Москва

 




А

Спустя два месяца, как ты сказал, что любишь меня, выпал первый снег. Петляя и извиваясь, он сыпал мне на язык, щеки, слепил глаза и кружил голову. А я пинала его, била, ела и рисовала на нем какого-то своего близкого человека. Тогда те самые желтые листья, что стоят в пыльной вазе, дико ревновали. Поэтому к концу зимы ваза опустела.
 Объектом моего воздыхания была в то время дикая дезадаптация к окружающему миру. Протест против условий государства и семейно-нравственных побуждений. Поэтому я и начала медленно сходить с ума по окошку из соседнего квартала. Он был другой, абсолютно другой. И мне сразу захотелось быть его мамой.
 Как-то странно все в жизни происходит. Все, как птички, богатят свои гнездышки, стремятся повториться в небезопасном объятии и вскоре сказать спасибо своим родителям. И испокон веков генотипы заставляют мозг глючить семейно-бытовым благополучием. А я люблю кататься на лыжах. Мне ничего больше в жизни не надо, как в очередную зиму пробежать пятикилометровый кросс с алюминиевыми наконечниками и разноцветными деревяшками, взятыми на прокат на лыжной базе с сауной и баней.
 Не собираюсь относить себя к определенному разряду творческих людей. Или даже не творческих, но что-то вытворяющих. Это только себя. А он музыкант. И его безразличие строится на продолжительном молчании и безграничном поиске музыкальных интерпретаций. Что побуждает мой интеллект выдумывать новые способы отчаянной любви. Принимая условия о нелегкости будущей совместности. Тошно якобы воспринимать это как наивность.
 Все получилось бесшабашно и радостно. И я сама приклеилась, а не меня добивались. И я соглашалась на условия. Я была дурочкой. Как говорится, что-то уходит, а что-то приходит. Но об этом позже. А пока вот так.






Б

Опять настала осень. Бесконечная тоска. Или ожидание чуда в качестве яркого солнца и сухого асфальта. Опять греться под покрывалом. Пить горячий чай. Смотреть в окно и наблюдать за шуршащими от ног листьями тополей. Доставать из кладовки ботинки и теплые носки. Идти гулять. Или просто сидеть на лавочке и наблюдать за раздевающимися деревьями. Записывать в блокнот свою меланхолию и количество собранного урожая. Растягивать рукава старого свитера. Прятать руки в подмышки. Закутываться в волосы и высокий ворот пальто.
 Вот по небу плывут облака. Как все перелетные птицы они летят на юг. Туда, где тепло или слишком жарко, чтобы навеять прохладу или просто напомнить о своем существовании. Они грозные белые большие ватные булочки смотрят на меня со всех ракурсов и молчат, постоянно молчат. И я смотрю на них. И тоже молчу. Им, как и мне, грустно, что все оттенки зеленого становятся оттенками желто-оранжево-красного цвета, что никто больше им не радуется. Ведь их все больше и больше. И вот небо становится мрачным серым куполом. Я начинаю бояться, что пойдет дождь. А у меня нет зонта. И придется искать крышу. Но как, ведь я уже в большом безграничном пшеничном поле. Я начинаю нервничать или наоборот радоваться. Я не хочу промокнуть, но я так давно этого не чувствовала. И я бегу в пространство, которое вокруг меня. Ощущаю ветер и тяжесть подошвы своих ботинок. Я всегда делаю именно так. Просто бегу в пространство. И вот уже виден предел. Конечный предел отношения последующего члена к предыдущему в числовом ряде с положительными членами.
 Есенин и березы. Вот оно, мое число. Ряд сходится, если оно меньше единицы. Это всего лишь пол березы. Березка. Одиноко грустит. И грустно одинока. Все они, сподвигшие на нас вдохновение, молчат. Сколько бы я им не рассказывала о своих кораблях.
 Опять настала осень. Тоска без граней. Или я уже не верю в чудеса и не помню яркого солнца, сухого асфальта, теплоты своего покрывала и многообещающего окна. Из моей кладовки вырастет желтый тополь. Как напоминание о ботинках, носках и шуршащих ногах.
Я всегда делаю именно так – просто бегу в пространство.








