4. В разговоре коснулись его семьи – его братьев и сестер (Рафаил, Рауль, Роман, Радмила, Майя), и того, как он курил на балконе своего дома в Ереване и уверял отца, что курение сигары помогает от зубной боли.
Во время бурной дискуссии меня сжигало единственное желание – мне до чертиков хотелось померить ермолку. Но не рискнула – а вдруг превращусь в еврейку или получу какие-нибудь нереализуемые обязательства?
Наконец он нас достал – своей манерой трогать за коленки, матерщиной, заиканием и, главное, - запахом козла. Но нам повезло – мы приехали в Жмеринку!
17.00. Жмеринка.
Жмеринка оказалась совершенно плосконькой, прямо тарелочкой – сплошь избушки низкорослые да двухэтажные домики. Только и торчало, что церквушка по правую руку. Было холодно. Мы наскоро купили десяток вареников с картошкой и курицу в красном соусе и убежали обратно в вагон. Из купе смотрела на улицу, увидела пробежавшую мимо собаку – большую, черную и страшную – самое время начать триллер.
Итак, мы развернули свертки и начали медленно, старательно пережевывать все только что приобретенное. Курица оказалась пресно-сладковатой, будто мороженый персик, а вареники – вовсе никакие.
И снова – спать-спать-спать – до момента, пока желудок не разбудил на ужин. Иногда мы просыпались и до этого – от назойливого стука Рауля в дверь, но интерес к евреям угас окончательно. Хотелось, чтобы их не было.
Мы ушли опять харчевать в ресторан. Бандита-мужика не было, и мы спокойно поэкспериментировали со спортивной курицей, которая оказалась немного лучше вчерашнего поросенка. Времени было около восьми вечера, и мы с надеждой ждали Львова, где и сходила наша конгрегация.
На обратном пути, пока мы тыкались в труднооткрываемые двери и отмораживали нежные части тела, Ольга изящно-мощным движением бедра умудрилась выбить стекло в двери на стыке нашего вагона. Я так перепугалась, что не сразу сообразила, что вагон этот – наш, и протрусила бы чуть ли не до хвоста состава, если бы Ольга не остановила меня окриком:
- Милая, ты куда?
Сжавшись чуть не в клубок, я посеменила назад, виновато виляя хвостиком. В тамбуре слышались душераздирающие звуки осыпающегося стекла.
Начались оправдания:
- Да нет, мы не выбивали, оно треснутое было, само развалилось. Когда мы пытались дверь открыть, а она заедает. Мы не виноваты.
Проводники махнули на нас рукой: Братеевские с Чертановскими, чего с них взять!
Все еще виноватые, мы стали биться в подкидного, потому как после глубокого дневного сна спать не хотелось совершенно. Незаметно подкатил Львов.
21.15. Львов.
Все, мы дошли до ручки. Никогда! Никаких поездов! Все уроды. Надо было, что ли, обкуриться до синих мальчиков, либо упиться до них же. На обратном пути надо будет взять литра три виски, забаррикадироваться в купе и методично нажраться.
Эта дорога изнуряет. Ни одного нормального лица. Сплошной паноптикум, словно билеты продают лишь определенной категории людей.
Тут ситуация изменилась. Я навострила слух... Не может быть! Английская речь!!!
Мы высыпали в коридор. Евреев как не бывало – кругом сплошь иноземные рожи, и их речь вливалась амброзией в уши.
Мы робко вякнули что-то на английском. В ответ:
- Wow! You speak English!
Мы радостно закивали. Мальчики – закачаешься! И такие тебе, и сякие, все безусловно милые, даже если попадались и уроды.
Разговорились со старшиной – Михаэлем. Такой весь лощеный и импозантный, но в лице – как-то странно усеченный подбородок, и улыбка, навевающая сомнения. Оказалось, проживает в Вене. Практически все ребята – его сыновья. Наплодил аж восемь штук, и назвал всех на Б.
- Здравствуйте, меня зовут Брукс, меня – Бонд, меня - Бивис, меня – Баттхэд, и далее по списку.
Дальше мы стали медленно офигевать.
- Я, - говорит Миха, - профессор теологии в венском университете.
Клево, думаю, евреев сменили на теологов. На плодовитых теологов.
- А во Львов как попали?
- Да у друга посвящение в сан было, он и наприглашал.
Так, неторопливо поболтали. Нас угостили первоклассным австрийским шоколадом. Мы, хотя и не были голодны, почему-то накинулись на него с жадностью, чем вызвали вопрос одного из «Б»: ду ю хэв фуд? На это мы скорчили скорбные мины: ноу, ви ар старвинг!
Потом посновали по вагону, покурили, перезнакомились со всеми, включая их приятельниц-венгерок из Будапешта, и уже было засобирались обратно в купе, как...
«Транслэйшн нидед!» - раздался клич. Кто бы знал, что он станет девизом, под которым пройдет эта ночь. Ну, что там у вас? Ага, переговоры с проводником.
Михаэл тыкал натруженным пальцем в расписание движения поезда и говорил нам, что хочет выйти не в Будапеште, а на станцию раньше, в месте с труднопроизносимым названием на «О». Мы послушно перевели это проводникам.
Минутами 20-ю позже мы уже объясняли, что ребята все ж таки едут до Будапешта. Проводники опять кивнули: баба с возу – кобыле легче.
Мы еще немного поговорили с патриархом, получили комплимент за владение иностранным языком, выяснили, где и как долго он жил в Америке до того, как перебрался в Вену, и, наконец, почувствовали, что пробираться через тернии непринужденной беседы становится все труднее. Разговор иссякал.
Мы пооглядывались в поисках другого собеседника, но веселая ватага пока не была расположена общаться с двумя крэзи рашн. Зато активизировались проводники: по коридору раздалось звучное «птссс!», и мы поняли, что зовут нас.
- Значит так, - сказали нам они, - ночью приезжаем в Чоп и составляем на вас акт – на разбитое стекло, ну и за хулиганство.
- Дяденьки, что за хулиганство-то?
Проводники смягчились, попросили двести рублей, и вопрос был замят. И мы все пошли спать.
2 января 2002. Прибытие в Будапешт. Вена.
Заснули. Сплю, вероятно, даже сны какие-то вижу. Вдруг – украиньска граница, чтоб ее. Дробный стук в дверь:
- Translation needed!
Снизу шебуршение, джинсы по телу вверх – вжжик! Дверь – хлоп! Чип’н’Дэйл спешат на помощь – Ольга ушла. Лежу, думаю, пошли вы в жопу, америкосы гребаные. Я спать буду.
В это время Ольга перевела все, что надобно, пограничникам с таможенниками, рассказала и о цели путешествия бедных американцев, и зачем они в поезде, и есть ли Бог на свете, и есть ли жизнь на Марсе.
Дверь опять – хлоп, джинсы вниз по телу – вжик! И тишина, сон, лишь тых-дых-тых-дых колеса о рельсы.
Вдруг – украиньска таможня, чтоб ее! Дробный стук в дверь:
- Translation needed!
О, да, расписание движения поезда было составлено самым человеколюбивым существом на земле.
Опять снизу шебуршение, джинсы по телу вверх – вжжик! Дверь – хлоп! Чип’н’Дэйл спешат на помощь – Ольга ушла.
На этот раз у одного из америкосов не оказалось некой иммигрантской карточки, которая ёрджентли была нидед, и оказался под угрозой выселения из поезда. Олечка быстренько всех построила, включая пограничников в таможенной форме:
- Ты – быстро списки проверять, ну а вы – документы перерыли, кто тут карточку отдать забыл???
Спасла положение.
Меня разбудил неуместный вопрос в приотворенную дверь:
- Зойк, у нас Раммштайн есть?
Твою мать! Нет у нас никакого Раммштайна, Пантера только есть, но сидиплэйер все равно не играет – батариз лоу, так сказать. Но спать уже не могла. Тут уже мои джинсы – вжжик вверх по телу, и я вышла в коридор, при этом чуть не убив дверью одного из «Б» в белом балахоне. Ку-клукс-клан – мелькнуло в голове.
Обнаружила Ольгу, вальяжно облокотившуюся о стену. Она оседлала любимую тему – лошадей, обсуждение было в самом разгаре. Брукс с братом вовсю нахваливали свое ранчо в Калифорнии, где лошадей – что обезьян в Бразилии.
Я подслеповато щурилась и молчала, поскольку Олечка выражала восторги за двоих. Наконец тема вильнула в сторону работы, потом – политики, и так до самого волнующего момента, когда мы встали на смену колес.
Американцы не выдержали и нарушили первое правило самоистязания – пооткрывали окна в вагоне. Внутрь хлынул воздух!
Мы высунулись, пытаясь разглядеть что-нибудь интересное. Я огорчилась, поняв, что подвешивать нас не будут, и качаться в вагоне на манер качелей под порывами ветра нам не светит. Мимо сновали цапли-краны, натужно трудились домкраты, скрежетали сначала убираемые, потом – подаваемые колеса. В общем, зрелище не слишком впечатляло.
В поисках забавы я разглядела некую загадочную табличку над окном, на которой на четырех европейских и одном русском языке гласило – из окон не высовываться, и была изображена бутылка, падающая на голову условного человечка. В один момент в моих руках оказалась отвертка, и я стала судорожно вывинчивать веселую надпись, предвкушая, как она будет висеть на двери... ванной? окне.... кухни? Отколупав первый шуруп, я почувствовала укоры внезапно проснувшейся совести. Помучившись с минуту, ввинтила его обратно.
Побродив по коридору и, наконец, заскучав, я прокралась обратно в купе, следом подтянулась Ольга, и мы уснули – теперь уже до утра.
10.00 Будапешт.
Проснулась я ни свет, ни заря, аж в 9 поутру. Учитывая многократно переводимые назад стрелки, по московскому времени это были роскошные 11.00. Разбудила Ольгу, и мы потянулись в сортир на умывание и приведение себя в порядок.
По пути обратно в купе мы встретили заспанного Михаэла. В рассеянном утреннем свете он уже не выглядел так ухожено и респектабельно, как накануне. И началось:
- Может быть, Михаэл, вы подбросите нас до Вены? А то и заблудиться недолго. Раз уж мы всю ночь для вас переводили, то не сделать ли и вам что-нибудь хорошее для нас?
Предложение мы составили таким образом, что отказаться было непросто. Поэтому Михаэл кивнул – хорошо, подкинем вас до вокзала Дели, а там – если купите билеты на тот же поезд – милости просим в нашу компанию.
Мы радостно ушли в купе – упали-таки на хвост интернациональной тусовке! Оглядели себя в зеркало и признали, что причесанные и в меру накрашенные, поставленные встык, мы представляем роскошное зрелище.
Наконец, прибыли. Не верю! Вышли на платформу, где уже кучковались американцы, еще раз подтвердили проводникам наше твердое намерение привести им труфелевого шоколада, и стали оглядываться.
Я начала делать всякие глаза Ольге с тем, что мож ну их на хрен, америкосов этих, тормозят они, неужто сами не найдем! Но по какой-то причине мы все ж их дождались, погрузились в три такси и благополучно прибыли из Будапешт Келети в Будапешт Дели.
С билетами проблем не было. Пока тусовка сдавала вещи в багаж, мы преспокойно купили места, стоили они 11 500 форинтов, что составляло 44 бакса. Поезд отправлялся в 12-50, и у нас было предостаточно времени, чтобы перекусить.
Внизу мы вновь наткнулись на наших американцев. Они тоже ехали той же электричкой и тоже собирались завтракать.
Не знаю, какой гад им порекомендовал этот «Какаш» - суперкухня, местный колорит! но мы пропахали чуть ли полгорода, тыкаясь во все двери под вывесками, пытаясь его найти. Потом плюнули и стали искать место вообще. Но то ли народ был все еще под впечатлением от праздников, то ли у них в принципе такая традиция, но до 12.00 пополудни пищевой сервис в Будапеште не работал.
Мы дошли чуть ли не обратно до Келети, и тут, о радость! нашли-таки ресторан, согласившийся нас накормить. Выглядел он, правда, странновато, особенно поразила женщина, что открыла нам дверь – с набухшими мешками под глазами, с каким-то хворостом вместо волос, округло-квадратная – типичная петербургская пьяница.
Пришли, сели, покопались в меню. Наши интернациональные друзья заказали местной солянки, гуляша – все, что предлагает венгерская кухня, ну а мы по простецкому – по филе курицы под рокфором. И пива!
Сидим, стало быть, ждем. Разговорились, стали выяснять, где это там в Вене живет Михаэл, да и куда все остальные путь держат.
Выяснилось: Михаэл живет не в самой Вене, а слегка загородом. Мальчики собираются чуть юго-восточнее – на лыжах кататься, на гору Untersberg, в местечке Zauehensee. А потом обратно – велком ту зе хотел Калифорния.
Меж тем уже 12-10, еды ж все нет. Мы – ноль реакции, болтаем языком, болтаем ногами. Зато принесли хлеб – белый, пушистый, ароматный, он таял во рту и стимулировал ожидание завтрака. И перец – венгерскую острую паприку. Внутренности приятно обожгло, закусила хлебушком. Горбушки у всех отобрали, жуем, наслаждаемся.
Еще десять минут прошло – мы все еще обсуждаем. В 25 минут принесли первую солянку. Тут мы были изрядно смущены – мальчики головы посклоняли, пробормотали нечто и в конце – «Amen!». Мать твою, они ж молятся. А как же мы теперь есть-то будем?!! Можно, конечно, было пробормотать с умным видом что-нибудь похабное на русском, под конец вставить «Аминь» - думаю, прокатило бы.
Нам принесли тосты с камамбером. Мы по быстрому все заглотили.... ах, этот камамбер! И отдали распоряжение, чтобы все остальное упаковывали с собой.
Время – 35 минут. Большая часть мальчиков во главе с Михаэлом встала и ушла – багаж забирать, с нами остались только Брукс с Бондом. Официант дал нам знать, что все уже упаковано, надо расплатиться.
У Бруксбондов не хватило форинтов – зато у нас их была целая куча: Ольга еще на вокзале обменяла сотню баксов, и мы были неправдоподобно богаты. Что ж, решили помочь юношам – добить недостающую сумму. Недостающая сумма составила 18 000 форинтов, что на американские доллары выходило что-то около 70-ти. И похватали упакованную пищу, и бегом-бегом до вокзала.
Боже мой, как мы бежали! В какой-то момент ноги у меня налились свинцом и одновременно стали ватными. Я двигалась, как в банке с желе – нога вверх, нога вниз, и дома мимо проползали так удручающе медленно. И еще этот рюкзак! Тут Брукс сообразил – вероятно, тяжело мне: - Зоя, Зоя, - и рукой так, мол, рюкзак-то отдай. Я покорно скинула его с плеч, отдала, бегу и думаю: Все, не видать мне больше моих манаток. Бонд также последовал примеру брата: отобрал сумку у Вороной. Вокзал все же приближался. Воздух обжигал внутренности, дыхание становилось нестерпимо острым – какая там паприка!
Пошли вы все, уроды, какого хрена мы забрались так далеко? Три минуты до поезда – мы лишь достигли привокзального отеля. Я собираю волю в кулак, хотя понимаю: щас инфаркт, не могу больше.
Взлетаем по лестнице, и я мысленно готовлюсь помахать платочком вслед удаляющемуся поезду. Нет, стоит, ждет.
Последний отрезок как замедленное кино – добежала до двери, думаю, надо, что ли, повиснуть на ней – а то захлопнется у ребят перед носом, и – плакали наши вещички! Но дверь оказалась вежливая: она дождалась нас – с распухшими от бега красными мордами, дождалась ребят – не менее пунцовых, с лицами, залитыми потом. И, наконец, закрылась, и поезд тронулся до Вены.
Мы покорно идем вслед нашей интернациональной тусовке: у нас наступило состояние баранов перед новыми воротами. Мы понятия не имели, где садиться, куда мы идем, как здесь вообще размещаются, и поэтому лишь шли-шли-шли, не думая и не рассуждая. Миха – он теолог, он знает, куда идти.
Наконец наши австроамериканцы дошли до своих мест, всем видом показывая, что здесь нас уже не ждут. Мы огляделись – и впрямь, не ждут: мест свободных не наблюдалось. Поэтому мы прошли в следующий вагон, где нашли все необходимое: и пару удобных кресел, и несущественное количество людей, и курительный департамент.
Уселись, сумки закинули на багажные полки и стали раздумывать, что бы поделать. Тут и вспомнили, что у мальчиков осталась наша курица – решили за ней вернуться. Но, пока пересекали наш вагон и заходили в следующий, передумали и ушли в ресторан пить пиво. Посидели-попили, встретили младших членов америкосовской стаи – те думали по нашему образу и подобию, и тоже решили перекусить после плотного завтрака в «Какаше».
Вернулись обратно, по пути затормозили у Бруксбондов – забрали-таки курицу. Обнаружили на наших местах милую венгерскую девушку – подвинули и познакомились. Проболтали всю дорогу, напоследок опять остаканиться потянуло – что и сделали, и чуть не пропустили Вену. А из ресторана бегом до вагона – взять вещи, одеться и выскочить на перрон славного города Вены.
Вена, что-то около 15-30.
