Во имя тебя

Однажды погибла его прошлая жизнь.
Теперь у него было новое имя и новый крест. Пожалуй, ещё тяжелее прежнего. А прежним было, как ему казалось, скука и однообразие от мелькающих, постоянно меняющихся лиц. Теперь же он любил. Чисто и беззаветно.

По утрам его будили её нежные руки. И он таял и безумствовал, растворялся в её дыхании, тонул в изумрудных глазах. Он чувствовал себя счастливым и смешным Но ему было все равно, главное, что она была рядом. Он был счастлив, когда она оставалась на ночь. Он смотрел ,как она спит и нежно целовал её лицо. Утром она подолгу принимала душ, а потом варила на кухне кофе, обернувшись в голубое пушистое полотенце. А потом приносила кофе ему, садилась на краешек кровати и рассказывала приснившийся сон. Он пил кофе ,слушал и смотрел на неё - ослепительно красивую и невероятно желанную. Он хотел слушать её завораживающий голос, касаться её, осязать...Она приводила его в восторг своим женским ароматом. Для него этот запах был особенно сладким, от которого кружилась голова и путались мысли. Она щебетала ему что-то, а он опаздывал на работу потому, что не мог напиться ею - горячей, безумной, желанной. А потом они расставались. Он нырял в метро и мчался на работу, а она… Она просто исчезала.
Куда- он не знал. Она жила своей жизнью, неведомой ему. Он сходил с ума вечерами, когда ждал её. Невыносимо долго тянулись часы ожидания. Но он ждал. Ждал, терпел и плакал. От отчаяния, от бессилия, как ребёнок – горько и безутешно. Он – большой, сильный человек, ощущал свою ничтожность, когда её не было рядом.

И она приходила. И снова жизнь обретала смысл. Она была его воздухом, водой, солнцем. Она была всем для него, единственной королевой его собственного безумного мира.
Она подходила к нему и обвивала его крепкую шею руками, её красивые влажные глаза пронзали его насквозь. Она стояла так близко и так откровенно смотрела прямо в глаза, что все вокруг прекращало существовать, становилось ничтожным и незначительным. Только она. И она отдавала ему себя без остатка.

Она звала его Глупышом. Его гордость не ужилась бы с этой нелепой кличкой, если бы её не вытеснило слепое, всесильное, всепоглащающее чувство, и он был счастлив просто слышать её грудной бархатный голос, что бы она не произносила. Это имя его не обижало, ведь она называла его так любя. Он верил, что она любит его. Иначе, зачем бы она возвращалась к нему каждый раз? В его дом, в его постель, в его душу. Она так искренне плакала и смеялась, когда была рядом, ему казалось - она настоящая с ним. Он чувствовал, что в своём мире она была другой. Суетная, грязная жизнь большого города делала её чужой...Обрывки телефонных разговоров, сталь в голосе. А иногда он вовсе не узнавал её. В родных глазах вдруг появлялось что-то холодное и острое. В те мгновения перед ним была совершенно другая женщина: гордая, расчётливая, циничная. И чертовски красивая. А ещё одинокая. Так ему порой казалось.

Время для него теперь раскалолось надвое: короткие счастливые часы, когда она была рядом, и мучительные дни и ночи без неё. Тогда он понимал, что живёт иллюзиями, и мучительно больно возвращался к реальности, раздирающейа его на части своей пустотой. Там не было её. Каждый раз, когда она уходила вновь, он не спрашивал её ни о чём. Но когда наступала длинная, безмолвная, одинокая ночь, он ревел от тоски и проклинал себя за то, что ничего о ней не знает и ничего не может изменить.


Он боялся, что однажды она не вернётся. Но она возвращалась каждые три дня. И каждый раз вечером третьего дня он умирал от тоски и страха, что больше не увидит её; и, когда утром в замочной скважине наконец поворачивался ключ, он забывал обо всём на свете и благодарил судьбу за счастье. И снова верил её оправданиям. Жалел, понимал, утешал и… любил.