В

Так надоели расставания…. Безудержные потери сил, времени, нервов и денег. Как-то взять и раз и навсегда забыть о своем счастье. Тешиться, что потом будет лучше. Гораздо лучше. А я не умею расставаться. Для меня это как кинжал. Я отсрочиваю (фу, какое слово) этот момент. Конечно, сложно броситься так сразу в объятия судьбы. Но, знаешь, когда человек тебя терпеть не может, у него уже к глотке подошло, тогда приходится. Приходится думать, что ты извращенец его мыслей, сил, времени, нервов и денег. «Зачем вы пытаетесь изменить судьбу?» - эти слова навсегда во мне. Нужно мне мириться со всем и не закатывать скандалы. Но я же только потому, что я девушка, потому, что во мне ее не культивируют. Из меня стряпают верноподданную декабристскую женщину. Да? Или говорят, что все, приезд, а сами занимаются сексом со мной. И на чьей стороне быть? На своей или на его? Или пойти и повеситься в соседней комнате в знак юношеского максимализированного протеста. Я преступник против себя. Будто бы.
 - Мы расстаемся? Мы. Мы. Мы расстаемся?
 - А что, как иначе? Ты сама жалуешься, а я устал от жалоб.
И я иду в ванную. Реву, как ненормальная. Скулы сводит. Реву. Реву. Реву. А потом успокаиваюсь и надеюсь на лучшее. А лучшее в том, что мы помиримся.
 Был у меня друг хороший. А сейчас его нет. Мы видимся иногда где-нибудь на улицах. И он разговаривает со мной, как с последним человеком на Земле. Это просто другой мой (поэтому уже нехороший) друг «нашептал» ему (первому), что я про него (про первого) всякие обзывательные слова придумываю. А ведь это не так. И никому уже ничего не докажешь. И друга нет.
 И подруга моя сокровенная после долгих обсуждений с пристрастием пожелала мне одиночества. Ну, в общем, другого мальчика. Ну, неизвестного только какого-то.
 И родители мои считают это игрой в «дочки-матери».
 А я одна такая, которая верит в любовь до гроба. Или хотя бы в романтику лунной ночи. Наперекор всему, пытаясь из негатива перестроиться в позитив. Думая, что если нет сейчас, то будет. Все еще будет. И только с тем, с кем я изначально. С кем у меня не получается.
 Но ведь как так? Я для всех своих друзей - невидимый странник. Они думают, что я, прям, вся в этой семейной жизни повязла. И мне не хватает времени на них. Нет, люди, я просто не могу разобраться в личном. В личном отношении ко мне наиближайшего человека. И путаюсь поэтому постоянно. И не хочу, чтобы он делал то же, что и я. Поэтому сижу дома. Точнее, пытаюсь разобраться в чем-то несуществующем. Или так всем понятном. Так всем понятном.
 







Г

Слабый отблеск вина и стихи ни о чем. Лишь в светлом помутнении рассудка живет очаровавший меня смех. Пустяковое это дело – играть во взрослых. Ловишь-любишь-терпишь и ничего в голове не проявляется. Только опустошаешь вазы с цветами. Я больше никогда не буду. И эта растерянность для меня мерзка. Противны звуки тишины. Противны ее нарушения. Противны голоса восходящих на пьедестал измождающих свои мысли людей. И все это вместе со своим всесильным нутром терпит тринадцатое или уже четырнадцатое октября. Я мучаю саму себя. Я выбираю путь. Я выбираю цель. Заоблачное представление жизни. Заоблачное представление жизни. Заоблачное представление жизни.
А в согласии все равно правда. А за правдой – топор. Все. Надо учиться молчать. Молчать ради чести. И все-таки это так трудно – быть взрослым человеком. Очень трудно сдерживать горячие слова. И острые слезы. Надо стараться быть сильнее. Слабые стороны во мне горят тем самым синим пламенем. Я почему-то люблю его.










Д

 Я буду цитировать каждый день без. Каждые отведенные мне минуты одиночества.
 Сегодня пасмурное утро. Теперь смеяться – вздор. Теперь каждое утро пасмурнее другого. Все одно и то же. Заоблачное представление жизни. Смерти. Хотя бы даже взглядов. Я эгоистичная идиотка. Я не умею. Даже не могу исправить свои курьезы. Он говорит, что очень переживает за те моменты, когда мне, так скажем, не по себе. А мне терпеть. Держать в себе. Бороться с желаниями все равно, что бороться с самой собой. Я хочу орать. Выть во всю глотку. Во мне приглушенные инстинкты. Он губит меня. А я гублю себя своей любовью к нему. Если б я могла угадать, что будет дальше. Я бы уже действовала. Остаюсь с упованием на судьбу, которая почему-то не слишком со мной скромна.
 Мне надоело думать.
 - А ты меня вообще любишь?
Улыбка. Его улыбка. Наконец-то он на меня посмотрел.
 - Да, знаешь, как сильно я тебя люблю.
Он подходит, обнимает, целует. Как обычно, когда я задаю ему этот вопрос. Начинает говорить много приятного. Это приятно слышать любому.
 - Я бы тебе все отдал.
 - Нет, не все.
 - Может быть, ты и права. Откуда такие вопросы с утреца?
 - …
 - О чем думаем? О любви?
 - …
 - Видимо, о чем-то серьезном.
 - О жизни.
 - Она суровая.
Ну, что-то в этом роде. Кажется «несправедливая».
 - Потом выяснится. Лет через пять.
 - Да.
 - Глубоко так. Изящно. Это плохо, что ты не знаешь, что тебя ждет дальше.
 - Я об этом уже написала.
Он продолжает уходить в свое собственное «я». А я остаюсь со своим приплюснутым воображением. И….
 







Е

- А зачем ты меня сегодня целовал?
 - Когда?
 - Утром.
 - Я тебя всегда целую.
Паузы. Паузы. Паузы.
 - Ты опять думала о чем-то другом.
Вот именно. Я всегда думаю об игре слов. Я верю ему чаще, чем не верю. И во мне это сидит глобальной занозой. Лучше не верить вообще, чем верить и ревновать. Чем быть холодной на столько, на сколько это было. Не важно, когда. Важно, что было.
И теперь уже день без хлопот и тому подобного существа. Университетским парам разгул. В желудке плавает яйцо вареное и тушеная капуста. Да и еще банальный бутер с майонезом. Все потусторонние мысли слегка стерлись. Но я по-прежнему я. Я просто вру. Мое поведение врет. Я боюсь думать о чем-то серьезном. Тем более поднимать такие темы. Это грозит беспорядочной паникой и словами «А если бы…, то….».
 - Ты видишь себя в будущем?
Это я.
 - Пока смутно.
 - А я вот вообще себя не вижу.
 - Ну, у меня есть стремления, желания. Не буду говорить.
 - Я ведь о них обо всех знаю.
Как люди живут диалогами? Сотни слов. Меньшая часть правды. Я не хочу, чтобы со мной произошла банальность.







