Челюсти Ильича. Глава 3

ГЛАВА 3

Лгут, причем, нагло лгут господа плодовитые персональные летописцы, громогласно утверждая устно и печатно, что незабвенный Л.И. Брежнев обожал ружейную охоту, зимой в заповедном Завидове, да на кабана или лося, загнанных по приказу служивым людом чином не меньше старшины. Сильнее всего на свете, помимо себя самого, Ильич Второй любил в свободное от досуга время кабинетную рыбную ловлю. Бывало приедет он на пуленепроницаемом лимузине фирмы «ЗиЛ» на свой пожизненный рабочий трон, то бишь в башенный, зубчатый Кремль, с утра пораньше, выпьет натощак литровую кружку ржевской ряженки с бубликом и начинает удить. Для удовлетворения секретной страсти Ильича потаенными тернистыми тропами КГБ из Голландии был доставлен двухведерный аквариум, из Аргентины речной песок и раковины, из Австралии изумрудные водоросли, а из Японии стайка златобрюхих рыбок, неожиданная пропажа которых стоила смотрителю императорских водоемов собственноручно вспоротого живота; воду черпали из Яузы.
Удил Леонид Ильич немудреной мормышкой, увенчав крючок серпасто-молоткастой Звездой Героя Социалистического труда из своей богатейшей, прославленной во всей Вселенной фалеристической коллекции. Он долго подыскивал подходящую наживку, пробовал и грязевых червей Черноземья, но избалованные узкоглазые проказницы шарахались от них, как от не стиранных носков; пытался он применить и мотыля, однако любимое лакомство советских пресноводных тоже отпугивало их заграничных собратьев. Как повелось на Руси с лапотной эры, решение проблемы государственной важности было обнаружено случайно и, знамо, не без помощи эликсира души русской – водки. По окончании очередного судьбоносного для державы заседания Политбюро, где его члены, придерживаясь многолетней партийной традиции, единогласно высказали свое нелицемерное «фи» заплесневевшему империализму, группа особо приближенных к Генеральному секретарю особ откушала на славу пятизвездочной водочки с пельменями под сметаной и сыто заспорила, почему эти заморские твари не клюют на нашу родимую наживку. Позиции, само собой, разделились. Одни твердили: что хорошо русскому – для японца харакири, и в качестве неколебимого доказательства предлагали заполнить аквариум водкой, а не водой. Остальные сотрапезники во главе с первостатейным пастырем СССР товарищем М.А. Сусловым в калошах, чья согнутая вопросительным знаком кощеева конфигурация внушала животный (исходное от слова «живот») страх западным идеологам, у которых начинало тошнить задницу (читай – жидкий стул) при упоминаниях о развитом социализме, рекомендовали побаловать рыбок пельменями с барского стола. Они запальчиво уверяли сподвижников, что это гуманно, и что, кстати, попутно можно проверить степень живучести иноземных жаберных существ в условиях пельменного коммунистического изобилия. С новым витком бурных прений страсти накалялись до бела. Спорящие до хрипоты стороны склонны были в пылу выяснения истины вцепиться друг другу в лацканы шаблонных пиджаков, не опасаясь остро пораниться о золотистые значки ветеранов КПСС. И тут прозвучало суровое «Цыц, пацаны!», подкрепленное требовательным ударом монаршьего кулака о стол, и одна шестая мировой суши погрузилась в угодливое молчание; на Арбате стало слышно ленивое кваканье лягушек на поросших лишаем сопках Манчжурии. Удар был мощным, от всей силы славянской натуры, и одна из Звезд Героя Социалистического труда сорвалась с богатырской груди Брежнева и, презрев известные законы физики, отлетела к окну, корябнуло стекло и бултыхнулась в аквариум. Проследив за ее фантастическим полетом, присутствующие замерли, их нелепым позам и повисшей в прокуренном воздухе ватной тишине позавидовали бы народнейшие артисты СССР, когда-либо игравшие нетленного гоголевского «Ревизора». А рыбки между тем, наплевав на этикет (как там у классика: «к медалям почтения нет!»), принялись резвиться вокруг позолоченной Звезды, вроде радостных детей вокруг рождественской елки. Они образовали что-то вроде хоровода, их плавные плавники, соприкасаясь, поблескивали акварельной оранжевостью в лучах эмигрирующего на Запад солнца, а их приплюснутые головы живо тыкались в конечности Звезды, поддевая их снизу и не позволяя высшей трудовой награде рабоче-крестьянского государства постыдно пасть на песчаное дно. И тут Ильича осенило: вот оно искомое! И пусть бедные азиаты не могут проглотить сию наживку, ведь не всякому наше по рту, зато они перестали сонно слоняться меж аквариумных водорослей, проявили прыть, а для настоящего рыбака самое важное, чтобы процесс пошел, а не результат, тем паче, что результат этот, уже зажаренный, можно заказать в бесплатном ресторане, скромно именуемом «Кремлевская столовая № 0», чьи тенистые нишы пугали гильотинированными головами охотничьих трофеев хрущевских пикников.
