Переезд

Валерий отволок на улицу к мусорному контейнеру очередной бумажный мешок и по дороге обратно к подъезду чуток остыл, почувствовав, как высыхает потная дорожка на спине. В квартире, заставленной упакованными ящиками, связками досок и древесно-стружечных плит разобранной мебели, он присел на старый фибровый чемодан с инструментами и попросил жену:

- Свари кофе.

- Еще что придумаешь? - неласково отозвалась та, - какой тебе кофе, если я с кухни давно уже все упаковала?

- Логично, - отозвался супруг и закурил.

- Валер, - жена заговорила с более мягкими итонациями, - я тебя еще раз прошу: позвони ты по объявлению, ну не обойдемся мы без грузчиков.

- У тебя бабок много, что ли? - почти закричал Чепурников, - сказал же я тебе, что придут ребята, сами все потаскаем.

- Ну кто, кто придет? тоже почти закричала жена, но кричала она искусственно, без раздражения, только чтобы говорить с мужет на одинаковых тонах.

- Кто придет? Вадим придет, Игорь придет, Шавкин придет, Рысь придет. И другие, может, подойдут. Кто-нибудь да обязательно будет, справимся.

За грязными окнами квартиры, за ее раздетыми стеклами - шторы были сняты и уложены в узлы еще вчера - за ними, бесстыдными, корчился от июньского пекла город, сотнями умирали от жары пешеходы, на мгновения воскрешаясь у квасных. бежевого цвета, бочек на пушечных колесах; под зонтами иностранных табаков привиде пластика истекла с коричневой пузырящейся жидкостью. Пешеходы залпом пили из стаканов, делали огромные ледяные глотки и шли дальше в мокрых одеждах - под цепями на их шеях заводилсь влажные комочки грязи.

Валерий перевел взгляд от окна на жену и быстро уставился в угол: хороша бывала полуголая Ксюшка, но не сейчас, в бюстгальтере, испачканном пылью, с мокрыми складками живота, с грязными потеками на коже. Сам, конечно, о выглядел сейчас, пожалуй, хуже - одно грязое влажное брюхо, нависшее над изжеваными шортами, чего стоило.

Он докурил и, положив окурок прямо а пол, быстро наступил на него кроссовочным опорком. Жена гневно посмотрела на лицо мужа, но смолчала.

- Позвони бригаде, - сказала она тихо.

- Позвоню, - тихо же ответил Чепурников, в одно мгновение признавая и правоту жены, и свое тупое упрямство, и встал, чтобы подойти к телефону.

Позже он продолжал таскать в мешках мусор на улицу, ворочал картонные коробки из-под бананов, набитые книгами, бегал в киоск за полуторалитровыми бутылками искусственными минводами, и так несолько часов подряд. Он почти не разговаривал с Ксюхой - та все еще шуршала чем-то на кухне, мочила в раковине какие-то тряпки, чертыхаясь, - а он все думал, думал о том, что переезд, все-таки, лучше двух пожаров; думал, что окрестные бомжи отрадости умрут возле переполненных мусорных контейнеров. А больше всего он думал, что правильно - нанял бригаду профессионалов и горя не знай. А знай, стой да посматривай. А те быстро дело сделают, деньги хапнут и адью. Ну и что, что деньги. Да денег больше бы на водку ушло ребят поить.

Он, после звонка по объявлению бригаде, дозвонился лишь до Шавкина, сказал, что отбой, что нанял бригаду профи. И попросил Шавкина, чтобы тот позвонил ребятам, сказал, что, мол, Чепурников извиненья просил за беспокойную свою просьбу, а на новоселье милости просит, две комнаты не одна, обмывки требуется вдвое.

