Колокола и звоны

Их знакомство вряд ли было случайным... Учительница русского языка и литературы одной из питерских школ Клавдия Васильевна Колесова, скорее всего что-то предвидела, когда так настойчиво приглашала своего 27-летнего сына-моряка, который, как ей казалось, скучал в отпуске, на рядовое школьное мероприятие.
 Но он просто отдыхал душой и телом у себя дома с папой и с мамой, в своем родном городе. Прогулки по его улицам и площадям, чтение книг, веселые вечеринки с подругами и друзьями, неторопливые беседы с матерью и отцом, кое-какие работы по хозяйству заполняли каждый его день с утра до вечера. Ничего другого он сейчас не хотел!
И только для вида, по давней детской привычке поупрямился на предложение матери пойти вместе с ней в школу, которую сам закончил 10 лет назад. На самом деле он давно мечтал об этом.
Сердце забилось учащенно, и глаза увлажнились, когда он переступил такой знакомый школьный порог. Сколько улыбок звуков, запахов... И все родное, и ничего не забыто!
Когда они с матерью под руку шли по длинному коридору к актовому залу, вся школа провожала их радостными взглядами: высокий, широкоплечий, улыбающийся Дима Колесов и его сияющая мама Клавдия Васильевна.
Он и сам себе не мог потом объяснить — то ли это приподнятое настроение, то ли сама тема, то ли высокое мастерство автора и исполнителей, но литературно-музыкальная композиция «Колокола и звоны», подготовленная молодой коллегой матери Ольгой Алексеевной Уваровой, потрясла его до глубины души.
Звучали стихи, песни и, конечно же, звоны: набатные, пасхальные, свадебные, погребальные, вечевые, малиновые... Всего он не запомнил. Особенно запомнился ему звук колокола, который звучал весь вечер рефреном, — то, приближаясь, то удаляясь. Глухой, тревожный... Как будто душа вместе с этими звуками парила над необъятными русскими просторами, как будто очнулась, дремавшая память о предках, как будто самое корневое, существенное, кровное поднялось вдруг на поверхность из неведомых глубин.
Оля понравилась ему сразу, с первых слов, с первых движений.
— Клавдия Васильевна, ну как? — обратилась она к его матери, как только, по окончании вечера они оказались вместе в школьном коридоре.
— Оленька, какая же ты умница! У меня нет слов, спасибо! – восторженно отозвалась мать. Это непременно нужно показать всем словесникам города. Замечательно! Какой богатый материал! Какая музыка!
— Дима, а тебе понравилось? — спросила мать.
— Да. Очень. Я потрясен. Спасибо! — только и смог сказать Дима.
— Кстати, Ольга Алексеевна, познакомьтесь, вот это и есть мой Дима — герой-подводник.
Потом они решили вместе отметить успех мероприятия. Клавдия Васильевна пригласила Олю в гости. По пути купили торт и еще чего-то вкусного. Пили чай, разговаривали, смеялись... Потом Дима провожал Олю домой, обменялись телефонами. Стали встречаться.
Уже назавтра после первой встречи он проснулся другим человеком. Не проходило ощущение, что с ним произошло что-то очень важное. Он даже во сне улыбался счастливой улыбкой.
А потом — и месяц, и два месяца спустя — он каждое утро просыпался с ощущением счастья. Ведь у него есть Оля. Он любил, и был любим.
 Через полгода они поженились. Венчались в церкви под колокольные звоны.
А ещё через месяц плачущие матери, и погрустневшие отцы провожали их у поезда С-Петербург — Мурманск. Молодая чета Колесовых уезжала к месту службы мужа в заполярный гарнизон подводников.

...На День Военно-Морского Флота подводники пригласили своих жён и подруг на корабль.
Олю подводная лодка напугала. Пробираясь по узким коридорам восьмого отсека, в котором Дима был командиром, она все говорила: «Как же здесь можно жить целыми месяцами!?» И на глазах ее блестели слезы.
Дима снимал этот исторический визит на видеокамеру. Неожиданно Оля замерла и проговорила слова, которые снова поразили его, как тот колокол: «Дима, у тебя очень трудная работа. Я буду тебя любить и ждать». С тех пор кассета с Олей была его священной реликвией.
В тот день он снимал много, и всех подряд: командиров, друзей, их жен. Фильм этот был растиражирован и пользовался на экипаже огромным успехом.
Оля была самой красивой и сказала ему самые нужные слова!
— Димка, какая у тебя славная жена! — заявил ему как-то ближайший еще с училища друг, убежденный холостяк Сережа Беляев. — Если встречу такую — женюсь немедленно.
Такая вот обыкновенная история любви обыкновенного человека.
Но почему, почему беда подстерегает нас в самые счастливые минуты жизни!?
Именно теперь, в эти августовские дни, когда заполярные сопки, озера, реки, багряная тундра, облитые золотом карликовые березки, весь этот необъятный простор согрет ласковым солнцем.
Когда этот, еще совсем недавно чужой город, стал для Димы, родным. Когда он бодрой походкой каждое утро шагал на свой корабль, а вечером считал минуты до встречи с любимой.
Когда даже этот черным атомоход с его совершено не престижной службой, которую он не раз порывался оставить, стал вдруг своим, близким, нужным.
Когда в тундре столько грибов, которые Оля так вкусно готовит.
Когда так здорово встречать вместе с друзьями рассветы у костра.
Когда, оказывается, на мемориале героев боев в Заполярье высечена и фамилия Олиного деда. А на могильном камне членов экипажа первенца атомного подводного флота - подводной лодки К-3 значится и лучший друг его отца. И надо, непременно надо, чтобы никогда не засыхали там цветы.
Когда мир так прекрасен, просторен, совершенен, глубок...
 