…Москва. Пасмурное майское утро. Старческое сердце державы – обставленный инвентарной мебелью кабинет Генерального секретаря. Сам хозяин апартаментов королевских размеров в маршальском раздумье стоит у аквариума и машинально, повинуясь навыку опытного рыбака ритмично подергивает мормышку, но, отрешись он от своих раздумий и взгляни в чистые воды аквариума, то увидал бы, что златобрюхим, мягко выражаясь, по фигу его старания. Сегодня они почему-то не забавляются бойко со Звездой, может, оттого, что чересчур серьезное настроение Леонида Ильича передалось и им? А императору всея СССР было над чем покумекать.
Нескладно складывалось для Ильича Второго начало этого года, не даром, что он високосный и по писаным колдовским приметам должен принести, минимум, некое личное злополучие, а максимум – … (о максимуме политфронтовик, одним марксистско-ленинским словом опроставший Малую Землю, другие территории порабощенной фашистами Европы, и без пяти минут генералиссимус старался не помышлять). Первым симптомом будущих бед и катаклизмов был нежданный неурожай оранжерейных цитрусовых на даче товарища Георгадзе, потчевавший членов Политбюро южными плодами и студеной зимой, и знойным летом; ах, как замечательно шли его лимончики с азербайджанским коньком товарища Алиева! Второй крайне неприятный сигнал поступил из Госплана, наконец-то в марте подытоживший на канцелярских счетах плоды хозяйственной деятельности целой страны за истекший год. Оказывается Советский Союз догнал и обогнал на целую ноздрю канадских фермеров по производству зерновых и бобовых, а отсюда вытекает, что зарубежные закупки таковых сельскохозяйственных культур придется порядочно сократить, и тогда те же канадские фермеры – позавчерашние украинские крестьяне, наши братья-славяне – недоимеют долю своего вкусного куска от валютного каравая СССР. Печально, очень печально, учитывая постоянную перспективу мировой социалистической революции, где почетный пост в авангарде отводился труженикам полей североамериканского континента.
Третья напасть обрушилась прямиком на Леонида Ильича, человека и гражданина, он обрел устрашающее письмо голубиной почтой. Залетел однажды упитанный сизарь в открытую форточку, сделал ознакомительный эллипс у высокого с лепниной потолка кремлевского кабинета, очевидно убеждаясь, туда ли он попал, и снайперски выронил из клюва белый конверт на стол-аэродром в непосредственной близости от бронзовой композиции, изображавшей мальчика Леню Брежнева, сидящего на коленях у В.И. Ленина и внемлющего тезисам вождя. «Хорошо, что не какнул», – подумал Леонид Ильич, беря конверт и слыша, как непрошеный пернатый, бумажно шурша крыльями, отбыл через ту же форточку восвояси. Конверт был чист чистотой совести младенца, ни адреса потенциального получателя, ни адреса реального отправителя. «Анонимка, небось, на кого-нибудь партийного соратника», – мелькнуло в голове Генсека, отрезающего край конверта ножницами. Но он, как всегда, ошибся. На клетчатом листе, неровно вырванном из школьной тетради традиционного стандарта, зловеще красовались жирно нарисованные кровавым карандашом череп и скрещенные под ним две обглоданные куриные косточки, внизу коих была четко и крупно выведена рукописная надпись: «Передайте Ильичу – нам и это по плечу!», а ниже и помельче: «ЦРУ США. Лэнгли, штат Вирджиния, вход со двора».
