Чувства

 ЧУВСТВА.

...на мои чувства сел паук. Я им одержим. Он погружает жало в мой череп, высасывая их. Иссушая мой мозг. Облепляя мохнатыми лапами мое лицо, и улыбается, глядя на меня всеми девятью злыми красными глазами, наблюдая мои корчи...

Я ехал в поезде дальнего следования. Ехать было всего сутки - день и ночь. Совершенно не могу спать в транспорте, только если несколько выпить. Тогда пить не хотелось, поэтому я и не спал, хотя спать хотелось смертельно. Я не знаю, откуда она взялась - эта девочка с папкой, набитой бумагами, вроде “ Бог любит вас”.
- Бог любит Вас! - торжественно произнесла она.
Мне было очень скучно и, хотя она и годилась мне в дочери, я решил затеять разговор.
- А Вас? - с ленцой спросил я.
Девочка смутилась, но быстро совладала с собой: “ Бог любит всех! “. Пошлый и банальный ответ заученным голосом.
- И ниспосылает Он благодать свою на всех тварей своих, - все так же торжественно.
Меня начинала откровенно раздражать эта напыщенная проповедь. Но я со значительным интересом ожидал продолжения - так во всяком случае не хочется спать. И заставляет чувствовать хотя бы интерес - дорогу я знал наизусть, так что в окно смотреть не хотелось. Однако, я отвлекся. Девочка все продолжала говорить что-то.
-... принадлежим к Церкви Кришнаитского Сознания Христа.
- Что принадлежим? - я не расслышал.
- Мы принадлежим. - она была вовсе не смущена подобным невниманием, видимо привыкла. Она была настойчива, эта девочка, в религиозных приставаниях к средних лет, лысеющему, человеку.
- Кто - вы?
- Мы - послушники новой веры, которая откроет людям исключительно правильное понимание Христа и его страданий на кресте.
Нельзя давать ей съезжать на заученные рельсы - железнодорожная тематика - а то станет совсем скучно.
- А разве нам, грешным, доступно понимание подвига Христа? - с иронией спросил я.
- Если Вы вступите в нашу Церковь, то очиститесь от грехов и понимание придет к Вам, - она просто непробиваема!
- А откуда Вы знаете, может я и так уже, как его там - просветленный?
- Ни один человек, если он не является адептом нашей Церкви, не может быть в полной мере просветленным,- она смутилась, уже лучше.
- А разве “просветление” - это термин имеющий отношение к подвигу Христа?
Я пытался прочесть, что же твориться в ее зашореных идеологией глазах. Она пыталась думать! Ей, судя по всему, это удавалось с трудом. Боже, сколько же их - кришнаитов, осознающих подвиг Христа? Она довольно быстро оклемалась от такого мощного интеллектуального удара. Неужели развлечение закончилось? Ее глаза вновь пришли в норму - никакого раздумья. Зато появилась некая новая искорка, которая меня насторожила.
- Не хотите ли купить наши брошюры, чтобы лучше понять, насколько верна наша вера? - Ну вот, все, что им надо, так это наших денег. Опять навалилась скука. Она почувствовала, что что-то не так.
- Поймите - это добровольные пожертвования во имя процветания всего человечества...
- А Вы, являясь адептом вашей Церкви - просветленная? - в этот раз она была осторожнее со словом “просветленный”.
- Мы постигаем истину вместе, при помощи наших Учителей.
- А кто они? - вновь никакой мысли в глазах.
- Что - они?
- Кто Ваши учителя? - она не смутилась.
- Нам не дано этого постичь, истина, снисходящая от них, приходит к нам во время медитации.
- Вам не дано постичь, кто же ваши учителя, но дано постичь подвиг Христа?
- Так Вы хотели бы купить наши брошюры? - после секундной паузы.
- Вы посланы верить или торговать? - я откровенно над ней издевался.
И вновь без тени смущения: “ Мы торгуем во имя будущего всего человечества, так как распространяем Истину!”
- А как же дух нестяжательства?
- Так ведь это добровольные пожертвования.
- Дайте мне их просто так - я буду познавать истину задаром, - она отодвинулась от меня, постаравшись сделать это как можно незаметнее, и отодвинула пакет с брошюрами.
