Антон Карлович и Клара -из фио-8

 АНТОН КАРЛОВИЧ И КЛАРА

 To & fro
 Is how my thoughts would go…
 MATTAFIX
 Die another day
 MADONNA

 
 Птицы совсем не было видно, зато слышал я ее повсюду. А все потому, что для разбега места у меня в квартире, наверное, маловато. Вот дела – для человека вполне хватает трех просторных комнат и балкона.
 Моя птица размером с кулачок. Я больше нее в тысячу раз. Это мне должно быть тесно.
 Если я измерю свою квартиру шагами, то получится не больше тысячи, я думаю. Если моя пернатая подруга сделает то же самое – то собьется со счета. И все же я слышу, как ей тесно. Мне даже кажется, что в клетке ей просторней. Там она сидит, чистит перышки, прыгает с жердочки на жердочку. И все.
 Сейчас вот -- надрывно летает, а у меня такое чувство, что кто-то перемещается по моей квартире, берет время от времени книги и шелестит страницами. Не читает, а быстро просматривает, переходя от одной полки к другой. Так звучат ее крылья, как страницы Пруста или Гоголя. Эта, потрепанная жизнью моего деда книга, досталась мне, собственно говоря, от него.
 Из кабинета я вышел в гостиную, шелестело там. Зеленый пропеллер летал с короткими передышками, которые приходились то на светильник, то на шторы, то на спинку кресла. Я постарался привлечь ее внимание:
Я: Эй, тебе еще не надоело? Ты походи что ли, зачем же на износ летать! Кстати, знаешь, есть бегающие попугайчики, их еще «какариками» называют. Я серьезно. Не веришь? Хм… А как тебе висячие попугайчики или «нетопыри»? Может тебе бой-френда из этой породы поискать… Хотя, думаю, не стоит, они спят вниз головой. Тебе на него смотреть неудобно будет и целоваться тоже…И фамилия у него совсем не звучная.
 Я заметил, что разговорился сам с собой, птица села на верхнюю книжную полку. Почти под потолком. Я отметил, что она выбрала Гоголя.
Я: У тебя неплохой вкус, подружка! Мой дед Антон Карлович непременно бы угостил тебя тыквенными семечками. Хороший был старик, мой дед. Странный человек. Но к нему, знаешь, как тянуло! Отец моей матери Антон Карлович – русский валенок, да только он с виду прост. Он дирижером был. Это мне потом объяснили: «То, что вытворяет твой дед, называется «дирижер»». Мне четырех не было (в общем-то, снова прокол – возраст-то мой колеблется), когда я сидел в первом или третьем ряду концертного зала и почти каждую субботу из оркестровой ямы видел седой затылок деда и его удивительно гибкие руки. Его голова всегда как-то непонятно дергалась, мне даже страшно было сначала, но вот руки… Особенно нравилось, когда дед скрипку изображал. И знаете, вот многие бы сказали, что он – человек-оркестр. Но не я. Для меня мой дед навсегда останется человеком-ямой, и не обязательно оркестровой. Почему ямой? Потому, что ему все можно было рассказать, а он закопает и после даст ориентир, добавляя: «Вот когда тебе ботинки малы станут, ты вернись туда, где раньше ямка была, а сейчас куст розовый цветет, посиди и еще раз подумай». Куст вырастал у меня в сознании каждый раз, когда я понимал, что взрослею. Последний раз это случилось, когда Она хлопнула дверью.
 Отца моего деда звали Акимом, мне в его честь имя и дали.
 Кстати, дед мой умер, не предупредив. Уехал на гастроли с театром и не вернулся. Как будто в яму провалился. Пропал. День его смерти мы не знаем, только год, да и то не уверен, что точный. Мне рассказывали, что мой дед ко времени относился как-то не серьезно, не почтенно. Никогда не считал, сколько ему будет, скажем, через десять лет, никогда не откладывал на черный день, никогда не любопытничал, в каком году он вдруг превратится в старика и, как положено каждому живому, умрет. Ведь, как ни крути, но чисто математически все просто! Вот мне около тридцати. Значит, если, скажем, меня не собьет машина, не съест рак, не затопчет толпа псевдореволюционеров где-нибудь в Париже (а я туда собираюсь); я не покончу с собой из-за несчастной любви (а любовь разве бывает счастливой?! И все-таки, я об этом тоже подумываю – о том, чтобы влюбиться), то я проживу еще лет пятьдесят. Это минимум. А значит, умру где-нибудь в 2056 году…
 Если бы мой дед сейчас слышал эти бредовые рассуждения, то ударил бы меня по щекам и сказал: «Смерть еще надо заработать, не надо на нее откладывать, ее надо заработать. Тут простой арифметикой не отделаешься, сопляк!».
Я решил, что просчитывать дату смерти моего попугая я не буду. Хотя, если признаться, в детстве я знал приблизительные даты смерти всех своих родственников. И с этим, представьте, мне приходилось жить. Между прочим, большинство все же продолжали растягивать свой век вопреки моим прогнозам.
Вот и верь потом логике!
 Сейчас, по-моему, все, что поддается логике, не объяснимо, а все, что живет по своим законам и, как правило, абсурдно, очень даже принимается и понимается рассудком. Моим, по крайней мере. Вот, дед мой был абсурдным во всю величину, а его жена, моя бабушка, была рассудительна до абсурда.
 
Я помолчал, потом улыбнулся в память о моем деде... И вспомнил про попугая.

 Я: Слушай, ты у меня все еще безымянная... Я вот с тобой уже по душам говорю, а имени так и не дал…
 Будешь Кларой? Мне кажется, тебе идет. Не находишь?
Клара, я посижу тут в гостиной с тобой. Обещаю молчать. Никаких историй. А то раскудахтался чего-то. Ты у меня вон, какая молчунья. Как настоящая женщина – сплошная загадка, только слушаешь и не слова о себе.