Церковь на Рождество

…пальцы не мёрзнут, только если сплести их до боли в извечном молитвенном жесте…
 «Gloria in excelsis Deo et in terra pax hominibus bonae voluntatis. Laudamus te, benedicimus te, adoramus te, glorifcamus te…» - возносится под высокие своды продуваемой всеми ветрами церкви благодарственная молитва – застывшая музыка кованых слов.
Жанетта стояла на коленях возле почерневшей от времени статуи Христа. Его правую сандалию обгрызли мыши, один лучик в венце обломился ещё в прошлую Пасху, но Жанетта знала, что он не такой, каким кажется. На самом деле у него были серые глаза, его плащ был пурпурным, а раскинутые в стороны в обнимающем жесте руки отливали молочной белизной.
Жанетта уже привыкла к тому, что она видит всё иначе, нежели, например, мама или Катерина…
«…qui tollis peccata mundi, miserere nobis; qui tollis peccata mundi…»
Жанетта глянула направо, туда, где сиял в последних лучах заходящего солнца Божий Вестник…
О церкви деревни Домреми - Грё вспоминали только тогда, когда речь заходила об её витражах. Два высоких стрельчатых окна, по какому-то недоразумению украшавшие приземистую романскую церквушку, составляли всю её славу, ибо неизвестный мастер из мёртвых кусков разноцветного стекла, не иначе, как ведомый Вышними силами, сотворил живое чудо. Окно, выходившее на запад, украшало изображение Святой Екатерины, окно, выходившее на восток, - Святого Михаила…
Жанетта посмотрела на Ангела Божия, и привычная улыбка озарила её лицо – круглое лицо юной, здоровой девушки, которая находила радость и в труде, и в молитве...
«Angelus Domini, nuntiavit Mariae, еt concepit de Spiritu Sancto…»
На Святом была алая туника и золотые доспехи. Жанетта поморщилась. Даже она знала, что, случись ему воевать, не уберегло бы его золото, несмотря на всю Божью Благодать, что осеняла Михаила. Но больше всего её смешили голые ноги Архангела, совсем мальчишечьи, с острыми коленками... Неужели Господу не во что одеть Слуг Своих? Поди, повоюй босиком! А воевать он умел! В правой руке Святого блистал длинный, узкий меч, рукоять которого походила на лилию…
Лилия…
Жанетта вскочила на ноги, но тут же снова упала на колени… Нет! Неужели снова? Неужели опять?
Вечерний полумрак разверзся, словно разрубленный ангельским клинком, и она увидела себя скачущей по полю брани на белой лошади. Непривычно короткие волосы щекотали шею под вызолоченным шлемом, серебряные латы, изукрашенные золотыми лилиями и крестами, сжимали тело, правую руку оттягивала орифламма… Но она неслась вперёд, счастливая, бесстрашная и неуязвимая… «Жанна! Жанна!» - летело над грохотом битвы незнакомое имя. Её и не её. «Жанна! Дева! Жанна!»
«Се плоть от плоти моей!» - услышала она вдруг.
Этот Голос нельзя было перепутать ни с каким другим.
«Te Deum laudamus: te Dominum confitemur. Te aeternum Patrem omnis terra veneratur. Tibi omnes Angeli; tibi Caeli et universae Potestates; Tibi Cherubim et Seraphim incessabili voce proclamant: Sanctus, Sanctus, Sanctus, Dominus Deus Sabaoth…»
Жанетта плакала, распростёршись ниц на холодном каменном полу перед статуей Христа.
«Се сын мой единственный… Се плоть от плоти моей…»
Обняв ноги Сына, она шептала молитву его Отцу, который только что сказал и ей: «Ты плоть от плоти моей!»
Внезапно она почувствовала, что кто-то прикоснулся к её плечу.
Секундное облегчение сменилось животным ужасом, ибо прикосновение это было столь же невесомо, сколь невозможно, запредельно тяжело.
Вокруг неё разлилось благоухание, сладкий воздух плыл по церкви почти осязаемыми волнами.
Собрав в кулак всю свою волю, Жанетта скосила глаза и увидела покоящуюся на своем плече белоснежную длань.
«Встань, Дева!» - услышала она.
Этот Голос был мягче, тише, но она отчего-то знала, что он может греметь с такой силой, что горы будут дрожать и обращаться в прах.
«Tu Rex gloriae!» - прошептала она.
В ответ раздался шорох. Как если бы в церковь влетела большая птица.
«Встань! – повторил Голос. – Возьми меч и иди!»
Жанетта вцепилась в волосы, взлохматила рыжие кудри. Внутри неё всё свернулось в тугую пружину, готовую разорвать наступившую тишину неистовым криком.
«Magnificat anima mea Dominum, et exultavit spiritus meus in Deo salvatore meo, quia respexit humilitatem ancillae suae…» - проговорила она по привычке, пытаясь в знакомых словах отыскать тот крохотный клочок земли, на который можно встать, расправить плечи и ощутить себя самой собой – Жанеттой Дарк, крестьянкой из деревни Домреми.
Но себе она больше не принадлежала. Как не принадлежала родителям, Катерине, Домреми, этой церкви со статуей Христа и витражами…
«Возьми меч и иди!» - снова произнёс Михаил за её спиной.
«Хорошо», - наконец, ответила Жанетта.
Стряхнув всё то, что было грузом старым, она взвалила на себя груз новый, желанный, как рука на плече и шелест крыльев за спиной, тяжёлый, как рука на плече и шелест крыльев за спиной. И имя ему было – Франция. Если не выдюжит она, не выдюжит никто – так она поняла слова Михаила. Ну что ж…
Через три месяца Жанна дАрк предстала перед Карлом Французским, чтобы сказать: «Милый дофин, я зовусь Жанной Девой. Я послана Богом, чтобы спасти Францию…»