Стоим на перроне. Вроде бы Вена. Эйфории – ноль, не верится. Пожалуй, здесь чище, чем в Будапеште – но воздух тот же, не наш воздух. Все медлим – а вдруг америкосы тоже выйдут, можно было бы с них денег за бесплатный завтрак снять, мы ж не благотворительная организация; мы – бедные туристы из России.
Дождаться не дала погода – нехарактерные для Европы - 14О С. Ладно, хрен с ними, людьми и деньгами: мы пошли по направлению к зданию вокзала.
В том, что я в Вене, меня начала убеждать раннеготическая церковь, еще строгая, без мелкой острой паутины орнаментов, ясно просматривавшаяся сквозь стеклянные стены. И язык – немецкий! Каркающий, булькающий и перекатывающийся на языке. Урра!
Первое, перед чем мы остановились, было расписание движения поездов. Мы, правда, пока еще никуда не собирались, но тем не менее минут пять настойчиво и с большим вниманием изучали красочные картинки поездов и описания маршрутов. Ага! Зальцбург..... ага! Мюнхен... Мы переглянулись, но общая мысль осталась невысказанной.
Такси мы отвергли сразу. Даже не обсуждали. Достали ваучер с названием улицы и отеля и прямиком направились к информационной будке. Потыкали в него пальцами, поскольку познания в английском информированного дядечки были довольно условными, и выяснили – нужен нам трамвай под номером 18 (слово трамвай было произнесено с чудесным московским акцентом), который и доставит нас до Зюдтироленплац, а оттуда – рукой подать и до Лаксенбургерштрассе.
Пока мы шли к трамвайной остановке, что была в минуте от вокзала, я все повторяла про себя: «зюдтироленплац – зюдтироленплац - зюдтироленплац» - чтоб (не дай бог!) не забыть это непринужденное слово.
На остановке мы немного побегали с одной стороны на другую – выяснить, в какую сторону ехать, потом успокоились, стали ждать. Минут через пять ожидания мы стали ныкаться по углам остановки – бессовестно поддувало, от чего быстро сгущающийся вечер казался еще пронзительнее, холоднее. Наконец подкатил трамвай.
Вошли, плюхнулись на сидения, постаскивали рюкзаки. Я Ольге:
- Пссст, а платить-то тут как?
Она мне:
- Будем поступать, как другие.
Окружающие не поступали никак, так что мы расслабились и позволили звенящему электрическому контейнеру увлечь себя в какие-то подземные коммуникации, где город уже казался и не городом, а какой-то квадратной трубой с мелькающими иероглифами рекламы вдоль стен.
Вот механический голос лязгающе сообщил – клац-клац-зюдтироленплац! и мы вышли. На первый взгляд эта самая плац мне не понравилась – катакомба какая-то под землей, куча ходов-переходов, таблички указующие везде поразвешены, сквозняки гуляют.
Таблички-то и вывели нас наверх. Оказалось – так себе, площадь, не то, чтобы площадь-площадь, но место приятное, если бы не манная крупа, посыпавшаяся вдруг с неба, и не адский, совсем не ожидаемый холод.
Ага, огляделись мы, солнце – там, Ашхабад – там, пошли! И вприпрыжку побежали, прячась в шарфы, грея носы, по Лаксембургерштрассе в поисках нашего отеля. Вот заправка, ах, курю, как назло, не подпалить бы здесь чего-нибудь. А справа – магазин модной одежды, на нас бесстрастно глядят укутанные по брови манекены, прячут саркастическую улыбку нашим курточкам и ботинкам на тонкой подошве. Вот один отель – мимо, а вот и Сирус наш вирус!
Вломились внутрь – а там до пышности неуютно и как-то нелепо, мохнатый консьерж за стойкой прячется. Увидел нас – Халё, халё, вилькомен, заходите, чувствуйте как дома. Вер зинд зи?
Мы ему:
- Мы – Ольга и Зоя, у вас тут для нас одна невразумительная компания номер бронировала.
Консьерж радостно закивал, мол, а как же, бумажки на подпись выдал, ключи – от входной двери и от номера; сообщил, что завтрак с 7.00 до 9.30 и отпустил с пожеланиями приятно отдохнуть. Ну, на этот счет, мужик, будь спокоен.
Номер содержал королевских размеров кровать – на вскидку никак не меньше 2,5 на 2,5 м. Радостно вопя «Урра! Медовый месяц!», мы немножко на ней попрыгали (не раздолбали), и стали оглядываться. Дааа, кровать, конечно, они сюда некислую задвинули, но вот на ванном отделении изрядно сэкономили. В углу коридора ютилось нечто, смутно напомнившее мне полумойку-полустол в нашем купе, стыдливо прикрытое скромной водостойкой занавеской.
Это был душ. Эх, подумала я, почему я не хомячок – такой заплыв можно было бы устроить! Мы наскоро смыли дорожную грязь и порешили, что сегодня куролесить не будем – где-нибудь тихонечко посидим-поедим, и баиньки.
Обратный путь до у-бана, местного метро, дался нам гораздо легче – даже как будто потеплело, и морозная крупа казалась милым новогодним снежком. Хотя Ольга заметила:
- Гляди, Зой, тут и снег как-то крупнее.
В у-бане я опять-таки начала оглядываться – где тут за вход платят. Ольга мне:
- Да не озирайся ты так, делай, как все, не привлекай внимания.
Как все, мы абсолютно бесплатно ушли под землю, как все, спустились на роскошном прозрачном лифте до У-1 (это линия у них такая) и уткнулись в карту, сверяя ее со схемой линий, соображая, в какую сторону податься, чтобы попасть в центр. Ага, нам вроде бы на Штефенплац, центрее не бывает, и линия прямая. А вот и поезд!
Со входом в вагон возникла заминка – двери у них автоматически не открываются, нужен, видимо, какой-то пароль. Секунд пять мы, как два дебила, на разный лад дергали ручки так и эдак, пока нам не помог возмущенный нашим варварством австриец: здесь надо лишь слегка нажать, а не отдирать с корнем! Потупив глаза, мы прошмыгнули в дальний угол.
- Цап-царап, - пробормотал кто-то то ли под потолком, то ли и вовсе за пределами поезда, и двери закрылись, и мы поехали, считая остановки и загибая пальцы.
- Кудахтахтахштрассе!
Не, вроде не наше.
- Трахтибидохгассе.
Тоже не про нас....
Ага, вот и прошепелявили чегой-то, стало быть – Штефенплац. Выходим.
Поднимаемся и.... застываем. Красота – неописуемая! Две башни стремительно взмывают вверх, стрельчатая готическая лепнина сводами стекает вниз, зловещие морды горгулий скалятся, охраняют.... Черт, и в самом деле – Вена! Высокая, затейливо вывязанная колокольня надвое прорезает небо и матово сияет.
И вокруг – везде-везде, огоньки, в витринах елки светятся, и все такое аккуратное, кукольное, прямо как в моей любимой сказке. Я Ольгу за рукав:
- Ну, пойдем, зайдем внутрь, посмотри, какая красота!
И, на время забыв об ужине, мы пошли в собор Святого Стефана. А там – сводчатые колонны уносит ввысь, и они теряются в тени сумрачного, изрытого барельефами потолка. Ощущение – как в Мерседесе: внутри больше, чем снаружи. И небывалая легкость, будто и не было всех этих лет, словно только что отстроен, и со всех сторон – глаза-глаза-глаза, печальные лики наблюдают со стен, скорбные и равнодушные одновременно. В глубине – алтарь, по вечернему тусклые витражи, уютные елки в гирляндах расположились по обе стороны, падре звучно читает с амвона немноголюдной пастве, поблескивая почтенной лысиной в электрическом свете.
Мы, смущенные атеисты, притихли. Я прислушалась к себе – ничего! Ничего не чувствую – ни восторга (какой там восторг!), ни дуновения прошедших веков, ни излитых страданий. Ни дурманящего ладана, ни душевного смятения, ни умиротворения. Только спокойствие и холодное почтительное восхищение. Молодцы, ребята, умеют строить.
С тем и вышла на улицу. Ощущение только пронесшегося праздника вновь охватило нас, и мы наперебой стали тыкать в разные стороны – вон, гляди, кафе! Вон – тоже! И там, и сям. Покрутились и выбрали направление. Идем, витрины рассматриваем, глаза круглые, сияют.
И тут потихоньку Вена стала нас засасывать – исподволь. Сначала поманила в узкий проход внутри дома – нарядный, убранный еловыми ветвями, со стеклами вместо стен, а в них – забавные вещицы, и никому не нужные деревянные санки, и странные, похожие на пыточные устройства, предметы. Затем она повернула нас на узкую улочку, на углу которой, как престарелая шлюха со всеми своими видавшими виды прелестями, расположилось кафе «Гуттенберг». Потом вывела нас на другую улицу – пошире, но с узкими тротуарами, с подворотнями, в которых мягко струился аромат венской кухни.
Мы повернули в одну дверь, посмотрели вполглаза, но обстановка пришлась не по душе. Увидели арку – она уводила вглубь дома, а там маячила еще дверь, со сложным немецким названием поверх. Туда-то мы и направились.
За ней оказался смешной деревянный ресторанчик – с грубыми скамьями, с овечьими шкурами, накинутыми поверх для удобства, с высокими неполированными столами. Любимая раздолбайская атмосфера. Здесь мы и осели.
С минуту мы с интересом изучали меню на немецком языке. Пришли к выводу: все не так-то просто. Это в русском молоко так и будет – молоко, а в немецком это жидкость, по утрам выкачиваемая из коровы дояркой.
Подозвали официантку, попросили соответствующих разъяснений. На предмет, что представляет из себя шпрехензидойчшницель и ихьгеецуфуссштрудель. И чем отличается кайзервинельшницель от просто винельшницеля?
После подробных (насколько это было возможно) инструкций, мы оторвались по полной. После умерших своей смертью блюд в вагоне-ресторане заказывать венские шницели, свиной стейк и литры Францискайнера было увлекательнейшим занятием. Братья Гримм, не иначе!
Заказав все положенное, мы поинтересовались:
- Ду ю аксепт кредит кардс? – и внезапно получили отрицательный ответ. Я Ольге:
- Давай, я сейчас пойду денег сниму. Тут неподалеку банкомат был, а ты сиди – еду сторожи!
И пошла, успокоив на ходу встревоженную официантку:
- Вы арбайтн, айл кам бэк, только вот немного дас гельд даунлоад, ок?
Выхожу, озираясь судорожно, – как бы мне ресторан этот глубоко заныканный запомнить, не потеряться, а то Вороная там за шницели натурой расплачиваться будет. Ага, тут над ним вывеска цвета зеленого сияет, вот и макушка Штефен-касидрал торчит, все, сориентировалась. Так, а банкомат у нас на Штефенплац был. Все, пошла.
Вот и знакомая площадь, и банкомат на углу приютился. И народу – никого, самое время сзади тихонько подойти и кредитку попросить. Обошлось. Сняла отутюженные, хрустяще-крахмальные 50 евров, посеменила обратно. Мужик останавливает, уж и не помню на каком языке, спрашивает:
- Как, мол, туда-то пройти?
Ну, конечно, думаю, я – типичная венка.
- Нет, -говорю, - мужик, сама джаст эррайвд, донт кноу, вер ит из.
Вот и вывеска зазеленела, и дверка знакомая, за дверкой в уголочке Вороная сидит, перед ней – кружки с пивом, с Францискайнером. Я рядышком примостилась, уши отогреваю, официантке покивала – при деньгах мы, милая, все в порядке.
Приносят заказанное. Ого! Это ж мне на две недели! Этот венский шницель всей Веной есть надо, такая большая домомучительница – в эту маленькую коробочку – ничего не выйдет! И Ольге притащили доску полметра на полметра со шкворчащим на ней полпоросенком. Переглянулись: эх, знали бы, одно бы блюдо на двоих заказали! Ладно, надо – значит надо.
Оля отрезала кусочек, в рот отправила – и откинулась:
- Боже, какая свинина! Да мужики по сравнению с ней – жалкая фигня!
Я тоже вилку протянула – попробовать. Надо признать, я всю жизнь думала, что лишь очень редкий мужчина может быть лучше достойной свиньи. Однако свинина и впрямь оказалась хороша. Душистая, сочная, пряная и мягкая, она стекала в желудок. Шницель оказался попроще, посуше, официальней и логичнее. Отъели по половине от каждого блюда – поменялись.
И тут-то возник наш венский призрак – разносчик цветов. Грязный, неопрятный, с недостающими зубами, он пронесся мимо с охапкой цветов – сплошь розы: кровавые, желтые, опалово-бледные, мраморно-белые. Позже, куда бы мы ни заходили, он возникал в любое время и в любом месте. Меня обуял демон расточительности:
- Эй, - говорю, - кам цу мир, майн либхен, хау мач?
После сложных арифметических переводов с шиллингов на общеевропейскую валюту, мы сошлись на восьми еврах, и пунцовый свежий букет перешел в нашу безраздельную собственность.
Наконец, ужин иссяк, свечи оплывали, мы лениво слушали разговор подсевших за наш длинный стол венок. Мы следовали за его ритмом и интонациями, за мелодией языка, подчас интуитивно улавливая смысл. Или разглядывали посетителей – длинного, в алой рубашке немца, неожиданно южной внешности, целующуюся взасос пару, а под столом – несчастный пес, которого уже достали амурные игры хозяев, странных мимопроходящих длинноволосых личностей. И, хотя мы притихли, спать не хотелось – хотелось прыгать, резвиться, вопить от счастья и сообщать каждому встречному:
- Мы в Вене, чувак!!!
Но надо, надо, и мы поднялись, и расплатились, и, взяв свои первые в Вене розы, пошли обратно в отель, в жарко натопленный номер, в королевскую кровать, пошли, чтобы убедить себя, что тело устало, а душа переполнена событиями, чтобы грезить о призрачных химерах, чтобы готовиться к новому дню.
Было около десяти вечера.
03 января 2002 года. День второй.
Проснулась я в без малого восемь утра. Ччерт! Ведь договаривались же спать «до упора»! Но, нет, Вена захватила, надо вставать, идти, смотреть.
Вскочила, пометалась по комнате, умылась, водой пошумела – чтобы разбудить безмятежно спящую Вороную. Вернулась в комнату, решила покурить – и начала душераздирающе громко открывать оконную раму. На это Ольга среагировала: открыла глаз и недовольно уставилась на меня.
- Сколько времени? – спросила она неожиданно сиплым и низким голосом.
- Восемь, - говорю.
- Ооо, - простонала она и перевернулась на живот. Посмотрела на меня хмуро. Подумала. Зашевелилась и начала медленно сползать с кровати, постепенно просыпаясь.
Решили позавтракать. Завтрак оказался лучше, чем я ожидала – вегетарианский, но приятный.
Подкрепившись, мы стали решать, куда податься. Обложились книжками-путеводителями, ворохом карт города, схемами метро. Выбрали: сначала по быстрому пробежим Шонбрюн: отдать дань уважения местным кайзерам, а потом – в Хофбург: восхищаться мастерписами. Я нацелилась на Брейгеля и прочих голландцев: мне еще в Москве папа все уши прожужжал, какая в Вене коллекция.
Шонбрюн находился в восьми остановках от нас – на У-4, с пересадкой на Карлплац. Мы бодренько собрались и вышли. Идем, по сторонам озираемся, песенки мурлычем. Минуте на десятой у меня начинается недоумение – это только кажется, что дикий холод, или меня глючит осязательно? Спрашиваю Вороную: «Слушай, дубак какой-то невменяемый. Или нет?». Она в шарф промычала «угу!», и мы прибавили шагу. До у-бана бежали рысью, шмыгнули под землю. Тут я Ольгу начинаю притормаживать: слышь, подруга, может, все же разберемся с системой оплаты транспорта?
Остановились у аппарата, чрезвычайно похожего на московские раздатчики презервативов. На нем кнопочки с денежными достоинствами – для шиллингов и евро, а пониже – инструкция на немецком, где какие билетики и почем. Все просто и понятно.
Я достала заныканные еще с Москвы немногочисленные шиллинги, отдала Ольге, и мы начали эксперимент. Так, запихиваем семь монет, тыкаем на эту кнопку, потом на ту, клокотание, механизм тужится, ничего не происходит. Со звоном выкатываются деньги – билета нет. Оля еще пару раз повторила манипуляцию – и позади начала собираться очередь. Я говорю:
- Оль, дай, может, я попробую?
Но она признала меня технически непригодной и продолжила усердствовать.
- Мож, с еврами попробуем? – опять попыталась влезть я и стала шарить в кошельке в поиске оставшихся от вчерашнего ужина монет.
И тут очередь начала закидывать нас комментариями, что, мол, дас машин нихьт функционирт, валите отсюда со своими исследованиями. Сначала мы тихо игнорировали все нападки. Потом к нам подошла улыбчивая смуглая женщина, пару раз показала пальцем на аппарат и музыкально начала что-то говорить на незнакомом языке. Я так растерялась, что начала отвечать по-русски, причем каким-то странным набором фраз, типа:
- Не понимайт я, отставайт от меня!... – и руками так в разные стороны.
Понимаю, что фигня выходит... Тут улавливаю пару слов на одном из братских славянских языков. Меня это совершенно смущает, и я делаю придурковатое лицо, мычу и жестикулирую, мол, извините, аутизм с рождения.
На лицах столпившихся позади людей начинает проявляться почти русское раздражение. Достаю евры, отдаю Ольге.