Ж

 Сегодня мне приснился мальчик моей мечты. Не могу объяснить себе зацикленность на отношениях ко мне, дико мечтаю именно так. Да и не о красоте лица, а о красоте мозга. Неделю назад думала о пути, то есть о выборе своего собственного слова и поступка. Решила оставить все на своих местах. И бессонные времена дня проводила в душном ванном редкостном плачевном забытьи. Сидела в кругу проблем и думала о счастье.
 А прошлое. То необъяснимое загадочное явление, которое так и тянет курить по пятьдесят сигарет в день и оправдываться. Для кого-то из великих оно есть и будет. Для меня оно давно выкуренная сигарета. Я не о том. Я о мечте. Без которой нет покоя. Нет, я даже не загадываю это под бой курантов, над или под проезжающим поездом, когда задуваю свечи на торте. Это постоянное ожидание состояния де жа вю. Зато теперь я знаю, кто он. И чем занят. Как провокация на намечающуюся интригу. Пусть. Драгоценно каждое слово, сказанное о нем. Страшно необходимо иметь привычку отвечать за брошенные в пустоту слова. Они всегда способствуют или разрушают твое ожидание или твою мечту. И моя вера, без которой не существует даже кактус.
 И к чему я это? Я о мечте. Постоянное ожидание состояния де жа вю. И эмоциональных разрозненностей рук и ног. С целью доказательства своей силы и своей слабости. Как обычно, по правилам игры, по кольцу времени, по тембру голоса и по фотографии в паспорте. Куда же? Проявляю женские и мужские качества, репетирую во сне настроение завтрашнего дня, бьюсь об заклад, нахожусь в круговороте подробностей и сплетен, покупаю в киоске пачку сигарет, ставлю аккорды на синтезаторе, разыскиваю прозаика для прочтения своих претензий, раз в неделю стираю шубу, придумываю вариант выхода подруги из любовной «Санта-Барбары». Что-то делаю и обвиняюсь в бездействии. И к чему? Это постоянное ожидание де жа вю. Доброго и ненасытного чувства душевного равновесия. Изысканного эмоционального припадка. И ежедневной пассивности недоброжелательного настроения. И это будет. И будет только тогда, когда я перестану об этом думать. Усну. А когда проснусь, то увижу другой мир. И это будет он. Тот самый, без которого мне нет покоя. Де жа вю.









З

 И пусть твои глаза лживы, но зато в них хочется смотреть. Да, просто так сидеть в комнате и вспоминать их. Приписывать идеалы и мечтать о будущем. И думать, что я сделала не так. Думать. Думать. Думать, что в руках было что-то. Что-то сильно не объяснимое. Но так понятное моим родителям. И как нужно было? Было. Было как нужно. Как нужно было сделать? Не опускать же руки. Сидеть с опущенными руками. Жить с опущенными руками. Как сквернословить.
 А сейчас. Сейчас. Вот она, комната. Вот оно, окно. Сиди и жди свое счастье. С открытой форточкой. Доживешь ли до? Дура! Дура! Безмозглая псина. Дают – бери. И? Мигрень от этой бытовухи. И о себе не подумаешь. О своих фантазиях. Убеждениях и принципах. Идешь напролом. Авось. Тык, споткнулся. Упал. Нет, не гипс, а рецепт в аптеку за валерьянкой. И на бумажке: «Консультация психотерапевта». Вот и она. Кипсайленовская адаптация. И желания с ушедшим поездом. Белым платочком мне помахали. Выгнали! За рукоопущение. Простите. Простите. Простите, я никогда туда не вернусь. Или только на красной «Ауди» к белому парадному.









И

Куда ты уходишь, время? К чему стремишься, опережая мои шаги? Зачем вялишь унылый сугроб? Зачем ты? Куда я успею с тобой?









Й

Одно только осознание того, что я есть, улетучивает меня куда-то не туда, в голые бескрайние степи и ярко-желтые цветущие сады. И вдруг все становится красным, ярко-красным и возвращается в накрахмаленный белый халат врача. Я пялюсь в дикое голубое окно, в котором за сытыми ранами и рамами, изъеденными, изможденными скучной музыкой, скрывается дикий запад, тихий запах, гордый запас рук, ног и ушей. Они все там, наблюдая мой сливовый нос, мечутся в переизбытке времени, называя его переизбытком дефицита. Словно устанавливают какие-то свои строго индивидуальные правила игры, под которыми должны поставить крестик их прикасательные локти и указательные пальцы. Мне с раннего детства чуждо депрессивно-холеричное настроение толпы. Ее политическое мировоззрение и литературное отчуждение-осуждение. Но я тоже гордо задираю нос и давлю неиссохшие листья неиссякшей осени. И мне радостно, что мы дышим одними, идентичными друг другу, атмосферными осадками. Качаюсь на кровати, прыгаю до потолка. Я Бог. И падаю вниз, в первоначало своего жизненного пути. Трачу последние бицепсы, но попадаю наверх. Сверхъестественный зигзаг обезоруженной машины, обналиченной возможностью выбирать, прыгать или нет. Куда же вы стремитесь, последователи моих мыслей, последовательно вяло текущих по незастроенным руинам головного шабаша. Устрою застолье своему желудку в нищей столовке на окраине лестницы первого лабораторного этажа. Буду повелевать аппетитом и всевозникающими мыслями о предстоящих процедурах. Труднодоказуемая лоботомия до кончиков пальцев разрывает расширенное осознание души. Выламывает мне челюсть изысканным топориком с хрустальным наконечником. Устремляюсь вглубь своей подушки и попадаю в бездну грез и тишины. Оптимальный вариант для психологического и культурного соцветия продвигающихся творожных масс. Ядовитой почвы безрассудка. Грубый ландшафт металлопластикового лежбища накроет мои эмоции медным тазом. Чувствуя геометрию, что и требовалось доказать.