– Едрит твою тещу! Мать твою за ногу!! Охренели падлы долларовые совсе-ем!!!– не смог унять Генсек своих кипучих и могучих эмоций, и гаркнул в селектор секретарю: – А ну-ка, м-м, подать мне сюда председателя КэГеБе-е!!!
От малопочитаемой в кухонных кругах площади Ф.Э. Дзержинского до любимой народом Спасской башни с ее популярными карнавальными курантами – езды-то всего ничего с голосистой сиреной на автомобиле сопровождения. К тому моменту, когда Андропов въехал в монументальные ворота этой башни, Леонид Ильич на правах супермаршала СССР успел уже разжаловать жалостливо в сержанты командующего войсками ПВО и сослать оного в глубинный сибирский гарнизон истреблять голубей, не дав ему, горемыке, времени, с позором спороть с галифе генеральские лампасы.
– Товарищ Андропов, м-м, а куда смотрит боевой отряд нашей партии, наши именитые чекисты, продолжатели революционных традиций Дзержинского-Менжинского? – по-сталински иронично начал свой монолог товарищ Брежнев, сунув под нос шефу КГБ послание ЦРУ. – Почему, м-м, эта вопиющая мерзость, а попросту говоря – антисоциалистическое дерьмо, м-м, хладнокровно пересекает нашу государственную границу? Что, воины в зеленых фуражках совсем потеряли обоняние без Карацюпы и Палкана?
– Индуса, – тактично поправил товарищ Андропов, водивший внуков в музей пограничных войск.– Собаку Карацюпы звали Индус.
– Я и говорю – Трезора, – насупился Брежнев и перешел на нервные хрущевские нотки. – Кузькина мать, а где, м-м, наша контрразведка, разведка? Скольких ваших дармоедов в погонах жирует за счет нашего рабочего класса и нашего колхозного крестьянства! И все напрасно! Вот возьмем МВД и персонально товарища Щелокова. Благодаря им обоим с социалистической законностью в стране нерушимый порядок, преступные элементы коптят тюрьма и лагеря, а те, кто, м-м, не хотят сидеть, или те, у кого, скажем, геморрой, валят лес, прокладывают БАМы…
Линзы изящных очков Ю.В. Андропова постепенно запотевали, туманя обозленное лица Л.И. Брежнева. «Кто-то из нас двоих вчера основательно выпил, – догадался по этому оптическому явлению Андропов, и продолжил выстраивать логическую цепочку: – Я накануне пить не мог: было много работы, и вдобавок опять разболелись почки. Данный факт засвидетельствуют, покрыв пролетарской дланью Устав КПСС, мои заместители и мой лечащий врач. Делаем вывод – вчера пил Генсек. А кто бы из его близкого окружения смог бы опровергнуть сию версию?»
– Дорогой Леонид Ильич, а что вы вчера пили? – спросил в лоб Андропов, перебивая экспансивную говорильню Генсека. В его голосе благородным металлом звучал профессиональный интерес особо важного следователя, который –это знакомо по книгам и кинофильмам о толковых чекистах – видит все и вся насквозь не хуже твоего рентгена.
От такого нахальства – а прерывать кому бы то ни было словоблудие царя-батюшки, согласитесь, вопиющее нахальство с элементами непочтения к коронованной Пленумом ЦК КПСС персоне, – Брежнев едва не подавился конечными буквами собственного рубленного (сказал, точно отрубил) лозунга о советской власти плюс кэгэбизации всей страны.
– Что, м-м… Что ты сказал? – прохрипел возмущенно Леонид Ильич и плюхнулся в кресло.
– Дорогой Леонид Ильич, – невозмутимо, как и подобает бывалому чекисту, заговорил Андропов, протирая батистовым носовым платком линзы очков. – Мы тут суетимся, выясняем взаимоотношения, ругаемся, спорим на Политбюро, а враг-то не дремлет, даже, можно утверждать, бодрствует. Нет?
– Ну, – сипло выдавил прокуренными легкими Брежнев, теряясь в догадках, к чему это клонит председатель КГБ.