Шавкин, как показалось Валере, обрадовался и завтрашнему отбою, и будущему новоселью, сказал "ну, ладно, коли так" и попрощался, посетовав на жару и дела.
А Чепурников уж думать ни о чем не мог, думал о Шавкине. Как сиживали. Как сиживали с трехлитровой банкой "ЖИгулевского" на балконе шестнадцатиэтажки, обсуждали повести, печатавшиеся в "Юности", как пили теплое шампанское однажды с утра, когда родился у Шавкина сын Бориска. И Игорь, Вадим, Рысь вспомнились мигом - все одноклассники. А Рысь первым начал ходить с девочками. А Игорю на дискотеке разбили бутылкой голову. А Вадим уезжал с родителями в Москву жить и вернулись все. А еще Роман Вражин из их компании и Стас Печура из параллельного. Стас женился на Раде, а Радка, самая красивая девчонка из их школы, внучка генерала, дитя юга, смуглокожая высокая Рада родила девочку и ушла от Стаса к кооператору Мантисону, а потом и вовсе свалила с новыми родственниками в Германию.

Давно они все не собирались вместе, и хорошо, что позвал Чепурников бригаду грузчиков - хорошие они, его ребята. но давно уже не те молодые парни, что были в то время, когда были вместе и когда вместе собраться было просто, как два пальца. Собраться всем вместе сейчас, пожалуй, и невозможно - пути-дорожки разошлись, это правильно говорится. У Вадима второе дитя родилось, дочка. Год дочке исполнился, и рассталась жена Вадима с Вадимом. Живет Вадим у своих родителей, и крышу вадимовскую сносит со страшной силой - то Вадим, оказывается, на выходных два дня к Черному морю ездил, то Вадим забегал к Ксюхе за тремя рублями, то у Вадима работа за тысячу баксов в месяц, то задерживают у них в конторе жалкие три сотни рублей оклада. Что ни день - все у Вадима новости, а где в тех новостях правда, угадывать никто не берется.
Игорек - тот хорошо живет, в ментовке вольнонаемным инженерит, сын первый класс окончил. Вспомнил про свои танцы - снова с женой на репетиции ходит, а что ходить - другой бы на их месте давно собственную школу открыл, профессионалы оба. Смеется - ча-ча-ча, говорит, это еще не все, танец - он на месте не стоит.

Стас тоже оклемался. Ну, не Рада теперь жена, не смуглолицая молдавская красавица, а Лидочка, нежная ветвь палестины, зато без капризов и скандалов. А дети будут еще, и Москва не разом строилась. Вот, кофе "Нескафе" напьются вдосталь вдвоем в одной койке и обзаведутся общим потомством.

Шавкин, тот все. Читал он в юности "Юность", рисовал нежные профили талантливо, о любви мечтал. Была любовь, и семья получилась дружная. Сам Шавкин жил увлеченно, хоть и рисовать бросил, и читать бросил, кроме компьютера царя в голове не держал больше. Но царь - это не бог, а бога нет у Шавкина, водка, ведь, она скорее дьявол. Спился Шавкин подчистую. То есть, под забором еще не валяется, но слюна белая в уголках губ уже не сходит. То есть, еще в костюме с галстуком на работу ходит, но и за пивом в домашних тапочках. И все-все, кто его знает, знают: пьет, не может не пить. Пытались с ним говорить - да он что, че соображает разве сам? Не пью я, говорит, бросил, говорит. У меня же сын, жена, работа. дом, родители, компьютер - все у меня есть, не пью я больше. Неправду говорит, потому что пьет, не может не пить. Да все они с ним пили раньше помногу, никто же в трезвяк на вязки не попадал, но дело, конечно, не в трезвяке, от трезвяка зарока нет. Ну, вот Рысь тоже не трезвенник, никто из них не трезвенник, а только Шавкин спился.

Эх, и в армии-то все отслужили, над Вадимом посмеивались, что он, студент, только год сапоги разнашивал. Дембельнувшись, гуляли года три - все, и кто с детьми уже был, и кто свободен. Дураки, гуляли, а вокруг что творилось! Не гулять надо было, а в мутной воде перестройки, в госреформ болоте рыбалкой заниматься, как все другие.

Чепурников крикнул жене "Ксанф!".

- Чего? - откликнулась с кухни Оксана.

- Ксанф, выпей море, Ксанф! - пошутил Валера, - иди сюда, а то я минералку допиваю.

Оксана пришла, присела рядом с мужем на диванную подушку, взяла у Валеры из рук дымящуюся сигарету.

- Вот, переедем, дочку родим, - сказала она.

- Да, как только, так сразу. Ты кури побольше, лягушонка родишь, - озлившись, сказал Валерий и отнял сигарету.