К

Ты превращаешься в дождь. Тонкий аромат моей вертикали. Грубыми губами касаясь моего плеча. И я застываю. И скромно скользит дыхание. И пахнет весной. И в пространстве твоих рук хочу быть неповторимой. Небезответной искоркой. Какой-то необъятной невесомостью. Видеть глаза. И верить, что вся глубина адресована мне. Не хочу думать, буду ощущать.









Л

Твоя добрая флейта и мой элементарный ямб. Твои влажные глазницы и мой укороченный нос. Твои лиловые плечи и мой багряный загар. Твои нежные пальцы и мой арифметический взгляд. Твои дикие сны и мой одноцветный пейзаж. Твое горячее сердце и мой второсортный табак. Твое фиолетовое платьице и мой прокуренный бьюик. Твоя картинная галерея и мой круглосуточный дом. Твоя жизнь, твои сапоги, твое все и мой истоптанный коврик у двери, линяющий пес и дисконтная карта. Много чуткости в тебе, так не похожей на меня.




М

В феврале этого года я вышла на улицу посмотреть на закат. Он был очень красивый. Весь блестел. Румянился. Солнце падало на землю. Чтобы завтра снова в путь. В бой.
Как нельзя кстати, думаю о тебе. Как обычно о тебе думаю. Очень много слов. И обид. И претензий. И разочарований каких-то. Но ты лучший. Для меня.
Хотя тебя нет рядом. И, может быть, нет вообще. Ведь никто не знает, что будет завтра. Может, завтра ты позвонишь и скажешь, я хочу быть с тобой. А я подумаю ещё. А, может, мы встретимся где-нибудь случайно. Я взгляну тебе в глаза, прочитаю в них, я хочу быть с тобой, и подумаю ещё немного. Или. Всё будет совсем не так, как кто-либо из нас мог догадываться. Мы окажемся в одинаковом месте и не узнаем друг друга. Сначала не узнаем друг друга, а потом вдруг увидимся, всхлипнем, улыбнемся. И ты скажешь: «Я хочу быть с тобой». Но я-то подумаю немного. И скажу то же самое.
 Будет время, заходи. Или звони. Или пиши. Как тебе будет удобно. Люди ведь не звери. Рады всему, что их не обижает. Не причиняет боль. Просто все нуждаются в эмоциях. Не важно, каких. Но это ведь не боль. Это просто негативная эмоция, которую скрасит пиво или шоколадка. Или другая эмоция, которая будет уже из другого мира. А меня всегда заставляет забывать тебя какая-нибудь другая ересь. Например, дело неотложное. Разговор с представительным человеком.
Вот ты и позвонил. Ты вообще не умеешь разговаривать по телефону. И грубишь, и ворчишь, и радуешься чему-то там на твоём конце провода. А я сижу вся в безделье. Знаю, что надо прибраться, помыть невымытую посуду, стереть пыль с бесконечной мебели. И вообще-то я постоянно о тебе думаю. Плохие моменты не вспоминаю. Зацикливаюсь на тех, в которых кажется, что ты меня любишь. Да мне это очень необходимо знать. Постоянно верить в это и даже чувствовать. И кто знает, что у тебя там, в голове, вертится. Может, совсем и не однозначное отношение ко мне. А я, как дура, страдаю. Мыслю. Слушаю депрессивную музыку. Пишу депрессивные стихи.
В общем, поступай, как знаешь. Я в любом случае буду грызть себе локти. А все свои вещи можешь забрать. Точнее, забери свои вещи. Здесь никакая не камера хранения. Или ты здесь живешь или просто появляешься. Может, так тебе будет легче, если я сама их соберу. И выставлю в коридор как бесплатный «секонд-хенд».
Сколько ни смотри на звёзды, все равно страшно. Это ведь необъятная свобода. Это космос. А про него я ничего не знаю. И боюсь туда смотреть. А когда смотришь с тобой, то страшнее в два раза, потому что ты ни капли их не боишься. Да, они красивые. Но они далеко. И думать о них бессмысленно. Ты ничего не сделаешь. Подумай лучше о наземных звездах, которые загораются гораздо чаще. И потухают гораздо быстрее. И они ближе. Их можно потрогать рукой. О них можно заботиться. Как я о тебе.








Н

Так грустно одной. Без света и шума сидеть в темной комнате. Чувствовать, как по твоей руке бежит пушистая нелепица. Цепляет волосы. Сворачивается в трубочку и горячо дышит. Дождь в окне отбарабанивает ритмы. Как будто зовет меня танцевать.