- Нельзя познавать Истину бесплатно! - вырвалось у нее. Уже что-то новенькое. Она была крайне смущена этой своей вспышкой. А она начинала мне нравиться - эта ее внутренняя борьба с собой и внешняя - со мной.
- За все необходимо платить, - в ней начала проступать представительница нового поколения. Она почти плакала, поскольку свойства поколения брали верх над доктриной Церкви. Дожать, или не дожать? - вот в чем вопрос.
- Сколько Вы платите за членство в вашей Церкви?
- Мы расплачиваемся трудом, так, как это завещано нам Христом.
- И тяжкий ли труд?
- Мы распространяем Истину.
- То, как Вы это говорите, больше похоже на разговоры об эпидемии, - хороший каламбур - “Эпидемия Истины”.
- А сколько Вы платите за любовь?
Тут она совсем смутилась. Похоже, категория продажности ее любви к Богу не приходила ей в голову. А она приятная на вид, если приглядеться, и снять с нее этот убогий балахон, который, вероятно, символизирует отречение от всего мирского, кроме денег. Интересно, какая она под этим балахоном? О, Господи, о чем я думаю! И все же на вид ей лет семнадцать и она достаточно привлекательна. Она все еще молчала, как будто погрузившись в свои, далекие от познания Христа, мысли. Ее глаза заблестели в полумраке купе и, вдруг, подняв их на меня, она спросила: “ А Вы любили когда-нибудь? Что такой человек, как Вы можете знать о любви?! Что Вы можете в ней понимать?!!”, - ее голос начал срываться на крик. Я попросил, что бы она кричала потише - стенки у купе тонкие и можно разбудить соседей, которые все-таки спят в транспорте.
- Какой я человек? - с интересом спросил я.
- Вы мерзкий, лысеющий человечишка, которому только и остается, что смеяться над чувствами других! Думаете я не вижу, что Вы просто смеетесь надо мной, задавая все эти дурацкие вопросы?!
- Я не смеялся, я хотел узнать Вас поближе. И к тому же вовсе я и не такой уж лысеющий. Я хотел узнать, что реально стоит за Вашей верой в познание Христа.
- Но ведь Вы видите, что я не такая умная, как Вы. Что мне с Вами не тягаться в доказательствах правильности того, что я делаю. Что Вы лишаете меня всего, что еще осталось в моей жизни, чтобы не чувствовать одиночества.
- А Вы одиноки?
- А как вы думаете, для чего я, молодая, привлекательная девушка, занимаюсь всеми этими познаниями Христа, медитациями, ношу эту хламиду на себе, которая меня обезображивает? Вы тоже одиноки, иначе не не приставали бы ко мне с дурацкими вопросами, а просто вежливо послали бы, как это делает большинство нормальных людей. Экзальтированных дамочек, пьющих раствор глины по утрам и три раза в день, мы брать не будем. Ну что, узнали меня поближе?
Я и в правду узнал ее поближе. Никакого кришнаитства в ней не осталось вовсе. В ней просто клокотала ярость в пику их смирению. Глаза приобрели осмысленное выражение. Она взяла пакет с брошюрами, подняла их над моей головой и высыпала.
- Вот, постигайте эту сраную Истину “задаром”! До тех пор, пока Вас не стошнит, как меня! Уже давно! Как я ненавижу свое одиночество! Как я ненавижу Ваше одиночество! Как я ненавижу одиночество вообще!
Она упала на колени и принялась собирать брошюры дрожащими руками. Внезапно она бросила это, в принципе, уже бесполезное занятие, видимо, осознав его бесполезность теперь, и, закрыв лицо руками, горько разрыдалась.