Окэй, повторяем комбинацию «деньги-кнопки», смотрим с интересом – что-то произойдет? Подошел еще мужик, уставился на нас с неприличным любопытством. Автомат трясется, как абстинент. Подергался и (уффф!) выплюнул сначала один, потом другой талон. Мы быстро отошли, уступив дорогу славянским братьям, повертели билетики в руках и рассудили:
- Будем их носить с собой. Напоремся на контролера – закосим под честных дебилов, которые билеты купили, но не знают, что с ними делать.
И поскольку это было чистой правдой, мы преспокойно положили их в кармашки и прошли мимо автоматов-компостеров.
Спустившись на У-1, мы еще раз сверили направления и уселись в поезд. Ага, метро в Вене, также как и в Москве, ходит не только под землей. Мы отогрелись, полюбовались на проносящиеся здания – солидные, монументальные, - послушали «цап-царап», раздававшийся перед каждым закрытием дверей, и, наконец, доехали до нужной станции.
Перед Шонбрюном мы решили заехать на вокзал и сразу же купить все билеты. Обсуждалось сразу несколько возможностей.
Возможность первая. Дернуть назавтра в Мюнхен, а оттуда напрямик в Будапешт. Взять с отеля деньги за непонадобивуюся ночь.
Возможность вторая. То же самое, только вместо Мюнхена – Зальцбург.
Возможность третья. Купить билеты в Будапешт на 5-е утро, как и планировалось изначально.
Завязалась дискуссия. Что-то мне подсказывало, что, хотя первые два варианта и выглядят заманчиво, но реализовать их нам не удастся – слишком мало времени. Поэтому я настаивала на варианте номер три. Сошлись на втором: купили билеты на Зальцбург и обратно до Будапешта. И поехали в Шонбрюн.
Вышли из у-бана и почти сразу же увидели приземистый длинный двухэтажный дом концентрированного желтого цвета, выполненный (сверяюсь с книжкой) Иоганном Бернхардом Фишером фон Эрлахом в стиле запущенного барокко. Это было одно из зданий, входящих в архитектурный ансамбль Шонбрюна. Мы покорно последовали за толпой туристов, среди которых оказалось довольно много соотечественников. Вот и парадные ворота, обширная площадь, которую с противоположной стороны ограждала строгая светло-желтая кайзерова резиденция.
Площадь впечатляла даже в это яркое, строгое и дьявольски холодное утро. Немного уродовали вид закрытые на зиму ларьки – летом в них, вероятно, продают сувениры. Зато как хороша была змеившаяся вдоль фасада лестница, обрамленная кудрявым чугунным литьем, украшенная причудливыми фонарями! Немного поахав, поломившись в запертый центральный вход, мы направились вправо, где под аркой открывался заманчивый вид на парк. И там мы столкнулись с пространством.
Горизонт был везде – холмы, уходящие в небо, проходы-беседки в переплетениях безлистных растений, четкие и причудливые контуры стриженых газонов. Наверху раскинулся фронтон какого-то строения, и с него ровным шелком нам под ноги стекал холм, белый и блестящий. И птицы – чайки – парили в воздухе как снежные хлопья, как мошкара в жаркий день, их были сотни, и мы вдыхали трепет их крыльев.
Мы радостно побегали, пытаясь постичь все вокруг, кричали друг другу:
- Смотри, а там!!! Смотри, а тут!
Смотрели на разбегающиеся в разные стороны дорожки, считали энтузиастов, штурмующих склон...
Несмотря на активные передвижения по парку, я стала замерзать и поняла, что надо срочно искать спасения. Где же? Ну, понятно, в музее: там тепло, пусть даже и дорого. Осталось только найти вход.
Но вход все как-то не находился. Мы пометались туда-обратно по периметру, бегло рассмотрели живописную стелу с венчающей ее птицей, ближние тропинки, лысые беседки. Увидели вывески театра марионеток. Вот где можно выяснить, как пробраться в эту «медную гору» - Шонбрюн, а заодно немного оттаять!
Подходим, а там три двери на выбор. На первой на чистом немецком языке что-то написано, и снизу стрелка указывает на соседние. Следующая нам показалась плотно закрытой, и почему-то мы решили, что нам, вероятно, надо в третью, которая к тому же была призывно приотворена. Заходим, озираемся – никаких тебе марионеток, только двери какие-то. Идем дальше – все еще никаких марионеток, на стенах стали появляться трудночитаемые таблички. Понемногу до нас начало доходить, что мы находимся совсем не там, где планировали, мы находимся в рабочем помещении музея. У меня возник вопрос:
- Интересно, а в Эрмитажные запасники так же просто вломиться?
Мы дали задний ход – не хотелось открывать свой первый полноценный день в Вене гнусными акциями по взлому музеев.
Входом же в театр марионеток оказалась та самая неприступная на вид дверь, и, надо сказать, открылась она без малейших усилий с нашей стороны. Внутри все оказалось заклеенным фотографиями, повсюду - застекленные куклы. А вот и билетная стойка, за ней – тётя в очках. Мы ей:
- Здравствуйте, - и уже было начали формулировать вопрос по поводу музейного входа, но она, не обращая внимания на приветствие, отбарабанила:
- Спектакль начинается в 4-00.
Озадаченные, мы поинтересовались:
- И что за спектакль?
- Немного музыки, немного кукол.
Мы сказали, что подумаем насчет спектакля, а сами пошли в дальнюю комнату, где вдоль стены было выставлено все папье-маше – включая Колля и Горбачева. Попытались их сфотографировать, но решили, что не стоит: все равно стекло сбликует, и кроме вспышки сверхновой нам все равно ничего не увидать. Немного отогрелись и выяснили, где же вход. Туда мы и направились.
Наконец-то! Широкие стеклянные двери – вероятно, во времена Марии-Терезии их еще не было, за ними – три очереди оголтелых туристов. Вариантов посещения было целых четыре – лимитед (20 комнат) с гидом, лимитед с наушниками, большой (40 комнат) с гидом и он же – с наушниками. Один дворец, а сколько выбора!
Мы сошлись на большом с наушниками, радостно купили два билета (24 евро, между прочим) и пошли к началу экспозиции. Там-то нас и встретил огромных размеров аппарат с множеством кнопочек и клавиатурой. После утренних экзерсизов в метро нас, должно быть, тянуло на всякого рода замысловатые машины, и мы незамедлительно остановились перед ним, соображая, зачем он здесь поставлен.
Ухты, так это фотоаппарат – генератор открыток! Щелкаешь на камеру свою физиономию, выбираешь фон (либо вид на дворец, либо один из интерьеров) и отсылаешь какому-нибудь горячо любимому другу по имэйлу. Фон мы выбрали, адрес друга припомнили, но на этапе собственно наших радостных физиономий работа машины застопорилась. Ну, не хотела она нас снимать, ни в какую!
Я отбежала к стойке с напитками и мороженым, поинтересовалась у женщины с азиатской внешностью, надо ли как-то платить за услугу и как это вообще работает. Но она оказалась не в курсе и отослала меня куда-то еще дальше, чуть ли не к билетным кассам, где, как она уверяла, мне всё должны были объяснить. Идти мне было лениво, поэтому, посмотрев на упорно жмущую на кнопки Ольгу, я отошла к небольшой лавочке с местными сувенирами и стала их изучать.
Минут пять спустя, посмотрев все репродукции Климта, начиная с миниатюрных магнитов и заканчивая огромными художественными альбомами, спичечные коробки с изображением красивой женщины, какие-то другие ненужные и дешевые вещи, я поискала глазами Ольгу. Она все еще добивала генератор открыток. Я с уважением отметила ее настойчивость и позвала таки пойти в музей. Времени у нас не так уж много, а посмотреть нужно вполне порядочно.
Еще пару минут мы потратили на изучение «наушников», вещающих за неимением русского на английском языке. Выглядели они, как допотопный мобильный телефон, только кнопок было значительно меньше: прикладываешь к уху и, как идиот, ходишь по залам и пялишься кругом. Я немного с ним поговорила разными голосами, но, заметив недоумевающие взгляды сторонних туристов, притихла и сделала серьезное лицо.
Итак, экскурсия началась... и оказалась разочаровывающей. То, что австрийцы не умеют работать с интерьером, я поняла сразу. Не знаю, кто там работал декоратором, но Шонбрюн оказался дизайн-кошмаром: смешение стилей, мебели разных эпох, нелепых цветов, несочетаемых материалов. У меня уже через пять минут началась депрессия. И как они жили в этом доме?
Но, в отличие от всех прочих дворцов-музеев, в которых мне довелось побывать, здесь было полно совместных спален. Слава богу, нормальные люди!
Экскурсионный аппарат меж тем гнусил про полную достоинства жизнь последнего кайзера, на мой взгляд, персонажа странного и занудного, по его жену – красавицу Елизавету (тетка и в самом деле была обалденная), про железную леди Марию-Терезию и ее чахлого мужа Франца-Йозефа.
Вызвала уважение плодовитость Марии-Терезии. Шестнадцать одноликих клонов разного возраста и пола. Еще бы: замуж по любви, там чего только не натворишь!
Наконец, мы все обошли и направились к выходу. И там-то и началось все самое интересное – магазин сувениров. Тут тебе и такие открытки, и всякие брелки со спичками, и карты игральные, и паззлы, и альбомы с футболками, и невообразимые платки с репродукциями, и прочая добыча туриста.
Все это мне было откровенно в новинку – в Испании я как-то не приглядывалась, не замечала, может, и не было там такого, а тут всякого дешевого барахла – завались. Делают деньги на истории. Я походила-побродила, то одно потрогаю, то другое; нет, дай-ка лучше это куплю, а, может, то... Но что-то меня постоянно останавливало, так и ушла с пустыми руками. Ольга тоже приобрела лишь книжку про Вену – и все.
Пошли на улицу. Я верчу в руках экскурсионный говорильник. Оглядываюсь по сторонам – куда он здесь сдается? Вдруг на меня сбоку напрыгивает мужик в форме и выдирает аппарат из рук. Ага, думаю, наверное, здесь это происходит так.
Стоим опять посреди обширной площади. Переглянулись и молчаливо решили – нет, не будем мы гулять по парку, в метро, в метро, в центр: сначала есть, потом в Хофбург, как и было уговорено.
И вновь у-банн, дома проносятся мимо, весело поблескивает чистое небо, тени удлинняются – зима ж таки, день короток. Но мы этого не замечаем, мы стараемся отогреться и сообразить, какая станция нам надобна теперь.
Ага, теперь нам на Херренгассе. Выходим, семеним полурысью – где же тут кафе? На Бруно Крайски увидали вывеску “Stiegl”. Обещали классическую венскую кухню, много пива, мы и зашли. Темновато, мрачновато, словом – ничего особенного. У входа – барная стойка, в глубине прячется обширный обеденный зал, сбоку примостились столики для недолгих посетителей. Туда мы и направились.
Уже и не помню, на каком языке на этот раз оказалось меню. Да это и неважно... Важно то, что девушка, которая нас обслуживала, по-английски не понимала совершенно. Зато понимал юный бармен, который после наших двух-трех первых английских слов стал смотреть на нас прямо-таки влюбленно.
Мы пристали с расспросами к официантке, поскольку, вероятно, в меню ничего не поняли. Следовательно, оно было на немецком! После очередной попытки выяснить, что же такое топфелькайзершмаррен с нежным вишневым компотом (нет, все-таки на английском!), она сказала «айнц момент!» и подозвала алчущего общения юношу. Его знания языка оказались довольно резвыми, но отнюдь не безукоризненными, и потому объект нашего внимания так и остался неразъясненным. Уже позже я выяснила, что под таким сложным названием ютился обыкновенный чизкейк. В итоге мы удовлетворились дежурным блюдом – подозрительного вида котлетками в соусе с доброй порцией пюре, предложенным вывеской пивом «Штигл», яблочными штруделями и парой «хайс шоко», какао со взбитыми сливками. Пюре оказалось изумительным, котлетки – так себе... хотя.. сейчас бы я их умяла за милую душу. Пиво было хуже вчерашнего – слишком резкое, слишком кислое... Да и так называемый шоколад оставлял желать лучшего. Я поинтересовалась:
- Вот интересно, Оль, нам вчера с дороги все таким вкусным показалось, или мы зашли в отстойное заведение?
- Скорее второе, - ответила она.
Стоящей вещью оказался лишь набор венских булочек – с разными вкраплениями, с зернами подсолнечника и тмином, с кунжутом и прочими пряностями – хрустящие и аппетитные. Я немедленно затребовала к ним сливочного масла, отодвинула от себя пиво и приступила к поеданию хлеба с маслом, запивая все какао.
Разболтались, достали заветный путеводитель по Вене. Должны же здесь быть какие-нибудь злачные места! Ага, упоминается некий «Бермудский треугольник», где неопытный турист запросто может пропасть на несколько дней. Интересно, где это? Подзываем бармена:
- Где тут у вас самые тусовочные места? – спрашиваем. А мальчику, заметим, от силы года 22-23. Он оживился:
- Да-да, - говорит, - есть одна супердискотека, очень хорошее место.
Я как-то внутренне притухла – на дискотеку в Вене мне как-то не хотелось, на это добро я и в Москве не слишком зарюсь, разве что какой-нибудь агентский эвент по приглашению.
- Да? И где она находится, - тоже без энтузиазма, как мне показалось, спросила Ольга.
- Она за кольцом, в районе Праттера.
Мы мигом подсунули ему карту, где он радостно начертал нам кружочек на северо-востоке Вены. Я мельком проследила путь до нашей родной Зюдтироленплац и еще больше загрустила.
- Может быть, - спросили мы, - вы знаете, что такое Бермудский треугольник?
- А! Бермуда Брэу, как же, как же! Он находится здесь, – он ткнул пальцем куда-то чуть севернее Штефенплац, - Но там нехорошо. Там люди просто пьют, и ничего больше.
Мы поблагодарили мальчика, негласно решив идти именно туда, где люди напиваются. Тут, взглянув в окно, мы вдруг осознали, что уже сгустились сумерки, что наступает вечер, и, если мы хотим попасть в Хофбург, нам надо поторопиться. Что мы и сделали. Расплатились и вышли на привычный уже холод. То ли организм, наконец, адаптировался, то ли повлияло фирменное блюдо, но теперь идти было намного теплее и веселее.
Мы углубились во Шлауфлерштрассе, которая вывела нас на обширную площадь, где развернулось двукрылое старинное здание с зеленым барочным куполом. Оглядевшись и сверившись с картой, мы двинулись прямо в высокую арку посередине, затем в широкий межстенный проход, из которого мы, по идее, сразу попадали к центральному входу в Хофбург. Когда проход кончился, мы оказались под неожиданно звездным небом, в окружении редко посаженных фонарей, у истока подъездной аллеи. На возвышении красовался сам музей.
Войдя, мы поняли, что он уже закрыт. Да, облом, - подумала я, - Брейгеля не будет.
Справа мерцал вечный примузейный магазин сувениров, куда мы направились, чтобы как-то развеять разочарование. Там мной был обнаружен, помимо стандартных спичечных коробков, магнитов для холодильника и прочих открыток, забавный набор: оркестр – сделай сам. Внутри оказались какие-то маловразумительные детали, обозначавшие диски для бубна, железные палочки, пластины для ксилофона и так далее. Мелькнула мысль, а не купить ли весь этот металлолом брату – пусть развлекается. Но тут же набежало воспоминание, что брату уже 23 года, и он уже не разбирает все попавшие под руку часы, как, бывало, делал в детстве.
Ничего не приобретя, мы вышли вон и направились куда-то влево, где маячило местное Кольцо, где жужжали проезжающие машины. И там мы увидели здания-близнецов: они гордо зеленели друг напротив друга, роскошные в вечерней подсветке. Неспешно пробрели мимо одинокой и хрупкой фигуры Моцарта и пересекли улицу.
- Слушай, - сказала Ольга, - мы второй день в Вене, а так еще и не попробовали венского кофе.
- Да, неправильно как-то получается, пошли искать.
Тут справа замаячило некое кафе со сладострастной россыпью всевозможных сластей за стеклом витрины. Я сглотнула слюну и вспомнила Барселону, и свои мучения при виде позолоченных орехов в шоколаде, немыслимых божьих коровок в сахарной глазури и нежных сливочных гребней на причудливых пирожных. Секунду я пыталась сосредоточенно понять: откуда эта слабость, я же не люблю сладкого, годами могу не прикасаться к шоколаду?
Зашли, стоим перед прилавком, придирчиво изучаем ассортимент.
- Кстати, - замечаю я, - мы еще не видели и знаменитых трюфелей в шоколаде... И сейчас, насколько могу судить, тоже не видим.
- Нет, вот какая-то фигня труфелевая, - сказала Ольга, указывая на квадратное шоколадное пирожное.
- Что-то я не вижу в нем никаких трюфелей.
- Может, они внутрь наковыряны или в пыль растерты? Я возьму попробовать.
Я безразлично пожала плечами – мол, пробуй, если хочется, - и тут мое внимание приковала к себе прозрачная упаковка с обсыпным миндалем: золотая ленточка, сверху воткнут снеговик. Я полюбила ее мгновенно. И, хотя очень хотелось попробовать, решила привезти маме на пробу.
И вот мы уже пьем кофе: я – настоящий венский (потому как вовремя кивнула на предложение положить мне сливок), Ольга – крепкий черный, перед нами коричневый, нашпигованный земляными грибами кирпичик и мой волшебный рождественский пакетик.
