Культурное мероприятие

(Рассказ о том, как немец двух кавказцев мирил)


Спустя пару лет после установления хрупкого перемирия в зоне Карабахского вооружённого противостояния правозащитник из Германии Август Мюллер загорелся желанием примирить хотя бы по одному представителю сторон конфликта и, недолго думая, выбрал себе в качестве подопытного материала своих коллег – карабахца Сурена Аскаряна и азербайджанца Рауфа Гаджиева, с которыми имел шапочное знакомство. Отправив пригласительные с подробной программой пребывания, где с немецкой педантичностью отметил даже то, сколько времени будет отведено утреннему и вечернему туалетам, он не без тревоги ждал ответа. Нервно похаживая по просторному кабинету своего трёхэтажного особняка, Август, поправляя очки на переносице, куда съехались его светлые, едва заметные брови, размышлял: «Как бы чего не вышло... Не дай Бог ещё дома у меня перегрызутся – тогда не миновать скандала... пожалуй, международного! Кто знает этих кавказцев?! Однако, с другой стороны, чем чёрт не шутит, может, и премию мира дадут?»
Воодушевившись последней идеей, он всё ободрял себя: «Должен же, в конце концов, кто-нибудь решиться и попробовать пробить стену недоверия!.. »
Нервничала вместе с ним супруга – фрау Кэтрин, которая всё ломала голову над тем, как преподнести в лучшем виде немецкую кухню и вообще немецкие манеры... «Оценят ли эти горцы мои старания?» – думала она.
Признаться, они не особенно верили в успех затеи и даже сомневались, что гости из далёкого Южного Кавказа вообще согласятся приехать, чтобы стать объектом достаточно рискованного эксперимента...
Но спустя две недели Сурен и Рауф сидели, как ни в чём ни бывало, в гостиной у Августа. Немец предупредительно расположился между кавказцами, бросая напряжённо-настороженный взгляд то на одного, то на другого.
– Ну, надеюсь, вы подружитесь, – как бы сомневаясь, наконец произнёс он, поёрзав в своём кресле.
Кавказцы переглянулись и скромно опустили головы.
Фрау Кэтрин принесла на подносе кофе и, расставляя чашки, вопросительно и немного испуганно посмотрела на супруга, пытаясь догадаться по выражению его лица, как продвигается эксперимент. Но лицо мужа в этот момент было каменным и бледным.
– Итак, господа, напоминаю программу пребывания, – откашлявшись, немец сказал более твёрдо и уверенно.
Минут с десять он читал длинный список предстоящих, до боли знакомых южанам мероприятий: подъём, физзарядка, утренний туалет, завтрак, беседа на тему о толерантности...
– А культурное мероприятие будет? – неожиданно спросил Сурен, незаметно подмигнув азербайджанцу.
Тот столь же незаметно улыбнулся.
– Культурное мероприятие? – Август недоверчиво сощурился.
– Да, – невозмутимо произнёс застрельщик, для предметности нарисовав ладонями в воздухе что-то грушевидное.
Вновь собрав у переносицы невидимые брови, немец, подумав, ответил:
– А что, можно. Придумаем что-нибудь... А пока прошу подготовиться к обеду. У вас, – он посмотрел на часы, – 13 минут.
– А покурить можно? – спросил Рауф.
– Только в саду. Там на столике находится пепельница, а под деревом – три бака для мусора. После того, как покурите, пепел и окурки выбросьте в бак с неэкологическим мусором. Он стоит посередине...
Спустившись без особого энтузиазма в сад, кавказцы нашли загадочную пепельницу. Закурили, выпустив из себя на вздохе облегчения лёгкие, беззаботные кружочки дыма. Лишь после того, как, следуя инструкции, аккуратно стряхнули пепел в пепельницу, заметили, что немец наблюдает за ними с балкона. Тот, терпеливо выждав, когда кавказцы закончат курить и потушат окурки, для верности ещё раз подсказал местонахождение бака с неэкологическим мусором...
Когда курильщики вернулись, Август почти угрожающе поднял указательный палец:
– Через три минуты – обед.