 Москва




А

Спустя два месяца, как ты сказал, что любишь меня, выпал первый снег. Петляя и извиваясь, он сыпал мне на язык, щеки, слепил глаза и кружил голову. А я пинала его, била, ела и рисовала на нем какого-то своего близкого человека. Тогда те самые желтые листья, что стоят в пыльной вазе, дико ревновали. Поэтому к концу зимы ваза опустела.
 Объектом моего воздыхания была в то время дикая дезадаптация к окружающему миру. Протест против условий государства и семейно-нравственных побуждений. Поэтому я и начала медленно сходить с ума по окошку из соседнего квартала. Он был другой, абсолютно другой. И мне сразу захотелось быть его мамой.
 Как-то странно все в жизни происходит. Все, как птички, богатят свои гнездышки, стремятся повториться в небезопасном объятии и вскоре сказать спасибо своим родителям. И испокон веков генотипы заставляют мозг глючить семейно-бытовым благополучием. А я люблю кататься на лыжах. Мне ничего больше в жизни не надо, как в очередную зиму пробежать пятикилометровый кросс с алюминиевыми наконечниками и разноцветными деревяшками, взятыми на прокат на лыжной базе с сауной и баней.
 Не собираюсь относить себя к определенному разряду творческих людей. Или даже не творческих, но что-то вытворяющих. Это только себя. А он музыкант. И его безразличие строится на продолжительном молчании и безграничном поиске музыкальных интерпретаций. Что побуждает мой интеллект выдумывать новые способы отчаянной любви. Принимая условия о нелегкости будущей совместности. Тошно якобы воспринимать это как наивность.
 Все получилось бесшабашно и радостно. И я сама приклеилась, а не меня добивались. И я соглашалась на условия. Я была дурочкой. Как говорится, что-то уходит, а что-то приходит. Но об этом позже. А пока вот так.






Б

Опять настала осень. Бесконечная тоска. Или ожидание чуда в качестве яркого солнца и сухого асфальта. Опять греться под покрывалом. Пить горячий чай. Смотреть в окно и наблюдать за шуршащими от ног листьями тополей. Доставать из кладовки ботинки и теплые носки. Идти гулять. Или просто сидеть на лавочке и наблюдать за раздевающимися деревьями. Записывать в блокнот свою меланхолию и количество собранного урожая. Растягивать рукава старого свитера. Прятать руки в подмышки. Закутываться в волосы и высокий ворот пальто.
 Вот по небу плывут облака. Как все перелетные птицы они летят на юг. Туда, где тепло или слишком жарко, чтобы навеять прохладу или просто напомнить о своем существовании. Они грозные белые большие ватные булочки смотрят на меня со всех ракурсов и молчат, постоянно молчат. И я смотрю на них. И тоже молчу. Им, как и мне, грустно, что все оттенки зеленого становятся оттенками желто-оранжево-красного цвета, что никто больше им не радуется. Ведь их все больше и больше. И вот небо становится мрачным серым куполом. Я начинаю бояться, что пойдет дождь. А у меня нет зонта. И придется искать крышу. Но как, ведь я уже в большом безграничном пшеничном поле. Я начинаю нервничать или наоборот радоваться. Я не хочу промокнуть, но я так давно этого не чувствовала. И я бегу в пространство, которое вокруг меня. Ощущаю ветер и тяжесть подошвы своих ботинок. Я всегда делаю именно так. Просто бегу в пространство. И вот уже виден предел. Конечный предел отношения последующего члена к предыдущему в числовом ряде с положительными членами.
 Есенин и березы. Вот оно, мое число. Ряд сходится, если оно меньше единицы. Это всего лишь пол березы. Березка. Одиноко грустит. И грустно одинока. Все они, сподвигшие на нас вдохновение, молчат. Сколько бы я им не рассказывала о своих кораблях.
 Опять настала осень. Тоска без граней. Или я уже не верю в чудеса и не помню яркого солнца, сухого асфальта, теплоты своего покрывала и многообещающего окна. Из моей кладовки вырастет желтый тополь. Как напоминание о ботинках, носках и шуршащих ногах.
Я всегда делаю именно так – просто бегу в пространство.