- Ну, что, куда дальше путь держим? – поинтересовалась я, начиная предчувствовать наступающую усталость.
- Понятно, в треугольник.
- Напиваться? Мож не надо? Может, по городу пошатаемся?
- Нет, пойдем туда. Не понравится – пойдем шататься.
Собрали последние капли кофе и направились вдоль кольца, в сторону ближайшего метро. Им оказалось все та же Херренгассе. Потом мы попетляли по улицам, рассматривая витрины, забежали в Святой Стефан уточнить часы работы. Опять была улица внутри дома, опять был «Гуттенберг». И на этот раз нас потянуло зайти.
Внутри было обыкновенно. Есть мы не хотели – хотели согреться. И посему заказали ирландского кофе – сначала пару, по одному на нос.
В «Гут-гут-гутенберге» (как гласила реклама) мы расшалились.
- Ура, ура, - заявила я, - я шишечку нашел, сейчас ее сгрызу и дальше поползу. Яшишечка - это ящерица, самка ящера, маленькая и уродливая, с милым игрушечным характером.
Потом подумала и добавила:
- Ай хэйт инглиш, у меня острый приступ бреда, мне необходимы: глоток веры (не женщины), пять минут абсолютно безопасной наивности (без последствий) и ощущение радостного детского идиотизма в грудной полости. Вот!
Оля тоже обрадовалась:
- Нормально! Слабоумие прогрессирует... А я, кстати, могу поделиться с тобой, детско-радостным идиотическим состоянием - его у меня в избытке.
Я в это время распевала по-русски:
- Ля-ля-ля-ля, фигак-фигак, маму так твою растак!!!!
Люди косились на нас опасливо и с интересом.
Потом мы подняли на уши весь обслуживающий персонал вопросами типа: «А как будет по-немецки счет?», «А как будет по-немецки то, а се» и так далее. Заказали еще по кофе. А затем переглянулись.
- Слушай, - говорю, - Мы в Австрии. А какие тут национальные спиртные напитки?
И тут же подозвали ошалевшего уже официанта. Тот нам услужливо пояснил, что местный напиток – это шнапс.
- А чего это такое и как выглядит? – тут же вцепились мы. Официант сказал «Айнц момент!» и исчез. Вернулся он через минуту с бутылкой в руках. По конфигурации бутылка напоминала советскую кефирную, только с более тонким горлышком. Внутри плескалось что-то мутное, с каким-то сомнительным осадком, полосами струившимся по дну.
- Это – самый лучший! – гордо заявил официант.
- Сколько сие стоит? – поинтересовались мы. Выходило что-то около 10 баксов. «Недорого» - решили мы. Наконец, мы засобирались. Время клонилось к восьми, и наступало самое время проверить местные злачные места. Вооружившись картой, мы закружили по узким и кривым улицам, постепенно приближаясь к Бермуда Брэу.
И вот на улице стали появляться странные нетрезвые личности, мальчики с голыми черепами, подростки с разноцветными волосами и в нелепых костюмах, и нас охватило предчувствие, что вот-вот и нас затянет, что мы уже ступили на заветную территорию местных алкоголиков.
Первым на нашем пути попался бар «Кра-Кра» - про него Ольга вычитала в одном из путеводителей, и это было вернейшим доказательством, что мы очутились в треугольнике. Попытались вломиться, но он оказался настолько плотно нашпигован человеческими телами, что, не продержавшись и минуты, мы были вынуждены выйти и искать пристанища где-то еще. Свернув с кольца на темную неширокую улочку, похожую на окаменелый остов какого-то чудища, мы уткнулись в «Бермудский треугольник» собственной персоной. Там тоже яблоку было негде упасть, так что мы лишь наспех огляделись – в этот раз в памяти задержалась лишь неимоверно длинная стойка и ощущение невероятной плотности воздуха, одновременно выдыхаемого двухстами парами легких. Я заметила:
- Похоже, в ближайшее время нам нигде не удастся пристроиться. Все ж таки пятница-вечер. А законы этого дня, видать, везде одинаковы.
Но мы еще не окончательно пали духом и продолжили свои поиски. Вот старая церковь на крохотной площади, явно век какой-нибудь 14-15, не позднее, а за ним на ветхом строении красные буквы – Кич. Зашли. Какой-то тусклый склеп, но народу немного – вероятно, поэтому. Мы пристроились у двухместного столика и отправились беседовать с барменшами.
- Хэло, - говорю, - Плиз, эдвайз самсинг ту дринк. Ор, эт лист, гив ё дринк-лист.
Барменша, ладная девица, плотно обтянутая фирменной кичевой майкой, по-хозяйски нам улыбнулась. Выдала сомнительной чистоты листы с ценами на спиртное и специальными предложениями на вечер. Указала на доску с крупнонаписанным «Motherfucker».
- У нас сегодня текила-парти. Шкалик текилы 70 евроцентов. Цена действует до 10 вечера.
Сначала я не въехала в промоакцию, нервно дернула рукой, мол, нафиг текилу, не затем мы здесь, и автоматически пробежала список пива. Уткнулась в Визельбург.
- Это чего такое?
- Рулез пиво, самое лучшее!
- Еще бы, - это было самое дорогое пиво, которое мне довелось здесь пить. Решила ознакомиться.
Пока нам выдавали массивные бутылки со спецкрышкой и комплект кружек, до меня, наконец, дошел смысл текильного предложения. Я с энтузиазмом головастика взглянула на Ольгу. Она тоже заулыбалась. Мы посмотрели на часы – было восемь. В принципе, времени оставалось достаточно, чтобы в беспамятстве зависнуть здесь до утра.
- Не будем торопиться.
И мы ушли с пивом к столику, и вскарабкались на высокие стулья. Прикладываемся регулярно к бутылкам, приглядываемся к людям вокруг. Я рассмотрела пивные бокалы: что ж, ребята, попрощайтесь с ними.
Я прогулялась глазами по окружающим лицам и в углу обнаружила нечто смутно-знакомое.
- Слышь, Вороная, там за стойкой чувак сидит, на Вадика похож.
- На какого Вадика?
- Да на Полякова. Видишь, в нашу сторону косится?
Ольга бегло оглядела тушку за стойкой и круглое личико.
- Да, похож, пожалуй.
- Как-то тут с мужиками тухло. Мальчики какие-то детскосадовские. И уроды. Как они тут размножаются с таким генофондом?
- Оччень аккуратно.
- Ладно, ну их, будем веселиться. Барышня, две текилы.
Текила возникла с апельсинами. Я аж крякнула:
- Такого еще не пила. Страшновато даже.
- Чего это они, - вылупила глаза Ольга.
Мы осторожно принялись за стопки.
- Ну, погнали? – первая проскользнула несколько коряво, но сочетание с апельсином мне понравилось, - Прикольная штука, надо усвоить.
Запили пивом. Барная девица сновала туда-сюда с завидным проворством, задорно виляя задом и строя глазки направо-налево. Мужчины слизывали ее глазами. Я, мечтательно:
- Фиговая работа. Кадрить придурков. На бабки разводить.
- Майка клевая. Хочу такую.
Я покосилась на свой скромный бюст, и решила – не, не хочу. Ольга же ухватила барышню под локоть и приступила:
- Вы продаете такие майки?
Та замотала головой, белобрысые косички описали дугу:
- Не-а, только для персонала.
Ольга еще на нее посмотрела и поняла: упорствовать без мазы.
- Тогда две текилы.
И понеслась! Вскоре на столе образовалась полудюжина свободных текильных стопок.
- Чего-то пространства маловато, - решила я, - надо почистить. И стала пододвигать их поближе к пасти рюкзака. Ольга помогала. Еще минут через пять аккуратно смела их внутрь.
Музыка играла правильная. Тело, по мере прибывания текилы, становилось все легче, гибче и подвижнее. Язык – тоже. Речь постепенно теряла смысл и обретала интонацию. Мы болтали, мы смеялись, мы пританцовывали, мы подпевали.
В разгар веселья дверь открылась, и внутрь вошло нечто худое, юное, нелепое. Посмотрело на нас странно и заинтересованно. Я говорю:
- Уппс, первый. Минут через сорок будет знакомиться. Так что время есть – пойду-отойду.
И отлучилась в туалет. Грязь, гадость, похабель везде, хорошо, хоть туалетная бумага есть. Напряженно считываю разноязыкие признания в любви и интимные подробности чужих жизней. Меня тоже потянуло на эксгибиционизм: натянула джинсы, обшарила карманы в поисках чего-нибудь пишущего. Не нашла. Сняла нашлемник с туалетной бумаги и ушла в зал. Сидя расписывать удобнее. Начертав «Вена – рулез!», я удовлетворила свои эстетические порывы, вернула нашлемник на место и тщательно вымыла руки.
Вероятно, комбинация «я+элемент туалета» был настолько неотразим, что на нас просто посыпались угощения – кто текилу выставлял, кто – пиво. Мы невозмутимо поглощали все подношения.
- Ой, нажремся, - отметила я, жуя апельсин, - И как бы они все это богатство не занесли на наш счет. Литры текилы моим бюджетом не предусмотрены.
На всякий случай уточнили – оказалось, все в порядке. Мы сидели веселые и подозрительно трезвые. Поток спиртного со стороны постепенно иссяк, потому что мы не обращали на меценатов никакого внимания. Разбирать нас начало уже около 10.
- Надо взять по последней и валить, - сказала я и стартанула в сторону стойки. Возле нее обосновался какой-то хряк, который мучительно долго что-то заказывал. Я начала свирепеть: ну, мужик, будет тебе, если я свою порцию вовремя не получу. Наконец, он разобрался и отвалил. Я взяла текилу. Мы ее опрокинули. И тогда, именно в 10-05 по местному, мы поняли, что хочется еще, даже по 2 евро за штуку. Мы стали таращиться по сторонам в попытках повторить пройденный успех и стимульнуть алкоголиков на халяву.
Я опять наткнулась взглядом на худое существо в бейсболке. Оно продолжало заинтересованно и боязливо коситься в нашу сторону. Я недолго и нагло разглядывала его, потом сказала:
- А, ну, кам хиа.
Что он и сделал – и как-то мгновенно.
- Вот, - говорит, - бойфренда своего жду.
- Круто! Ты его в смысле голубизны или так просто?
Юноша покраснел и пояснил, что бойфренд – просто френд, полу мужского, ничего особенного.
И дальше пошло общение в стиле буги. Юношу, как мы выяснили, звали Андре, и по-английски он говорил откровенно слабо. Поэтому мы в основном угадывали.
На интуитивном уровне мы узнали, что Андре – парень местный, работает автомехаником в каком-то ремонтном бюро.
Оля, затаив в глазах матовую мысль, поинтересовалась:
- А как тут насчет травы?
- Травы? Да нормально. Курить будете?
Мы радостно засмеялись.
- Что, милая, - обратилась я к Вороной с саркастически-сочувственной ухмылкой, - первый контакт промышляет травой. Следующий, думаю, герыч подгонит.
В глазах у Ольги засветилась та же мысль, и она тоже улыбнулась. Андре вовсю шарил по нам глазами, явно оценивая.
- Как насчет дискотеки? Оторвемся, там у меня куча друзей. Травы курнем.
На этой фразе меня настойчиво посетило осознание своего возраста. Жаль, что уже не дура малолетняя, могла бы оттянуться по полной. Нет, - подумала, - на фиг дискотеки. Уже выросла... или еще не доросла?
Вдруг Андре прямо-таки заколбасило. Он схватил меня за рукав и чуть ли не выволок наружу. Сильный, ублюдок, на вид только хилый. Ольга выскочила следом.
На улице я обнаружила, что земля вертится. Пока сидела – все было ничего, даже грело мнимое ощущение трезвости, небывалой после литра текилы. Ориентация в пространстве была в значительной степени утеряна.
Андре нас соорганизовал. Мы завернули в каменистую арку, полную сквозняков. Андре сворачивал самокрутку, рассыпая кругом дурь, а мы с Ольгой молчали и лишь улыбались, как Чеширские коты.
После трубки мира отдельные моменты стали выпадать из памяти. По-моему, дальше был Бермуда Брэу, но осознала я это только наутро, да и то со слов Ольги. Был второй этаж, официант в хрустящей рубашке, пиво, свечи. Ощущение, что я в Вене, пропало окончательно. Немецкий язык перестал быть чужим, и во мне стали просыпаться родные неукротимые инстинкты.
Мы еще говорили о чем-то, причем Андре периодически переходил на австрийское наречие. Он заглядывал нам в лица, в его глазах постоянно что-то мигало и щелкало.
- Оль, он нас кадрит. Ты его глаза видела?
- Да, засранец пытается нас снять.
- А, ну-ну. Он еще не знает, что напоролся на динамщиц-профессионалок.
Ну его к черту, не буду разбираться, что там за искры.
Андре вдруг вскочил с места и убежал догоняться травой в местный сортир. Пока он справлял нужду, ко мне в сумку в компанию к четырем текильным стопкам перекочевал пивной бокал, потом уже в открытую туда же были сметены подсвечники.
- Да, Зойк, как-то не верится, что мы в Вене. Амстердам какой-то. Кориш уже всякий стыд потерял – осталось только, чтобы он в открытую в зале курить начал, - заметила Ольга. Я что-то согласно-невразумительное пробормотала в ответ.
Андре вернулся, видимых изменений в нем не наблюдалось.
- А сколько вам лет, девчонки?
Ожидаемый вопрос. Должен был когда-нибудь возникнуть. Я весело поперхнулась пивом и переложила всю ответственность на Ольгу.
- Kind of twenty, - ответила она.
- Kind of? – не понял юноша. Мы засмеялись.
- А тебе сколько? – спросила я.
- Двадцать два.
- Брешет, максимум – восемнадцать, - усмехнулась я по-русски. Люблю родной язык!
Тут, помятуя московский опыт тусовок, я поинтересовалась у Андре, когда здесь прикрывают метро. Он забормотал что-то о часе ночи. Взглянув на часы, я нашла там начало первого и посмотрела на Ольгу. Та кивнула.
Мы засобирались. Всем было ясно, что на дискотеку мы не пойдем. Мы пойдем домой – в теплую кроватку – спать до завтрашних приключений. Нам принесли счет. Андре расплатился. Идиот наивный. Люблю таких...
Мы спустились вниз и направились к выходу. Не успели мы и пяти метров отойти от Брэу, как на его пороге возник официант.
- Фройляйн, фройляйн, вы забыли оплатить еще и этот чек.
Я недоуменно воззрилась на него.
- Какой еще чек? – начинаю просматривать список и суммы, и понимаю, что это за упертые стаканы с подсвечниками – на 87 евро.
Я швыряю счет под ноги белорубашечнику и со всей мочи дергаю прочь. Такие расходы на сегодня у меня не запланированы. Но толком ничего не пробежав, я оказалась припертой всем телом к стене, с вывернутой рукой.
- Окэй, окэй, все в порядке, - говорю, доставая кредитку, - подавись!
Официант, довольный, забрал кредитку и ушел.
Провал в памяти. Ничего не помню.
Вынырнула обратно в реальность я на какой-то улице. Ребята были на месте – с одной стороны Ольга, с другой – Андре. Меня никто не поддерживал. Мы курили на ходу траву, не обращая внимания на прохожих, я изредка изумленно пялилась на бодрые группки местных скин-хэдов. Асфальт периодически приближался к моему лицу с угрожающим жужжанием. Потом он останавливался в сантиметрах десяти от носа и с тихим свистом сдуваемого шарика возвращался на место. Так недолго и по морде схлопотать, - подумала я и уцепилась за Андре. Дальше мы продолжали идти, как юные пионеры, держась за руки, и, наконец, добрались Штефен-плац и у-бана.
Метро было закрыто. Мы бессмысленно постояли у перекрытого входа, покурили – уже сигареты. Потом мы ушли в местный сортир. Иногда там в голову приходят разные идеи. На этот раз не пришли, и после мы прямиком отправились на стоянку такси.
Андре что-то чирикал о том, что нам непременно нужно встретиться назавтра, мы по инерции кивали, но без энтузиазма. Обменялись телефонами – на всякий случай, и договорились созвониться в полдень.
Вот и такси. Открываем дверь, я напрягаю все мышцы лица, пытаясь припомнить название улицы.
- Ла... Лаксе... Лаксембургерштрассе, - выдавливаю, наконец. Мы прощаемся с Андре – тот пожимает руку Ольге, чмокает меня в щеку, преданно смотрит, с надеждой. Пока, парень, строить глазки бесполезно. Уезжаем.
В номере мы улеглись не сразу. События минувшего дня, спиртное и наркотики – естественно, нас колбасило. Мы смеялись, вспоминали какие-то детали. Тут раздался «пип!». Пришло сообщение на мой мобильный. От Андре. Дословно: Zoya, you has wonderful eyes!
- Да, - говорю, - ушлый чувак. Не втыкается до последнего.
Попыталась послать ему «фак-офф» реплайем, но почему-то не получилось.
- Слышь, Оль, у меня офигительные глаза!
Опять «пип!». «What did we do today! Can I come to the hotel where you be?»
- Обалденная настойчивость, - отметила Ольга, - парню повезло, что ты ответить не можешь.
- Да, скрипач – не нужен, - киваю я и вырубаю мобилу. Мы улеглись спать.