И снова наступала ночь, и снова они плакали, обнявшись, сидя на полу в лучах холодной луны. Подолгу смотрели друг на друга, и она казались ему воплощением счастья и чистоты.
И снова горячие ласки и сладкое забытье. И снова утро вместе. И снова жизнь обретала смысл. И снова всё повторялось…

А однажды она не пришла.
Три дня истекли, а её всё не было. Но он всё равно ждал. Пил холодный ром и не выпускал из рук её синий шелковый шарфик. Он верил и молился, как умел. Даже если все её оправдания – ложь, а её искренность – игра, он примет её, только пусть она вернётся. Он был болен ею. Серьёзно и неизлечимо. Он хотел звонить, но кому? Куда? Он не знал ни её знакомых, ни друзей. Ни единого адреса, номера или имени из её жизни. Ни даже её фамилии. Он вообще не знал о ней ничего. Только её имя. Но ведь и оно могло быть не настоящим. Она называла себя Сабриной. А он звал её Инной. Так для него звучало теплее.
Она представлялась ему сильной, властной, независимой женщиной, которая только с ним делалась беззащитной, нежной и даже уязвимой, и так нуждалась в его защите. С ним она была его маленькой Инной. И ему хотелось укрыть её собой от всего мира – лживого и тщеславного. Ведь она такая хрупка в душе. Она пропадёт без него. Никто больше не будет любить её сильнее, чем он. Никто и никогда.

Она не рассказывала о себе, а он и не настаивал. Хотя понимал, что у неё слишком много секретов и так не должно быть. Но она умела отвлечь его от ненужных мыслей. Как женщине, ей не было равных. Чувственная и опытная, она покоряла своей непревзойденностью. Словом, она умело и незаметно управляла не только его чувствами, но и сознанием, в котором теперь не было места ничему, кроме неё. Она вытеснила его из его собственной души и поселилась в ней сама.

Как ему теперь найти её? Эта мысль билась в висках тупой болью. Он глотал аспирин, запивая ромом. Ром – её любимый напиток. Когда-то он считал нескромно- грубым женское увлечение крепкими напитками, но со временем нашел в её пристрастии острую пикантность и обнажённую дикость, что приводило его восторг.

Боль не проходила. Ночь, казалось, навечно укрыла этот проклятый город чёрным куполом. Хмурое небо скупилось на звёзды, и от этого на душе становилось ещё противнее. Он то метался по пустой комнате, как раненный зверь в клетке, то вдруг утихал и погружался в вязкую полудрёму. Что-то бормотал и долго не мог прийти в себя. Будто что-то держало по ту сторону реальности между сегодня и завтра, не давая выйти из состояния прострации и отрешенности. В те недолгие минуты бодрствования и ощущения себя в реальном мире, он ждал. Круша бесчисленные вазочки и статуэтки, что она коллекционировала у него дома, или молча сидя на полу в кухне и прислушиваясь к каждому шороху на лестничной клетке.

Несколько суток он не выходил из своего логова. Он ждал в надежде хотя бы на звонок. Запах спиртного пропитал одежду и мозг. Сигаретный дым в сочетании с алкоголем и потом разъедал глаза, красные и уставшие. Осунувшееся лицо и густая щетина- всё, что принесли ему эти последние несколько суток.

Он больше не хотел жить. Ему не для кого было жить. Он понял, что уже не сможет существовать без неё. Кем бы она ни была, и кем бы ни был он для неё. Всё не важно. Всё не имеет теперь смысла. Он понял, что она уже не придёт. Он пережил бы её измену и принял бы её любой, если б только она вернулась. Он в первый раз возненавидел её по-настоящему. Она предала его. Она даже не попрощалась. Она не любила. Он был очередным сетом игры в её жизни. Дрянь. Как же она могла...Он не простит её. И уйдёт из этой паршивой жизни вместе со своей ненавистьюи своей любовью. Его мир рухнул. Образ, который он так беззаветно любил, сгорел в его невозможной любви. Осталась бесчувственная оболочка. Где-то.

________________________________________________
В квартире было холодно, царила зловещая и давящая тишина. На полу в комнате лежал человек. Полная луна сквозь разбитое окно освещала неподвижный силуэт и медленно разрастающуюся под ним тёмную лужицу...

Веки дрожали, мутные глаза неподвижно смотрели на руку, из последних сил сжимающую полоску синего шелка. С каждой секундой частое прерывистое дыхание становилось всё тише, рука понемногу слабела, а истерзанная душа приближалась к долгожданному освобождению...

Чувствуя последние удары сердца, он прошептал: "Во имя тебя..."

А снаружи уже почти час в старой потертой двери была воткнута записка: "Люблю тебя, мой милый Глупыш. Жди меня утром. Я вернулась»…