Хронника пикирующего призывника

ХРОНИКА ПИКИРУЮЩЕГО ПРИЗЫВНИКА.


УТРО.

Проснулся Тюлень с нехорошим предчувствием. Подсознание голосило, что надо срочно залезть обратно под одеяло и не казать носу на улицу ещё недели две. Две – это как минимум. Но Тюлень подсознание не послушал и пошёл одеваться. Подобные предчувствия посещали его через день. Особенно по утрам. В будние. После неудачных попоек и глобальных ссор. А сегодня был именно такой день. И даже хуже.
К завтраку тревога не отпустила. Это уже было странно. Может быть и стоило послушать подсознание. Об этом Тюлень думал уже подходя к родной станции метро. Благие мысли были прерваны улыбчивым работником правопорядка, потребовавшим внимания, почтения и документы. Всё это было ему предоставлено (и всё кроме документов - фальшиво). Но страж закона явно не был удовлетворён. Если бы Тюлень вспомнил, что сейчас как раз конец июля, а ему как раз 19, то интерес мента к своей персоне осознал бы быстрее.
А так до него дошло уже в «обезьяннике».


ПРИЗЫВ!

Призыв на излёте. Они опять недобрали сколько хотели и теперь хватают всех. Эта ужасная догадка посетила Тюленя после того, как улыбчивый мент спрятал его студень в ящик стола. Было ощущение, что больше эти корочки света не увидят. Даже тусклой лампочки «обезьянника» метровских Ментов.
Да, у них опять был недобор, а Тюленю опять не повезло. Теперь у него будут неприятности. Большие неприятности. Может быть он даже умрёт. Это будущий призывник прочитал в глазах двух приехавших за ним специальных Военкоматовских Ментов, одинаковых и плоских как хоккейные шайбы. Очень большие хоккейные шайбы.
Когда его вытащили из «обезьянника», тюленевское тело болталось в клешнях правопорядка, как пустой мешок. Сил и мыслей не было. Тюлень с такой тоской посмотрел на улыбчивого Мента-Из-Метро, что тот не выдержал и таки на прощание врезал будущему призывнику в голову с левой. Хотя до этого относился более-менее гуманно – бил только по почкам, да и то больше для проформы. Не от души.
А тут что-то накатило.
Тюлень выпал из рук Воекоматовских на каменный пол. На секунду ему показалось, что всё закончилось. Насовсем. Он даже как-то обрадовался. Но не тут то было: стальные длани правопорядка быстро привели его в чувство и будущий призывник был практически на руках внесён в козелок.


ПУТЬ.

Ехали быстро, но как-то глупо. Крутили по городу так, что Тюлень не узнавал исхоженных вдоль и поперёк районов. А то вдруг обнаруживал себя в Купчино или на Петроградской. То ли Военкоматовские боялись слежки, то ли не хотели, что бы Тюлень запомнил путь. В конце концов ему надоело вглядываться во внешний мир через узкую решётку козелка и он осел на пол. Скамеек почему-то не было. В кабине у Ментов играло «Болеро» Равеля. Тюлень подивился культурному уровню шайбообразных работников правопорядка. Тут машина резко затормозила.


ВХОД.

 Менты внесли Тюленя в Военкомат на руках. Он бы и рад был идти сам, но его никто не спрашивал. Просто слегка врезали дубинкой по ногам и потащили. У двери какая-то бабка растирала грязь по полу шваброй с кривой ручкой. Бабка была похожа на бабу Ягу, швабра – на помело, а невероятно большое ведро с чёрной вонючей жижей усугубляло сходство до мультяшного. Впечатление портила только одетая поверх платья оранжевая майка с большой надписью УБОРЩИЦА на впалой старухиной груди. Буквы были выведены старинной кириллицей как будто вручную, но очень старательно. На спине у бабки тоже была надпись, но уже намалеванная латиницей. UBORSCHITSA.
 Старуха беспрестанно материлась. Пока Тюленя вытаскивали из козелка, она разговаривала сама с собой, ругая кого-то и грозя уволиться сей же час. Потом бабка увидела Ментов и перенесла свой гнев на них. Потом на Тюленя. Потом на козелок. При этом она не переставала тереть помелом пол, растирая жижу концентрическими кругами против часовой стрелки. Получалось что-то типа инь-янь-круга, только без белого цвета. Дуалистичность мира старухи была черна, грязна и воняла. Сансара говна.
 Менты не обратили на Уборщицу никакого внимания. Они просто обошли её и потащили Тюленя вовнутрь. Правда, круг, который они сделали, стараясь не задеть бабку, был неоправданно большим и ясно говорил об уважении к Уборщице. А то и страхе.
Тюленя втащили в Военкомат.