04 января 2002 года. День третий.
Проснулась я в панике и первым делом ломанулась к рюкзаку – проверять наличие кредитной карточки. Причем сделала это с таким грохотом, что неизбежно разбудила Ольгу.
- Ты чего?
- Как чего? Мы ж вчера расплачивались за упертую посуду – не помню, вернули ли мне кредитную карту.
Карта оказалась на месте. Я с облегчением вздохнула: автопилот – великое дело! Кроме карты я обнаружила в рюкзаке массу посуды. Я извлекла на свет божий сначала текильные стопки – их количество внушало уважение, затем – пивную кружку Zipfer, а потом – уже обалдевше – пару подсвечников.
- Да, - говорю, - дерьмо какое-то натырили. Это-то нам зачем? Чего с ними делать?
Подсвечники в самом деле были негодные, мусор, в общем.
- Когда это мы расплачивались за посуду? За какую посуду? – опять вступила Ольга.
- Ну, как же, а бармен? Неужто не помнишь?
Оля смотрела на меня подозрительно.
- Не было никакого бармена. Мы вышли из Брэу, побродили немного и разъехались. Никто нам ничего не предъявлял.
Я уселась на пол и тупо уставилась в пространство.
- Как не было? А... Блин, ну и проглючило! – и рассказала Ольге все, что мне привиделось накануне.
- Да, текила с травой – смесь сильная, - прокомментировала Ольга.
Спать больше мы не стали. Мучило похмелье.
- Хоть это и не в моих правилах, но придется купить пива, - сказала я, - иначе я этот день не переживу. Вороная усмехнулась.
Наскоро позавтракав, мы собрались и вышли в город. План на сегодня был следующим: сначала в Бельведер (выставка Климта и других аналогичных), затем в Хундертвассерхауз, потом – Штефенплац, а потом мощный паб-кролл на прощание. Между делом мы хотели еще добежать до вокзала – проверить расписание поездов. Я лелеяла надежду уговорить Ольгу сдать билеты до Зальсбурга. Денег оставалось мало, а нужно было еще прикупить что-нибудь родным и близким.
Погода стояла роскошная – солнечно и тепло. Бельведер раполагался недалеко от нашей гостиницы, и мы решили пройтись. Я купила боттл Хайнекена и жадно присосалась. Голова становилась все легче. Клево: понедельник, утро, а я иду, как ни в чем не бывало, пивко попиваю. А народ – работает!
По дороге я начала обрабатывать Ольгу на предмет билетов.
- Оль, у меня осталось долларов 50, не больше. И подарки надо еще купить... Может, ну его, Зальзбург – в следующий раз съездим, - заговорила я вкрадчиво, зная, что лучше резко не портить женщине настроение. Себе дороже.
Однако настроение тут же испортилось.
- Ну и чего? Я уже настроилась. Так мы два города посмотрим, - мгновенно насупилась она.
Тут уж я решила резать правду-матку, не церемонясь, - все равно дело уже сделано.
- Так мы толком ни одного не посмотрим, потратим последние деньги и вернемся домой со смутным ощущением, что где-то были. Мы Вену еще не посмотрели.
- Ну, так сегодня как раз и посмотрим.
- Что-то сомневаюсь, что успеем.
Ольга упрямо сопела в ответ.
Я решила перенести разговор, и вернуться к теме уже непосредственно на вокзале.
Тем временем Бельведер все приближался. Мы идем – походка от бедра, глаза затемнены очками. Кругом птички щебечут, жизнь прекрасна и к тому же ощутимо потеплело: на улице от солнца, на душе – от пива. Ладно, думаю, неприятности оставим на потом.
Итак, внимание, Бельведер. Два баррочных здания – одно против другого. Стандартный желтый цвет. Меж ними – обширный серый газон. У входа сфинксы.
Мы зашли. На этот раз разнообразия очередей не наблюдалось. Ольга оплатила вход своей тупой электронной Визой (редкий случай, когда она вдруг сработала).
Первый этаж сплошь был увешан Климтом, с редкими вкраплениями Шилле, Кокошки и других. Посмотрели – красиво. Правда, на обои больше похоже, из тех, которые делают с перламутровым отливом, под шелк.
На втором этаже жили, в основном, академисты – зализанный мазок, обилие плоти и теплых женщин.
Выше тусовалась старина – век 16-17. Там оказалось весело.
Слышу тихий Ольгин смех.
- Смотри, - говорит, - офигительный реализм. Здесь – рыцарь сваливает в поход, детей двое. А тут, - переходит к следующей картине, - Рыцарь возвращается, а детей – четверо. И по возрасту – явно от трех лет.
- Да, - отвечаю, - рогов ему явно не достает. Хотя, может, это не первое возвращение.
- Оптимистка.
Подобными комментариями мы сопровождали почти каждую картину. Праздношатающиеся туристы смотрели на нас удивленно. Они явно не находили ничего смешного.
Закончив осмотр, мы, по обыкновению, пошли в сувенирную лавку. У меня к тому времени начались ломки: ну, надо что-то купить, надо!
Я мучительно толклась у застекленных витрин. Ни на что не вставало. Потом наткнулась на спички: к ним у меня давняя слабость. Порылась, откопала коробок с автопортретом Шилле. Смотрелось здорово, как будто он специально для спичек и рисовал. Взвесила их на руке, пощупала и поняла: да, хочу.
Потом набежала картинка: дорогая мама, поздравляю тебя с новым годом и дарю тебе эти спички. Супер. Мне понравилось. Решила, что в комплекте с конфетами пойдет.
Оставалось сообразить что-нибудь для папы и раздобыть тирольское пение для брата. Хотя бы в нотах – на обратном пути разучу и спою.
Не помню, купила ли что-нибудь себе Ольга.
Когда мы выбрались из Бельведера, я решительно заявила, что мы едем на вокзал. Но сначала мы решили еще немного прогуляться. Ввиду отсутствия поблизости метро. И того, что мы пропустили трамвай.
Когда мы прибыли к вокзалу, я снова начала обрабатывать Ольгу.
- Оль, давай мы не поедем в Зальзбург. Очень мало денег.
- Слушай, если мы сдадим билеты, то все равно потеряем какую-то часть.
- Не спорю. Но у меня из подарков всего лишь занюханный коробок спичек и пакет с засахаренными орехами. Я, конечно, могу раздать всем по штучке и по спичке, но вряд ли это кого-то удовлетворит.
- Да я все понимаю, мне самой надо что-то домой купить.
- Давай тогда посчитаем. У меня было 500 баков. Из них мы 80 просрали в поезде на еду. Купили билеты – еще 150 баков, плюс 40 – из Будапешта сюда. Плюс жрачка – где-то 150 баков. Методом вычитания у меня осталось что-то около 80-ти, а то и меньше, учитывая всякие там билеты. Из твоих – почти 100 проебали на завтраки американцев. Сколько у тебя осталось?
- Ну, есть 200 налом, и еще должна быть сотня на карте. По крайней мере, я надеюсь.
- Что-то ты как-то неуверенно. Так, давай сначала в банкомат – озвучим бабки, а там решим.
Но у банкоматов сегодня был выходной.
- Хорошо, - говорю я, - давай на минуту представим, что на карте у тебя ничего нет. Нам сегодня понадобится минимум 30-40 евров на еду, что-то стоит Штефенплатц, плюс на паб-кролл – по меньшей мере полтинник. И никаких кофе. Остается 100 с небольшим долларов на двоих. Это на пожрать что-нибудь в Зальзбурге и вернуться с пустыми руками. И хорошо, если не случится ничего непредвиденного.
Ольга насупленно молчала. Потом махнула рукой:
- Ладно, пошли сдавать.
Мы направились к информационной будке – выяснить, куда соваться с билетами. Нам популярно объяснили, что с Зальзбургом в местные кассы. А на Будапешт – в международные. Мы разделились и заняли очереди.
- Добрый день, мы бы хотели сдать билеты на Зальзбург.
- А когда вы их купили?
- Вчера.
- Жаль. Если бы вы их сдали вчера, то получили бы всю сумму.
- А сколько мы получим сейчас?
- 100 евро.
- Давайте.
Спорить было бессмысленно, да и не хотелось. С теми же небольшими потерями мы поменяли билеты из Зальзбурга в Будапешт на из Вены в него же. После всех манипуляций у нас на руках было 200 баксов и 100 с небольшим евро.
- Ну, вот, жизнь налаживается, - я попыталась взбодрить Ольгу, - Пошли в Святой Стефан.
По дороге разговор не клеился. Я заткнулась и ждала, пока настроение у подруги немного наладится. Очень надеялась, что вид с башни собора на город ее отвлечет от мыслей о потерянном Зальзбурге.
Итак, мы опять в Святом Стефане. На этот раз он доступен для обозрения. Мы прошли к алтарю, пощелкали объективом. Наконец я внимательно рассмотрела горельефы. Один из мужиков, торчавших из стен, очень напоминал Николая Коперника. Наверняка не он. Но, может быть, предок?
Мы направились к вышке. Там с нас содрали еще десятку. Погрузили в лифт. Я ехала и думала: вот было бы клево, если б так же в соборе Василия Блаженного. Не в смысле денег – в смысле подъемника. Чтобы не карабкаться по узким и корявым лестницам.
На площадке на меня вдруг накатил приступ дурноты. Эвона, я боюсь высоты. Никогда не знала. Правда под ногами были какие-то неустойчивые железки, сквозь которые явно просвечивала площадь. Ощущение было неприятное. Хотелось во что-нибудь вцепиться.
Я сконцентрировалась на открывшемся мне виде города. Он меня не потряс. На горизонте торчало колесо обозрения Праттена, маячил двухсводный францисканский собор. Мы поднялись еще на пролет вверх.
Ольга с увлечением фотографировала Вену. Я иногда давала советы, но больше меня волновал ветер, особенно холодный на высоте. В общем, пробыв там минут пять и изрядно окоченев, я потащила подругу назад.
Оказавшись на площади, мы рванули в Хундертвассер. Времени было мало – магазины закрываются рано, и если мы опять раскачаемся часов так в семь, то рискуем оставить родных без подарков. Юркнули в метро и, увидав готовый к отправлению поезд, по московской привычке рванули прямо в него. Двери плавно закрылись. Ольга мне:
- Зойк, а в каком направлении мы едем?
- Э... хороший вопрос, - говорю я, озираясь.
С направлением нам повезло – мы ехали куда надо. Выбравшись на поверхность, мы начали одолевать людей расспросами. По-английски. Но народ попался непросвещенный. Ольга меня под бок пихнула:
- Ну, у тебя там была немецкая практика – давай, интересуйся!
Я оглядела кандидатов и выбрала милую старушенцию, тусовавшуюся на остановке.
- Иншульдиген, - говорю, - Ху-ху.... худер... вассер? – а сама думаю: «в Москве за такое обращение точно бы по роже схлопотала!»
Бабуля на меня смотрит с готовностью, но молчит. Я опять попыталась:
- Во...(пауза) ист... (пауза) .... ху...ху..худер...вассер... хаус?
Реакции – ноль. Я поняла, что проиграла. Достаю из заднего кармана карту, тыкаю в фото этого самого хауза. Тетка обрадовалась: «А, Хундертвассерхаус!», - и начала лопотать и размахивать руками.
- Филен данк, - говорю. Бабуля отходит. Ольга на меня:
- Ну, и где это?
- Четвертая остановка на трамвае, а там немного пешком пройти прямо, с минуту.
- Да? И как ты это выяснила?
- Фиг его знает. Поняла как-то.
- Сейчас проверим.
На удивление, поняла я правильно.
Вышли – стоит, кривой, как моя жизнь, и такой же яркий и нелепый. Бродить внутри было нельзя – квартиры в нем жилые – поэтому мы ушли во встроенное в него кафе.
Кафе было выполненно в том же стиле, но в более адаптированном к привычному восприятию. То есть, никаких острых-тупых углов, скошенных вниз потолков и прочего. Мы уселись, выпили, пожалуй, самый вкусный айриш-кофе в городе и начали обсуждение.
- Тут много идей для интерьера, - заметила Ольга.
- Угу, - говорю, - особенно для моей дыры. Здесь из раздолбайства культ сделали, может и мне попробовать? Красной краской обвести наиболее запыленные места, подсинить несмываемые пятна на полу?
- Можно. Плитка прикольная.
- Да, у меня в туалете на полу такая же. Только однотонная.
- Да? Ты ее отмой, посмотрим.
- Без мазы отмывать. Она такая с рождения.
- Черная с серыми разводами и клубами пыли?
- Не, темно-зеленая. Там с освещением проблема. Рамки прикольные.
- Да, кривые. И ихтиандр милый, - на стене был саппликацирован получеловек-полулягушка.
Сидим, попиваем кофе.
- Ну, чего,- говорю, - пошли за покупками, что ли? Чего дарить будем? У меня стандартная идея была папе привезти бутылку местного шнапса – только не такого отстойного, как давешний. А вот где брату тирольское пение добывать буду – это я без понятия. Мож тирольцев соорганизовать? Пусть пропоют ему пару песен?
- Разоришься на билетах с визами. Сидюк дешевле.
- Согласна.
- Я тоже отцу, пожалуй, шнапса привезу. Можно в тот магазин зарулить, что в стеклянной улице был.
- Ну, а дальше куда рыть будем? – спрашиваю.
- Я тут в книжке нашла самый старый ресторан в Вене – «Августин». Может, сходим туда, поедим как следует напоследок? А потом по барам прошвырнемся?
- Можно попробовать. Обидно, что-то я еще «Эдельвейсу» здесь не видела. Только чур текилу не пить, а то завтра мы не проснемся и никуда не уедем.
- Оки, - кивнула Ольга.
- Доки! – тут же отпарировала я – ввжик!
- Мюсли! – Вороная тоже достала световой меч, и мы принялись биться.
- Ясли!
- Мысли!
- Гризли!
- Погрязли!
- В дрязгах!
- В желтых повязках!
- На зеленых глазках!
- И в спасательных касках!
- На водолазных масках, испачканных в чернильных красках! – заорала я громко, радуясь длинной фразе, и сложила руки в форме лапы Кинг-Конга, - И-йа!
- В синих полосках на веселых салазках! – невозмутимо ответила Ольга и приняла позу молящегося богомола.
Дядя за стойкой смотрел на нас странно. Мы вложили мечи в ножны.
- Ладно, - говорю, пошли отсюда. А то мы, по-моему, становимся самым кривым элементом этого дома.
И мы ушли. В доме напротив по обыкновению располагался магазин сувениров, сплошь посвященный Хундертвассеру. А, проще говоря, там торговали местным прикладным творчеством – начиная от невразумительных животных и заканчивая экзотической данью южных стран.
Там-то я внезапно обнаружила тирольское пение для брата. И никакой не компакт-диск, а истошно орущую корову, одетую в австрийский национальный костюм. Тыкаешь ей в живот, и она начинает дико визжать, заканчивая голосовые упражнения саркастическим смешком. Ольга в свою очередь нарыла хундертвассерскую кошку в коллекцию Ленки Астапченки – яркую и нелепую.
Весь шоппинг занял минут 10, но мы потолклись там еще минут сорок, примериваясь к африканским идолам и местным манекенам. В дальнем углу я обнаружила веселую парочку каких-то африканских божеств – вероятно, как-то связанных с плодородием, поскольку оба отличались завидными причиндалами. Ольга немедленно к ним пристроилась, нежно приобняв за узкие плечи и заявила, что нашла свой идеал. Я немного поприставала к деревянному крокодилу.
Повеселившись, мы отправились назад к Штефенплац навестить стеклянный магазин спиртных напитков, который по счастью оказался еще открыт. Внутри он напомнил мне какую-то старинную аптеку – стеллажи до потолка, уставленные пузатыми и замысловатыми бутылками.
Как всегда, при виде такого разнообразия, мысли мои растеклись ручейками в разные стороны. Тэээк, и что мы собираемся покупать? Решительно отвергнув заманчивые стойки с виски и винами, мы пошли разыскивать шнапсы. Обошли кругом, осмотрели все – вплоть до ароматических снадобий и сладких смесовых чаев, но шнапс так и не обнаружили. Пристали к продавцу – ну, покажите же, наконец, где тут у вас оно. Оказалось – на самом видном месте. И тебе такие бутылки, и сякие, и с вытянутым горлышком, и пузатые. И цены – совсем не 10 баксов за штуку.
- Слышь, - говорю я Вороной, - официант нас развел. Не вижу я здесь никаких кефирных бутылок по сходной цене.
- Да, тут минимум тридцадка, и еще непонятно, что это за гадость такая. Надо будет вечером попробовать.
- Попробовать-то мы попробуем. Но сейчас надо определиться, чего мы будем покупать. По крайней мере, надо не совсем дешевую дрянь брать, а то окажутся и впрямь помои. Неудобно получится. Все будут блевать – дальше, чем видеть.
Бутылки были красивые все. Я решила ориентироваться на дизайн – как посуды, так и этикетки. Читать состав было бессмысленно – фиг знает, из чего его готовят, да и по-немецки не больно-то расчитаешься. Итак, что у нас здесь... Я наметила пару экземпляров – с чистыми стройными линиями и спокойным оформлением, но тут меня прибило на огромную желтую грушу, покоющуюся на дне одного из сосудов. Я долго смотрела на нее, пытаясь понять, как ее туда засунули: никаких травм и повреждений на фрукте не наблюдалось, да и бутыль выглядела монолитно и неприступно.