– А коли враг бодрствует, то мы должны бодрствовать вдвойне. Не смыкать своих соколиных очей ни днем, ни ночью, ни утром, ни за ужином. Нет?
– Ну.
– Потому-то я и спросил, дорогой Леонид Ильич, что вы вчера пили за ужином. Ведь напиток напитку рознь. От одного напитка поднимается настроение, хочется встать на стезю созидания. А вот от иного напитка реакция бывает полярной: вялость членов, сонливость, прочая ипохондрия. А почивать на лаврах нам никак нельзя! Нет?
– Ну, – Брежнев занервничал сильнее, по-прежнему не понимая Андропова.
– Я вас, дорогой Леонид Ильич, снова спрашиваю: что вы вчера вечером употребляли? – Андропов по-писарски аккуратно запряг дужками очков уши и указательным пальцем левой руки вознес сползшее щепетильное золотистое коромысло на хрящеватой переносице. (Чисто профессорский жест, вводивший в заблуждение и советских антисоветчиков, и махровых зарубежных хулителей социализма, до сих пор мучающиеся, кем же на самом деле был Юрий Владимирович: злодеем или лириком?)
– Водку, – покаялся Брежнев и виновато потупил глаза, боясь, что проницательный собеседник по его невнятному взгляду догадается и об употреблении перед водкой пузыристого нарзана для легкой лакировки пищеварительного тракта.
– Слава тебе… КПСС! – воскликнул Андропов. – Я и не сомневался! Теперь, дорогой Леонид Ильич, позвольте мне забрать у вас это письмецо, откланяться и пойти возбудить уголовное дело по факту запугивания Генерального секретаря ЦК КПСС. Разрешите идти, товарищ маршал?
– Э-э… а анализы, м-м, тьфу ты, результаты расследования когда будут известны?
– Надеюсь, дня через три, не раньше.
– Ладно, Юрий Владимирович. Через трое суток, м-м, жду тебя здесь же в этот же час. Гляди, не опаздывай, – по-брежневски милостиво произнес Брежнев и троекратным товарищеским лобзанием щек благословил Андропова на подвиг, подумав при этом: «Странный одеколон у него, явно не из соцлагеря. Ну, никакого патриотизма в рядах КГБ!»
Когда Андропов спешной походкой покинул его кабинет, Ильич прошел в комнату отдыха, над ее дверью висел внушительный, намалеванный придворным живописцем портрет В.И. Ленина с косой саженью во лбу; мавзолейный заложник культа собственной личности в пиджаке, по-дачному наброшенном на плечи, сидел на березовом пне у шалаша в Разливе и сосредоточенно читал «Возрождение» Л.И. Брежнева, довольно улыбаясь. В комнате отдыха, этом уютном гнездышке для индивидуального кайфа под музыку Вивальди, Ильич горизонтально устроился на старом кожаном диване, жестко набитом конским волосом и путешествующим с ним, Ильичем, по казенным апартаментам с виноградных дней его молдавского первосекретарства. Давний друг диван любовно принял в братские объятия его усталое тело. Хотелось, всего-навсего, отдохнуть, почувствовать в своих старческих чреслах теплые токи успокоения, и мечталось о сердечном ритме со скоростью семьдесят два стабильных удара в шестьдесят секунд по Гринвичу. «Где мои семнадцать лет?» – тоскливо испросил Ильич, и вместо ответа ему почудился скорбный скрип плохо смазанных рессор большой кареты. Навалилась философская усталость от жизни.
Ваше цековское величество, целебный сон к употреблению готов! Так или приблизительно так отрапортовало внутреннее «я», невесомой маской, пропитанной Морфеем, накрывая лицо. И предвкушая смачный сон, Ильич оглянулся через плечо в ближайшее прошлое и осознал: «А все-таки Андропов – шельмец. Ловко он выбил меня, матерого партийца, из седла своим выпадом насчет вчерашней выпивки. Надо же, учуять водочный перегар через десять часов и после хорошей закуски!.. И знатно он запудрил мне мозги своим заумным базаром о разнице напитков… Быть ему Генсеком, как пить дать, быть…»
И вот с описанных выше событий прошелестело листками отрывного календаря трое суток, минута в минуту, и один полуторный пробел компьютерного набора этого текста. Л.И. Брежнев, о чем уже талантливо повествовалось на предыдущих страницах, стоял, основательно задумавшись, у аквариума и автоматически подергивал мормышку. Звезда на одной из кремлевских башен, видной в окне, полыхала холодным гранатовым цветом в чистых лучах обеденного солнца. На московском небосводе не было ни облачка. Ни что не предвещало грозы природной и политической.