КАНЦЕЛЯР.

Такая надпись была на первой двери, у которой менты сгрузили Тюленя. Причём надпись явно не являлась остатками слова «канцелярия» или ещё кого-нибудь. Это была красивая полноценная, уверенная в себе надпись (всем бы у неё поучиться). Наверное, это был такой специальный Военкоматовский термин. Менты бросили Тюленя на пол и уставились на дверь. Они стояли, зажав его тело своими тушами и смотрели. Дверь была серо-зелёная и обшарпанная. В двери было маленькой окошечко, но оно было закрыто. Судя по всему, надо было постучать или ещё как-нибудь подать сигнал, но стражи правопорядка лишь неподвижно стояли в ожидании чуда. И чудо свершилось.
Окошечко в двери отворилось. Не открылось, а именно отворилось – величественно и странно. Как будто не окошечко в обшарпанной двери, а врата в неведомое. Или ещё куда по хуже. Неведомое брызнуло в реальный мир нестерпимым светом, от которого у Тюленя сожгло глаза. Он закрыл лицо руками, но свет пробивался сквозь сжатые пальцы и веки. Отвернуться не давали менты. Они тупо смотрели прямо в центр сияния, не отводя взгляда бесцветных бельм и даже не щурясь. Стражи были слепы.
Из света появилось нечто. Это нечто имело форму и размеры маленького гробика. В таком гробике могли бы хоронить мёртворождённых младенцев, если бы их не сжигали или не использовали в дьявольских мессах. Гробик материализовался из света и завис перед Тюленем. При ближайшем рассмотрении оказалось, что это была толстенная папка из серо-зелёного картона. На обложке было крупно и коряво выведено тюленево имя. Он поднял руки, что бы взять Папку. Наручники каким-то волшебным образом опали с его рук. Тем же образом исчезли и менты.
Тюлень принял свою Папку благоговейно и с трепетом. Тот час окошко захлопнулось и нестерпимый свет исчез. Стал виден длинный коридор со скамейками по бокам. На скамейках сидели молодые люди и ждали участи. У каждого в руках была такая же папка (Папка), как и у Тюленя. Он сел с краю скамейки и стал ждать своей очереди.


ТЕРАПЕВТ.

В кабинете терапевта сидела девушка. Девушка плакала. Слёзы стекали по её румяным щекам, а рыдания расцвечивали даже мерзкую Военкоматовскую атмосферу. «Праздничным оранжевым, весёлым красным». Тюлень не ожидал увидеть такого чуда и даже слегка опешил. Увидев его девушка залилась пуще прежнего и постаралась отвернуться. То ли он ей не нравился, то ли вызывал такую жалость. Тюлень подождал ещё не много, а потом принялся переминаться с ноги на ногу. Он в общем то был готов наблюдать хрупкие плечики под белым халатиком ещё долго, но женский плач побуждал к действиям. Вот он и переминался. Действовал. Надо было подойти, обнять, успокоить, но у Тюленя от одной мысли об этом началась нестерпимая эрекция. Так, что он даже переминаться перестал. Что делать: армии было насрать на сексуальный опыт призывника, а его то как раз и не было. Умирать – можно, трахаться – рано.
Девушка тем временем успокоилась сама.
- Здоров? – подняла она заплаканное лицо к тюленевой папке. Он лишь как-то неопределённо пожал плечами.
- Жалобы есть? – обречённо спросила девушка опять почему-то у папки. Та не ответила, а Тюлень умудрился полностью скопировать предыдущий жест.
Девушка судорожно всхлипнула и скинула со стола какой-то листок. Тот спланировал на пол. На листочке было написано, что Тюлень здоров. Так же там были следы девичьих слёз и тюленевского ботинка. Девушка опять заливалась вселенским плачем, а Тюлень с трудом пошёл к следующему врачу. Эрекция отступала неохотно.


ЛОР.