- Любимая, - поинтересовалась я у Ольги, - ты не знаешь, как эту дрянь туда запихнули?
Вороная посмотрела с минуту и заключила:
- Не иначе, как внутри вырастили.
- Надо купить папе, - говорю, - на случай осложнений в отношениях. Это его развеселит.
Так, одну я выбрала. Оставалось определиться со второй, которую я планировала оставить себе, ну, или подарить кому-нибудь – как получится. Я вернулась опять к тем стройняшкам, что обратили на себя мое внимание в самом начале, и стала их сравнивать на предмет цены.
Ольга тоже хотела купить пару бутылок, поэтому периодически косилась на мои поиски ревниво. Почти все наши оставшиеся деньги были у нее, и расставаться с ними ее, как видно, не тянуло. Мне же понравилась та, что, естественно, была подороже, но, после недолгих метаний победил прагматизм.
Ольга отобрала себе высокие и узкие бутылки – черную и белую.
- Что, в шахматы играть будешь? – заметила я.
Общая сумма покупки, по моим приблизительным ощущениям, переваливала за сотню баксов. Я мигаю Вороной – эта, опа, а у нас такие деньги в наличии имеются?
- Да, у меня есть что-то на карте.
Мы всучили местному продавцу отобранные покупки на упаковку и пошли к кассе в надежде, что карта проканает, и обналичивать ничего не придется. Карта не проканала. Ольга стала бледнеть, да и я почувствовала себя неважно.
- Ты уверена, что деньги на карте у тебя имеются? – спрашиваю я.
- Да должны быть, - и мы отправились к ближайшему банкомату, чтобы посмотреть, что там и как. Предварительно попросив вежливых продавцов не распаковывать отобранные бутылки. Дойдя до уже известного нам банкомата на Штефен-платц, мы опять с толкнулись с тем, что местные банковские машины просто на дух не переносили Ольгину карту. Или, как вариант, на ней не было денег. Поэтому мы свернули за угол и стали обменивать заныканные Вороной баксы на местную евровалюту. Завершив мероприятие, мы вернулись назад и все оплатили.
В глубине моей души зашевелилось сомнение – а есть ли у нас еще деньги, или все то, что у меня в кошельке и есть наш резерв на два, а то и больше дней.
- Ну, с подарками вроде как разобрались, - говорю, - предлагаю их скинуть в гостиницу, а потом немного потусоваться по центру.
- Ну, как договаривались – сначала «Августин», а потом – пабкролить.
- Есть предложение: пить не за свой счет. Надо будет какого-нить аналогичного вчерашнему обкурыша нарыть.
- Можно попробовать.
Милый Августин располагался в самом центре – неподалеку от Хофбурга. Оказывается, накануне мы трижды прорыли мимо него в разных направлениях. Внутри он оказался самым обычным, лишь стойка с сигарами и табачными аксессуарами дополняла стандартный австрийский пивной интерьер.
Доказательством преклонного возраста заведения служил возраст персонала и посетителей – все больше дедушки и бабушки. Так что выпить на халяву нам точно не светило. И мы с этим смирились.
Именно здесь мы и обнаружили так долго вожделенный Эдельвейс, который был немедленно заказан в купе с местными мясными блюдами и неизменными штруделями.
Прямо я просидела не больше пяти минут, затем, как обычно, сложилась вдвое, обмотала ноги вокруг тела, и заботилась только, чтобы не пачкать обувью скамьи.
- Слушай, - сказала я, жуя кусок свинины, - что-то на меня эта еда уже совсем никакого впечатления не производит.
- Приелось, наверное.
- У нас, я полагаю, не выйдет долго сегодня по городу тусоваться, завтра ни свет, ни заря на электричку.
- Ну да, вроде как до полуночи поколбасимся, и спатеньки.
Тут снова появился наш разносчик цветов, который забежал и сюда, как ранее забегал и в «Китч», и в «Гутенберг», мы с ним в который раз вежливо расшаркнулись, Ольга протянула руку для поцелуя, после чего он проскользнул вдоль заведения и исчез за дверью. Вскоре тронулись и мы.
До Бермудского треугольника мы шли пешком, без карты, ориентируясь чуть ли не по звездам. Из узких петляющих переулков мы вынырнули на широкую пешую улицу, где еще не были, где посередине красовалась витиеватая чумная колонна. Я видела ее на фотографиях, которые сделали родители во время своего визита в Австрию, и почему-то обрадовалась. Мы проследовали еще чуть дальше по улице, порассматривали витрины, и заблудились в магазине головных уборов.
У меня есть слабость – шапки. А тут их было море – и тебе национальные шляпы, с острыми полями и задорными перышками, воткнутыми в тулью, и элегантные дамские – с полями, широкими, как пляж вдоль моря, - и меховые конструкции ярких цветов, и нарядные капоры, и вязаные на любой вкус шапочки, и плоские кепи. Я металась меж полок, примеривая то высокий цилиндр, то круглый оранжевый котелок, желая купить то одно, то все вместе, и мечтая только об одном – остаться здесь навечно.
Наконец, у Ольги лопнуло терпение. Она подошла ко мне и жестко осведомилась:
- Скажи мне честно – ты серьезно собираешься здесь что-нибудь купить?
Я, было, хотела кивнуть, но в сознание вдруг просочились мои собственные утренние выкладки о состоянии нашего бюджета, я смешалась и сникла.
- Ну, так снимай всю эту дрянь с головы, и пошли. Я хочу есть.
Я покорно стащила с себя очередное витиеватое творение шляпной моды и недовольно поплелась в сторону выхода. Мы еще минуты с две погуляли по «магазинной» улице. Ольга, опасаясь, как бы меня еще куда-нибудь не засосало, стала уводить нас куда-то вбок, и вскоре мы опять зарылись в маленькие переходы.
Я погруснела, в сознание медленно просачивалась мысль, что завтра мы уезжаем, и этот чистенький и такой аккуратный городок станет лишь обычным осадком в моей памяти, а потом и вовсе превратится в некий не вызывающий эмоций факт. Нет, мне не хотелось уезжать. И шляться по барам мне тоже не хотелось. Мне больше по душе было бродить по улицам, и если бы здесь где-нибудь по близости была гора – забраться бы на нее, смотреть на Вену и выть на луну.
Значит, что-то было в ней? Что-то, чего я не почувствовала в соборе святого Стефана, но что сквозило вдоль по улицам, что вдыхалось с холодным и жестким воздухом. Я попыталась разобраться в своих ощущениях, и внезапно поняла – это волшебное чувство одиночества и анонимности, когда у тебя внезапно исчезает твое собственное прошлое и замещается чем-то другим – какой-то общей историей, в которой ты никто и кто-то одновременно. Но определенно – не девочка из Братеева.
Я мотнула головой, отгоняя печальные мысли. Потому как, что бы мне ни думалось, оставались факты – я уезжаю, хочу я этого, или нет. Хотя подкатывало труднопреодолимое желание вернуться в отель, медленно порвать на куски свои билеты и начать решать сразу же возникшие за этим проблемы. Ладно, прочь лирику, я еще вернусь!
Мозги постепенно становились на место, ко мне вернулся слух и ощущение реальности, и я обнаружила, что мы подошли к «Кра-Кра». И с этого момента бары замелькали у меня перед глазами, как страницы наскоро просматриваемой книги, сливаясь в какую-то довольно унылую и безысходную картину.
Кра-Кра был, как обычно, запружен людьми, даже затесался какой-то инвалид. За соседним столиком пара солидных мужчин, не обращая внимания на вонь, шум и непрерывное движение вокруг, сосредоточенно играли в какую-то игру, смутно напоминавшую шашки. Мы с трудом обнаружили свободный столик (впрочем, столиком его можно назвать только условно, скорее он напоминал ласточкино гнездо, прилепившееся у входа) и уселись за него. Мгновенно возник официант, подмахнул жирные пятна под нашими локтями и выдал по дринк-листу.
- Ну, что, - начала я, - пора уже и шнапс отведать. Должна же я быть ответственна за яд, который везу в подарок.
- Ну, шнапсу, так шнапсу, - согласилась Ольга.
Мы свистнули местному сервису, поинтересовались еще раз, какой здесь шнапс самый приличный, и заказали по стопке. Принесли два шкалика с желтой жидкостью.
- Ну, - говорю, - будем!
И глотнула. Вороная тоже. Пахнуло сивухой, и я четко увидела, как по Олиному лицу начала расплываться гримаса гадливости и отвращения. Я поняла, что со мной, видимо, происходит то же самое.
- Бе.... , - меня аж передернуло, - Ну и гадость.
- Ага. Яблочный самогон. Неочищенный.
- Предки убьют.
Чтобы перебить мерзкий вкус яблочных семечек мы взяли по паре пива. Не помогло. Более того, мне во всем начал чудиться сивушный душок, поэтому вскоре после я поволокла Ольгу дальше – проветриться. Проветривались мы ровно 2 минуты – столько времени у нас заняло дойти Бермуда Брэу.
Там мы уселись за спинами выпивающих на широкий подоконник и заказали себе виски. Причем, как нам показалось по реакции посетителей, мы были первыми, кто додумался в дикую давку, обычно царившую в клубе, загнездиться именно вдоль окон, где было вполне просторно. Они смотрели на нас с завистью и поворачивались к нам спиной. Именно это и навело нас на мысль устроить сравнительный анализ австрийских задниц, и вывести ее общую грустную формулу. В основном, местные зады унылыми грушами стекали к ногам, как у мужчин, так и у женщин, и совсем не радовали глаз округлыми формами.
Потусовавшись с полчасика и изрядно заскучав, мы пришли к мнению, что богиня халявы на сегодня от нас отвернулась. Поэтому мы прикончили свои Чивас и вновь снялись с места.
Следующим пунктом следования стал «Кактус» - там мы были впервые. Людей в нем оказалось немного: оно и понятно, две трети помещения занимала барная стойка. Мы немного покрутились, заказали еще виски и поглазели на нелепого стрип-танцора под потолком.
- Что-то не везет нам сегодня, - заметила я. – Нет веселья. Тусовки какие-то отстойные, ни одной достойной вечерины.
- Да, - согласилась Ольга, - нет драйва. Видимо, потому что уезжаем.
- Да уж, расслабиться без мазы. Завтра же еще вставать.... Может, домой уже?
- Давай зайдем еще в пару мест, если там не пропрет, тогда домой.
Я грустно кивнула, и мы отправились дальше – вверх по улице, заглядывая в приотворенные двери, но нигде особенно не задерживаясь. Деньги таяли, виски не действовало, и чем дальше, тем трезвее и злее мы становились. И вот опять стоим мы перед ветхим зданием с красной вывеской. Переглянулись:
- Это последняя надежда! Если не поможет, то больше нам в местных помойках делать нечего.
Вошли и.... грязь, гадость, похабель везде. Все, как вчера. Только без Андре. И народу существенно больше. Мы прошлись вдоль столиков: кроме как за длинной стойкой, мест больше не было. Там мы и сели. Оглядываемся – без особых надежд: они умерли в предыдущих местах. И вдруг...
- Хай, гёрлз, вот лэнгвидж ар ю спикинг?
Поворачиваемся. Сзади у бара стоит чувак, нашпигованный железом от ног до языка, даже говорит с трудом.
- Хай, - отвечаем, - на английском говорим.
- А вы откуда?
- Из России.
- И так классно говорите?
Мы выжидающе на него уставились: жизнь явно налаживалась, даже и без текила-парти.
- Ну да, а какие с этим проблемы?
- Никаких проблем! Просто так приятно поговорить на языке!
- А сам-то ты откуда?
- Да я местный, я просто учился в Америке.
- А звать как?
- Эндрю.
Я подмигиваю Ольге – хе, вчера Андре был, сегодня – Эндрю, но в общем-то итог один – халява! Так что парень мгновенно перекочевал за нашу стойку и заказал всем по текиле. Сидим-наслаждаемся. Оля поманила Эндрю пальчиком – иди-ка, мол, милый, я на тебя погляжу поближе. Тот подошел, и Ольга провела практически медицинское обследование – от кончиков пальцев до заглядывания в рот.
- А целоваться – как – не мешает? – спросила она, рассматривая металлическую клипсу на языке.
- Ыа, - мотнул головой Эндрю, - Всио в пойадкэ. Пгодэманстьиговать?
- Обойдусь.
Балдеем дальше. Текила прибывала, становилось жарче. Сначала я сняла кофту, потом вальяжно разоблачилась Ольга. Эндрю тоже начал стягивать рубашку, передразнивая ее. Я захлопала в ладоши:
- Урра! Стриптиз!
Оля сделала приглашающий жест:
- Come on, man, раздевайся!
Парень начал крутить задницей и стягивать рубашку уже медленнее. Но наотрез отказался разоблачаться дальше.
- Ну, что ж ты, друг, нас подводишь?
- Не могу, должна моя девушка прийти.
Он виновато покрутил головой, взял рубашку, сделал круглые глаза и с озорным видом стал натягивать ее на себя, продолжая танцевать.
- Ого, стриптиз наоборот! – мы зааплодировали.
Здорово у него получилось, ничего не скажешь. И практически в тот же момент появилась обещанная гёрл-френд. Эндрю раскланялся с нами и исчез. Мы оглянулись. Остались лишь вонь, грязь и подростки. Ловить больше было нечего, время перевалило за полночь. И мы пошли восвояси.
В гостинице мы оказались где-то около часа.
По-очереди поплескавшись в душе, мы начали собирать вещи. Не знаю, как у Вороной, но у меня процесс шел душераздирающе и против воли. Наконец, оглянувшись по сторонам и убедившись, что ничего личного на поверхностях номера не осталось, мы улеглись провожать в небытие последнюю ночь в Вене.
05 января. И снова Будапешт.
Проснулась я, как всегда, раньше Ольги. Тихонько выскользнула из-под одеяла, натянула футболку и уселась у окна – покурить. Я смотрела на Лаксембургерштрассе и думала – вот бы жить здесь, никуда не уезжать, ежедневно видеть неторопливых венцев, идущих по делам, этот дурацкий солярий напротив, манекенов в магазине.
Странное ощущение – никогда такого не было. Ни в Барселоне, ни в Мадриде, ни в Париже – нигде мне не хотелось остаться. Я даже в глубине души радовалась, что возвращаюсь домой, в привычную атмосферу, в свой маленький мир с разодранными дверями и нелепым ленолеумом. А здесь я сижу с голыми ногами на подоконнике и задерживаю дыхание, считаю секунды до Ольгиного пробуждения, и не хочу, чтобы это произошло, хочу лишь вечно так сидеть, и пускать дым в щель окна и смотреть на улицу. Т-сссс! Все остановилось, я живу лишь этим мгновением, тишина, стук сердца, покой.
Вернулась в реальность я минут через десять. Мои часы показывали начало девятого. Электричка до Будапешта уходила в 10-03, делать нечего.
- Оль! Подъем!
И понеслось. Соскакивание с кровати, судорожное ополаскивание в душе, утрамбовка внезапно возникших дополнительных вещей в угрожающе распухшие рюкзаки, прыгание на одной ноге по номеру, запутавшись другой в неожиданно многочисленных штанинах. 9-00 – бегом завтракать. Опять мохнатый консьерж, остывающий кофе в металлических термосах, затхловатые булки, плавленные сырки. Мы глотаем, мы давимся – спешим, одним словом. В 9-20 вылетаем из столовой – и обратно в номер, хватаем сумки, хватаем пакеты с изящными шнапсами и всякой не поместившейся никуда мелочью. Мы на улице – полдесятого.
- Слушай, - говорю я, стремительно перебирая ногами в направлении у-бана, - какая-то фигня. Мы всю поездку опаздываем и бежим. Меня это достало. Надо будет в следующий раз исправить этот недостаток.
Рюкзак постепенно начинает давать себя знать. Забыла уже, как это, когда за спиной диссонируют килограмм так двадцать. Опять бежим – до у-бану, переругиваясь меж собой, на каком транспорте добираться. Такси по пути не попадались – оставались два варианта – на трамвайчике номер восемнадцать, как на пути сюда, либо по обычному – на метро. Сошлись на обычном – нырнули на линию, и поехали. Цап-царап, трах-тибидох, все как всегда, только ужасающе медленно. Вынырнули на поверхность - 9-58! Несемся к Вестбанхофу, распихивая попадающихся на пути людей. Где-то я такое уже видела... А, ну да, в Будапеште. Вылетаем на платформу – до свидания, поезд. Нету, даже хвостик уже не виднеется. Твою мать!
- Ну, что, - говорю, - любимая, пошли чейзить расписание. Если сегодня других поездов на Будапешт нету, попали мы.
- Да, виза у нас ведь сегодня заканчивается?
- Угу, - киваю, - так что если до вечера мы отсюда не выметемся, то границу будем пересекать ползком.
На удивление, нам повезло – был еще один поезд в 3 часа пополудни.
- Ну, - спрашиваю, - что, здесь ошиваться будем, или погуляем до поезда?
- Нет уж, давай сидеть здесь. Я больше не переживу кроссов до поезда.
- Ну, окей, пошли тогда в кафе. Правда, денег у нас – в общем, нет у нас никаких денег. После вчерашнего у меня что-то всего десять евро.
Сели, ознакомились с меню.