В

Так надоели расставания…. Безудержные потери сил, времени, нервов и денег. Как-то взять и раз и навсегда забыть о своем счастье. Тешиться, что потом будет лучше. Гораздо лучше. А я не умею расставаться. Для меня это как кинжал. Я отсрочиваю (фу, какое слово) этот момент. Конечно, сложно броситься так сразу в объятия судьбы. Но, знаешь, когда человек тебя терпеть не может, у него уже к глотке подошло, тогда приходится. Приходится думать, что ты извращенец его мыслей, сил, времени, нервов и денег. «Зачем вы пытаетесь изменить судьбу?» - эти слова навсегда во мне. Нужно мне мириться со всем и не закатывать скандалы. Но я же только потому, что я девушка, потому, что во мне ее не культивируют. Из меня стряпают верноподданную декабристскую женщину. Да? Или говорят, что все, приезд, а сами занимаются сексом со мной. И на чьей стороне быть? На своей или на его? Или пойти и повеситься в соседней комнате в знак юношеского максимализированного протеста. Я преступник против себя. Будто бы.
 - Мы расстаемся? Мы. Мы. Мы расстаемся?
 - А что, как иначе? Ты сама жалуешься, а я устал от жалоб.
И я иду в ванную. Реву, как ненормальная. Скулы сводит. Реву. Реву. Реву. А потом успокаиваюсь и надеюсь на лучшее. А лучшее в том, что мы помиримся.
 Был у меня друг хороший. А сейчас его нет. Мы видимся иногда где-нибудь на улицах. И он разговаривает со мной, как с последним человеком на Земле. Это просто другой мой (поэтому уже нехороший) друг «нашептал» ему (первому), что я про него (про первого) всякие обзывательные слова придумываю. А ведь это не так. И никому уже ничего не докажешь. И друга нет.
 И подруга моя сокровенная после долгих обсуждений с пристрастием пожелала мне одиночества. Ну, в общем, другого мальчика. Ну, неизвестного только какого-то.
 И родители мои считают это игрой в «дочки-матери».
 А я одна такая, которая верит в любовь до гроба. Или хотя бы в романтику лунной ночи. Наперекор всему, пытаясь из негатива перестроиться в позитив. Думая, что если нет сейчас, то будет. Все еще будет. И только с тем, с кем я изначально. С кем у меня не получается.
 Но ведь как так? Я для всех своих друзей - невидимый странник. Они думают, что я, прям, вся в этой семейной жизни повязла. И мне не хватает времени на них. Нет, люди, я просто не могу разобраться в личном. В личном отношении ко мне наиближайшего человека. И путаюсь поэтому постоянно. И не хочу, чтобы он делал то же, что и я. Поэтому сижу дома. Точнее, пытаюсь разобраться в чем-то несуществующем. Или так всем понятном. Так всем понятном.
 







Г

Слабый отблеск вина и стихи ни о чем. Лишь в светлом помутнении рассудка живет очаровавший меня смех. Пустяковое это дело – играть во взрослых. Ловишь-любишь-терпишь и ничего в голове не проявляется. Только опустошаешь вазы с цветами. Я больше никогда не буду. И эта растерянность для меня мерзка. Противны звуки тишины. Противны ее нарушения. Противны голоса восходящих на пьедестал измождающих свои мысли людей. И все это вместе со своим всесильным нутром терпит тринадцатое или уже четырнадцатое октября. Я мучаю саму себя. Я выбираю путь. Я выбираю цель. Заоблачное представление жизни. Заоблачное представление жизни. Заоблачное представление жизни.
А в согласии все равно правда. А за правдой – топор. Все. Надо учиться молчать. Молчать ради чести. И все-таки это так трудно – быть взрослым человеком. Очень трудно сдерживать горячие слова. И острые слезы. Надо стараться быть сильнее. Слабые стороны во мне горят тем самым синим пламенем. Я почему-то люблю его.










Д

 Я буду цитировать каждый день без. Каждые отведенные мне минуты одиночества.
 Сегодня пасмурное утро. Теперь смеяться – вздор. Теперь каждое утро пасмурнее другого. Все одно и то же. Заоблачное представление жизни. Смерти. Хотя бы даже взглядов. Я эгоистичная идиотка. Я не умею. Даже не могу исправить свои курьезы. Он говорит, что очень переживает за те моменты, когда мне, так скажем, не по себе. А мне терпеть. Держать в себе. Бороться с желаниями все равно, что бороться с самой собой. Я хочу орать. Выть во всю глотку. Во мне приглушенные инстинкты. Он губит меня. А я гублю себя своей любовью к нему. Если б я могла угадать, что будет дальше. Я бы уже действовала. Остаюсь с упованием на судьбу, которая почему-то не слишком со мной скромна.
 Мне надоело думать.
 - А ты меня вообще любишь?
Улыбка. Его улыбка. Наконец-то он на меня посмотрел.
 - Да, знаешь, как сильно я тебя люблю.
Он подходит, обнимает, целует. Как обычно, когда я задаю ему этот вопрос. Начинает говорить много приятного. Это приятно слышать любому.
 - Я бы тебе все отдал.
 - Нет, не все.
 - Может быть, ты и права. Откуда такие вопросы с утреца?
 - …
 - О чем думаем? О любви?
 - …
 - Видимо, о чем-то серьезном.
 - О жизни.
 - Она суровая.
Ну, что-то в этом роде. Кажется «несправедливая».
 - Потом выяснится. Лет через пять.
 - Да.
 - Глубоко так. Изящно. Это плохо, что ты не знаешь, что тебя ждет дальше.
 - Я об этом уже написала.
Он продолжает уходить в свое собственное «я». А я остаюсь со своим приплюснутым воображением. И….
 







Е

- А зачем ты меня сегодня целовал?
 - Когда?
 - Утром.
 - Я тебя всегда целую.
Паузы. Паузы. Паузы.
 - Ты опять думала о чем-то другом.
Вот именно. Я всегда думаю об игре слов. Я верю ему чаще, чем не верю. И во мне это сидит глобальной занозой. Лучше не верить вообще, чем верить и ревновать. Чем быть холодной на столько, на сколько это было. Не важно, когда. Важно, что было.
И теперь уже день без хлопот и тому подобного существа. Университетским парам разгул. В желудке плавает яйцо вареное и тушеная капуста. Да и еще банальный бутер с майонезом. Все потусторонние мысли слегка стерлись. Но я по-прежнему я. Я просто вру. Мое поведение врет. Я боюсь думать о чем-то серьезном. Тем более поднимать такие темы. Это грозит беспорядочной паникой и словами «А если бы…, то….».
 - Ты видишь себя в будущем?
Это я.
 - Пока смутно.
 - А я вот вообще себя не вижу.
 - Ну, у меня есть стремления, желания. Не буду говорить.
 - Я ведь о них обо всех знаю.
Как люди живут диалогами? Сотни слов. Меньшая часть правды. Я не хочу, чтобы со мной произошла банальность.