Вообще то на двери кабинета было написано совсем другое слово. Тоже из трёх букв, но несущее куда более глубокий смысл, чем какой-нибудь «ухо-горло-нос». Это никого не удивляло - мало ли таких слов разрисовано в самых неожиданных местах по всей планете. Не удивляло даже то, что слово было выгравировано по меди на внушительного размера табличке, висящей на двери.
Тюлень естественно не стал бы заходить в дверь с таким обозначением, но она распахнулось прямо у него перед носом. Из кабинета вышел ошарашенный молодой человек с кругами под глазами и Папкой на вытянутой руке. Второй руки у человека не было. Днорукий посторонился пропуская Тюленя во внутрь. Пришлось войти. Дальше были тишина, темнота и запах подгнивших апельсинов больше Тюлень ничего не помнил.


ПСИХИАТР.

За этой дверью было темно и сыро. Тусклый свет из коридора освещал помещение лишь на полметра вперёд – остальное тонуло во тьме. «Наверное, тест такой» - подумалось Тюленю и он сделал шаг вперёд. Дверь за ним закрылась сама. Тьма окутала призывника, как саван. А потом ему на голову одели пыльный мешок и начали бить.
В мешке пахло рвотой, слюнями и корицей, а били Тюленя ногами и только по туловищу. Странно, но удивления не было. Страх был. Боль была. А вот удивления не было. Ну, чем ещё может заниматься психиатр в Военкомате. Удары сыпались со всех сторон и Тюлень уже перестал уворачиваться и прикрываться. Он просто лежал и ждал, когда всё кончится. И ещё старался глубже дышать – воздуха в мешке не хватало. Тут особо удачный удар пришёлся в солнечное сплетение и мир временно померк.
Очнулся Тюлень в коридоре. Он сидел на скамье, папка с делом лежала на коленях. В папке прибавили справку о психическом здоровье и почему-то мешок. Он был прикреплён степлером прямо к папке и вонял. Тюлень удивился: ему казалось, что мешок у них многоразовый. А то и один на всех. Он пошёл занимать следующую очередь.


КОТ.

Перед входом к окулисту столпилась очередь. Идти никто не хотел, поэтому тут же сидел толстенный мент. Он брал упирающегося призывника за ремень и забрасывал в кабинет. Потом угодливо улыбался в открытую дверь и нежно её закрывал.
Тюлень сел в конец очереди и принялся ждать. Никого из знакомых сейчас в коридоре не было, лишь Уборщица намывала стену где-то не далеко. По крайней мере, мат слышался отчетливо.
Тут откуда-то из-за поворота коридора вышел кот. Обычный беспородный дворянин с усталыми глазами и умной мордой. Он шёл мимо трясущихся в очереди людей, задрав хвост и устремив глаза в небытие. Кто-то протянул к нему руку, но кот даже не заметил жеста и продолжал шествие. Пройдя до половины коридора он внезапно остановился, сел и уставился на одного из призывников. Тюлень не видел на кого именно смотрело животное, но он очень жалел, что не на него. Посидев немного, кот удовлетворённо отправился дальше и скрылся за противоположным поворотом коридора.
К своему несказанному удивлению, Тюлень почувствовал жгучую ненависть к тому неизвестному, на которого смотрел кот. Зависть захлёстывала его как никогда в жизни. В этой серой толпе несчастных уродов был выделен один несчастный урод и это был не он. Не Тюлень. Он кожей ощущал, что вся очередь чувствует то же самое. Ненависть наполнила узкий коридор и плескалась где-то под потолком.
При этом все сидели. Все сидели, молчали и ненавидели. Никто даже не шевельнулся в сторону счастливчика, который должно быть сидел обалдело уставившись на то место, где сидел кот.
Тут мат Уборщицы послышался громче, а вскоре и вся она показалась из-за поворота. Обкладывая всё и вся, бабка тёрла перед собой своей крючковатой шваброй, растирая грязь. Она медленно передвигалась тем же путём, что и кот, казалось, затирая его следы. За ней оставался серый склизкий след, как от улитки. Большой серый слизень в оранжевой футболке, матерящийся, как радио. Внезапно Уборщица остановилась. Естественно, на том же месте, что и кот. Обложив всё на свете как-то особо заковыристо, она стала натирать пол с таким остервенением, что хлипкий линолеум не выдержал и треснул. Бабка удовлетворённо хмыкнула и поползла дальше.
Тюлень озадачено смотрел ей вслед и не заметил, как схваченный за штаны, влетел к окулисту. Вслед ему блеснула угодливая ментовская улыбка.


ОКУЛИСТ.