- Что ж, подруга, нам аккурат хватает на четыре бутылки Эдельвейсу. И все.
- Ну, Эдельвейсу – так Эдельвейсу. Надеюсь, к поезду успеем протрезветь.
И вот на столе возникли зеленые бутылки в нарядных этикетках, и мы принялись философствовать.
- Хочу влюбиться, - заявила я. – Понимаешь, чтобы все стало вокруг голубым и зеленым. Волнующее ощущение. Сразу так много хочется сделать, столько идей.... Если бы только из любви можно было бы изъять паранойяльный элемент – вообще было бы здорово. Кокаин в чистом виде...
- Знаешь, а я вот не хочу, - говорила Ольга, - у меня другая мечта. Я бы хотела, чтобы кто-нибудь пел мне серенады под окнами, забрасывал цветами, исполнял каждое желание....
У меня уголок рта пополз вниз:
- Отличное сочетание – рыцарь и джин в одном флаконе. Я бы ограничилась желаниями. А потом, уверена, на третьи сутки ты бы этого певуна с балкона кипятком бы залила.
Ольга улыбнулась:
- В общем, ты права... Но было бы клево...
Философствовали мы долго и вкусно. Перемыли косточки всем – начиная с собственных родителей и бойфрендов, до малозначительных персонажей, на пару секунд промелькнувших в наших жизнях. И все свелось к тому, что из Вены уезжать мы не хотим – ну ни в какую.
В начале третьего мы начали собираться. Это оказалось не таким уж легким делом. Штормило обеих, причем очень, мысли в кулак собрать не удавалось.
- Слыышь, милаая, мож на дорржку какой-нить жраачки?
- Мммм, - согласно замычала Ольга.
Мы нетвердо спустились и еще раз штурманули банкоматы. На удивление, они сжалились и выплюнули каждой по 10 евро. Потом повернули направо к Бургер Квин и взяли какой-то сырной снеди, в основном каких-то невменяемых завертышей и вечную колу.
Загрузились в поезд. Я подумала – может поспать? Но как-то не удалось. Мы развеселились.
- Чё прикалываемся – я не понимаю. Вот как опоздаем на поезд – будет не фанни.
- Да ладно, должны успеть, - оптимизировала Вороная.
- Хоп соу. А то пока мы даже не в курсах, когда там этот поезд отходит.
Прошли пограничники с печатями – проштамповали визу. Я, когда их еще только увидела, чуть было не рванула прыгать с поезда – не хочу!!!!!
Все, обратный путь отрезан. Впереди только Будапешт.
Прибыли мы на вокзал Келети. Долго рыскали по вокзалу в поисках схемы метро, чтобы понять, как добраться до Дели. Наконец нашли, прочертили путь и пошли спускаться в подземку. По пути, переглянувшись, решили действовать, как в Вене, а потому даже и не шелохнулись в сторону билетных касс, а компостирующие устройства просто проигнорировали.
Метро в Будапеште намного больше напоминало московское. Только лет так 20 назад. Вызывало недоумение минимум рекламы на чужом незнакомом языке, даже не рождавшем никаких ассоциаций.
Наконец, мы прибыли на нужный вокзал и....
Обнаружили, что наш поезд час как ушел.
- Так... – говорю, - началось. Пошли в кассы, посмотрим, что у нас там.
Пошли.
- Здравствуйте, у нас билеты с открытой датой до Москвы. Нужны посадочные места. Скажите, у вас на завтра есть?
Женщина в окне пошарила что-то в ручном компьютере и ответила:
- Посадочные места есть только на 8 января.
Эти слова прозвучали в моей голове как набат... нет, как речь Дарт Вейдера – Люк, я твой отец!
Мы отсеменили на пару шагов прочь от кассы и стали совещаться.
- Слушай, давай брать, что есть – мы же всегда можем сдать, если что. А завтра попробуем сломиться к поезду и поговорить с проводниками. Потому как на оставшиеся деньги нам 3 дня в Будапеште не протянуть.
На том и порешили. Купив места, мы заныкались в наименее вонючий угол на вокзале и стали думать.
Перетряхнули кошельки и нашли, что у нас 10 долларов, 20 евро и мелкие форинты – и все.
- Зашибись. Может, связаться с Москвой и попросить, чтобы прислали деньги?
- У меня телефон мертвый.
- Значит, покупаем карту.
Купили карту, стали звонить. Никто нигде не берет. Меж тем все больше вечерело и холодало. Мы начали задумываться о ночлеге и еде. И, видимо, эта мысль так ясно читалась на наших лицах, что к нам начали приставать местные старушки-процентщицы на предмет предоставления жилплощади на ночлег.
- Сколько?
- 20 долларов.
- Зашибись....
Ольга толкнула мысль попробовать ломануться в привокзальную службу. Но там оказалось еще дороже – 35 долларов с носа, но зато со всеми удобствами. Мы сломались.
Тетенька повела нас темными улицами и подворотнями, минут 5 пешком, по каким-то застекленным галереям, и привела ... Да, квартира супер – заходите, кто хотите. Входная дверь – даже вышибать не надо, только толкни легонечко, внутри стужа, на вид крепкая кровать с кряхтеньем повалилась вкось и остановилась под углом 30 градусов к уровню пола.
- По-моему, мы выкидываем деньги на ветер, - заметила я.
- А что делать? У нас нет других альтернатив.
Тетка суетилась вокруг, настоятельно требуя оплаты. Опешила при виде евров. Пришлось ей читать целую лекцию о новой общеевропейской валюте. В ответ она недоверчиво заперла нас и пошла посоветоваться с соседями, правда ли это. Наконец, поверила, сгребла деньги птичьей лапкой и ушла.
- Ну, что будем делать? – спросила Ольга
- Что-то стремно здесь свои манатки оставлять, а мотаться по городу с ними как-то неприкольно.
- В общем, да, учитывая эту супердверь. Тогда давай что ли спать.
- Согласна. А то есть очень хочется. Если будем рассиживаться, то, боюсь, вечер может закончиться кровавым каннибализмом.
Мы оглядели квартиру в поисках ванны. Нашлась, только без горячей воды. Я с криками «уйяяяя!» приняла душ – очень уж хотелось ощутить себя чистой. Потом, выбивая зубами немецкий марш, я юркнула под сомнительные простыни и одеяла. Они были душные, тяжелые, и тепла не давали совсем. Свернувшись калачиком, я ждала, когда из ванной вылупится Вороная, но неожиданно услышала осторожный поворот ключа. На этот звук я автоматически встала в охотничью стойку и ухватилась за ближайшую мебель, готовая то ли забарикадироваться, то ли защищаться.
Эта была наша тетя с еще одной бедолагой, оставшейся в одиночестве в Будапеште, без права на отдых и сон. Девушку звали Света, была она из Украины и выглядела вполне безобидно. Хотя я еще с полчаса на нее смотрела, как на Усаму Бен Ладена.
Рассчитавшись с новоприбывшей, бабка опять скипнула в поисках заблудших душ. Мы остались втроем – клацающая зубами Вороная, я, согревшаяся от воинственного пыла, и девушка Света в состоянии неопределенном.
Сидим, смотрим друг на друга недоверчиво. В желудке начинаются урчания. Виртуальные котлеты начинают нарезать круги перед носом. Я судорожно сглатываю и иду исследовать холодильник. Как в сказке про Чипполлино – поллуковицы, и все. Нет, до такого я еще не дошла.
Продолжаем поиски. В шкафу обнаружила остатки кофе. Но кофейник не нашелся, равно, как соль и сахар. Была только внушительных размеров аллюминиевая кастрюля.
- Что ж, давай попробуем, что получится, если сварить кофе в этом. В любом случае, надеюсь, это перебьет голод.
Итак, наливаем холодную воду.
- Довела до кипения? – поинтересовалась Ольга.
- Почти.
- То есть скоро можно будет картошку варить.
- Размечталась, тогда уж, креветки, - откликнулась я, шаря по ящикам.
- Нет, лучше уж лобстеров ... чтоб не мелочиться.
- Да кита сразу запихнуть, чтобы на всю зиму.
- Как верблюд, что ли? Про запас?
- Да, верблюды как раз китами и питаются. А вся байда про колючки - это все пиар, чтобы лучше продавались, - совершенно серьезно продолжала гнать я.
- А так как киты в пустыне встречаются редко, верблюды их в горбы про запас и откладывают... черт его знает, когда следующий кит попадется...
Меня начинал забавлять разговор.
- Да, - говорю, - абсолютно. В основном верблюды их ловят и отваривают на североафриканском побережье. Но даже и там они встречаются довольно редко. Ни для кого не секрет, что киты занесены в красную книгу. Так что вскоре мы можем потерять два прекрасных вида животных.
- Нда.....
- Жалко верблюдиков. И так горбаты, а еще это...
- Не говори, - заметила Ольга, делая тише огонь и засыпая в воду кофе, - Не везет им.
Я меж тем нарыла-таки немного соли, сахара и корицы. Отодвинула девушку, и глубокомысленно изрекла:
- А все из-за уродов-конкистадоров: нарвалов рог им подавай, а без того им рай - не рай. Истребили морских млекопитающих подчистую. И если б еще ели, так ведь хрен вам: разделывали тушу, рог не находили, разлагающуюся жижу сливали обратно в море. Кому и повезло, так это планктону.
- Вот он и размножился в невероятных количествах... теперь зато китам тем же хорошо - охотиться не надо, рот раскрывай себе и еда сама в больших количествах в пасть и заплывает...
Я помешивала коричневатую жижу, удобряя ее немногими специями:
- Ага, тем несчастным 5 штукам, что плавают по 5 океанам, натыкаясь на подлодки. Причем только самки остались, кирдык. Их рогатых партнеров всех порешили, однозначно. Несправедливо устроен мир. А планктон, кстати, скоро заполонит все моря и океаны, паромы и межконтинентальные лайнеры будут застревать в просторах тоннами. Люди будут гибнуть, пытаясь очистить винты: часть излопатит в них же, часть употребят акулы. О, суперидея - новая акулья диета для верблюдов!
Ольга достала чашки:
- Мож им на планктон всеж перейти? Его больше и ловить легче.
Я задумалась, достала сигарету, уселась на подоконник, и, разбивая рукой дым, манерно произнесла:
- Ой, дорогая, смотри, дельфины!
Потом с другой интонацией, более томно:
- Милый, какие же это дельфины? Это верблюды. Дрейфуют по Гольфстриму..., - засмеялась. - Все, пора к папе. Лечиться.
Теперь уже девушка Света смотрела на нас опасливо. Мы разлили половником импровизированный кофе по чашкам и успокоили:
- Не обращай внимания, все в порядке, у нас иногда бывает.
Кофе был отвратительный. Более гадкого мне пить еще не доводилось. Я отхлебнула с полглотка и отодвинула чашку, продолжая светсткую беседу. Мы поговорили о том, кто откуда, как оказались в такой ситуации и почему.
Минут через 15 Света достала варенники, сало и хлеб и принялась есть. На кухне повисла тишина. Мы с Ольгой сглотнули и начали разглядывать подтекавший потолок. Я мысленно повторяю: я не люблю сало, мне от него тошно, противно, сало – жуткая гадость, да и мяса в нем не наблюдается. И пахнет оно углями какими-то.
Вероятно, мой аутотренинг флюидами долетел и до Светы, так как она перестала жевать, посмотрела на нас и спросила:
- Девчонки, а вы не голодные? А то присоединяйтесь.
- Да нет, мы поели, - сказала Вороная.
- Уга, - подтвердила я, подтягивая к себе кусок хлеба и сала. Нехитрая снедь рассосалась в организме мгновенно, но запить я это не решилась.
- Вот интересно, - продолжила я после паузы, - почему так хочется есть, когда нет денег? Вот, предположим, утром деньги были, и чтобы я даже подумала о какой-то там еде. А сейчас – как узник Освенцема, готова крыс жрать.... Нет, вообще-то еще не готова.
- Итак, Свет, насколько я понимаю, ты здесь по бизнесу.
- Ну да, вроде как. У меня была договоренность с ребятами, но они почему-то не подходят к телефону, и пересечься с ними у меня нет никакой возможности. Поэтому и оказалась на улице.
- А завтра как же? У тебя-то деньги есть? – спросила я с надеждой, что, может быть, упадем на хвост украинской лохушке и разведем ее на деньги. Способ выживания, безусловно, не самый благородный, но пока единственный.
- Завтра попробую добраться до их офиса. Если не обнаружу их, то пиши пропало. У самой денег нет, даже не знаю, как домой ехать.
- Да, - грустно посочувствовала я самой себе, - у тебя ситуация еще хуже, чем у нас. У нас, по крайней мере, есть билеты.
Наконец, мы засобирались спать. Не смотря на кривое ложе и статические одеяла, неистово искрившие в темноте, в сон я провалилась мгновенно.
06 января. Будапешт
Проснулись мы поздно, около 11-ти утра. Есть, как и пить, было нечего. Поскольку в 12 нас выселяли, то настроение не внушало особого оптимизма. Я пребывала в полной растерянности. Что делать? Куда идти? Где брать деньги? Наконец, мы собрались с духом и покинули наше будапештское пристанище – без понятия, где мы приткнемся на следующую ночь.
Погода радовала. Было тепло и солнечно, поэтому, прихватив Светку с собой, мы отправились гулять. Другого выбора у нас не было.
Прогуляв с полчаса по улице Ракоци, мы почувствовали зверский голод. Огляделись и увидели здание Макдоналдса.
- Слушайте, - сказала Ольга, - в Маках обычно утром всякие дешевые завтраки проводят. Пойдем-ломанемся, может быть, нам повезет.
Зашли, смотрим. Бикмаки – цены астрономические, то же самое и о чизбургерах с гамбургерами. Стекаем вниз по прайсу. О! Какие-то пирожки дешевые, повезло! Встали в очередь. Я сглатываю слюну, в красках представляю, как мы важно усядемся и начнем все это есть.
Ан, нет, сорри, пирожки у нас только до 11-00.
А сейчас сколько?
Именно, 11-45! До свидания.
Мы присели за столик – собраться с мыслями и немного отогреться.
- По-моему, - сказала я, - если так хочется есть, то логично купить хлеба какого-нибудь и воды. Это будет дешевле всяких Макдональдсов, и порции мы можем дозировать, чтобы протянуть подольше. И давайте убираться отсюда, а то у меня сейчас желудочный инфаркт начнется.
Позади нас сидела парочка – темная коротко стриженая девица спортивного вида и длинноволосый полноватый блондин. Блондин говорил что-то по-русски в мобильный. В голове пронеслась мысль: может, рухнуть ему в колени, типа, выручай, земляк, совсем ни с чем остались на чужбине. Потом представила его рожу, если перед ним упадут ниц три девки и начнут что-то канючить. А заодно и выражение лица его спутницы – и отказалась от представления.
Вышли и пошли дальше. У Светы начался приступ паники, она запричитала:
- Боже мой, что же я здесь делать буду? Что я буду есть? Боже мой, боже мой, боже мой... – девушка явно упивалась своими страданиями, качалась вперед-назад и на комментарии не реагировала.
Я прислушалась к себе – нет, паники у меня нет, состояние собранное и деловое, только мысли шуршат туда-сюда.
- Так, а ведь можно как-нибудь попросить деньги сюда перевести?
- Ну да, Вестерн юнионом, например...
- Да, говорю, - точно, я на вокзале отделение видела. Давай тогда звонить что ли скорее!
Мы отыскали ближайший автомат, достали приобретенную накануне карточку и начали звонить. Я вовремя вспомнила, что мои предки в Финляндии, попыталась дозвониться до мамы, но она почему-то не поднимала трубку. Попробовала прорваться домой, но там тоже никого не оказалось. Остальные друзья-знакомые были либо в отпуске, либо я не помнила их номера.
Ольга набрала Ленке Астапченке, своей коллеге по работе и хорошей подруге.
- Привет, дорогая! Э, мы тут застряли без денег.... Ну, так получилось... Давай я тебе по приезде объясню... Нет, мы завтра не приезжаем... Да... да... застряли здесь. Ну да, места есть только на 8-е, но вот денег нет... Ты не могла бы нам кинуть какую-нибудь сумму через Юнион?
- И мне на счет мобильного, - шиплю я.
- Да, и кинуть что-нибудь на Зойкин мобильный, чтобы у нас связь была. Да, спасибо... Ага... Я перезвоню через полчаса...
- Ну, - спрашиваю я, - что сказала Ленка?
- Она сейчас выяснит, можно ли это сделать. Просто проблема в том, что сегодня воскресение, Вестерн юнион может не работать...
- Зашибись, – похолодела я, - это значит, раньше вторника нам могут в принципе ничего не перевести. Завтра-то рождество, тоже день нерабочий...
- Слушай, - загорелась Вороная, - может, Марселу попросим?
Марсело – наш хороший друг из Бразилии, Ольгин бой-френд. Я криво усмехнулась – ну, да, какая там у нас страна осталась неокученная? В Финляндию уже звонили....
- Давай, - говорю, - теперь уже пофигу.
Набираем...
- Марсело, хай! – далее по списку: сидим в Будапеште, денег нет, уехать не можем.