- Простите меня, простите, простите! Я ничего не могла с собой поделать! Просто мне так надоело прятаться! От самой себя, - всхлипывая, шептала она. Я не знаю, что на меня накатило вдруг, но у меня дрожали руки и этими вот дрожащими руками я погладил ее по голове. У нее были мягкие, шелковые волосы и я ощутил необычайную волну нежности, нет, не желания, а именно нежности, к этой совсем еще маленькой, по моим меркам, но уже достаточно мудрой девочке. Она подняла на меня глаза, в которых стояли слезы, и схватив мою руку, прижала мою ладонь к губам. Мне стало очень неудобно, но руку вырвать я не посмел. Я опустился рядом с ней на качающийся пол и гору брошюр о том, как Бог любит нас. Прямо задницей, потому что мой Бог был сейчас рядом со мной. Маленький, бесконечно одинокий Бог, целующий мою руку. Наши глаза оказались на одном уровне и мы просто молчали. Одинокий Бог и одинокий послушник. “А может Бог для того и создал всех нас, чтобы не быть таким одиноким в своей небесной глуши?” - внезапно подумал я. Нет, я не влюбился в нее, просто это было своеобразное единение сердец. У нее высохли слезы. Она просто сидела и улыбалась внутрь себя, прижав мою ладонь к щеке. “ Может, в этом и есть привлекательность всех этих Церквей? А что, собираются одинокие люди, которым некуда податься, нечем заняться, которых нигде не принимают из-за странного поведения, или идей, для которых смысл жизни утрачен, и чувствуют единение и нежность по отношению друг к другу, путая их с любовью к истинному Богу. Хотя это шанс для них почувствовать любовь к ближнему.” - сидел я и размышлял. У нее была очень нежная кожа на щеках, слегка влажная от слез, и от этого еще более бархатистая. Она посмотрела на меня, и я увидел в ее глазах столько нежности, что она как будто затопила меня. Это была какая-то нежность некоей Предвечной Матери, которая сопровождает всех женщин в течение веков, а то и тысячелетий, и я почувствовал себя Вечным Сыном, что ли. Во всех войнах, которые когда-либо были на этой планете, не мужчины защищали жен и дочерей, а сыновья защищали матерей и все. Матерей в любом обличье. Так и эта девочка - она была сейчас моей матерью и мне хотелось раствориться в ней.
Поезд слегка трясло на стыках, а мы все сидели, наверное, где-то около часа уже.
- Мне хотелось бы остаться с Вами,- произнесла вдруг она, - навсегда. Я чувствую, что Вы для меня едины в нескольких лицах.
- ? - ? - !?
- Мне неожиданно показалось, что Вы мой муж, и отец, и сын, - о, Господи да мы и думаем одинаково, - может это и есть тот Божественный принцип Триединства? Может, так и надо - Бог - отец, Бог - сын, Бог -...Муж? Может это и есть тот брак, который заключают на небесах? У Вас очень теплые руки, и очень ласковые.
Она придвинулась ближе и положила голову мне на грудь. Очень легкое прикосновение. Привычный ехидный голос внутри задал вопрос: “ Если голова такая легкая, есть ли в ней что-либо?” Да хоть бы и ничего, это было абсолютно неважно, поскольку все замечательные умствования не смогут заменить этой теплоты, которая проникает до мозга костей. К черту все высокоинтеллектуальные размышления, когда ее голова лежит у тебя на груди, а рука прижата к ее щеке.
- Вы вернетесь теперь в свою Церковь? - спросил я.
- А что мне остается делать? - очень тихо и очень печально.
- Ну- у, найти себе мужа, например.
- Ты дурак, - ласково и очень нежно, - с кем из своих женщин ты чувствовал себя также как со мной? - вовсе без вызова и претензий.
- Сказать по правде - ни с кем, даже с первой любовью, - она и впрямь озадачила меня.
- А у тебя их было много?
- Ну-у, в общем, да. Мне хватило нескольких браков, чтобы полностью отказаться от участия женщин в моей жизни. Когда очень хочется, я беру проститутку.
- Я же говорила, что ты одинок. Это чувствуется так же, как чувствуется, что наша встреча не случайна. Ведь ты же понимаешь, что мы никогда не будем вместе? - этого направления разговора я больше всего и боялся, поскольку хотел быть с ней.
- Почему? - робко спросил я.
- Будь реалистом. Сколько тебе лет?
- Сорок девять. Кстати, семижды семь, а семь счастливое число, - как-то очень поспешно я это произнес.
- А мне семнадцать, кстати тоже заканчивается на семь. А потом если мы станем “быть вместе”, мы перестанем быть одинокими, а это, судя по всему, противно нашей природе, следовательно, ничего все равно не выйдет. И будем мы жить, как пауки в банке. Так что, нам с тобой остается лишь память друг о друге.
- Какая память?! Мы еще молоды и живы! - я возмутился.