В соседней комнате фрау Кэтрин уже накрыла на стол. Было всё: разные колбасы, ветчина, жареные мясо и картошка, пиво. Но не было самого главного для жителя Кавказа... Догадались? Ну конечно же – хлеба. Вернее, он был, но в очень малом количестве и только чёрный. К тому же был нарезан тонко, как бастурма. И каждый раз, когда Сурен с Рауфом, опуская в смущении глаза, просили у хозяйки ещё ломтик хлеба, втайне взывали к Всевышнему, чтобы фрау Кэтрин случайно взяла ножом чуть левее, ну хотя бы на полсантиметра... Потом «камрад» (так между собой кавказцы назвали Августа) объяснил им, что белый хлеб в Германии покупают только приезжие, и стоит он дешевле чёрного.
– А так, мы не злоупотребляем хлебом, – с некоторым упрёком заключил немец.
Наскоро отобедав, фрау Кэтрин извинилась перед гостями, оделась и вышла.
– На дежурство в больницу, – объяснил Август и начал собирать посуду со стола.
Переглянувшись, кавказцы стали помогать ему.
– О, раз вы хотите пособить мне, то давайте распределим роли, – деловито произнёс немец, надев передник и профессионально завязав у себя за спиной тесёмки бабочкой. – Сурен, возьмите полотенце, а вы, Рауф, подавайте мне грязную посуду.
– Ты дома моешь посуду? – улучив момент, прошептал Рауф Сурену.
– Нет, у меня жена, дочь... бабушка, – удивлённо ответил тот.
– Вот бы посмотрели на нас краешком глаза наши благоверные...
Позже выяснилось, что в семье у Августа, как, впрочем, и по всей Германии, это в порядке вещей. Проявляя «мужскую» солидарность с Августом, кавказцы, меняясь ролями, каждый день, сначала неуклюже и уныло, затем всё искуснее и охотнее возились с тарелками у мойки.
Ужинать немец повёл своих подопечных в ресторан. Кавказцы, в знак солидарности друг с другом и стирания религиозных границ, заказали свиные ножки (фирменное блюдо этого заведения). Они были гигантских размеров.
– Наверное, такие свиньи жили в эпоху динозавров, – пошутил жизнерадостный Сурен, но внезапно сник, так как, к собственному ужасу, обнаружил, что на столе отсутствует хлеб.
Он отодвинул тарелку и наотрез отказался кушать, заявив, что без хлеба не сможет осилить эти громадные ножки. После долгих и нелёгких раздумий «камрад» позвал официанта и, отвернувшись, показал на Сурена пальцем, сказав, что «он хочет хлеба». Оглядев с нескрываемым любопытством необычного клиента, официант несколько смущённо улыбнулся и, произнеся «яволь», направился в сторону кухни. Через некоторое время он принёс и поставил перед Суреном большую корзину с белым и чёрным хлебом. Все посетители ресторана смотрели на Сурена с недоумением. Последний же, оглядевшись, только тут заметил, что ни на одном из столов хлеба нет. Однако от такого конфуза ни один мускул не дрогнул на лице у блюстителя кавказских традиций. Сурен пожалел Рауфа и дал ему ломтик, хотя тот его не поддержал, когда он, отбросив стыд, потребовал хлеба. Во всё время ужина Август сидел вполоборота к Сурену, как будто он был не с ним. Когда необычный гость поел, официант, убрав посуду, подал ему кофе, однако корзину с хлебом оставил...
На обратном пути немец, всё ещё не оправившийся от стыда, долго объяснял своим гостям, что у них принято кушать ужин отдельно, а хлеб – отдельно, и что хлеб и ужин – понятия несовместимые. Сурен не хотел понимать его. Рауф вежливо отмалчивался.
Как только вошли в дом, Август произнёс:
– Заранее предупреждаю, что Сурен будет спать на первом этаже, а вы, Рауф, на третьем. Мы с Кэтрин будем посередине.
Кавказцы еле сдержали смех.
Так прошло два дня. Кавказцы приучались к устоявшемуся, расписанному до мелочей немецкому быту, а немец – к их странностям и капризам. Однажды, будучи в настроении, хозяин подсунул Сурену безалкогольное пиво. Тот пьёт, пьёт, а «прихода» нет... Немец радовался своему розыгрышу, как ребёнок.