Марсело резонно поинтересовался, куда мы дели деньги. Ну, что на это ответить? Две потеряли, одну сломали... После невразумительного мычания Ольги, пытавшейся хоть как-то объяснить, почему мы оказались в подобной ситуации, Марсело начал истерически орать в трубку, что мы «pain in the ass», с нами постоянные проблемы, неужели мы даже на 2 дня никуда нормально съездить не можем. Потом успокоился и пообещал что-нибудь придумать. Попросил перезвонить через полчаса.
Мы нервно перекурили.
- Как думаешь, - поинтересовалась я, - Марсело что-нибудь сделает?
- Не знаю, - ответила Вороная, - будем надеяться.
- Тогда давай звонить Астапченке, узнаем, по крайней мере, что нам светит. Хотя, может, альтернативный план придумать, на случай, если все, выхода нет, и денег не будет.
- Что ты предлагаешь? – поинтересовалась Ольга.
- Ну, у нас в таком случае вариант один – идти падать в ноги проводникам, чтобы посадили нас сегодня. Поскольку бог его знает, сколько они с нас там денег снимут, лучше сразу предупредить, что нам в Москве по прибытии понадобятся деньги. Чтобы, если можно, она нас встретила, - к концу выступления мой тон поплыл вниз, поскольку я понимала, какой наглостью отдает мое предложение, - Как ты думаешь, пойдет она на это?
Оля задумчиво покачала головой:
- Есть только один способ проверить это.
Звоним. Информация следующая: да, в ближайшие два дня из Москвы что-либо перевести без мазы. Но она попросила Азиза (своего бой-френда) попробовать что-нибудь сделать через Турцию.
Я зашлась смехом, шепчу:
- Предлагаю позвонить родственникам в Швейцарию и заодно и их напрячь.
- Слушай, Алён, мы тогда попробуем уговорить проводников посадить нас сегодня, но поскольку мы не знаем, сколько они денег захотят, может ты на всякий случай подстрахуешь нас и встретишь с энной суммой?... А сумму мы, как уточним, тебе скажем, только ты кинь Зойке денег на телефон, хорошо?
- Ну, чего?
- Ну, Ленка, конечно, сказала все, что она о нас думает, но помочь согласилась.
- Я ее люблю. Надо ей что-нибудь кроме кошки подарить.
- Я думаю шнапс ей один отдать...
Я кивнула:
– Да, согласна. Я еще попозже брату звякну, может, он подвезет. У меня же дома деньги есть. В принципе, он может их взять и забросить нам утром, если что. Тогда и в долги влезать, по крайней мере, мне, не придется.
На время успокоив себя, мы продолжили прогулку. Светины причитания постепенно перешли в жалобное бормотание – она явно поняла, что нам давить на жалость бесполезно. Сияло солнце в небесах, светило во всю мочь, мы отоварились французским батоном и парой пол-литровых Кока-кол, и жизнь стала налаживаться.
Мы размеренно двигались к Дунаю, разглядывали витрины и разбегающиеся в разные стороны улочки.
- Смотри, - говорю, - Оль, прикольная ситуация. На выживание. Предположим, что мы сегодня никуда не уедем....
- Типун тебе на язык – злобно сверкнула глазами Ольга.
- Не перебивай, я же говорю вообще, не то, чтобы я хотела здесь вот так зависнуть. Но, тем не менее – что мы умеем делать и чем мы сможем заработать себе денег, если вдруг здесь застрянем?
Девушка Света изменилась в лице и отчетливо посерела.
- Хороший вопрос. Учитывая, что языка мы не знаем, единственное, что приходит мне на ум – это выступления в переходах.
- Не фанни, - загрустила я. – Особенно обидно в свете того, что знаний – дофига, а приложить их некуда.
И я начала перебирать в голове все более или менее ценные вещи, которые в крайнем случае можно заложить.
- Слышь, - говорю, - Оль, ищи, не попадется ли на глаза ломбард какой-нибудь.
- И что ты собираешься закладывать?
- Ну, у меня есть диск-плейер, часы тоже можно заложить. По крайней мере, попытаться. А то – вон, видишь? Стильная помойка для бомжей. Но что-то ночевать здесь не очень хочется.
Мы как раз проходили по одному из подземных переходов. Там в каждом углу были лежбища котиков – сваленные кучей одеяла, обноски, тряпье, а в них копошились местные ушельцы.
- Вон уютный уголок, - заметила я, - можно прийти сюда под вечер, если не нароем денег и не уедем отсюда.
- Ну да, можно представление с песнями и плясками устроить – ну, чтобы позавтракать.
И мы затянули, отстукивая ритм каблуками:
- А ки сикьера ля прада
- Ля интранянья транспареньсяяяя!
- И тут амиго пресеньсьяяя
- Кооомаандааантееее Чегиваааарааа!
Света смотрела на нас во все глаза, а мы от души отрывались, пели, забыв обо всех наших невзгодах. Так постепенно мы подошли к Дунаю. Красота, простор! На другом, более крутом и высоком берегу примостилась какая-то крепость. Река, при всей своей ширине, казалась неглубокой. Мы остановились.
- Ну, что, на другой берег перебираться будем?
Ольга задумчиво посмотрела на часы.
- Вообще-то уже почти 2 часа. Далеко не уйдем, поезд у нас в полпятого, надо прийти пораньше, чтобы успеть переговорить с проводниками.
- Ну, окэй, тогда постоим здесь и двинем назад.
Постояли... пару минут, наверное. Ветер с воды дул пронзительнейший, и, не смотря на довольно теплую погоду, мы начали подмерзать. Чтобы согреться, я залезла на перила моста и огляделась по сторонам.
- Если я чешу в затылке, - припевала я себе под нос и дрыгала в такт ногами, пытаясь согреться, - в голове моей опилки – да-да-да! Было бы круто перейти вот так на другую сторону... Только наверняка это привлечет нежелательное внимание.
- Давай уже слезай оттуда, пока тебя не сдуло, - забеспокоилась Ольга. Зная меня, она опасалась, как бы я впрямь не отправилась осваивать мост по перилам.
- Эх, - я раскинула руки на манер известной Катерины из «Чайки», - ну и почему мы не летаем как коршуны?
- А ну давай слезай, - Ольга угрожающе двинулась в мою сторону, и я предпочла слезть – в обратном случае вполне могла оказаться в ледяном Дунае и без всякого ветра и вне собственного желания.
- Ну, что, - поинтересовалась я, очутившись на земле, - двигаем назад?
- Ну да, а что тут еще делать. Времени начало третьего, как раз вернемся к поезду.
- Ты смотри на ломбарды – пригодятся, если не посадят нас сегодня.
И мы отправились к вокзалу. Света опять расхныкалась. Удивительная женщина! У нее, по крайней мере, здесь есть знакомые, адрес их она знает и при желании сможет найти.
До места мы добрались на диво быстро, так и не обнаружив по пути ни одного ломбардного заведения. По пути у меня неожиданно зазвонил телефон. «О, - сказала я, - наш зомби проснулся!» Я радостно нажала на кнопку, ожидая кого-нибудь полезного, у кого могут быть деньги.
- Зой, привет! – раздался в трубке нейтральный голос. Я поздоровалась, судорожно соображая, кто это может быть.
- Ты уже вернулась?
- Нет, - говорю, - и боюсь, что могу вернуться не скоро.
- Почему? – неопознанный голос в трубке зазвучал обеспокоено, - что случилось?
- Ну, застряли в Будапеште, не знаю, когда уедем, - я сделала последнюю попытку понять, кто же это, - к тому же нам не помешала бы некоторая сумма. Нет ли у тебя возможности как-нибудь переправить нам что-нибудь?
- Нет, боюсь, что нет. Но ты позвони, когда вернешься, - повесили трубку.
Зашибись. Кто-то позвонил, потратил последние мои телефонные деньги, ничего не ссудил и исчез в небытие. Я озлобленно смотрела на умирающую Nokia. Вычислю этого урода – ой, не сдобровать ему.
- Это кто был? – поинтересовалась Ольга.
- Понятия не.... но явно хам какой-то...
- Мужчина или женщина?
- Мужик. И знает мое имя. Стало быть, из знакомых кто-то. Но убей, не знаю – кто.
- Не Булычев? Он может что-нибудь такое отколоть.
Булычев был нашим приятелем. Среди моих друзей у него была своеобразная репутация, и, признаться, сначала я тоже заподозрила его. Но, подумав, решила, что все-таки голос не его. Да и не стал бы он мне звонить.
- Да непохоже вроде. Хотя не знаю. – Я пожала плечами. – Ладно, на месте выясню.
Мы вошли в зал ожидания. Ну и грязища! Настоящий московский вокзал, Павелецкий или Киевский, без разницы. Холодно, сквозняки, посадочных мест самый минимум. До прибытия поезда – 40 минут. Вдруг – пип! – пришло сообщение. Открываю и радостно воплю:
- Оль, Астапченко прислала номер карточки экспресс-оплаты, - задумалась, и добавила более грустным тоном, - только вот не знаю, как я ее номер вводить буду. Видимо, только на территории России.
Мы разыскали три полурассыпающихся кресла, уселись и достали нехитрую снедь – подкрепиться. Потому что кроме горбушек с утра в желудок не падало ничего.
Я поймала себя на мысли, что начинаю интуитивно уклоняться от встреч с местными полицейскими. Не то, чтобы у них были какие-то причины нас останавливать: лица у нас были вполне оптимистичные, одежда тоже еще не отличалась заношенностью, и транзитные визы в паспортах сияли аж до мая месяца, выдавали лишь раздутые рюкзаки за плечами. Но в подсознании прочно засело – мы в беде, и поймай они нас на чём-нибудь, нам даже отмазаться будет нечем.
Мы сидели и вяло жевали. В таком режиме уныло проползло полчаса, и, наконец, объявили о подаче поезда.
- Ну, что, с богом? – я посмотрела на Вороную.
- Пошли, - Ольга сжала губы, видом показывая самую отчаянную решительность и готовность на все.
Вышли на платформу, как всегда, целый хвост вагонов, идущих в разные места.
- Где здесь на Москву?
- Двадцатый и двадцать первый вагоны.
- Ага! – мы бодрой походкой пробираемся дальше.
- Слушай, - притормаживаю я Ольгу, - а вдруг там окажутся те самые проводники, которым мы шоколад обещали?
- Да, они могли нас и запомнить... Нормально, кстати, мало того, что подгребем без шоколада, но еще и без посадочных мест и денег.
- Ну, они нас уже достаточно узнали. Главное – не вышибай больше стекол.
Подходим – слава Богу! – не те.
- Здравствуйте, а у вас есть свободные места?
- Да, есть.
Нет, все-таки есть на небе Бог, подумала я.
- Сорок долларов за посадку.
- Мы сейчас подойдем, - отвечаю я.
- Только вы недолго, мы через 15 минут отходим.
Мы рысью несемся в кассы.
- Здрасьте, мы хотим сдать посадочные места!
- Это Вам не здесь надо, выйдете из вокзала, и по Ракоци пройдете минут пять, а там повернете направо и увидите железнодорожное бюро. Там и сдадите.
У меня начинается инфаркт, кожей чувствую, как начинаю медленно краснеть.
- А почему нельзя поменять сейчас и здесь? У нас поезд отходит через 15 минут!
- Ничем не могу помочь.
Меня отпихивает Ольга и тоже начинает что-то истошно орать в кассу. Но и у нее ничего не вышло.
- Ну, и что будем делать? – спрашиваю я.
- Видимо, уговаривать проводников.
- Пошли.
Подходим. Я себя чувствую МТВишным кроликом: жалко так улыбаюсь, чуть ли не ножкой шаркаю. Нам проводники:
- Ну, девушки, что вы там?
- Э, - тяну я, - а нельзя ли так, чтобы мы вам заплатили в Москве?
- Нет, идите отсюда. В Москве они заплатят, как же.
Я чувствую, как на меня начинает накатывать отчаяние. Вот он – момент, которого я так ждала! Сейчас мы будем падать в ноги. Эх, не получилось у нас с тем парнем из Макдоналдса, а вот сейчас мы отыграем по полной программе. На ноте соль я затянула:
- Ну, дяденьки, ну, пожалуйста! Мы не можем здесь остаться! Мы здесь погибнем. Ну, пожаааалуйстаа!
Руки дрожат, ноги тоже, сердце в ушах набатом отдается. Представить себе, что будет, если наш вой не прокатит, я даже и не пытаюсь. Слышу только, как мне в такт сзади на полтона ниже что-то бубнит в том же духе Ольга. Эх, записать бы этот рэп – хитом бы стал! Вставляешь в магнитофон и с шапкой по вагонам московского метро. Миллионные сборы!
Один из проводников не выдержал: развернулся и демонстративно ушел в вагон. Второй продолжал на нас коситься, что-то обдумывая. Потом кивнул, отошел подальше и зашипел:
- Какие у вас гарантии, что расплатитесь?
- Мы договорились, что нам к поезду подвезут.
- А связь у вас какая-то есть?
- Да, мобильный, мы можем свободно звонить, когда приедем на территорию России.
Мужик смотрел на нас, прикидывая.
- Значит, так, за риск, я с вас возьму по 70 с носа, А ну, быстро в вагон!
Я толком и не помню, как я забралась в поезд, как оказалась в привычном уже тесном купе. Я знала только одно – я буду дома, и мне не придется закладывать ни дискман, ни часы, даже не придется играть на губной гармошке на потеху венграм, не придется думать о том, где я окажусь ночью. Потому что, дорого ли, дешево ли, но я еду домой.
06-08 января 2002 года. Домой.
Дорога назад не особенно отпечаталась в моем мозгу. Таможня и границы – все были в дневное время, а потом мы только спали, стараясь отогнать голод. Потому что он был единственным чувством, которое мы испытывали. На куцем столике ютились наши скромные запасы: 2 пачки мини-печеньиц «Юбилейное» и два стакана чая. Временами меня посещали галлюцинации – непристойные, развратные венские шницели с картофелем по-домашнему, штрудели и обсыпные булочки витали перед носом, наглые в своей визуальной и обонятельной реальности.
В соседнем купе жили проводники, и пахло оттуда невыносимо и ужасно – едой. Вот мы и ворочались, пытаясь скрыться от этого наваждения под одеялами.
Одна ночь прошла удачно. На следующий день катастрофически стали заканчиваться сигареты. Мы выскочили в Киеве и попытались сторговать хотя бы несколько штук за 20 рублей. Тетка в ларьке сжалилась над нами и впихнула в наши дрожащие руки пяток местных «Астр». Они были крепкие и вонючие.
Под вечер голод вернулся и начал мучить нас с удвоенной силой. Я покряхтела-покряхтела и извлекла-таки на свет обсыпные орешки. Положила на стол.
- Ну, что, Оль, давай съедим их, что ли?
- Но ты же их маме везешь!
- А что делать? Если мы здесь умрем, маме они не достанутся по любому.
- Тогда уж лучше шнапсу – у нас его четыре бутылки.
Меня аж передернуло от воспоминания об этом напитке.
- Нет уж, лучше я тирольскую корову сожру.
- Может, у проводников попросит чего-нибудь? Все равно орехами не наедимся.
И тут раздается стук в дверь.
- Девчонки, вы водки не хотите?
Это был проводник, на которого мы и уставились вопросительно.
- Ну, мне выпить не с кем.
Я с сомнением взглянула на Ольгу. Пить на голодный желудок меня не прикалывало совсем. Та меня поняла.
- А у вас еда есть? – напрямик спросила она.
Так мы очутились в проводницкой. Еды оказалось мало – и за той пришлой бежать чуть ли не полпоезда, оставив Вороную развлекать дядю Жору, а самой искать некоего Володю, хранителя пищи в этом аду.
Как потом рассказывала Ольга, дядя Жора начал к ней пододвигаться и призывно двигать усами, а она все отстранялась и отстранялась, пока не уперлась в стену купе, а там замерла и прикинулась веником. И тут как раз подоспела я со своей колбасой и с заспанным Владимиром.
Выпили мы, дай Бог, грамм по тридцать, не больше, больше все ковырялись в несвежей снеди, пытаясь отыскать там съедобные куски. Нет, мы не наелись, даже червячка заморить не смогли, но вид зеленеющего мяса определенно перебил аппетит. Мы уныло послушали пьяные анекдоты, слышанные уже сотню раз, и нелепые истории. Потом я встала и стала прощаться.
- Спасибо. Все было очень вкусно.
Ольга тоже радостно подскочила и начала раскланиваться.
- Эй, вы куда??? – в тоне проводников звучало явное возмущение.
- Понимаете, - внушительно произнесла я, - мне в три ночи звонить в Москву и договариваться. Хотелось бы перед этим поспать.
Аргумент был железный. Больше возражений не последовало, и мы, наконец, ушли к себе в купе.
После было немногое – звонок из Брянска в Москву – заспанному брату, который послал меня по матери и попросил не приставать с идиотскими просьбами в 3 часа ночи. Потом поутру мы связались с Астапченкой, которая подтвердила нам, что приедет и спасет.
Путешествие закончилось на перроне Киевского вокзала. Мы расплатились с выжигами-проводниками и вышли, наконец, в Москву, в 25-градусный мороз. И там, в застывающем белым инеем воздухе начала оседать такая знакомая повседневная реальность, а все эта странная и нелепая поездка стала тихо таять в глубинах памяти.
Вена. Туда и обратно
© Copyright: Зоя Сюнякова, 2006
Свидетельство о публикации №206033000265
Свидетельство о публикации №206033000265
Рецензии