Ж

 Сегодня мне приснился мальчик моей мечты. Не могу объяснить себе зацикленность на отношениях ко мне, дико мечтаю именно так. Да и не о красоте лица, а о красоте мозга. Неделю назад думала о пути, то есть о выборе своего собственного слова и поступка. Решила оставить все на своих местах. И бессонные времена дня проводила в душном ванном редкостном плачевном забытьи. Сидела в кругу проблем и думала о счастье.
 А прошлое. То необъяснимое загадочное явление, которое так и тянет курить по пятьдесят сигарет в день и оправдываться. Для кого-то из великих оно есть и будет. Для меня оно давно выкуренная сигарета. Я не о том. Я о мечте. Без которой нет покоя. Нет, я даже не загадываю это под бой курантов, над или под проезжающим поездом, когда задуваю свечи на торте. Это постоянное ожидание состояния де жа вю. Зато теперь я знаю, кто он. И чем занят. Как провокация на намечающуюся интригу. Пусть. Драгоценно каждое слово, сказанное о нем. Страшно необходимо иметь привычку отвечать за брошенные в пустоту слова. Они всегда способствуют или разрушают твое ожидание или твою мечту. И моя вера, без которой не существует даже кактус.
 И к чему я это? Я о мечте. Постоянное ожидание состояния де жа вю. И эмоциональных разрозненностей рук и ног. С целью доказательства своей силы и своей слабости. Как обычно, по правилам игры, по кольцу времени, по тембру голоса и по фотографии в паспорте. Куда же? Проявляю женские и мужские качества, репетирую во сне настроение завтрашнего дня, бьюсь об заклад, нахожусь в круговороте подробностей и сплетен, покупаю в киоске пачку сигарет, ставлю аккорды на синтезаторе, разыскиваю прозаика для прочтения своих претензий, раз в неделю стираю шубу, придумываю вариант выхода подруги из любовной «Санта-Барбары». Что-то делаю и обвиняюсь в бездействии. И к чему? Это постоянное ожидание де жа вю. Доброго и ненасытного чувства душевного равновесия. Изысканного эмоционального припадка. И ежедневной пассивности недоброжелательного настроения. И это будет. И будет только тогда, когда я перестану об этом думать. Усну. А когда проснусь, то увижу другой мир. И это будет он. Тот самый, без которого мне нет покоя. Де жа вю.









З

 И пусть твои глаза лживы, но зато в них хочется смотреть. Да, просто так сидеть в комнате и вспоминать их. Приписывать идеалы и мечтать о будущем. И думать, что я сделала не так. Думать. Думать. Думать, что в руках было что-то. Что-то сильно не объяснимое. Но так понятное моим родителям. И как нужно было? Было. Было как нужно. Как нужно было сделать? Не опускать же руки. Сидеть с опущенными руками. Жить с опущенными руками. Как сквернословить.
 А сейчас. Сейчас. Вот она, комната. Вот оно, окно. Сиди и жди свое счастье. С открытой форточкой. Доживешь ли до? Дура! Дура! Безмозглая псина. Дают – бери. И? Мигрень от этой бытовухи. И о себе не подумаешь. О своих фантазиях. Убеждениях и принципах. Идешь напролом. Авось. Тык, споткнулся. Упал. Нет, не гипс, а рецепт в аптеку за валерьянкой. И на бумажке: «Консультация психотерапевта». Вот и она. Кипсайленовская адаптация. И желания с ушедшим поездом. Белым платочком мне помахали. Выгнали! За рукоопущение. Простите. Простите. Простите, я никогда туда не вернусь. Или только на красной «Ауди» к белому парадному.









И

Куда ты уходишь, время? К чему стремишься, опережая мои шаги? Зачем вялишь унылый сугроб? Зачем ты? Куда я успею с тобой?









Й

Одно только осознание того, что я есть, улетучивает меня куда-то не туда, в голые бескрайние степи и ярко-желтые цветущие сады. И вдруг все становится красным, ярко-красным и возвращается в накрахмаленный белый халат врача. Я пялюсь в дикое голубое окно, в котором за сытыми ранами и рамами, изъеденными, изможденными скучной музыкой, скрывается дикий запад, тихий запах, гордый запас рук, ног и ушей. Они все там, наблюдая мой сливовый нос, мечутся в переизбытке времени, называя его переизбытком дефицита. Словно устанавливают какие-то свои строго индивидуальные правила игры, под которыми должны поставить крестик их прикасательные локти и указательные пальцы. Мне с раннего детства чуждо депрессивно-холеричное настроение толпы. Ее политическое мировоззрение и литературное отчуждение-осуждение. Но я тоже гордо задираю нос и давлю неиссохшие листья неиссякшей осени. И мне радостно, что мы дышим одними, идентичными друг другу, атмосферными осадками. Качаюсь на кровати, прыгаю до потолка. Я Бог. И падаю вниз, в первоначало своего жизненного пути. Трачу последние бицепсы, но попадаю наверх. Сверхъестественный зигзаг обезоруженной машины, обналиченной возможностью выбирать, прыгать или нет. Куда же вы стремитесь, последователи моих мыслей, последовательно вяло текущих по незастроенным руинам головного шабаша. Устрою застолье своему желудку в нищей столовке на окраине лестницы первого лабораторного этажа. Буду повелевать аппетитом и всевозникающими мыслями о предстоящих процедурах. Труднодоказуемая лоботомия до кончиков пальцев разрывает расширенное осознание души. Выламывает мне челюсть изысканным топориком с хрустальным наконечником. Устремляюсь вглубь своей подушки и попадаю в бездну грез и тишины. Оптимальный вариант для психологического и культурного соцветия продвигающихся творожных масс. Ядовитой почвы безрассудка. Грубый ландшафт металлопластикового лежбища накроет мои эмоции медным тазом. Чувствуя геометрию, что и требовалось доказать.