– То-то, и я умею веселиться! – довольно повторял он сквозь смех.
На третий день кавказцы сплели небольшой заговор, попросив Августа разрешить им одним выйти в город. Еле удалось уговорить. Они направились в ближайший ресторан. Сурен предупредительно положил во внутренний карман пиджака бутылку припасённой тутовки. Его не испугала вывеска, на которой почему-то на русском было выведено большими и неровными буквами: «Приносить с собой и распивать спиртные напитки категорически воспрещается! Штраф... марок».
Пока Рауф, достав карманный словарь, возился с меню, пытаясь разобраться в длинном перечне блюд, Сурен, посмотрев сбоку на застывшего в профессиональной позе официанта, на его характерный профиль, тонкие, коротко остриженные усы, произнёс на азербайджанском языке, которым владел не хуже родного:
– Турок?
Дёрнулись тоненькие усики, официант оживился...
Когда он принёс текилу и пошёл за шашлыком, Сурен незаметно вылил содержимое рюмок в цветочный горшок на подоконнике и, не вынимая бутылку из кармана, наклонившись, разлил тутовку. Официант никак не мог понять, почему с каждым его приходом рюмки были полные, но лица гостей – всё краснее...
На следующий день, после лекции о толерантности, во время которой южане клевали носом, Сурен, пошептавшись с Рауфом, сказал Августу:
– А про культурное мероприятие не забыли?..
Вопрос не застал немца врасплох, но он призадумался.
– Сейчас посовещаюсь с женой.
Кавказцы покраснели, попытались остановить его, но он уже звал свою прекрасную половину.
– Вот тебе демократия и равенство полов! – прошептал Рауф Сурену.
С минуту немец шептал что-то на ухо жене, которая не спускала с гостей серьёзного, изучающего взгляда. Затем уже Кэтрин стала что-то объяснять супругу и, выслушав её, Август торжественно произнёс:
– Собирайтесь! Придётся ехать в соседний город.
Радость кавказцев не знала границ. Сурен весело подмигнул своему потворщику.
Быстренько побрились, помылись, надушились, приоделись.
Сойдя через пару часов с электрички, заказали такси. Рауф и Сурен всё думали, зачем для «этого» так долго ехать? Но в предвкушении удовольствия готовы были терпеть все неудобства.
Такси встало неподалёку от большого светлого здания. Пройти к нему пришлось через небольшой ухоженный парк.
– Ты посмотри! –  неожиданно воскликнул Сурен, показывая в сторону пруда.
– Ух ты-ы! – восторженно откликнулся Рауф.
Переваливаясь, покачивая жирными ляжками, к пруду, где мирно плавала её подруга, шла утка, не подозревая о том, что стала объектом нездорового интереса.
– Что стали? – спросил немец с упрёком.
– Утки! – мечтательно произнёс Сурен, провожая птицу плотоядным взглядом.
– Ну и что?
– Деликатес! – произнёс Рауф.
– И у вас это съели бы? – изумлённо и почти гадливо произнёс немец.
– Конечно!
– Так ведь в магазинах продаётся.
– Но ведь это дичь... – Сурен стал объяснять немцу.
– Дикари! – бросил немец, не дослушав его, и ускорил шаг.
Посмотрев на здание и почуяв недоброе, Сурен встревоженно спросил у Августа:
– Куда вы привели нас?
Примерно такие же чувства раздирали душу Рауфа. «Тоже мне – Сусанин!» – думал он.
– А что вы хотели? – недоумённо спросил немец.
В ответ, как по команде, Сурен и Рауф нарисовали в воздухе пышные женские формы: первый – груди, второй – бёдра.
– А-а, вот что вы хотите?! – Август словно разоблачил шпионов. – Это исключается! У меня хорошая репутация. Да и проектом не предусмотрено – фонд за «это» платить не будет.
Всё ещё не теряя надежды, что это шутка и немец просто заигрывает с ними, кавказцы уныло вошли в здание.
– Начнём с третьего этажа, там интереснее, – предложил Август.