Большой красный глаз во всю стену. Страшно. Жарко. Вроде бы даже попахивает палёным. Куда бы ты не пошёл – он всегда следит за тобой. Глаз. Гигантское багровое око. Но и пойти то тебе некуда. Кабинет мал, как сортир в кладовке хрущовки. Ты мечешься, потеешь, пытаешься спрятаться.
Ты годен. И будешь отслежен, набран, побран и изъят из жизни…
Вон!


ХИРУРГ.

Хирург был маленький сухонький, похожий на гриб. Сколько Тюлень не присматривался – крови в кабинете не увидел. Уборщица работала просто идеально. Старичок сидел на высоком детском стульчике с отломанной спинкой и что-то писал на клочке бумаги огрызком зелёного карандаша. Писал долго и скрупулезно. Тюлень стоял и ждал. А Хирург сидел и писал. Так продолжалось минут двадцать. Потом Тюлень кашлянул. Надо было как-то прерывать эту нелепую ситуацию. Тем более, что, в отличие от всех других обитателей Военкомата, Хирург не вызывал у него особого страха, не смотря на свою кровавую профессию. Поэтому Тюлень кашлянул. Он решался на это ровно три с половиной минуты (по серым настенным часам без часовой стрелки) и кашлянул.
Хирург нервно дёрнулся и с удивлением воззрился на призывника. Его казалось, удивило не то, что перед ним стоит голый парень с папкой в руке, а то, что здесь вообще может кто-то появиться. Отчаянным защищающимся жестом Хирург протянул Тюленю исписанный листок и уткнулся писать следующий. Теперь он сменил карандаш на синий.
Постояв ещё минуты три, Тюлень вышел


ВЕРДИКТ.