К

Ты превращаешься в дождь. Тонкий аромат моей вертикали. Грубыми губами касаясь моего плеча. И я застываю. И скромно скользит дыхание. И пахнет весной. И в пространстве твоих рук хочу быть неповторимой. Небезответной искоркой. Какой-то необъятной невесомостью. Видеть глаза. И верить, что вся глубина адресована мне. Не хочу думать, буду ощущать.









Л

Твоя добрая флейта и мой элементарный ямб. Твои влажные глазницы и мой укороченный нос. Твои лиловые плечи и мой багряный загар. Твои нежные пальцы и мой арифметический взгляд. Твои дикие сны и мой одноцветный пейзаж. Твое горячее сердце и мой второсортный табак. Твое фиолетовое платьице и мой прокуренный бьюик. Твоя картинная галерея и мой круглосуточный дом. Твоя жизнь, твои сапоги, твое все и мой истоптанный коврик у двери, линяющий пес и дисконтная карта. Много чуткости в тебе, так не похожей на меня.




М

В феврале этого года я вышла на улицу посмотреть на закат. Он был очень красивый. Весь блестел. Румянился. Солнце падало на землю. Чтобы завтра снова в путь. В бой.
Как нельзя кстати, думаю о тебе. Как обычно о тебе думаю. Очень много слов. И обид. И претензий. И разочарований каких-то. Но ты лучший. Для меня.
Хотя тебя нет рядом. И, может быть, нет вообще. Ведь никто не знает, что будет завтра. Может, завтра ты позвонишь и скажешь, я хочу быть с тобой. А я подумаю ещё. А, может, мы встретимся где-нибудь случайно. Я взгляну тебе в глаза, прочитаю в них, я хочу быть с тобой, и подумаю ещё немного. Или. Всё будет совсем не так, как кто-либо из нас мог догадываться. Мы окажемся в одинаковом месте и не узнаем друг друга. Сначала не узнаем друг друга, а потом вдруг увидимся, всхлипнем, улыбнемся. И ты скажешь: «Я хочу быть с тобой». Но я-то подумаю немного. И скажу то же самое.
 Будет время, заходи. Или звони. Или пиши. Как тебе будет удобно. Люди ведь не звери. Рады всему, что их не обижает. Не причиняет боль. Просто все нуждаются в эмоциях. Не важно, каких. Но это ведь не боль. Это просто негативная эмоция, которую скрасит пиво или шоколадка. Или другая эмоция, которая будет уже из другого мира. А меня всегда заставляет забывать тебя какая-нибудь другая ересь. Например, дело неотложное. Разговор с представительным человеком.
Вот ты и позвонил. Ты вообще не умеешь разговаривать по телефону. И грубишь, и ворчишь, и радуешься чему-то там на твоём конце провода. А я сижу вся в безделье. Знаю, что надо прибраться, помыть невымытую посуду, стереть пыль с бесконечной мебели. И вообще-то я постоянно о тебе думаю. Плохие моменты не вспоминаю. Зацикливаюсь на тех, в которых кажется, что ты меня любишь. Да мне это очень необходимо знать. Постоянно верить в это и даже чувствовать. И кто знает, что у тебя там, в голове, вертится. Может, совсем и не однозначное отношение ко мне. А я, как дура, страдаю. Мыслю. Слушаю депрессивную музыку. Пишу депрессивные стихи.
В общем, поступай, как знаешь. Я в любом случае буду грызть себе локти. А все свои вещи можешь забрать. Точнее, забери свои вещи. Здесь никакая не камера хранения. Или ты здесь живешь или просто появляешься. Может, так тебе будет легче, если я сама их соберу. И выставлю в коридор как бесплатный «секонд-хенд».
Сколько ни смотри на звёзды, все равно страшно. Это ведь необъятная свобода. Это космос. А про него я ничего не знаю. И боюсь туда смотреть. А когда смотришь с тобой, то страшнее в два раза, потому что ты ни капли их не боишься. Да, они красивые. Но они далеко. И думать о них бессмысленно. Ты ничего не сделаешь. Подумай лучше о наземных звездах, которые загораются гораздо чаще. И потухают гораздо быстрее. И они ближе. Их можно потрогать рукой. О них можно заботиться. Как я о тебе.








Н

Так грустно одной. Без света и шума сидеть в темной комнате. Чувствовать, как по твоей руке бежит пушистая нелепица. Цепляет волосы. Сворачивается в трубочку и горячо дышит. Дождь в окне отбарабанивает ритмы. Как будто зовет меня танцевать.