 II
Что случилось в носовых отсеках атомного подводного крейсера, оставшиеся в живых люди в корме могли только гадать. Одно всем им было ясно — случилось нечто страшное и непоправимое.
Два мощных взрыва один за другим потрясли корабль до основания. Сорвало с фундаментов механизмы, полопались плафоны и электрические лампочки, ящики с запасным имуществом и банки с регенерацией летали по отсеку, как ядра, пушенные из бомбарды. После нескольких коротких замыканий с яркими вспышками электроэнергия пропала, все погрузилось и темноту.
Еще через десяток секунд ПЛ, содрогнулась, ударившись о грунт, и послышалось жуткое шипение, которое, то, затихая, то, нарастая продолжалось, казалось, бесконечно долго. Это вода, заполняя пустоты, с шумом выдавливала воздух. Атомоход, ревел как смертельно раненый зверь. Потом всё стихло.
Первое, что осознанно расслышал командир восьмого отсека капитан-лейтенант Колесов, были стоны где-то у носовой переборки и чей-то голос: «Помогите!». На ощупь бросился туда. Но не тут-то было. Все проходы оказались закаленными. Только на верхней палубе отсека был виден неяркий свет. Там одиноко горел фонарь аварийного освещения. В темноте фосфоресцировали шкалы приборов. Стрелка глубиномера застыла на отметке 100 метров.
Постепенно обитатели отсека приходили в себя. Их оказалось 7 человек. Из-под завалов извлекли мичмана Алексеева. Он был ранен, но, видимо, не тяжело. Кости целы, кровотечения нет. Немного успокоившись, Дима и сам почувствовал боль в плече. Левая рука повиновалась с трудом. Лицо было залито кровью, которая текла из раны на лбу.
У других были тоже ушибы и ссадины. Но самое главное — все были живы и начали действовать. Колесов энергично командовал. Укрепляли переборки, проверяли состояние аварийно-спасательных устройств, легководолазного снаряжения, освобождали проходы, пытались установить связь с ЦП (центральным постом) и соседними отсеками.