- Рысь, наверно, завтра на своем "Москвиче" подъедет, - как бы вслух размышляя, сказала жена Валерию, и тот вновь мгновенно вспылил:

- Ты же сама кричала, что завтра никто не соберется!

- Да не кричи ты. Сказала, да. Да я так и думаю, что никто е придет. Может, один или двое придут - а ты, кстати, звонил всем?

- Всем.

- Ну, и придет если кто, не беда. Грузчики носить будут, а вы стоять да посматривать, чтобы не сперли чего.

- Да, красть у нас прямо не перекрасть...

- А все-таки крадут, чего не взять, если лежит плохо. Будете стоять да покуривать. Ведь, о вас, дураках, заботилась, сдохните же под узлами на такой жаре! Ты хоть представляешь - наш холодильник да на четвертый этаж без лифта? А твой этот тренажер? А диван? А шкаф?

- Да ладно тебе. Перетащили бы как-нибудь. Не в первый раз. Вон, одного Вадима четыре раз перетаскивали.

- Так, ведь, это было пять лет назад. У тебя тогда еще зубы во рту все целы были и плюм стоял.

- Чего-чего? - готовый расхохотаться переспросил Валерий. - А сейчас не так, разве?

- Через день, а не каждый вечер постоянно, - отрезала Оксана.

- Так, ведь, и ты была на пять лет... - Валерий почти не сделал паузы, - непривычнее. - Он засмеялся и прижал жену, потную и грязную, к себе, грязному и потному.

- Твоей щетиной, - прошептала Ксюшка нежно, - можно ботинки чистить. Намазать морду кремом, и вместо щетки. А правда, что у новой девочки Рыси на попе татуировка?

- Что-то я не пому... Во-первых, почему это ты так много о Рыси? Во-вторых, откуда знаешь о девочке его такие подробности? В-третьих, какая она девочка - тридцатилетняя парикмахерша, бывшая замужем за негром. В-четвертых, он к ней и ездит-то раз в два месяца. В-пятых, не знаю про татуировку, не видел. Браслет на ноге - да, сам видел. И в пупке сережка.

- Что, тоже сам видел? Где, интересно?

- На улице. Топик был на ней короткий.

- Не топик, а маечка такая.

- Ну, маечка.

- И не парикмахерша она, как ты выразился, а мастер высокого класса. Сам ты парикмахер. Она в салоне работает, куда тебя с твоим тощим кошельком и на порог не пустят.

- Ой ля-ля! Не бывал я, будто, в ее салоне. Будто не стригла она меня!

- Тебя - бесплатно.

- Вот именно. И вообще, чего мы все время ругаемся?

- Да разве это мы ругаемся?
Жена встала, поправила лямку лифчика и ушла на кухню. Валерий утер мокрый лоб, погладил себя по животу, отшвырнул пустой пластик и принялся завязывать очередную коробку.

Теперь, после разговора с женой, он начал думать про Рысь. И, если честно,
даже не про Рысь - чего про него думать, он весь как в бане видный, - а про Таньку, его парикмахершу. Валера не знал, есть ли у той татуировка на заднице. Лучше бы была. Но и кольца в пупке достаточно, черт побери. Чепурников и такого, когда молодым был не видал.

"Стареем", - бравируя, подумал про себя Валерий, - "что там говорят, что каждый новый день укорачивает список человеческих желаний. Понятное дело, не стать мне уже никогда и ни за что ни летчиком, ни космонавтом, ни летчиком-космонавтом, да я и в детстве об этом не мечтал. Что с того, что не быть уже мне никогда ни артистом кино, ни шеф-поваром в кабаке? Пустяк, но ведь и бабу с колечком в пупке попробовать с каждым днем все меньше шансов остается. Вот она в чем, действительно, старость, заключается. А то - космонавтом не быть..."
Под такие мысли Валерию тошно стало корячиться над ящиком с книгами, и он уселся на него верхом.

И тут за голым окном громыхнуло, и Валерий увидел, что на улице потемнело, и что сейчас вот-вот пойдет дождь, потому что гроза начиналась.

