Вечера...

Почти уж семь вечера. Вот. Звонка дождался всё же, и вскоре: стойка, шахматные комбинации, белые манжеты официантки, и агатовый блеск тонких, каких-то каменьевых бус вокруг её юной шеи.
Конечно, добавочная порция была незаконно пронесена в услужливое кафе (барного типа), и вскоре разговор наш с другом – тоже, как и я, любителем шахмат, благополучно завязывается. В основном говорили мы о музыке, давнишнем нашем общем увлечении, говорили на третьем тосте о женщинах, и со стуком ставили рюмки на чёрный глянец, накрытый салфетным квадратиком для пущей опрятности, - манера эта подкладывать салфетку была взята из какого-то произведения искусства ещё давно; далее беседа путалась, срывалась, веселела, и шумно хмыкая носом (причудливая привычка, вовсе не говорящая о насморке) друг мой поглядывал на столик с дамами, и уже о чём-то с ними мяукал.
Да, при виде графина водки дамы, за редким, хочу заметить исключением, обычно пугаются, по тем своим странным причинам, вовсе мне не понятным (видимо творческую натуру – как оправдание этому графину, по моей внешности они распознать не могут) и спешно уходят… Ушли и эти. Одна из них чем-то похожа была на бывшую мою, только потемневшую глазами, и ставшую по-браслетистей, и по-сочнее что ли…
Потом уже полупустой графин, играющий роль бутафорского сосуда с неистощимым количеством водки, начинает привлекать внимание официантки, она робко и подозрительно интересуется – а не принести ли ещё закусочек, и я с нежными глазами отвечаю её губам – да, принести, но лучше бы просто лимона, просто лимона…
Две пустые склянки, удачно скрытые от прекрасной нашей надзирательницы, я невозмутимо выкидываю в урну стоящую у дверей кафе, пока друг курит (сам я курить не люблю). И вот уже такси, и вот уже я еду по тёмному, чарующему редким фиолетовым отсветом, городу.