– Глубокоуважаемый Леонид Ильич, – заговорил селектор дикторским голосом личного секретаря. – Товарищ Андропов шествует по коридору. До вашей двери ему осталось восемнадцать шагов.
Восемнадцать взрослых шагов – это около десяти секунд ходьбы, к ним стоит прибавить почти минуту, пока вежливый вельможный Андропов проторчит в приемной, расточая секретаршам лучистые улыбки и шоколадки «Аленка», а личному неподкупному секретарю Генсека подарит контрамарку на премьерный спектакль опального театра на Таганке. Брежнев успел спрятать платиной инкрустированную мормышку в несгораемый сейф, бережно положив ее на полку между именным пистолетом и партбилетом. Потом он воссел за рабочий стол бильярдных размеров и с традиционным сукном того же типа покрытия, и, передав умную задумчивость лицу, углубился в созерцание раскрытого где-то на середине темно-синего семнадцатого тома тоскливого собрания сочинений В.И. Ленина.
– Дорогой Леонид Ильич, Отечество в опасности, – с порога огорошил начальник всех чекистов. Вид Андропов имел взволнованный, что для него, партбойца дамасской закалки и коньячной выдержки, было феноменальной редкостью.
– Ты имеешь ввиду, м-м, ту бумажку? – Брежнев отодвинул книжку основоположника ленинизма в сторону и небрежным жестом хозяина жизни указал Андропову на стул с высокой спинкой. – Не переживай, Юрий Владимирович. Хочешь гаванскую сигару от брата Феделя? Нет. Может, чаю от сестры Индиры? Тоже нет. Ну, м-м, тогда рассказывай, что стрясется с нашим Отечеством?
– По достоверным сведениям, добытым из различных источников, на вас, дорогой Леонид Ильич, американские супостаты хотят совершить покушение.
– Как?!. Кто посмел?! – Правая, ударная рука Брежнева слеповато заползала по столу в поисках предмета поувесистее, дабы дать отпор агрессору. Под руку попалась уже известная нам скульптурная композиция, он ее не тронул, посчитав кощунственным марать уральскую бронзу грязной кровью недругов. Вторым предметом, вставшим на пути вспышки всевышнего гнева, была малахитовая пепельница, подаренная ему присными на годовщину последней торжественно выкуренной им сигареты. Брежнев схватил этот презент и, обращаясь то ли к соратникам, то ли к невидимым наймитам империализма, шмякнул его о стену с криком: – Кончины моей хотите, сволочи! Врешь, не возьмешь!
Андропов пожалел, что в этот значимый миг поблизости не было кинооператора-документалиста. Превосходные получились бы кадры, не хуже агитационных кинолистовок лихолетья Великой Отечественной войны. Глянь, как преобразился старина Брежнев: грудь выпятилась тракторным колесом, в зрачках горячий корчагинский задор, даже знаменитые на весь цивилизованный мир кустистые, подернутые старческим серебром брови и те ощетинились ненавистью и беспощадностью. Есть с кого брать пример, есть с кого делать судьбу, да так ее, в конце концов, сделать, чтобы потом не было мучительно больно за бесславно пропитые годы.
– Давай, м-м, дальше, Юрий Владимирович, – произнес Брежнев и посеревший лицом, опустошенный опустился в кресло. Все они, партработники, политические спринтеры. Им важно поднять народ в атаку, вдохновив податливые души и уши широких масс словом-знаменем, а потом, хоть трава не расти. «Рот закрыл – рабочее место убрано», – вот достойная их характеристика, сочиненная кем-то и когда-то.