Они сидели за большим жёлтым полированным столом. Их ног было не видно, поэтому Тюленю представилось эдакое трёхголовое чудище с жёлтым деревянным туловищем и растущими из него человеческими телами. Центральным, судя по всему, главным, телом был морщинистый военный с добрыми глазами, но без двух передних зубов. Военный ласково по отечески рассматривал каждого входящего и казалось уже сразу же знал, что напишет в письме сопровождающем похоронку.
Левое тело чудовища было женским. По крайней мере оно было накрашено и несло на голове нечто напоминающее высокую причёску. Стеклянные глаза этого тела выражали похоть. Непривычный Тюлень сконфузился от такого взгляда, а приглядевшись повнимательнее, и испугался. Это была не похоть, а нечто напоминающее голод. Она хотела съесть Тюленя. Проглотить целиком и переварить. А потом отрыгнуть не многочисленные останки. Кости, ногти, пломбы и интеллигентскую рефлексию. А потом над этими остатками надругаться. В особо извращённой форме.
Третье тело чудовища временно отсутствовало в нашем мире. Нечто невзрачное и плохо различимое на стуле спало откинув голову назад. Если бы не едва слышный храп, то казалось бы, что третий рассеяно изучает потолок.
Тюлень прошёл на середину комнаты и встал на клеёнку. Кусок клеёнки по середине комнаты застеленной грязным линолеумом выглядел странно. Но было общеизвестно, что многие призывники не выдерживали зачтение последнего приговора призывной комиссии, а клеёнку поменять легче, чем мыть весь пол.
Тюлень не зря боялся. Естественно он забыл волшебную формулу написанную на противоположной стороне двери и теперь чудовище непонимающе разглядывало его двумя парами глаз, ожидая положенного приветствия. Именно так начинались все самые страшные сказки про армию. Тюлень на секунду почувствовал себя героем такой сказки и ему это не понравилось. Очень. Он предпочёл бы быть жертвой из фильмов про доброго Ф. Крюгера. Или даже персонажем мексиканского сериала. Здесь же всё напоминало плохого Кафку с примесью некрофильских сексуальных извращений.
Не услышав положенного приветствия чудовище должно рассвирепеть и осыпать неудачника всяческими карами и наказаниями яростными. Этого Тюленю очень не хотелось.
- Э… - сказал он, что бы хоть как-то заполнить паузу. Больше в голову ничего не приходило.
- Хм… - пробурчало чудовище средней военной головой.
- Ты не стесняйся, успокойся – внезапно оживилось хрипловатым женским баском левое тело.
На протяжении всего одной фразы, всего за четыре слова, силами голоса и горящего взгляда Тюлень был жёстко изнасилован несколько раз, расчленён и частично съеден. Переварилась даже интеллигентская рефлексия. Теперь у женского тела явно просматривались большее чем у всех количество конечностей и какие-то жвала чуть ниже напомаженного рта. Кстати, коготки лишних лохматых лап были накрашены тем же лаком, что и ногти на человеческих руках, а жвала напомажены помадой темнее, чем губы. То ли торопилась с утра, то ли так и надо было.
- Уважаемые… – начал было Тюлень, но осёкся, ошпаренный взглядом из морщин военной головы. Не так. И действительно: какие уж тут «уважаемые».
Но как? Тюлень не помнил и от этого сильно волновался. И чем сильнее он волновался, тем больше всё путалось в его голове.
- Э-э… - попробовал он старый способ.
- Хммм… - опять откликнулся военный.
Взаимопониманием это назвать было сложно, но некоторый прогресс был на лицо: средняя часть чудовища явно обладала некоторым разумом. Может быть в самом зачаточном состоянии, но проявление неагрессивной реакции уже второй раз могло в дальнейшем привести к мирному развитию истории, во что Тюлень давно уже не верил (но в глубине души очень надеялся). Логически рассуждая (где-то в подсознании у него ещё остались силы для мышления), чудовище не может физически уничтожать каждого призывника попадающего к нему – ведь кого-то нужно отправлять и в армию. Значит у Тюленя было где-то 50% на то, что бы выйти из кабинета живым. Дальнейшее виделось с трудом, но сейчас это было и не важно. Он собрался с силами и…
Тут раздался тихий щелчок и храп прекратился. Вроде бы незаметный фон стал заметен, когда исчез. Чудовище с неудовольствием посмотрело на своё правое тело двумя парами левых. Даже Тюлень испытал некоторое раздражение от бестактности Спящего. Ладно спать и храпеть, но спать, храпеть, а потом перестать храпеть…
Женское тело перегнулось через военного к Спящему. Тот, казалось даже не заметил её, продолжая буравить правого добрыми глазами. Женщина взяла с правой стороны стола маленький кассетный плеер. Жёлтая пластмассовая дешёвка со встроенной колонкой. Таких Тюлень не видел уже лет пять. А то и больше. Чудовище вынуло кассету, перевернуло её и включило воспроизведение. Снова раздался тихий храп. Женщина вернулась на своё место, а Военный развернул прицел добрых глаз обратно на призывника.
Эта заминка с храпом совсем выбила Тюленя из колеи. Теперь вспомнить волшебную формулу было вообще не реально. Да и вряд ли бы помогло. Что-то крутилось в пустой, как старый котёл, голове. Что-то типа «комиссия», «по вашему приказанию» (или «по щучьему велению») и «всемиловействеше повелеваем». Но в логическую цепочку эти фразы выстраиваться отказывались. Да, и поздно было, потому что:
- Годен.
На этом всё наконец закончилось.


СОН.

После объявления вердикта, Тюленя долго тащили по коридорам Военкомата. Он уже не видел тех, кто его нёс. Мозг отказывался осознавать происходящее. Разум хотел спать. Когда тело Тюленя втащили в зал Ожидания, всё остальное в нём уже спало.
Снился тюленевому разуму парад. По середине красной бетонной пустыни стоял гигантский саркофаг, а мимо него шеренгами проходили чудовищные монстры всех мастей, появляясь из-за горизонта и скрываясь где-то в невероятной дали. В воздухе стоял топот и марш. Музыки было не разобрать, но ритм был жёсткий. Иногда проскакивали какие-то ноты, но и они были фальшивые.
Шли серые массы Ментов. Ползли серой ордой, как жёлтые псы из мультфильма про Маугли. Только не жёлтые, а серые. Их строй был не ровен, дыхание смрадно, а желания просты и постыдны. За то их было много, за то они считали себя силой, властью и богами. И то, что находилось в саркофаге не пугало их. Пока было внутри.
Шли разя тяжёлым потом и одеколоном мясистые тётки. Вокруг них разносилось сверкание дешёвых дорогих бриллиантов и похоти. Впереди шла лошадь. От неё разило больше всех и сверкание её резало глаза. Она считала, что это делает её выше. Лошадь…
Шли похожие на тёток дядьки. От них несло так же, но тошноты добовляли привкусы грязных денег и крови.
Шли…Нет, скорее кое-как передвигались какие-то тенеобразные личности, отсверкивающие очками, подобием интеллекта и бледной немочью…
Шли ровные глянцевые ряды ровных глянцевых кукол с ровными глянцевыми грудями, ногами и зубами. Им было хорошо…
Шли какие-то мордатые дядьки, которых тюленевский разум определил, как Начальников. Их глаза горели, из фарфоровых ртов тянулись капли крови. Крови чужой и явно безвинной. Они передвигались вальяжно, фланировали над красным бетоном и ничто не могло поколебать их движения. Они видели весь этот мир мелкими муравьями, они знали как заставить рыдать любого на этой планете и лишь друг друга боялись они. И того, что находилось в саркофаге.
Далее передвигалось что-то многочисленное и мелкопупырчатое. Оно мелко пупырилось и пыталось прижаться поближе к обочине. Будь его воля оно бы вообще никогда не вылезло из своего тёмного угла на открытое пространство. Если присмотреться, то можно было разглядеть в этой массе множество маленьких костлявеньких людишек. Каждый человечек был увлечён двумя делами: он прятал глаза и пытался спрятаться за другого человечка. Так они постоянно перемещались, стараясь спрятаться от всего мира за спиной соседа, который пытался спрятаться, который пытался… спрятаться… Тюленя замутило и он проснулся