И как у Рея Бредбери, опять грянул гром, и грянул дождь, и Валера распахнул окно, и прибежала с кухни Оксана. Вместе они легли животами на горячий подоконник и замахали руками прохожим, бросившимся куда-нибудь бежать. А когда кончился грозовой дождь, то начался июньский вечер, вода из крана бежала чуть теплая, самое то для омовенного душа, и Ксюша опять показалсь Валерию такой же, как пять лет назад, непривычной.

На следующее утро первым пришел Шавкин - он никогда никуда ни разу в жизни не опоздал, вторым пришел Рысь в рабочих джинсах и кедах, сказал, что он на троллейбусе, потому что в жизни пьяным за руль не сядет, а сегодня, надо думать, он будет пьяным.

Потом пришла бригада грузчиков, а параллельно с ней - Вадим и Игорь. Затем явился Роман, который Вражин, и все заорали "У-у, вражина пришла!". А тот улыбался и уже вытягивал из кармана фирменную плоскую фляжечку. "Чего там?" - спросил подозрительно Шавкин, все заржали, а Роман, смущенно ответил "Виски", и тогда Шавкин приложился к фляжке, а остаток протянул Роману - "За тебя. В следующий раз поедешь за границу, меня возьмешь?". "В качестве спеца-дегустатора" - тут же откликнулся Вадим, а Роман грустно как-то промолчал. Последним явился Стас, он был единственым, кроме Валерия, кто пришел в шортах, молодец, с соображалкой у него было все в порядке.

Грузчики без суеты принялись за работу, парни по мелочи начали помогать, Валера пошел, было, с Шавкиным в универсам, но Ксюха разумно сказала: "После, на новом месте".

Валерий ехал на новое место вместе с узлами, под брезентом КамАЗа, и, тоскуя, мечтал ехать не здесь, а в троллейбусе с пацанами. "По-пацановски" - глупая фраза из анекдотов про новых русских засела в голове, и Валерий весь вошел в такой ностальгический транс, сидя в душной тесноте узлов, что прожег сигаретой дырку в свернутом матрасе. Поскорее плюнув на черный живой глазок огня, Валерий пришел в себя и поправил стул, из спинки которого от тряски вылезали мини-балясины, похожие на барабанные палочки.

Через два часа все было кончено с трудами, но все только начиналось с отдыхом. Сели за кухонный складной стол на табуретки, Оксана успела с борщем вовремя.
Уже после второй Валерий начал повторять фразу "А я думал, вы все не придете", а Вадим, после пятой, пристукнув ладонью по столешнице, закричал коронное "Мужики, а поехали в номера!"

Последними уходили Шавкин и Рысь, уже после одиннадцати. Чепурников, давно уже слегка протрезвевший, и пьянеханький Рысь под руки вывели ничего не соображающего Шавкина. "Молодцы мы, то есть вы, что все пришли помочь" - сказал Валерий садившимся на мотор друзьям, а Рысь не в попад ответил: "Сейчас его домой завезу, а сам к Таньке поеду".

- А это правда. что у нее на попе татуировка? - спросил Чепурников.

- Да, птичка, вроде иволги. А кто тебе сказал?

- Да так, во сне видел. Сказал кто-то. Шарик-то круглый. Вот и сегодня мы все встретились потому, что шарик-то круглый, а мы круглые дураки. Ну, бывай. - Валерий молол языком и провожал глазами проходивших мимо двух женщин: похожие друг на друг, это были мать с дочкой. Дочка везла коляску с младенцем, хотя сама выглядела лет на шестнадцать. Изо рта у нее торчала белая палочка чупа-чупса, и Чепурников подумал: "Сама еще леденец сосет, а уж ее, наверно, ребенок сосет". И он отвел глаза, завидуя младенцу.

Мотор уехал, и Валерий пошел в свой новый дом. Воле дома был установлен на круглом земном шарике опять же круглосуточный киоск, и Чепурников, как бог-творец, подумал, что это хорошо. Он купил пива, потому что хмель уходил, а зависть оставалась. Бутылкой пива он нажил себе боль в голове на утро, а зависть пропала сама собой - в конце концов, не на татуированных попках держится круглый земной шарик.


А.Рувинский, Волгоград.

24.06.98