Вышли из лифта, вошли в широкую дверь. Странная картина предстала взору опешивших кавказцев. Вернее, картины. Они расплывались перед глазами: бесформенные пятна яркого цвета пересекались какими-то кривыми линиями. От разнообразия цветовых сочетаний, геометрических форм, плоскостей, прямых и ломаных линий кружило голову...
– Бардак! – невольно вырвалось у Сурена.
– Хуже! – ответил ему Рауф.
Да, дорогой читатель, это был музей абстракционизма. Что ещё оставалось делать бедным искателям приключений, как послушно ходить по всем этажам, внимательно осматривать странные и непонятные им экспозиции и попытаться найти в них логику? Сперва делали вид, что интересно, а потом так увлеклись, что не пожалели про «культурное мероприятие»...
Когда ждали электричку, кто-то пролаял в громкоговоритель на перроне: «Ахтунг, ахтунг!», затем возбуждённо добавил ещё что-то. Сурен с Рауфом перепугались, понимая, что «ахтунг, ахтунг!» не сулит ничего доброго. Первое, что пришло в голову Сурену – начинается бомбардировка и нужно бежать в подвал. А тут Рауф с бледным лицом вдруг говорит тихо: «Война! Немцы напали на Россию...».
«Камрад» успокоил своих попутчиков, объяснив, что электричка запаздывает, по пути следования случилось небольшое ЧП. Придя в себя, Сурен спросил у Рауфа, почему тот решил, что немцы напали на Россию? Но Рауф толком так ничего и не ответил, сказав, что это первое, что пришло ему в голову. Впрочем, оно и понятно, мы, бывшие советские люди, насмотрелись фильмов про войну 1941-1945 годов и, слыша слово «ахтунг», думаем, что началась война. А войн в наш век – хоть отбавляй, они давно уже перешли с экрана телевизора в реальную жизнь, став, увы, обыденностью...
По возвращении Август со сдержанным смехом рассказал жене о «культурном мероприятии», и та получила колоссальное удовольствие от такой «накладки»...
Неделя в Германии приблизилась к концу. В последний день гости в знак благодарности решили прибраться в саду у Августа. В ход пошли лопаты, грабли. Когда собрали в кучу сухие ветви, у Сурена появилась идея зажарить настоящий кавказский шашлык и угостить напоследок хозяев. Поделились этой мыслью с немцем. Он озабоченно спросил:
– А что будем зажигать?
– Сухие ветки.
Пауза. У хозяина появилась характерная напряжённая складка у переносицы, не предвещавшая ничего хорошего:
– У нас же нет шомполов...
Но отговорка не вышла.
– Можно пару веток с дерева срезать – вот тебе и шомполы, – вдохновлённо парировал Сурен.
– Надо у жены спросить, – побледнев, сказал Август и пошёл в дом совещаться.
Вернулся он ещё более озабоченным:
– А если в камине зажарим?
Наступила неловкая пауза.
– Понимаете, у меня репутация... Кроме того, соседи могут упрекнуть меня в том, что я не только эксплуатирую приезжих, но ещё и экологию загрязняю...
Прощаясь в аэропорту, Сурен и Рауф с кавказской готовностью приглашали Августа с супругой в гости. Немец, довольный тем, что эксперимент прошёл без эксцессов, обещал непременно приехать...
В самолёте Сурен несколько раз просил стюардессу принести дополнительно хлеба. После пятого раза та сердито сказала, что хлеба больше нет, хотя первые четыре булочки принесла с милой, «понимающей» улыбкой.
Сурен смотрел в иллюминатор, забылся. Снились нарядные парки, дома в готическом стиле, доброе, но озабоченное и подёрнутое легкой грустью лицо Августа... А очнувшись, нашёл себя крепко прижимающим к груди булочку хлеба.
Когда выходил из самолёта, всё было как в тумане, нереально, словно в музее абстракционизма... Но вдруг кто-то наступил ему на ногу и, вырывая у него дорожную сумку, крикнул в ухо:
– Брат, куда надо? Скажи, довезу!
Сурен понял, что он уже дома, и на душе стало тепло и спокойно...

2006 год