На их счастье отсек сохранил герметичность. Задымление отсутствовало. Аварийный люк и шлюзовая камера оказались в строю. Но дыхательных аппаратов было всего шесть.
Лейтенант Щеглов командир торпедной группы — оказался в отсеке случайно.
В наступившей тишине громом прозвучали стуки из седьмого отсека. Там тоже были живые люди! Но через несколько минут все стихло. Кто-то из товарищей успел сообщить: «В отсеке пожар».
Через какое-то время все собрались у пульта управления энергетическими системами. Именно здесь уцелел единственный аварийный фонарь. Правда, переносной аккумуляторный фонарь тоже удалось восстановить. Но им пока не пользовались.
Начали совещаться.
— Телефоны молчат. На вызов стуком никто не отвечает. Командир и все в ЦП, видимо, погибли. ПЛ находилась в районе учении. До берега около- 100 миль.
 - Я думаю, около 50 миль, — вставил лейтенант Щеглов, лучше других осведомленный в вопросах кораблевождения. За два часа до катастрофы он стоял вахтенным офицером в центральном посту.
Колесов продолжал:
- Через пару часов нас найдут. Для облегчения поиска надо постоянно стучать. Аварийного запасов воды и пищи хватит на неделю. Хуже с кислородом. Регенерации хватит только на сутки. Таким образом, если АСС (аварийно-спасательная служба) флота через 12 часов не начнет нашу эвакуацию, придется выходить самостоятельно. При этом я останусь в отсеке, т. к. аппаратов на всех не хватает. Постараюсь, протянуть как можно дольше. Ваша задача — уцелеть и сделать все, чтобы меня отсюда вытащили. Щеглов, как наверху погода?
- Два часа назад был шторм. Море — пять баллов. Ветер — шесть баллов, температура воздуха — плюс восемь градусов, — четко отрапортовал Щеглов.
— Плохо! Это затруднит поиск и установку спасательного колокола. Сейчас приступим к подготовке водолазного снаряжения. Старший — мичман Азизов. Не забывайте, что он водолаз-инструктор. Равиль, посмотри все сам. Подгони снаряжение, проинструктируй каждого самым тщательным образом, 100 метров — это серьезно, но не смертельно. В 21 час все должно быть готово к выходу.
Сергея Беляева Дима удивил. Мягкий, улыбчивый, чуть флегматичный в жизни, он вдруг проявил завидную энергию и деловитость. Никаких возражений его доклад не вызвал. Уточнялись кое-какие детали.
Когда всем все стало ясно, и в отсеке установилась тишина. Сергей заговорил, обращаясь к Колесову.
— Дима, я понимаю, ты конечно, командир отсека, но ты ранен и имеешь все основания покинуть боевой пост. А я вообще отделался легким испугом — ни царапинки. Разреши остаться мне. К тому же тебя Оля ждет, а я, ты зияешь, вольный казак. Обо мне, кроме тебя, и поплакать-то будет некому.
После короткой паузы Дима ответил:
— Спасибо, друг Серега! Я в тебе никогда не сомневался. Но на этот раз жребий выпал на меня. Ранения легкие. К тому же, как ты правильно заметил, меня, ждут, а значит, шансов уцелеть у меня больше. И не будем тратить время и кислород на дискуссии. Сейчас разберите снаряжение и одевайтесь сразу в шерстяные костюмы. И вообще, надо поискать, чем утеплиться. Железо быстро остывает. Равиль, подготовь таблицу перестукивания с водолазом.
Все произошли именно так, как и предполагали. Их быстро обнаружили, но колокол пристыковать так и не смогли.
В 21 час первые три человека во главе с Сергеем Беляевым поднялись в шлюзовую камеру и задраили нижний люк.
Дима сам помог Сергею надеть снаряжение, и прежде чем тот натянул на голову шлем-маску, они обнялись.
— Счастливо, Серега!
— Держись, Дима!
Потом он обнял и попрощался с каждым. И вот — последние удары о металл, означавшие, что и вторая группа закончила шлюзование и начала всплытие.
Оставшись один, Дима разместился на диванчике у пульта. Надел на себя все, что нашел теплого из одежды. Оставалось ждать, экономя воздух и силы. Еще горел единственный переносной аварийный фонарь. В журнале вахтенного на пульте он подробно, поминутно записал все, что произошло, и расписался. Потом лег на диванчик, выключил фонарь и постарался заснуть. Но нервное напряжение не проходило, сна не было.
В кромешной темноте, как волчьи глаза, фосфоресцировали кругляшки приборов. Время от времени глухо доносились шумы, проходивших вверху, кораблей.
Вдруг снова послышались удары по корпусу. Слава Богу, пришли водолазы! Он ответил стуком и стал прислушиваться. Снова пытались посадить колокол. И, видимо, снова не получилось.
«Лучше бы снаряжение передали через шлюзовую камеру, пока у меня есть силы, — подумал Дима, — или в тяжелых водолазных костюмах у них это не получается?».
Успокоенный близостью людей, копошившихся на корпусе подводной лодки, Дима внезапно глубоко заснул.
Пробуждение было тяжелым: темнота, холод, тишина. Голова гудела, в ушах звенело, в глазах цветные круги. Заканчивался кислород. Дима включился в последнее ПДУ (портативное дыхательное устройство).
Итак, жить оставалось 30 минут. При меркнущем свете фонаря на новой странице журнала он сделал последнюю свою запись: «Оля, милая! Ребят отправил наверх. Сережа Беляев все расскажет. Мне отсюда, видимо, не выбраться. Отчаиваться не надо. До последнего дыхания люблю и помню. Дима».
После этого выключил фонарь и лег.
Звук тревожного колокола — последнее, что запечатлело угасающее сознание капитан-лейтенанта Колесова Дмитрия Ивановича - потомственного моряка, командира восьмого отсека аварийной подводной лодки.

И все-таки он выжил! Водолазный колокол сел-таки на комингс-площадку. Спасатели проникли в отсек и подняли Диму на поверхность.
Врачам - реаниматологам достаточно быстро удалось «включить» сердце и дыхание. Но сознание не возвращалось.
Трое суток Дима лежал в реанимационном отделении флотского госпиталя, не приходя и себя. Прогноз врачей был неутешителен.
Вызвали жену. Оля дни и ночи сидела рядом, звала Диму. И смерть отступила.
Сознание возвращалось медленно. С трудом приоткрыв глаза, он увидел Олю и решил, что бредит. Пошевелил рукой. Нет — жив!
Оля дремала в кресле рядом с кроватью. Видимо, была глубокая ночь.
- Оля. Оля, милая! — познал Дима, но звука своего голоса не услышал. Сил еще не было.
Но Оля тут же открыла глаза и вскочила на ноги.
- Дима, Дима, милый! - вскрикнула она и бросилась к больному.
На этом счастливом моменте в жизни моих хороших знакомых я и закончу свой рассказ.
Недавно видел их на набережной Невы. Какая красивая пара!