– Эта операция с устрашающим письмом и почтовым голубем разработана аналитическим управлением ЦРУ США, а реализована управлением миротворческих миссий того же ведомства. Операция носит таинственное название «Челюсти Ильича». Ее цель – сорвать предстоящие Олимпийские Игры в Москве путем похищения вставных челюстей Генерального секретаря ЦК КПСС Л.И. Брежнева (ваших челюстей, дорогой Леонид Ильич), чтобы вы не смогли внятно, с чувством, с толком, с расстановкой прочесть с высокой трибуны Олимпиады приветственную эпистолу участникам спортивного форума планеты, и тем самым подорвать у мировой общественности доверие к Вам, к нашему социалистическому государству и ко всему прогрессивному человечеству в целом, – доложил Андропов.
– Но это же интернациональный беспредел! – воскликнул Брежнев, испуганно облапив мужиковатой пятерней свою нижнюю челюсть, проверяя ее наличие. – Да как они, м-м, говнюки капиталистические, засранцы империалистические, смеют замышлять такое!.. Немедля собрать Политбюро и провозгласить Америке атомную войну. Командовать войною буду я. Где, м-м, мой ядерный чемодан?
– В ремонте, – Андропов был лаконичен. – С прошлого года кремлевский слесарь Степаныч не может починить сломанную ручку ядерного чемоданчика.
– Гм… И почему он не может ручку починить? – Брежнев вдруг снизил градус своей строгости, потому что Степаныч, завсегдатай кремлевских свадеб и поминок, был его закадычным собутыльником еще в пору возведения Днепрогэса и ему, рядовому слесарю, в границах СССР прощалось многое. Ему одному было дозволено ежегодно поминать товарища Сталина на могиле отчима всех народов, разложив при этом нехитрую закуску на гранитной плите, а позднее, напившись, здесь же и уснуть со слезами на глазах.
– Вы же знаете, дорогой Леонид Ильич, Степаныч – натура творческая… – изящно увернулся от верного ответа Андропов.
– В запое опять, – сообразил Брежнев и грузно вздохнул. – Ну как с таким, м-м, народом строить коммунизм, Юрий Владимирович? Мне не на кого опереться.
– А органы госбезопасности? – вкрадчиво намекнул председатель этих самых органов.
– Да, о моей безопасности, индивидуальной. Ну, как вы, м-м, умные головы с Лубянки, решили безопасить меня? Признавайся-ка, Юрий Владимирович.
– Костьми ляжем, дорогой Леонид Ильич, но челюсть вашу отстоим.
– В этом-то я не сомневаюсь, кости у вас закаленные. Ты мне, м-м, расскажи, что задумали наши мамонты-чекисты. Поди целый детективный план придумали, а?
Могущественный начальник КГБ вынул непорочный лист бумаги из картонной канцелярской папки, принесенной с собой, и почтительно вручил этот лист Леониду Ильичу.
– А где же буквы? М-м… – спросил Брежнев, осмотрев безупречно чистый лист с обеих сторон.
– План-то – секретный, – полушепотом заговорщика проговорил Андропов, доставая из той же папки коробок спичек и поминальную свечку. – К нему прилагаются вот эти аксессуары.
– Ага, – смекнул Брежнев, любивший в частые часы безделья читать о приключениях ревностных революционеров, заваривших кошмарную кашу в семнадцатом. Он затеплил спичкой нитяной фитиль свечки и как заправский большевик-подпольщик несколько раз провел листом над огнем, немало удивив Андропова недрожанием обеих рук.
На листе стал постепенно проявляться машинописный текст:
Развернутый сценарий контроперации на операцию ЦРУ США «Челюсти Ильича»
Действующие лица и исполнители:
Председатель КГБ СССР Андропов Ю.В. – Народный чекист СССР, генерал армии ГБ Андропов Ю.В.
Подсадной «селезень» – Заслуженный чекист СССР, полковник ГБ Кречетов И.И.
Сантехник Пронькин – Капитан ГБ Беркутов А.А.
Кот Мурзик – Лейтенант ГБ Гаврик (фамилии и отчества не имеет, т.к. выведен в инкубаторе).
В остальных ролях и массовках – многотысячный отряд советских чекистов и честных советских граждан.
Краткое содержание предполагаемых событий:
Но об этом, досточтимый читатель, Вы детально прочтете на нижеотпечатанных страницах нашего повествования.