КОНЕЦ.

У ворот части, рядом с которыми его высадили из машины, стоял человек с автоматом. Тюлень улыбаясь протянул ему рекламный проспект из магазина женского белья и, пока тот тупо разглядывал глянцевую бумажку, ударил автоматчика отвёрткой в горло. Не попал и железное остриё воткнулось прямо в удивлённый глаз. Человек как-то сразу умер и превратился в тело. Тело осело на асфальт и подарило Тюленю тяжёлый автомат, армейский длинный нож с жирными разводами (им недавно резали колбасу) и целый «Сникерс».
Тюлень вошёл через зелёную проходную в часть. Там была пустая площадь и несколько обшарпанных одноэтажных зданий. Из-за угла вывернули двое. Один из них был аккуратно одет и что-то громко выговаривал другому – наряженному в какие-то серо-зелёные лохмотья. Это явно были офицер и солдат. Солдат явно чувствовал себя не в своей тарелке и старался втянуть бритую голову в узкие плечи. На его лице застыло выражение покорности судьбе и смирения, куда там индусским аскетам. Лицо не изменилось даже, когда Тюлень убил офицера. Он попал абсолютно случайно и очень испугался грохота. Автомат дёрнулся в его руках и упал на асфальт. Тюлень и не ожидал такой силы у такой маленькой машинки. Офицер отлетел к стене и больше не вставал. В части снова стало тихо.
Трясущимися руками Тюлень поднял автомат с земли.
- Перезарядить надо – напомнил солдат.
- А как?
Солдат показал и отдал оружие Тюленю:
- Зачем ты его убил?
- Он был офицер – голос Тюленя был спокоен, хотя руки дрожали.
- Он был хороший офицер – солдат присел рядом с телом и начал лазать по карманам.
- Бывают хорошие офицеры? – удивился Тюлень.
- Редко, но бывают – пожал плечами солдат и закурил офицерские сигареты. Тюленю он не предложил и оружия с тела не снял – Остальных ты тоже убьёшь?
- Они хотели, что бы я родину защищал. Вот я и защищаю.
Солдат повёл плечами, ёжась как от холода. Он снял с офицера фуражку и нахлобучил себе на бритый череп. Так ему нравилось больше.
- А ещё хорошие офицеры здесь есть? – больше для проформы поинтересовался Тюлень.
- Есть парочка не совсем уродов – пробормотал солдат, как будто стесняясь сказанного – здесь вообще с этим дефицит.
- С чем?
- С хорошими людьми.
Они пошли к единственному во всей части одноэтажному зданию. На встречу им попался солдат, который нёс в сдвинутых руках несколько караваев хлеба странного серо-зелёного цвета. Они напоминали то из чего были сделаны лохмотья обоих солдат. Хлебонос быстрыми шагами прошёл мимо, не обращая внимания на Тюленя и его проводника. Они отвечали ему тем же.
- А сам то ты хороший? – внезапно спросил Тюлень.
- Так себе, – признался солдат – но я стараюсь.
- Молодец – одобрил Тюлень и подал солдату руку – Тюлень.
- Амвросий – хмыкнул провожатый – имя такое.