- Такая память, - передразнила она меня, - мы перестанем быть живыми, как только одиночество наше пропадет, потому что только оно и придает нам живости и не дает, фигурально выражаясь, умереть. Найти свою половину - значит стать завершенным, а завершение - это конец, смерть. Посмотри на людей, живущих в счастливом, традиционном браке - они давно мертвы, поскольку завершились. Если они живы, значит либо их брак не традиционен и их считают очень странной парочкой. Либо они и в браке продолжают быть одинокими.
А во всех ее рассуждениях присутствует некое рациональное зерно, несмотря на то, что это все равно - женская логика. Ну вот, на склоне лет нашел женщину, о которой, может быть, мечтал всю жизнь, но не могу быть с ней. Тут она права, нельзя, что бы в тридцать с небольшим привлекательная женщина выносила утку из-под старика, который уже ничего ей не сможет дать, кроме, разве что, отсутствия одиночества, которое есть завершенность. Я ей так прямо все и сказал.
- Ты дурак, - вновь нежно и очень печально, - в этом и есть трагическая прелесть жизни одиноких людей. Ты вряд ли переживешь когда-либо то, что пережил в эту ночь. И, согласись, что это были чудесные минуты для нас обоих, - я согласился.
Уже светало. Я посмотрел на часы - моя остановка через полчаса. Черт, как не хочется выходить, но ведь высадят. Она поняла все.
- Ну мне пора, - сразу деловым тоном.
- Подожди, у нас еще полчаса! - я почти умолял.
- Тебе еще надо сдать постель, так что я пойду, - она говорила и собирала свои брошюры, с которых все и началось.
- Но ты ведь не можешь уйти просто так!
- Могу. Я привыкла. Привыкнешь и ты.
- Но... Так неправильно.
- Правильно. Именно так правильнее всего. Ты останешься один и будешь жив, благодаря этому. Все, я пошла.
Она встала и направилась к выходу. Я вскочил вместе с ней. Внезапно, она, повернувшись ко мне, привстала на цыпочки и прижалась своими губами к моим. Это был самый страстный поцелуй в моей жизни! Он был абсолютно безыскусен, очень прост, но все равно он был лучшим в моей жизни.
- Я люблю тебя! И всегда буду любить, - выпалила она и выбежала из купе. Когда я очухался от неожиданности и выбежал вслед за ней, ее и в помине не было. Я даже не слышал, как хлопнула дверь вагона.
Я собрал постель почти на автопилоте, поскольку на губах буквально горел ее поцелуй. Сдал ее. Собрал вещи. Выбросил мусор после себя. Поезд, дернувшись остановился. Вышел на платформу, заметенную снегом. Поймал машину и поехал искать гостиницу. В трех из них мне отказали. В четвертой - повезло, и мне дали довольно грязный номер. Хорошо, что хоть душ есть - после поезда просто необходимо хорошо вымыться. Поцелуй так и не смылся и я лег спать, ощущая его на своих губах.
В ту ночь мне снилась она... Она бежала прочь от меня по залитому солнцем лугу. Я стоял и смотрел как ее тонкая, обнаженная фигурка тает в море густой травы. Она оборачивалась и смеялась, маня меня с собой. Крича мне, что покажет мне мое утро. Что за линией горизонта, и только там, за тонкой кромкой рассвета, мы и сможем быть счастливы. Я стоял под раскидистым деревом и не мог пошевелиться, хотя мое сердце летело вместе с ней. Неожиданно, когда она растворилась в траве, мою голову оплело нечто, чего я сразу и не понял, потому что уже забыл. Это был конечно старый знакомый - паук, который оплел своими восемью лапами мой череп. Его мохнатые лапы щекотали мне лицо, и как я не мотал головой, я не мог его скинуть. А он смотрел на меня своими девятью злобными, красными глазками и погружал жало мне в мозг, высасывая из него чувства, иссушая его - такое знакомое ощущение...
Я проснулся в ужасе, весь в поту, хотя в номере было холодно. Меня знобило от какого-то внутреннего холода. Пошел в душ, пытаясь согреться - не помогло. Я бродил, как неприкаянный, по номеру, перебирая вещи. Для чего я это делал, я не знаю, но открыв чемодан, я замер от ужаса - на меня смотрела надпись на глянцевой брошюре: “ Бог любит вас!”.
Паук снова сел на мои чувства...